– Случилось это не сегодня и не вчера. В перестроечные времена, когда рухнул "железный занавес", мы безоглядно бросились перенимать и копировать западные ценности не только в экономике, но и в культуре. У нас прижилось много низкопробного в кинематографе, на телевидении, в литературе, изобразительное искусство не стало исключением. Беда еще в том, что эта, как вы выразились, напасть просочилась и в сферу образования. Там тоже строят невразумительные, авангардистские конструкции – в школах сокращают уроки русского языка и литературы, ввели новую самоубийственную для отечественной системы образования форму экзаменов. И теперь мы пожинаем плоды: с каждым новым поколением возрастает интеллектуальная деградация. Общаясь с молодыми людьми, я замечаю, что они с трудом облекают в слова свои мысли, плохо знают искусство, историю, географию, литературу. Школьники читают не книги, а хрестоматии по книгам, а потом пишут сочинения о том, чего не читали. Они не осмысливают знания, а научились добывать их из сети и компилировать, на что большого ума не надо. Вот вам готовая публика и одновременно питательная среда для современного изобразительного искусства, в том числе и для уринального.
– Вячеслав Григорьевич, исходя из ваших рассуждений, получается, что уринальные рисунки заслуживают места, извините, чуть ли не на помойке. Однако устроители выставки-салона, видимо, так не думают, поскольку разместили их на своих стенах?
– Полагаю, это был хорошо продуманный маркетинговый ход, который, кстати, себя оправдал: народу набежало немало.
Иногда ради настоящего искусства приходится идти на жертвы.
– Спасибо за интервью".
Вместе с интервью на сайте Молодежного агентства с молодецким задором были выложены все семь уринальных портретов Сидорова.
"Ай да Вячеслав Григорьевич! Ай да Куролесин! – ликовал Богема. – Надо бы лучше да некуда!"
Он, словно заядлый, фанатичный рыболов, испытывал радостное удовлетворение от того, что всё сделал правильно: наживку на крючок насадил, подкормку в воду сыпанул, удочку закинул, и теперь с трепетным волнением поглядывал на неподвижный пока поплавок, на спокойную гладь воды, гадая, что таится в глубинах этого спокойствия – продолжает струиться равнодушная тишина или зарождается сильное, упругое, хищное движение?
Часть II
После утреннего совещания губернатор попросил остаться своего помощника Николая Ивановича Бестужева. Помощник, бывший милиционер, был человек надежный, проверенный в ожесточенных предвыборных боях и выполнении самых разных деликатных поручений, поэтому губернатор мог говорить без стеснений.
– К нам планирует приехать Карнаухов Владислав Евгеньевич, сам знаешь, кто это и какое значение он для нас имеет, – сказал озабоченно губернатор. Бестужев почтительно кивнул, никак не выразив своего удивления. – Цель визита, вроде бы, понятная: едет человек развеяться, отдохнуть, поохотиться на кабана, в баньке попариться, шашлыков покушать. Это нам не впервой. Но кое-что меня настораживает. Как мне сообщил его референт, ко всему прочему Владислав Евгеньевич желает, чтобы его непременно нарисовал, сделал с него портрет какой-то художник Сидоров. Что за Сидоров? У нас есть Жеребятников, заслуженный художник, ну, еще Климачёв, на худой конец. Остальных я знаю плохо, тем более какого-то Сидорова. Интересно то, что Карнаухова в наши края обычно калачом не заманишь. Сколько я его не агитировал к нам в гости, он всё отнекивался, а тут вдруг сам инициативу проявил. Причем, он не первый, кому вот так с бухты-барахты полюбилась наша область. Вот какого рожна приезжал к нам депутат Госдумы Похабцев? Официальная версия, что простым зрителем на юношеские соревнования по боксу. А на самом деле? По слухам, тоже к какому-то художнику. Что за мода такая? А жена главного монополиста к нам недавно ради чего наведалась? Понятно, чтобы денег с области содрать в свой сомнительный фонд, я соглашение подписал, куда деваться. Но она, ведь, говорят, тоже втихаря к какому-то художнику ездила. И закрадывается у меня подозрение, что едут они из Москвы не ко мне, а к кому-то другому, а мы с тобой тут у них так, сбоку припёка, на обслуге. Мне это не нравится.
– Раиса Степановна в курсе? – спросил Бестужев, пока губернатор закуривал.
– Вот ты, Коля, и выясни, в курсе она или нет. Я к ней напрямую не хочу обращаться. Ты же знаешь нашу Райку. Чего-нибудь неправильно поймет, болтанет где-нибудь. В общем надо разобраться, с какого это перепугу наши художники стали такими популярными, ну, и организовать встречу Карнаухова с этим Сидоровым, раз уж так приспичило.
* * *
Бестужев по обыкновению не стал откладывать в долгий ящик поручение губернатора. В этот же день он позвонил начальнику управления культуры и попросил найти время, чтобы зайти к нему на чашку чая. Статус Бестужева в правительственной иерархии, наработанный рука об руку с губернатором за многие годы, заставлял не брезговать чаепитием в его кабинете и персон более высокого полета. В условленный час Раиса Степановна сидела на краешке стула и помешивала сахар в чашке, вся в почтительном внимании – Николай Иванович попусту к себе не приглашал.
Ведя неспешный разговор о том, о сём, о погоде и всякой всячине, Бестужев наконец поинтересовался, знает ли она такого художника Сидорова. Хотя смешно сомневаться, уж управлению-то культуры наверняка известны все местные художники наперечет. Выяснилось, что Раиса Степановна услышала об этом человеке совсем недавно, и ни разу не видела его в лицо, а работы его можно увидеть в художественном салоне Потаповых. "Чем же он знаменит, этот Сидоров?" – спросил Бестужев. Раиса Степановна отвечала не сразу, делая глоток из чашки.
– Николай Иванович, в связи с чем такой интерес? – спросила она.
– Да так, проверяем информацию.
– А, понятно. Я не считаю, что этот Сидоров знаменит. И вовсе он не художник, а, говорят, обычный работяга. В свободное время от нечего делать рисует портреты, причем, по-дурацки, по-ненормальному. Как говорится, в семье не без урода.
– То есть он художник не профессиональный, любитель, – уточнил Бестужев. – В чем же его ненормальность? Берите печенюшку, Раиса Степановна.
– Спасибо, Николай Иванович, я мучного стараюсь поменьше есть… Как вы считаете, нормально ли это и художник ли человек, если он рисует не карандашом и не кисточкой. А кое-чем другим.
– Чем же? Вы меня интригуете, Раиса Степановна.
– Как бы поделикатнее выразиться… В общем, уриной он рисует, уриной. А по-русски – мочой! Не к столу будет сказано, уж простите меня.
– Разбавляет краску, что ли? – удивился Бестужев. – Да разве так бывает? Это же извращение какое-то.
– В том-то и дело: какой он художник? Извращенец он, а не художник. Но вы еще не до конца поняли, Николай Иванович. Я же говорю, он рисует не карандашом и не кисточкой.
– А чем?
– Гениталией своей, вот чем. Мне стыдно и противно это произносить.
Бестужев пытливо на нее посмотрел.
– Я в своем уме, Николай Иванович, не беспокойтесь. – Раиса Степановна коротким, смущенным смехом попробовала сгладить неловкость.
– Мне нужно взглянуть на картины Сидорова, – сказал Бестужев. – Пожалуйста, предупредите художественный салон, что я завтра к ним приеду. Впрочем, предлагаю поехать вместе.
* * *
Линии рисунков были чуть размыты, словно чернила на промокашке, но если отойти подальше, портреты смотрелись вполне натурально и прилично. Один из семи портретов в особенности притягивал к себе – лицо молодой, красивой женщины застыло в ироничной, недоверчивой улыбке. И эта женщина, хозяйка художественного салона, сейчас стояла рядом с Бестужевым. В зале прохаживались редкие посетители.
– Откуда такая уверенность, что портреты выполнены… извращенным образом, – с недоумением задал вопрос Бестужев, как будто самому себе.
– Да вот же Анастасия Сергеевна прямой этому свидетель, – с готовностью откликнулась Раиса Степановна.
– Неужели? Вы видели, как это делается? – обратился Бестужев к хозяйке салона. – Наблюдали за процессом?
– Нет, сам процесс был культурно прикрыт. – Анастасия Сергеевна звонко рассмеялась. – Но почему-то я опять слышу разговоры про какую-то извращенность. Разве портреты не прелестны? Ну, скажите, Николай Иванович. Разве не так?
– Портреты как портреты, я потому и удивляюсь.
– Правильно. Неужели так важно, каким образом они выполнены? Важен результат. И вы не представляете, какой громадный интерес у посетителей вызывает уринальная выставка. Это сейчас здесь пока затишье, а буквально через полчаса подойдет одна группа, потом другая…
– Нет уж, все-таки лично я предпочитаю классику, – осуждающе вставила Раиса Степановна.
– Классику у нас тоже любят смотреть. Экспозиция салона самая разнообразная, на любой вкус, – подхватила Анастасия Сергеевна.
– Погодите, погодите. – Бестужев постарался сразу пресечь нежелательную полемику. – Я далеко не специалист в изобразительном искусстве, но насколько понимаю, это же снимки? То есть портреты сначала делают, а потом фотографируют. А на чем непосредственно рисуют, Анастасия Сергеевна?
– Вадима Ивановича нарисовали на снегу под открытым небом. А меня – у художника в мастерской. Но какой материал использовали, затрудняюсь сказать – соль, сахар, а может сода.
– Сода, говорите? – Губы Бестужева сами по себе растянулись в широкую, хитроватую улыбку. – Вы меня извините, но у меня со вчерашнего дня какое-то странное впечатление, что меня разыгрывают, словно первого апреля, и день этот затянулся. Разводят, извините, как последнего лоха. А, Раиса Степановна?
– Да Боже упаси, Николай Иванович. Как вы могли так подумать? – отпрянула она. – Но вообще-то я вполне допускаю, что и меня разводят. Я за что купила, за то и продаю. Сама я ничего не видела.
– А вы, Анастасия Сергеевна? Вы же тоже ничего не видели, поскольку сам процесс, как вы выразились, от вас культурно прикрывали, – сказал Бестужев.
– Процесс я не видела да и не хочу видеть, но результат наблюдала тотчас после завершения процесса, – уверенно утверждала хозяйка салона.
– А фотошоп в этом процессе случайно не участвовал? – Бестужев опять хитровато улыбнулся.
– Нет. Например, мой портрет каким был перед моими глазами в первый раз, таким он сейчас и висит здесь на стене.
– Ничего не поделаешь, бизнес есть бизнес, – зачем-то, печально вздохнув, сказала Раиса Степановна.
– Анастасия Сергеевна, можно с вами пошептаться? Надеюсь, Раиса Степановна на нас не обидится. – Бестужев деликатно взял красавицу под локоток и отвел в сторонку. – Как найти этого необычного художника? Можете дать его координаты?
– Я так и знала. Вы не первый, кто обращается ко мне с такой просьбой. И всем мне приходится говорить одно и то же: сам Анатолий Петрович Сидоров лично никогда ни с кем не общается. Все контакты – через его ученика Виктора Алексеевича Рюмина.
– Что из себя представляет этот Рюмин?
– Он тоже художник, как бы подмастерье у Анатолия Петровича.
– Телефончик его можно?
Они уткнулись в мобильники. Бестужев забил номер, продиктованный хозяйкой салона.
– Вы говорите, многие интересуются этим Сидоровым? – спросил он.
– Да, звонят постоянно.
– А зачем?
– Журналисты звонят понятно зачем, а вот другие… Наверное, хотят пообщаться с уникальным человеком.
– Может, и портрет заказать?
– Не исключаю.
– Передавайте от меня привет Вадиму Ивановичу. Мы как-то с губернатором у него на заимке отлично на снегоходах погоняли.
* * *
Бестужев позвонил Рюмину.
– Здравствуйте, ваш номер мне дала Анастасия Сергеевна.
– Слушаю вас, – отозвался спокойный мужской голос.
– Мне бы хотелось увидеться с Анатолием Петровичем Сидоровым.
– К сожалению, это не получится. Может быть, я на что сгожусь? В чем вопрос?
– Мне хотелось бы заказать у Анатолия Петровича портрет, – сказал Бестужев. – Что нужно сделать для этого?
– Прежде всего, заплатить гонорар. Стопроцентная предоплата наличными.
– Сколько?
– Семьдесят тысяч.
На языке у Бестужева завертелось "Вы там очумели совсем?", но он сдержался и даже пошутил:
– Надеюсь, не в долларах?
– В рублях. После предоплаты мы вам назначим день и время, когда Анатолий Петрович будет готов сделать с вас портрет.
– Но согласитесь… э-э-э… Виктор Алексеевич, цена слишком высокая, нереальная. Заоблачная какая-то.
– Как хотите. Мы вас не заставляем.
Возникла пауза. Бестужев понял, что разговор сейчас оборвется.
– Хорошо, – поспешил он прервать молчание. – Что входит в стоимость портрета?
– Как обычно, непосредственно изображение, его печать на холсте, покрытие холста лаком, натяжка на подрамник, оформление в раму.
– Мне нужно взглянуть на место, где будет творить художник.
– Всё будет происходить в художественной мастерской. Место вполне приличное, – успокоил Виктор Алексеевич.
– Тем не менее, мне надо обязательно посмотреть. Дело в том, что портрет нужен не с меня, а с другого человека. А мне надо доложить руководству: сколько, где и как.
Рюмин не стал возражать.
Они встретились у торгового центра "Юбилейный", прошагали через арку во двор, вошли в один из подъездов, поднялись на последний шестой этаж и очутились в просторной художественной мастерской, залитой веселым весенним солнечным светом через огромные окна и стеклянный потолок. Рюмин оказался мужиком интеллигентного вида, вежливым и деликатным, лет немного за сорок, может, чуть помладше Бестужева. Не тратя времени даром, Рюмин объяснил Николаю Ивановичу, где здесь монтируется короб с заменителем снега, куда встает портретируемый, сколько времени займет творческий акт – одна, от силы две минуты.
– Всё замечательно и понятно, вот только цена не радует, – посетовал Бестужев. – Почему так дорого-то? Это же грабеж средь бела дня.
– К сожалению, ничего не могу поделать. Анатолий Петрович высоко ценит свой талант и на меньшее не согласен, – развел руками Рюмин. – Поищите дешевле, не вижу проблемы.
"Издевается", – констатировал Бестужев. Он перебирал варианты воздействия на наглеца, чтобы тот был сговорчивее, но никак не мог ни за что зацепиться. Применить административный ресурс? Однако этих орлов и ухватить-то не за что ни налоговой, ни полиции. Пугануть братвой? Но попробуй братве растолковать, что требуется, они тебя за придурка примут.
– Как насчет качества? Вдруг нам не понравится? – спросил он.
– Качество гарантируем, недовольных еще ни разу не было. Заключим трудовой договор на создание живописных работ. У нас всё по-честному.
– Ладно, сбросьте мне на электронную почту договор. – Бестужев протянул ему визитку. – С деньгами порешаем.