- Тоскливо мне здесь, в этом мире, дочка, тоскливо. Тоска в натуре. Самая утробная. Потому что не мир это, а тюрьма. - Лохматов отхлебнул водки. - А мне надо, чтоб стены рушились, чтоб все двери в миры, видимые и невидимые, распахнулись, чтоб ширь была необъятная. Чтоб все было у меня как на ладони: от ада до Господа, до самого верху. Если помер кто, пусть кукарекает на том свете, а я погляжу. Чтоб все рожи - от диких до великих, при мне были, у меня, как в кармане, точнее, на виду. Чтоб не было стен между мирами, перегородок. Вселенную чтоб проглотить.
Алёна отшатнулась:
- Но если так, это означало бы разрушение всего миропорядка.
Лохматов захохотал:
- Так ведь этого я и хочу. Чтоб рухнул разум и мировой порядок. Чтоб хаос, великий хаос возродился. Чтоб все двери, даже в самое необъяснимое, были раскрыты… Чтоб гулять можно было бы по всей Вселенной… Волюшка, волюшка мне нужна… Вселенская волюшка…
Алёна с изумлением смотрела на него, и вдруг на ее глаза навернулись слезы.
- Вы оказались таким необыкновенным человеком, Трофим Борисович. Зачем же вы связались с криминалом, с бизнесом, с этими людьми-машинами, обреченными…
- Потом узнаешь. Но я ж не такой. И среди буржуев бывают исключения.
Алёна промолчала. Рядом возник человек с птичьим лицом и так же внезапно исчез.
- Вот так, как эта птичка появилась и исчезла, так же под боком у меня чтоб мильон потусторонних рож мелькало из всех параллельных миров, доступных и недоступных, как на твоих картинах. Чтоб ад и рай у меня были рядышком. Под боком. Хочу - рыло суну в ад, пропою про страдания, хочу - в рай загляну. Хочу - и в одном Едином Духе побываю. Чтоб все было открыто. Гулять, гулять Трофиму Борисовичу надо по Вселенной… А ведь здесь в этом мире, в этом срезе, на этой планетке - убого ведь до смешного стало. Что они со своей технологией носятся, что это дает, кроме тупого комфорта и смерти? Тоска здесь и скука идиотическая. Нелепый мир - и я с ним не согласен. Волюшка, волюшка, раскрой двери во все миры.
Алёна выпила рюмочку водки. Запила чаем.
- О, Господи, - проговорил Лохматов, глядя на нее. - Ты, дочка, не увлекайся, я за тебя в ответе.
- Трофим Борисович, - начала Алёна, - ведь то, что вы желаете, пожалуй, самому Господу Богу не под силу. Метафизически говоря, кто мог бы создать такое дикое мироздание?
- Не дьявол, конечно. Я шефа не люблю. Мелковат.
- Как вы его назвали: "шеф"?
- Ну, его звали и "князь мира сего" и так далее и так далее. А мы его попросту шеф. Не люблю я его. Он за своеобразный порядок, свой порядок. Говорят, что он ушел от нас, чтобы соперничать с Богом. Чтоб иметь достойного противника. Не с современным же ублюдочным миром людей ему возиться. Как это: "Нигде искусству своему он не встречал сопротивленья, и зло наскучило ему"… Но ничего у него против Господа не получится. И поделом. А мне волюшка нужна, чтоб гулять беспрепятственно по всему миру. Чтоб все на свете изменилось, вся суть и прежний порядок исчезли как сон. А там видно будет.
- Но ведь с этим миром не все так просто. Если среди буржуев бывают исключения, в целом таких исключений гораздо больше. Я же вижу это наглядно, я общаюсь с такими…
- Оставим эту разборку. Ты, пожалуй, права… Как ты могла такой безумный портрет мой нарисовать, не видя меня. Ты что, суть мою видела во сне? - глаза Лохматова налились кровью, но не от ненависти, а от любви. - Ладно, дочка, о творчестве не говорят. Я объездил весь земной шар, но таких как ты - нет.
В глазах Алёны мелькнуло какое-то сумасшедшее волнение.
- И когда вы найдете то, что ищете, но не знаете что…
- Когда все двери откроются. Конечно, найду.
- Одно такое желание говорит так много о вас. Но как осуществить хотя бы частично этот безумный проект???!
- А вот это отложим.
Алёна расхохоталась.
- Ну вы даете, - вдруг резко сказала она. - Да если одну только дверь откроете, это уже будет мировой переворот во всем. А ведь таких дверей бесконечно много…
Лохматов задумался о своем.
- Все равно, полет нужен. Полет души. Не могу в тюрьме этой жить. Как это: "Жажда иного берега сводит его с ума".
- Вот вы и поэзию знаете, - улыбнулась Алёна, - не только живопись.
- А почему не решиться на самое невозможное? Душа-то она бессмертна. Значит - впереди у нас вечность или, если по иному, миллиарды бесконечных лет. За это время не только мироздание, а сам не знаю что можно перевернуть. Чего нам бояться, если душа бессмертна? Мы и в аду посмеемся.
Алёна вздохнула.
- Не вздыхай. Теперь можно перейти к Аким Иванычу. Он на меня вышел, по его словам, с помощью некоего агента тайных наук. Видимо хотел этот Аким Иваныч познакомиться с необычным существом. Это со мной значит. Так и звал меня "существом". Потому что, говорит, вижу ваш расклад и, мол, таких как вы нет. Пришел ко мне, такой тихий, тихий, почти незаметный. Охранник мой один хотел ему даже в морду дать - куда, мол, прешь. Но я осадил. Тихий, тихий, но меня не обманешь. У меня глаз есть.
- И кто же он?
- Он не человек в нашем современном понятии. Он из других регионов. Повыше этого значительно.
- И что он от вас, Трофим Борисыч, хотел?
Аким Иваныч вошел в маленькую странно освещенную комнату, где в углу, в кресле, сидел Лохматов.
Аким сел на диван рядом с ним. Ни одного слова. Он смотрел в глаза Лохматову и молчал. Но молчание это было настолько жутким и откровенным, что Лохматову и не нужны были никакие слова.
- Вам страшно за меня? - наконец спросил Трофим.
- В будущем, (не обязательно здесь, на земле) вас ждет развилка. Две разные дороги, одна - в безумие, но не ординарное, а невиданное. Другая дорога - бесконечно далекая, дальняя, но там в конце вас может ждать то, что я сейчас не могу и выразить. Но я вижу… корону не существующего здесь света. Нет, не могу судить.
- Лихо сказано, - ответил Трофим.
- Но скорей всего вы все-таки пойдете первой дорожкой, с ее золотыми берегами. Оно и лучше, по-моему…
После этого состоялся небольшой разговор, прерываемый беседой без слое.
Лохматов не утаил от Алёны ничего. И заключил, выпив рюмку водки:
- Мы с ним бесповоротно разошлись. Сошлась стена на стену. Как бы не был высок по духу этот небожитель, он представлял порядок. Порядок того мира, где его жилье. Какой бы он не был, это порядок, - Лохматов угрюмо взглянул на потолок, - а я вздыхатель по совсем иной жизни. Теперь ты знаешь, по какой, дочка.
- И что же, связь с ним потеряна? - ужаснулась Алёна.
- Где он обитает и обитает ли вообще, я не знаю. Но завтра вечером он обещал позвонить.
Алёна уцепилась за эту фразу.
- Трофим Борисыч, а можно мне придти к вам завтра со своим другом, Вадимом. Он переживает за своего брата и хочет как-то стабилизировать этого Аким Иваныча и его отношение к Лене.
Лохматов рассмеялся и похлопал себя по животу.
- Завтра вечером у меня будет небольшой, но мрачноватый праздник. Приходи со своим другом, но только с ним одним. А что, это постоянный друг, и, может быть, в будущем…
- Да, да, да, - нервно ответила Алёна.
- Тогда веди его. Мне как папаше надо на него взглянуть… Думаю, он мне понравится, раз твой друг. В любом случае, я его не обижу.
- Все, договорились.
- Завтра в пять часов ждите машину у Центрального телеграфа. Будут те же сопровождающие.
Алёна чуть-чуть вздрогнула, вспомнив. Помолчала. А потом спросила:
- А вам знаком Тарас Ротов?
- Знаю, знаю.
- Он вам звонил по поводу того, чтобы устроить встречу со мной и моими друзьями?
- Что-то бормотал, но я не понял. Потом исчез.
- Ну и слава Богу.
Посиделка в ресторане закончилась даже весело. "Совсем новый Лохматов, - подумала Алёна, подходя к дому. - Не ожидала я этого."
глава 26
Вадима уговорить было нетрудно. Он рад был разрубить, наконец, узел и понять, что это за отношения между Алёной и таким доброжелательным монстром. И, может быть, к тому же это последняя попытка связаться с Аким Иванычем и оградить Леню.
Физиономии "сопровождающих" навели Вадима на грустные, несколько даже полоумные, размышления. Уж очень они были выразительны. Но в дальнейшем морды канули в бездну, по сравнению с тем, что произошло.
На этот раз они вошли в комнату, в которой странно сочеталось нечто безобразное и прекрасное. Вокруг стола были разбросаны, как после попойки, стулья. Занавеси на единственном окне, выходящем в сад, были плотны, как будто за ними находился вход в ад.
Ничего еще не происходило, и Лохматов указал Алёне и Вадиму их места. Рядом за столом расположился он сам.
Алёна и Вадим ахнули, увидев Ротова. Он умильно улыбнулся и помахал им рукой. Где-то около него примостилась Наденька и злобненько взглянула на Алёну. Взгляд ее был трепетно-бездушным, как всегда.
Кроме Наденьки и Ротова, Вадим и Алёна обнаружили еще четырех человек. Им представили: Уварова Николая Юрьевича, толстячка с неким румянцем на лбу; Илью Гурнова, этот приютился где-то в сторонке, точно хотел спрятаться; и, наконец, Муреева Валеру, внешне веселого человечка. Всем этим людям на вид было от 35 до 40 лет. Последним представленным оказался худощавый, задумчивый, пугающе-высокого роста человек. По имени он не назвался. Лохматов объяснил, что это инструктор, который будет вести вечер. Все расселись и затихли. Перед ними - пустое пространство, вроде сцены, расположенной у двери. Напротив гостей стоял одинокий столик и три стула около него. Кроме того, у окна приютилась еще одна полускрытая маленькая дверь. Вдруг она приоткрылась и высунулось старенькое лицо, косматое какое-то, с узенькими глазками. Лицо кивнуло неизвестно кому и скрылось.
Лохматов встал и объявил ошарашенной чуть-чуть публике:
- Не удивляйтесь выражению на этом лице. Это мой шаман. Мы называем его Сибиряк Востока. Он - прекрасный малый. Недавно разрушил в саду нашем беседку, пытаясь материализовать мамонта. Даже шерсть появилась. Но довести дело до конца не удалось…
- И слава Богу, - воскликнула Наденька, - я с мамонтом в постель не лягу. Другое дело - с кентавром, - как-то странно намекнула она ни с того ни с сего. Но под взглядом Лохматова тут же присмирела и затихла, как будто и не говорила ничего.
Шаман больше не появлялся.
Зато другая дверь приоткрылась, и вошел человек в черном костюме с книгой и чемоданчиком в руках. Он также никак не представился и сел за столик. За ним следовал уродец, похожий на смерть. Третий стул оставался пустым.
Лицо первого было не то что мрачным, но скорее загадочным, точно он обладал знанием, о котором простые смертные не имели никакого понятия. Впрочем, он бросил недоброжелательный, тяжеловатый взгляд на Алёну и Вадима.
Все молчали и человек молчал. Тогда встал инструктор и обратился к гостям:
- Господа! Извините, если есть товарищи - я не против. Суть не в этом. Я имею честь представить вам, если так можно выразиться, человека, который обладает способностью вызывать к нам души мертвых. Это не спиритический сеанс, а самая настоящая некромантия. Все здесь путем. Наш друг прошел соответствующее посвящение, которое не каждый выдержит, и все ему сопутствующее. Никакой материализации не будет. Но будет голос, ибо звук пронизывает всю Вселенную. Вы можете попросить вызвать тех, кто вам дорог, или тех, кого вы до сих пор ненавидите. Смотря по вкусу. Надо назвать имя и представить умершего, и этого вполне достаточно для успеха. Нашего же великого гостя называйте в случае чего просто - Некромант. Никаких имен у него нет. Мы не знаем, какие ритуалы он совершил прежде, чем войти в эту комнату. И вообще его действия и мысли вне нашей компетенции. Место, где он сидит, как видите - темное. Не обращайте внимания на него, и сосредоточьтесь внутри себя.
В комнате возникла отрешенность.
- А почему третий стул пуст?! - выкрикнул вдруг Ротов среди тишины.
Некромант медленно, с расстановкой, сухим и приглушенным голосом ответил:
- Это вас не касается. Стул предназначен для кого надо. И будет он - пустой, ибо наш гость - Пустота.
Ротов удовлетворенно хмыкнул:
- Теперь все понятно.
Между тем Алёна переглянувшись с Вадимом, решительно подошла к Лохматову. Присела рядом и прошептала:
- Трофим Борисович, зачем же вы нас пригласили? Я чувствую, что тут произойдет подлинная, реальная магия некромантии… Но это же большой грех…
Трофим насмешливо посмотрел на Алёнушку, а потом резко, но не громко, сказал:
- Вы же с вашим другом не знали, что здесь будет. Значит - не по своей воле. Весь грех я беру на себя. Сидите и слушайте.
Алёна растерялась и тихо вернулась к Вадиму, на свое место. Воцарилось тревожное молчание. Наконец, некромант тихо спросил:
- Кто желает?
Толстячок Уваров подскочил на месте и истерично прикрикнул:
- Я!!
- Называйте…
- Олег Орефьев. Ушел из жизни непонятным образом.
Что совершал некромант, какая книга лежала перед ним на столике, какие заклинания он произносил в уме - никто, конечно, и представить себе не мог: Нарастала только какая-то дикая тишина, словно она наполнилась чем-то невидимым и пока неслышным. Вдруг - точно дуновение ветра. За дверью по-собачьи на мгновение завыла кошка. Потом все оборвалось. И внезапно Уваров в этой тишине услышал голос из пустоты:
- Куда, куда улетели мои сны?! Куда? Куда? - страстно и ясно звучали слова.
Уваров завизжал:
- Это его голос! Это Олег, Олег!!
- Дайте покоя, дайте покой, - звучал голос. И стал удаляться. Все тише и тише произносилось:
- Сны! Сны! Куда улетели сны!
И потом опять тишина. Уваров вспотел.
- Он не хочет больше быть с нами, - промолвил инструктор.
Уваров выпалил еще одно имя:
- Кумирова Галя! Очень ученый и интеллигентный человек!
Тишина. Все ожидали нечто интеллигентное. Но Уваров услышал женский визг, истеричный и неутоленный. Он выпучил глаза и проговорил:
- Да, это Галя, ее визг. Но почему?
Визг кончился, не было сказано ни одного слова.
- Плохо ей, что ли, там? - тоскливо спросила Алёна.
Тут осторожно заявил о себе Илья Гурнов:
- Александра Антоновна Тверина, тетушка моя, покойная.
Опять неприятное, замороченное ожидание. Потом явное присутствие иного пространства. Но где оно? И, наконец, голосок, на этот раз говорливый:
- Ты, Илюша, Андрею скажи, пусть к нам лучше не приходит. Худо ему будет. Сам знает за что. Пусть не показывается у нас. А тебе вот что скажу: смерть твоя не за горами. Насколько я это вижу. Умрешь через пять месяцев. Жди.
Гурнов обомлел, хотел зарыдать, но сдержался. А потом подумал: "Врет тетка. Всегда обманщица была. И еще оправдывалась: ври, чтобы не тревожить душу. Но Андрюше обязательно скажу, чтоб не показывался".
Какой-то сочный, пусть хоть и с того света, голос Александры Антоновны исчез. Некромант вдруг внимательно посмотрел на Вадима и спросил:
- Вы хотите?
- Нет. У меня нет мертвых, - последовал резкий ответ.
- Все понятно. А вы? - некромант взглянул на Наденьку.
- Не хочу! Боюсь! Боюсь! - взвизгнула она.
- Я теперь, - вмешался Муреев. - Евгению Михайловну, пожалуйста.
Та не заставила себя долго ждать.
- Ну что, дождался, Валера? Вчерась не сберег сынка своего. Ножку повредил на своих сумасшедших роликах. Смотри у меня…
"Знает, знает про ногу-то", - забурчал в уме Муреев.
- А то, что ты от Кати, жены своей, заначку в две тысячи рублей припрятал в шкафу, думаешь не знаю?! Нам все видно! Как тебе не стыдно только?! Катька бьется, бьется, изнемогает из-за этих проклятых денег. А ты?
Муреев весь красный и слова не мог вымолвить.
- Хотите еще? - спросил Некромант, когда Евгения Михайловна умолкла.
- Хочу Варвару Степановну, соседку. Она другая, - чуть не всхлипнул Муреев.
Голос Варвары Степановны, который он услышал, был добрее:
- Сашок, ты что? Что ты? Пришел почти раздетый на магию. Не простудись, сколько раз я тебя учила, не простудись. Сирота горькая.
Муреев обалдело пожалел себя и настоял, чтобы еще вызвали некоего Гарика.
Но на этот раз ему послышался только вой: "У-у-у!!!" - как из потусторонней бочки.
- В свое время чуть ножом меня не убил. А потом самого зарезали, - пробормотал Муреев.
- У-у-у-у! - вой продолжался и мог тянуться, казалось, до бесконечности. Было в этом вое что-то гробовое, угрюмое и настойчивое.
- Уберите его обратно! - истерично выкрикнул Муреев. - А то он и с того света прирежет меня!
На этом некромантия закончилась. Улыбаясь, некромант и его помощник-уродец исчезли. Осталась одна пустота.
Все всполошились и встали со своих мест. Заголосили. Вадим и Алёна подошли к Лохматову.
- Трофим Борисович, зачем вы так? - робко спросила Алёна.
- Для того, чтобы показать, что и живые, и мертвые - один черт, одна суета, все призраки - и живые, и мертвые. И надо быть выше и живых, и мертвых. Всю эту компанию пора забыть.
- Сурово, - проговорил Вадим.
- А я вот что скажу, - вмешался подвернувшийся Ротов, - от всего этого происшествия веет духом кентавров. Так я думаю и ощущаю.
Тем не менее шум в комнате вдруг стал нарастать.
Но всех перекрикивал голос Уварова, сопровождаемый повизгиваньем Наденьки о кентаврах. К его речи вдруг прислушались. Уваров кричал о визге, который произвела покойница Кумирова:
- Умнейшее была существо, но в Бога не верила. А в бессмертие души, - тем более. Ха-ха-ха… Я частенько с ней спорил. Прямо таки в раж впадала, обычно спокойная, рассудительная, а тут очки с носа сбросит и чуть не визжит: "Да я скорее в Бога поверю, чем в бессмертие души". Забавная была бабенка. А как понемногу помирать стала, так, знаете, обиделась. (Может, старческое что-то.) Раздевалась догола и веником свое тело хлестала. "Я, - говорила, - смертности своей раньше радовалась, а теперь невтерпеж. За смертность надо себя бить, бить изо всех сил, хлестать до потери сознания!" - так и кричала. Так и скончалась в крике.
- А теперь-то чего визжит? - осведомился Гурнов.
- Не нам знать, - огрызнулся Уваров. - Не нашего ума дело, что на том свете творится.
Инструктор было начал целую лекцию: об условиях материализации тонких полутелесных оболочек, остающихся после смерти, но его прервали. История Кумировой, хлеставшей свое тело, как-то всех успокоила