* * *
Костя сообщил, что шеф намерен посетить художника сразу после обеда. Однако Богема настоятельно попросил, чтобы договоренность была на конкретное время, поскольку успешное написание портрета зависит не только от творческого дара художника, но и от соответствующей готовности его организма.
На сидоровскую дачу Витя приехал за два часа до мероприятия. Ночью выпал снег, и Витя, взяв в руки знакомую деревянную лопату, проделал в снежном покрове тропинку на ширину лопаты: сначала от дороги к наружным воротам, потом от ворот по дворику до заборчика. Немного подумал, повздыхал и стал лопатить глубокий снег от калитки, ведущей на огород, до яблони. Затем Богема взялся притаптывать снег перед заборчиком, готовя "холст" для художника, но из-под ног проглянули желтоватые следы предыдущего портрета. Вите пришлось снова взять лопату. Он выскоблил до земли место для "холста", набросал туда чистого, свежего снега и аккуратно, тщательно притоптал. Опершись на лопату, отдыхая, еще раз прикинул, что еще надо бы сделать, чтобы мероприятие прошло без накладок. Подумалось, что если снег опять пойдет, то явно помешает, и он, Витя, ничего поделать не сможет. В дальнейшем надо бы обставить все так, чтобы не ждать милости от природы.
Богема заехал за Сидоровым, и в половине второго они были на даче. К приятному удивлению племянника, дядя Толя на этот раз был настроен по-деловому, без всякого следа недавней истерики. Витя не знал, что вчера вечером тетя Маруся пожаловалась мужу, что опять прохудились ее зимние сапоги, и у нее мерзнут ноги. В ремонт сапоги уже не принимают, они чиненные-перечиненные. А с деньгами в семейном кошельке – напряг. Сидорова это потрясло, он почувствовал себя виноватым. "Куплю я тебе сапоги, – сказал он. – Обязательно куплю, обещаю".
Сидоров внимательно осмотрел место предстоящего действия, одобрительно отозвался о проделанной племянником подготовительной работе.
– Знаешь, Витя, что меня смущает? – спросил он задумчиво.
– Что? – встрепенулся племянник.
– Ветер.
Да, ветер! Он задувал сегодня с юга, со стороны ворот, и закуток в углу между баней и заборчиком уже не спасал. Было у Богемы предчувствие, что здесь что-то не так, но ума не хватило самому догадаться. Порывы ветра налетали неожиданно и резко. В таких условиях точность воплощения творческого замысла художника стояла под вопросом.
– Что же делать? – спросил Богема озабоченно скорее самого себя. Вот-вот должны были подъехать Костя с олигархом.
– Есть у меня в сарайке лист ГВЛ, он метра два с половиной на полтора, – сказал Сидоров. – Можно им прикрыться с подветренной стороны.
– Дядя Толя, ты не перестаешь меня удивлять! Нет, все-таки ты гений! – воскликнул Витя.
В сарайке у Сидорова была навалена обычная для дачи куча разнородного хлама, который увозится из городской квартиры за ненадобностью и который жалко сразу выбрасывать на помойку: старый холодильник, велосипед без колес, мопед без мотора и руля, дырявая, излохмаченная резиновая лодка, обрезки досок, облезлый кухонный гарнитур и прочая дребедень. Ценный гипсоволокнистый лист Сидоров замаскировал этим барахлом.
– Дядя Толя, зачем ты его так далеко засунул? – спросил с досадой Богема.
– Известно зачем. Чтобы не скоммуниздили.
Прежде, чем громоздкий, неудобный лист ГВЛ был вызволен на волю, им пришлось, отплевываясь пылью, изрядно потрудиться, передвигая, переставляя, перекидывая хлам из одного угла тесной сараюшки в другой.
В два часа они сидели в машине и смотрели на пустынную дорогу меж заснеженных дачных домиков.
– Ну, где эти охломоны? Я дома чая чуть ли не полный чайник выдудил, – сказал Сидоров, весь ужимаясь.
– Терпи, дядя Толя, терпи. Уже едут.
Вскоре к даче подкатил черный "Лэнд Крузер". Из него вышли Костя и невысокий, поджарый мужчина средних лет в меховой кепке и куртке-аляске, под которой виднелась белая рубашка с галстуком. "Вот они какие, местные олигархи, на чиновников похожи", – подумалось Богеме.
– Дядя Толя, ты пока сиди, не высовывайся, я тебя позову.
– Вы давайте там поживее шевелитесь и поменьше языками чешите, – напутствовал его Сидоров. – Иначе пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь.
– Хорошо, постараемся сделать все быстро, – сказал Богема и пошел встречать.
– Виктор, – представился Богема.
– Геннадий, – ответил мужчина, пожимая его руку. – Вы, что ли, художник?
– Это мой двоюродный брат, – встрял Костя. – Он тоже художник, но не тот.
– А где тот?
– В машине сидит. Настраивается на работу, – сказал Богема.
– Надо бы познакомиться.
– Лучше пока его не трогать, – улыбнувшись, посоветовал Витя. – Он человек творческий, натура капризная, ему нервничать нежелательно.
– Вот как? – удивился Геннадий. – Ладно, показывайте, что тут у вас.
Вошли во двор. Геннадий огляделся.
– В доме есть кто-нибудь? – спросил он.
– Нет. Печки нет, зимой здесь не живут, все закрыто.
– А это зачем? – Геннадий кивнул на лист ГВЛ, распластанный посреди двора.
– Сегодня ветер, надо будет прикрыться. Мы с Костей его подержим. А вам, Геннадий, надо встать вон туда, у яблоньки за забором.
– Почему туда? – насторожился Геннадий. – Я встану туда, куда захочу.
– Это начальник охраны, – поспешил вмешаться Костя.
– Ёлы-палы, Костя, чего же ты молчишь! А где шеф? – спросил обеспокоенно Богема.
– Вадим Иванович в машине, – сказал Геннадий.
– Надо скорее звать его сюда, – заторопил Богема. – Мужики, художнику уже невтерпёж, он на пределе возможностей, физиологию не обманешь. Можно запортачить все дело.
Геннадий на секунду задумался, согласно кивнул, развернулся и зашагал к "Лэнд Крузеру", убыстряя шаг. Богема и Костя – за ним.
Начальник охраны открыл дверцу машины, что-то сказал, и из нее вывалился здоровенный мужик в длинном черном пальто и вязаной черной шапочке-"матершинке". За ним еще какой-то парнишка, видимо еще один охранник. Вадим Иванович прижимал к уху мобильник и кричал:
– Ты чего мне впариваешь? Чего ты мне лапшу на уши вешаешь? Да мне до фонаря твои заморочки, у меня своих выше крыши. Давай разруливай, пока я тебе руль не засунул, куда следует.
Он сунул телефон в карман и сказал с чувством, от души:
– Ну, губошлеп, бляха-муха… Костя подал голос:
– Вадим Иваныч, это Виктор, он занимается художником.
– Ага, привет. Ну, где ваш художник? От слова "худо". Или от другого слова, сами знаете, какого.
– Он сейчас будет, – спокойно ответил Богема. – Вадим Иванович, вам нужно пройти на место, которое мы для вас подготовили. Мероприятие займет буквально несколько минут.
– Нет проблем, пошли. – У Вадима Ивановича были генеральские повадки под стать его густому, зычному басу.
Богема зашагал проводником по прокопанной им в снегу глубокой тропинке. Пока шли, олигарху опять позвонили:
– Да, я ему уже сказал пару ласковых. Он совсем оборзел, мышей не ловит, – зарычал он. – Ты ему намекни, что, если дальше так пойдет, ему мало не покажется. Он меня уже достал.
Богема оставил его возле яблоньки, а сам бросился бегом через двор к своей машине.
– Дядя Толя, вылазь, клиент ждет.
Сидоров с суровым видом, молча, выбрался из машины. Когда зашли в ограду, он неодобрительно и строго взглянул на охранников.
– В сторонку, пожалуйста, – за его спиной умоляюще попросил Богема. – Можете помешать.
Охранники шарахнулись к воротам.
Сидоров медленно подошел к "холсту", медленно расстегнул куртку. Богеме понравилось, как он себя ведет: с достоинством, загадочный, словно мессия. Так и надо, так и надо, молодец! А уж он-то, Витя, вокруг этой важной, непостижимой персоны повьётся, посуетится. Сидоров вопросительно посмотрел на Богему – Вадим Иванович, продолжая говорить по телефону, за заборчиком стоял к нему спиной.
– Вадим Иванович, – позвал Богема. – Просьба к нам лицом повернуться.
Олигарх повернулся.
– Костя, помогай, – сказал Богема.
Вдвоем они разом подняли обширный, пружинящий лист, заслоняя Сидорова от ветра.
– Начали! – крикнул Богема, будто кинорежиссер на съемочной площадке.
Сидоров замер, вглядываясь в олигарха. Вадим Иванович с мобильником у уха смотрел с ироничной усмешкой на развернувшийся перед ним сомнительный спектакль. Богема с волнением ждал, когда все закончится. Если ничего не получится, его бывшая супруга Райка будет права – ему прямая дорога в дурдом. А Костю запросто турнут с работы за изощренное издевательство над руководством.
Раздалось звонкое журчание. Впервые Богема мог наблюдать, как работает художник Сидоров. Прямая тонкая струя, подобно лучу лазера, насквозь прожигала снег, уверенно чертя на нем портрет, словно запрограммированный в компьютере сложный геометрический узор.
– Всё! – выдохнул Сидоров и, на ходу застёгиваясь, не сказав больше ни слова, быстро утопал к машине.
Выпустив из рук громыхнувший лист, Богема и Костя шагнули к "холсту". Подошел Вадим Иванович. И охранники подтянулись. Сгрудившись, в наступившей тишине, пятеро мужиков оцепенело разглядывали портрет, с которого на них с ироничной усмешкой взирал олигарх.
* * *
На другой день Богема отнес флэшку со снимком портрета на снегу в типографию, где фотографию, увеличив, вывели широкоформатным принтером на белый холст – уже настоящий, плотный, водостойкий. Холст натянули на подрамник, покрыли текстурным гелем от выгорания и влаги, и заключили в красивую, резную багетную раму размером метр на полтора. Всё это обошлось Вите в немалую для его бюджета копеечку, но он не мог не довести дело до конца.
Картину Богема вручил Косте для передачи шефу, а сам внезапно захандрил. Ему стало казаться, что он затеял несусветную чушь, никчемную авантюру. Вспоминал устремленные на него одинаково насмешливо-изумленные глаза бывшей супруги и олигарха с охранниками, и ему становилось стыдно и горько за свои легкомысленные слова и горячие речи, за свою самоуверенную убежденность в правоте, за свою никудышную жизнь. А какие были планы! Какие были достижения! Сейчас никто не вспоминает, что он еще совсем пацаном был выдвинут на премию Ленинского комсомола за цикл акварелей "Сибирские просторы". Был выдвинут и тут же задвинут – так же, как к тому времени и сам комсомол. Когда-то у него была пусть и тесноватая, но собственная художественная мастерская, увешенная и заставленная набросками, эскизами, законченными картинами. Там он, молодой и перспективный, провел несколько счастливых лет, наполненных творческим вдохновением и разгульной свободой. Мастерской он лишился. Конечно, если бы не его гражданская жена Вера и ее обувной бизнес, он, скорее всего, сдох бы где-нибудь под забором от беспробудной пьянки и затянувшейся депрессии. Но сколько можно таскаться с клетчатыми баулами, набитыми под завязку мужскими штиблетами, женскими сапогами на рыбьем меху и домашними тапочками, которые неустанно варганят трудолюбивые, как муравьи, китайцы. Как ни крути, на обуви не заработаешь ни на новую машину, ни на более просторное жилье. Да и творческая струя дяди Толи – это на уровне анекдота или шутки-прибаутки. Надо браться за что-то более серьезное. Вот пробурить бы артезианскую скважину глубиной метров в сто пятьдесят, попасть бы на хорошую, вкусную воду и продавать ее в пластиковых бутылках. Вот с такой струей можно было бы делать бизнес!
Так рассуждал Витя-Богема. А у Сидорова был другой настрой. То, с какой легкостью он заработал целых пятнадцать тысяч рублей, потрясло его до глубины души. Чтобы получить такие деньги на заводе, он должен был в течение месяца каждый день, кроме выходных, спозаранку приходить в цех, надевать промасленную спецовку, получать у бригадира задание, загружать тележку заготовками, каждая весом в сорок килограммов, и выгружать их у станка. Его радиально-сверлильный станок 2М-65 – огромный, как слон. Помнится, Сидоров, когда еще только начинал на нем работать, даже побаивался к нему подходить, чувствуя себя рядом с ним маленьким, хрупким человечком. Но постепенно отношения наладились. Станок – он как автомобиль, который, если будешь к нему по-свински относиться, матеря и попинывая, в отместку подведет тебя в самый ответственный момент, к примеру, заглохнув намертво вечером в глубине безлюдного грибного леса. И со станком тоже лучше дружить – заботливо его отлаживать и обслуживать, выбирать правильную скорость сверления, вовремя смазывать и точить резцы. Иначе, если будешь хамить, то или металлическая стружка залетит под защитные очки, или чугунная деталь непонятным образом на ногу упадет. Радиально-сверлильный станок тем хорош, что на нем можно в очень больших и очень тяжелых заготовках делать поочередно сразу несколько отверстий. При этом эти увесистые чугунины ворочать лишний раз не надо, а просто передвигай сам шпиндель с закрепленным в нем инструментом, и сверли на здоровье. Сидоров за рабочую смену столько раз напередвигает этот самый шпиндель, столько раз поднимет и опустит заготовки, что сил остается только на то, чтобы дома давить диван и кнопки телевизионного пульта. Обильным пóтом давались ему на заводе эти пятнадцать тысяч. В месяц! А тут помахал пару минут своим причиндалом в свое удовольствие и – на, получи. А что, Сидоров согласен. И миллионы мужиков согласились бы вот так помахивать.
Прождав несколько дней, поистратив деньги, он не выдержал и позвонил племяннику:
– Ты куда запропал? Где заказы? У художника-то простой получается. Этак и разучиться можно. Навык-то теряется. Я на заводе после отпуска к станку неделю заново привыкал.
– Да я чё, – как-то вяло откликнулся Витя. – От меня мало что зависит.
– Ну, как же, ты ведь у меня продюсер. Или режиссер. Ты же умелец спектакли устраивать.
– Спасибо за доверие, дядя Толя. – засмеялся Богема. – Но ты лучше своего Костю потряси. Он рядом с олигархом трётся.
Позвонил Сидоров и сыну.
– Тебе еще три тысячи надо? – спросил сразу в лоб.
– Не откажусь, давай.
– Ага, давай. Ты сначала заказ на портрет организуй.
Тут Костя начал хохотать.
– Чего ржешь? – спросил отец.
– Пап, забавно получается. Сначала я тебя кое-как уломал, а теперь наоборот, ты меня уламываешь.
– Вы, два придурка, втянули меня в эту хрень, а теперь в сторону? Учти, ты меня знаешь, потом у меня не допросишься, я плюну и разотру.
– Пап, а что я могу сделать? Это дело деликатное, людей силой не заставишь, – сказал Костя.
– Шевели мозгой! Зря тебя, что ли в институте учили? Хоть ты и не доучился, балбес. Запомни, под лежачий камень вода не течет.
Потом, в течение нескольких дней Сидоров не раз при каждом удобном случае напоминал племяннику и сыну про этот лежачий камень. Но в ответ они только ухмылялись и пожимали плечами. И Сидоров махнул рукой. Надо было устраиваться на работу, не сидеть же сиднем всю оставшуюся жизнь на шее у жены. В детском саду по соседству предлагали должность ночного сторожа. Зарплата, конечно, копеечная, но все-таки какой-никакой, а прибыток в семью.
* * *
Отгуляли Новый год. Где-то под конец новогодних каникул позвонил Костя, чтобы объявить дрожащим от волнения голосом:
– Папа, есть заказы! Целых три!
Сидоров хотел было заартачиться и для приличия послать куда подальше эти заказы, но сразу передумал.
– Надо Витьке сообщить, – деловито сказал он.
– Да он уже знает. Предлагает нам втроем встретиться и всё обмозговать.
– Я не против. Приходите ко мне обмозговывать.
Вскоре они сидели у Сидорова на кухне. Маруся тоже хотела поучаствовать в совещании, но ее не пустили, закрыв перед носом дверь.
– В общем, тема такая, – докладывал Костя. – Позвонил шеф из Италии. Он там с Настей отдыхает.
– Кто такая? – спросил Сидоров.
– Жена, вроде бы. – Костя при этом вопросительно взглянул на Богему, тот согласно кивнул. – Да, жена. Так вот, они на днях возвращаются домой и везут с собой итальянских друзей, семейную пару. Естественно, иностранцев надо чем-то развлекать, в культурную программу включили написание их портретов. И портрет Насти заодно. Получается три заказа по той же цене.
– Можно предположить, как это произошло, – взял слово Богема. – Твой Вадим Иванович похвастался там, в Италии, фотографией своего портрета. Итальянцы сначала восприняли это как шутку, как розыгрыш. Вадим Иванович стал божиться, доказывать и пообещал им тоже портреты, когда они приедут в гости. Наверное, примерно так.
– Что будем делать? – озабоченно морщил лоб Сидоров, глубоко затягиваясь сигаретой. – Опять на дачу повезем?
– Не нравится мне этот вариант, – признался Богема. – Очень рискованно. Ветер посильнее дунет, и никакой ГВЛ не поможет. Один раз облажаемся, да еще перед иностранцами, и капец нашему бизнесу. Да и зима когда-то ведь закончится. Надо перебираться под крышу, в нормальные, спокойные условия и для тебя, дядя Толя, и для клиентов. А то я в прошлый раз на даче думал, что от переживаний поседею, стану белым, как лунь.
– И куда под крышу? В нашу квартиру? – спросил Сидоров.
– Нет. Надо что-то навроде мастерской художника, чтобы антураж был соответствующий: мольберт, этюдник, краски, растворители, палитра, кисти, картины на стенах, этюды. Водка, пиво, папиросы тоже обычно присутствуют, но мы их уберем.
– Снег летом с Северного полюса будем возить? – спросил Костя.
– Вы задолбали своими шуточками! – вскипел Сидоров. – Давайте без клоунады. Со снегом вопрос серьезный.
– Снегу надо найти замену. Что-то тоже белое, хорошо впитывающее, – сказал Богема. – Надо искать опытным путем: мука, а может крахмал, или еще что-нибудь.
Все надолго замолчали. Сигаретный дым стелился под потолком, неохотно уползая на мороз через полуоткрытую форточку.
– Витька, давай ты будешь главным, – наконец сказал Сидоров. – Ты у нас самый умный. И художник ты настоящий, не то, что я. Давай, командуй.
– Правильно, – поддержал Костя. – Конечно, мы все вместе будем советоваться. Но без командира бардак начнется.
Богема помолчал, задумчиво изучая потертый линолеум на полу. Аккуратно вдавил окурок в пепельницу.
– Ладно, – сказал он. – Мастерскую беру на себя. Есть у меня знакомый художник, попробую уговорить сдать нам на денек помещение в аренду. Ты, Костя, займись заменителем снега. Поэкспериментируй, прояви смекалку. Еще надо сделать из досок что-то типа короба или песочницы полтора на полтора метра, куда будем засыпать заменитель снега. Дядя Толя, может, ты возьмешься?
– А чё, возьмусь, дело нехитрое.
– Надо, чтобы эта коробка была разборная. Принесли, собрали, потом быстро разобрали, унесли. Заменитель снега – обратно в мешок, пол подмели, и будто нас и не было. И еще, дядя Толя, один важный вопрос надо решить.
– Какой?
– Финансовый. То, чем мы сейчас занимаемся, – это же бизнес, а значит, каждый из нас хочет заработать. Так ведь?
Сидоров нахмурился, засопел в раздумье.