21. Джон идет к Брадфорду
В классе живописи художественной школы для трудящихся Джон Дейкин и Брадфорд Кинз стояли над мольбертами друг против друга. Вокруг виднелись седые и лысые макушки: пенсионеры, склонившись, усердно копировали Тициана.
– Я пришел узнать насчет мамы.
– Кто ваша мама?
– Лорен Макскай, – солгал Джон.
У Брадфорда затрепетало сердце от тысячи электрических разрядов. Он даже дышать перестал. Кровь отхлынула от его лица. Он потерял всякое самообладание. Ему было двадцать шесть лет.
– Вы знаете, где она? – спросил Джон, размышляя про себя, неужели этот неряха с длинной, нелепой, заляпанной красками бородой к полудню уже напился.
Впервые встретив Лорен Макскай в январе, Брадфорд в считанные минуты страстно влюбился в нее. С тех пор он жил одним желанием – видеть ее и слышать ее голос. В перерывах между их невинными встречами, дважды в неделю, жизнь лишалась радости; по ночам он лихорадочно писал картины: Лорен в своем черном костюме, Лорен обнаженная, Лорен… Лорен… Лорен… Лорен.
– Нет, я не знаю, где она. – Голос Брадфорда предательски задрожал. – Она пропустила два занятия. Адреса она так и не дала, вот я и не знал, где и как ее искать.
В его голосе слышалась одержимость. Джон отнес ее за счет его артистической натуры: всем известно, что художники – полоумные, вечно оттяпывают себе уши или бросают приличную работу и сбегают на острова, где живут среди тучи туземцев.
– Она забыла здесь свою работу, – сказал Брадфорд, которому хотелось задержать подольше сына Лорен. Ему необходимо было узнать о Лорен все что можно, дабы потом обсасывать эту информацию, разжевывать и переваривать ее в своей запущенной квартирке на улице, застроенной стандартными прокопченными двухэтажными домами. Брадфорд поднял одну из картин.
Джон с презрением посмотрел на мазню матери.
"Ребенок бы лучше сделал", – подумал он.
Брадфорд тоже посмотрел на картину.
"Настоящий примитив, – подумал он, – подлинный, тонкий и наивный".
Лорен Макскай/Ковентри Дейкин писала, по просьбе Брадфорда, "Небеса". Изображена была медленно текущая река, по течению и против плыли лодки с гребцами. Берега реки были утыканы фруктовыми деревьями и дубами. Плакучие ивы томно клонили ветви в воду. Берега заросли нарциссами, дикой геранью, наперстянкой, лютиками и маргаритками. Похожая на Лорен женщина раскинулась на подушках, усыпанных драгоценными камнями. Она читала книгу. На зеленой траве лежала коробка шоколадных конфет "Черная магия". Из плетеной корзины у ног женщины торчали бутылки вина и головка эдамского сыра. В небе светили сразу и солнце, и луна, и звезды. Там плавало всего одно облачко. Вдалеке виднелись город, гора, море, маяк и объявление, на котором меленькими буквами было написано: "Наконец-то всеобщая занятость, минимальная заработная плата 200 фунтов в неделю".
– Ты знал, что мама умеет рисовать? – спросил Брадфорд.
– Нет, – ответил Джон. "Не умеет она рисовать, – подумал он, – дерьмо все это".
– Так мать, значит, не дома? – спросил Брадфорд.
– Да, куда-то уехала.
– Понятно. Я и не знал, что у твоей матери есть дети. Она замужем?
– Да, за папой. За Дереком Макскай.
– Понятно. Так тебя зовут?..
– Джон Макскай. У меня есть сестра, Мэри Макскай.
– Твой отец американец?
– Нет.
– Вот как… А у твоей матери акцент… вы где живете?
– Недалеко отсюда.
– Где именно?
Брадфорд до этого понапрасну перерыл всю телефонную книгу. Никаких Макскаев там не было.
– Мне пора в колледж.
Джон повесил на плечо парусиновую сумку. Брадфорд увидел, что на ней несмываемыми чернилами написано:
ПРИНАДЛЕЖИТ ДЖОНУ ДЕЙКИНУ
ПЕРЕУЛОК БАРСУЧЬЯ РОЩА, 13
РАЙОН ТЕМНЫЕ ТРОПИНКИ
Чернила расплылись, но адрес навечно врезался в память Брадфорда Кинза. Записывать его не было нужды.
22. Картон-сити
Вы слыхали о Картон-сити? Я там живу.
Он поблизости от вокзала Ватерлоо, до Темзы от него рукой подать. В иных обстоятельствах он был бы идеальным pied a terre, но в данный момент в нем явно не хватает некоторых удобств, а именно крыши, стен, окон, пола, горячей и холодной воды, уборной, ванны, электричества, газа, входной двери. В Картон-сити нет зданий, есть только дома, построенные по принципу "сделай сам" из отходов чужой жизни. Все идет в дело: листы картона, пластика, что угодно, лишь бы отгородиться от холода и удержать тепло своего тела. Жители Картон-сити отличаются необыкновенной осведомленностью: они постоянно читают газеты. Предпочтение отдается серьезным газетам большого формата, поскольку их теплоизолирующие свойства значительно выше.
В Картон-сити вопросов не задают; вам могут по доброй воле сообщить какие-то сведения, а могут и отмолчаться. Нередко от историй, рассказанных по пьяной лавочке глубокой ночью, утром, при трезвом свете дня, решительно отрекаются. Единственное, что объединяет всех жителей города, – это их бедность и стремление выжить. И еще одно, по-видимому, – неумение обращаться с деньгами. Ведь потому и я здесь очутилась. Если бы вместо того, чтобы есть по три раза в день, я сняла номер подешевле, возможно, я бы сумела найти работу; но без точного адреса никто не желал меня нанимать.
Кроме того, когда моя фотография появилась в центральных газетах, я вынуждена была скрываться. На последние деньги я купила в магазине "Вулвортс" темные очки. Ношу их днем и ночью. Мне уже несколько раз помогали перейти оживленный перекресток, думая, что я слепая или полуслепая. Я здесь сплю уже третью ночь. У меня шикарная подруга по имени Додо. Она ровно на один месяц старше меня. Мы друг друга оберегаем. Другие жители частенько проявляют склонность к шумным – и с применением силы – выяснениям отношений.
Додо обучает меня, как не пасть жертвой естественного отбора. Мы живем впроголодь, но все-таки живем. Какое-то время назад у Додо было нервное расстройство. Она тогда решила, что она начальник полиции в Манчестере. Так сказал ей Бог, она поверила Богу и явилась в полицейское управление Манчестера требовать форму, соответствующую должности начальника полиции. Ее, естественно, вышвырнули вон, но она приходила опять и опять, дважды в день в течение двух недель; полицейским она в конце концов надоела, и они надежно упрятали ее.
Додо нравилось в психиатрической лечебнице.
– Беситься можно было как угодно, – говорила она. – И там было тепло и спокойно и чудный парк, где в хорошую погоду мы гуляли.
Все осложнилось, когда Додо стало немного лучше – когда Господь перестал беседовать с ней. Врачи решили, что Додо уже достаточно здорова, чтобы жить среди других людей. Ее отправили в полулечебное заведение, где ей пришлось жить еще с пятью полусумасшедшими. Один из них был маньяк-поджигатель, его особенно подмывало предавать огню гостиницы. Ему не давали ни спичек, ни зажигалок, ни каких-либо воспламеняющихся предметов, каждую неделю к нему приезжал работник социальной службы, чтобы духовно поддержать его, но, проявив полную неблагодарность, – так говорили многие – он все-таки умудрился поджечь полулечебное заведение. Один сосед, ранее подписавший протест с требованием убрать эту обитель из своего района, разбудил постояльцев и помог им выбраться из огня. Совершая благое дело, он мысленно сочинял письмо в местную газету:
"Уважаемый сэр, в полном соответствии с тем, что я предсказывал…"
Вместо того чтобы проявить благоразумие и явиться на перекличку, Додо погрела руки над пламенем и сбежала. Утром пожарные долго ворошили головешки в безуспешных поисках ее обгорелого трупа.
Если верить Додо, то родом она из семьи, весьма знаменитой в политических кругах. Она говорит, что брат ее – тот самый Николас Катбуш, бывший член кабинета министров, запятнавший свою репутацию. Я не верю ни единому ее слову. Это просто-напросто перепев старой песни о начальнике полиции в Манчестере.
По ночам мы с Додо приникаем вплотную друг к другу, как непорочные влюбленные. Нам необходимо тепло, и только тепло. Теперешний наш домик сделан из коробов от двухкамерного холодильника и отлично теплоизолирован полистироловыми прокладками, а земля в Лондоне зверски холодная. Днем, когда мы уходим попрошайничать, наш сосед по Картон-сити – его зовут Джеймс Спитлхаус – присматривает за нашим картонным укрытием. В ответ на эту любезность мы с Додо кладем к его ногам съедобные объедки. У мистера Спитлхауса непредсказуемый характер и кошмарное уголовное прошлое. У него на счету свыше ста судимостей за кражу пожертвований в пользу бедных из церковных кружек.
– А разве я сам не бедный? – с вызовом заявляет он. – И ни заседания комитета, ни посредники не нужны. И незачем ломать голову, как распределить дарованные деньги, так ведь? Потому что я их уже получил.
Он с восторгом вспоминает об уютных камерах и о тюремной дружбе. Он скучает даже по параше. А главный предмет его гордости – что он девственник.
– До меня еще никто не дотронулся, ни мужчина, ни женщина, ни дикий зверь. Последней, кто касался моих срамных частей, была мать, но и то через посредство губки.
Мистер Спитлхаус не одобряет тесного сближения двух полов. Он надевает четверо трусов на тот случай, если вдруг первая встречная женщина поддастся искушению взять его силой. Мы с Додо пытались успокоить его на сей счет, но он не желает слушать.
Полиция смотрит на Картон-сити сквозь пальцы: нас тут слишком много, и нам некуда больше деться. Мы только мешаем. Жители пригорода, дважды в день проходящие мимо – утром с вокзала Ватерлоо, а вечером обратно на вокзал, – нас ненавидят. Они ненавидят нас с такой силой, что не в силах на нас смотреть. Если кто-то из наших попадается им на пути (а здесь много пьяниц), они просто переступают через лежащего и идут дальше. Они нас ненавидят за то, что у нас много свободного времени. Времени у нас вдоволь, мы не знаем, куда его девать, а им его не хватает, вечно не хватает.
Сегодня неделя, как умер Джеральд Фокс.
23. Homo impecuniosus – трудящийся
Профессор Уиллоуби Д’Арби оторвался от отчета о вскрытии тела Джеральда Фокса.
– Ну давай, приятель, выкладывай, – приказала Летиция, – нечего держать язык за зубами. Что там сказано?
– Сказано: "обширное кровоизлияние в мозг".
– Вызванное пластмассовым солдатиком? – насмешливо фыркнула Летиция.
– Да. Я улавливаю ноту сомнения в твоем голосе, жена.
– Это просто курам на смех. Кто производил вскрытие?
– Роджер Скиллет. Знавал его, когда мы учились в Оксфорде. Лентяй был отпетый, поэтому я сомневаюсь, чтобы за тридцать с чем-то лет работы в провинции его способности к дедуктивным рассуждениям значительно развились. Тем не менее очень мило с его стороны, что он прислал мне эти бумаги.
Еще накануне в обед Летиция ушла из своей конторы на Тависток-сквер и попыталась раздобыть игрушечного пластмассового солдатика. Однако продавец сообщил ей, что их больше не выпускают; тогда Летиция обзвонила знакомых – из тех, кто не исповедует пацифизма и у кого есть маленькие дети. В конце концов одного солдатика она разыскала. И теперь он восседал на кухонном столе, среди объедков и грязной посуды. Над серьезной розовой мордашкой свисал беретик, лихо сдвинутый набекрень, ручки застенчиво сложены над бесполым пахом. Руководствуясь научными интересами судебной медицины, Летиция сняла с него крошечную маскировочную форму и лилипутские сапожки.
– Он очень мил, правда, муж? – Летиция взяла в руки голую куклу и помотала ее ножками. – Ведь ты же ни за что не убил бы большого мужчину, правда, миленький? – обратилась она к кукле. – Конечно же нет. Ты ведь такой крохотуля, правда? – Она повернулась к мужу: – Труп Фокса еще не увезли?
– Нет, пока в холодильнике. Очевидно, его печень представляет огромный интерес для ребят из лаборатории по изучению последствий алкоголизма. Собственно, прочитав отчет, я понять не могу, каким образом его организм вообще еще действовал. Жуткое состояние здоровья для человека, которому нет и сорока: легкие ни к черту, варикозные вены, геморрой, блокированные склеротическими бляшками артерии, молоткообразные пальцы стоп, тонкий череп, пониженный интеллект, хрупкие кости, перхоть, засорение околоносовых пазух, полипы в носу, эпидермофития стоп, ожирение, пиорея, инкарнация ногтей на пальцах стоп… небольшой ушиб основания черепа, нанесенный нашим милым солдатиком, но никакого серьезного вреда он не причинил. По-моему, наша Ковентри вовсе и не убила мистера Фокса, Летиция. Думаю, он себя убил сам. Апоплексия… Ободряющая новость, а?
Летиция игриво стукнула мужа голым солдатиком по затылку.
– Стал бы ты во все это вникать, если бы Ковентри была страшна как смертный грех, а, муженек?
– Возможно, и не стал бы, женушка, – признался У Д.
24. Дерек вытирает пыль
Однажды, вернувшись с работы, Дерек увидел, как вдова Фокса Кэрол отпирает дверь своего типового дома и, собрав четырех дочек в стайку, загоняет их туда. "Мужественная малышка, – подумал он. – Надо пойти выразить ей соболезнование". Со времени ее тяжкой утраты прошло восемь дней. Дерек подошел к книжному шкафу и поискал "соболезнования" в справочнике по этикету Викторианской эпохи под названием "Манеры и правила поведения в приличном обществе, составленные представителем аристократии", но там ничего не было сказано относительно того, как принято себя вести в случае, когда муж убийцы встречается со вдовой убитого.
– Будет видно по ходу дела, – решил Дерек.
Он вышел из дома, пересек улицу и постучался в дверь дома № 12. Ему открыла четырехлетняя Керсти Фокс.
– Твоя мамочка дома?
– Да, она в уборной.
Дерек сказал Керсти, что подождет у дверей. Наверху дернули за цепочку, раздался шум хлынувшей воды, и, тяжело ступая по узкой лестнице, Кэрол Фокс стала спускаться вниз. Заметив Дерека, она отпрянула, словно тот собрался налететь на нее с кулаками.
– Вы меня смерть как напугали, – сказала она.
Дерек поморщился: у нее был резко выраженный местный акцент. Собственный акцент Дереку почти удалось искоренить.
– Миссис Фокс, я просто хотел сказать, как мне бесконечно жаль…
– Да ладно, чего там.
– Вы, видимо, в полной депрессии.
– В чем?
– В депрессии.
– В чем?
– В депрессии.
Кэрол кивнула, полагая, что, если соседу не перечить, ей удастся побыстрее от него отделаться.
– Как малышки это перенесли?
Она понизила голос:
– Я им еще не сказывала, они думают небось, что он пока в отпуске, в Пензансе.
– Как, разве они не видели?.. Своими глазами? Разве они не стали свидетелями зрелища?.. Того, что случилось…
– Ну да, ясное дело, видали, но они ж не знали, что он помер. Они уж привыкли, что он на полу валяется и глаза закрыты. Он, знаете, сильно попивал.
– А вы-то как себя чувствуете?
– Кто, я? О, я хорошо, без него-то спокойно. Ваша жена мне прямо услугу сделала. Он же скоро меня бы прикончил. Я его ненавидела.
– Можно мне зайти на минутку, миссис Фокс?
– Да я сегодня не успела прибраться, – сказала Кэрол, будто Дерек был инспектором из Министерства Чистых Домов.
– Мне нужно у вас кое-что узнать.
– Ладно.
Кэрол провела его в комнату, отшвыривая ногами с дороги различные предметы одежды. Маленькие дочки Фокса сидели на полу и ели из мисок кукурузные хлопья. На экране телевизора крупным планом показывали операцию на сердце. Дневная программа. Кэрол и Дерек сели за стол в дальнем углу комнаты. Дерек посмотрел в окно на сад Фоксов – серо-коричневый участок земли без единого живого растения. Бордюр составляли лишь поломанные кукольные коляски.
– Вы какую-нибудь газету читаете, миссис Фокс?
– Кто, я? Нет, он вот читал, а у меня с детьми хлопот полон рот.
Дерек вкратце сообщил Кэрол, что бульварные газеты намекают, будто у ее покойного мужа была связь с Ковентри. Знает ли Кэрол что-либо об этих предположениях?
– Кто, я? Да я ж говорю: у меня забот полон рот. Он каждый вечер уходил, но… недаром говорят, жена узнает последней, так ведь? – Кэрол отвела глаза к экрану и смотрела на пульсирующие артерии, пока Дерек не заговорил снова:
– Я хотел бы что-нибудь для вас сделать, миссис Фокс.
– Для кого? Для меня? А что?
– Вскопать сад… полки смастерить… у меня хорошие руки. И теперь вам понадобится мужчина в доме, не так ли?
– Кому, мне? С чего это? У меня его и раньше не было.
– У вас все в порядке в финансовом отношении?
– Это в смысле денег, что ли?
– Да.
– Теперь даже лучше. Я уж и страховку выправила. Да вообще, что ни возьми – теперь куда лучше, правда.
Дерек почувствовал себя слегка обманутым. В кармане брюк у него лежал пакетик бумажных салфеток. Он рассчитывал выхватить их в тот миг, когда убитая горем вдова начнет рыдать. Более чем трезвый взгляд на вещи м-с Фокс смешал его планы. Он решил, что она потрясена, глубоко потрясена. В дружелюбном молчании они наблюдали, как ассистент хирурга зашил грудную клетку и тщательно привел больного в порядок. Когда передача закончилась, Дерек пошел в бедно обставленную кухню и заварил для Кэрол и для себя крепкого чая. Потом помыл посуду и вытер пыль. Это было самое малое, что он мог для них сделать.
25. Как овдовела Додо
В Картон-сити никто, даже очумевшие от пьянства алкоголики, не мог урвать восьми часов полноценного сна. В полночь мы с Додо устраиваемся на ночлег в своем коробе, но в три часа обычно просыпаемся. И тогда ничего не остается делать, кроме как осторожно выкурить вдвоем сигаретку и поболтать.
Додо рассказала мне, как три года тому назад она овдовела.