- Танцы идут. Идем. Я предупредил их, что у нас гость. Василич повел его узким коридорчиком в небольшой зал. "Если пожар - все сгорим, - подумал Тарас, - дом деревянный, коридор узкий, окна маленькие. Что за строение, черт возьми"!
Но когда вошел в зал, все трусливо-глупые мысли выветрились. Сдуло их необычным зрелищем.
Посреди зала танцевало человек восемь, но танцы ни на что не походили. Каждый танцевал сам с собой, точнее, как будто с неким невидимым партнером около себя. Все вертелись, изгибались около пустоты - так казалось, по крайней мере, Ротову. И не танец это был, а хаос. Кто-то поднимал руки вверх, кто-то даже попискивал. Тараса поразило выражение лиц: оно было то ненормально-веселым, то вдруг мгновенно веселие переходило в грусть, у иных даже в тоску. И эта перманентная молниеносная смена веселия на тоску, грусти на веселие, чуток испугало Тараса.
- Нельзя же так быстро, не подумавши, меняться, - рассудил он про себя.
У стены стоял молчаливый инструктор. Он внезапно обернулся к Тарасу, хлопнув в ладоши, и Тарас остановился. Все замерли.
- Это они со своим будущим танцуют, - оскалился Василич. - Невидимый партнер - это иное существо, в которое они превратятся рано или поздно. То есть каждый из них танцует с самим собой, но будущим собой, а будущее у них, иное существо, оборотная сторона человека. Со своей страшной скрытой тенью они танцуют, и это происходит каждый день. Пора принюхиваться им к своему будущему.
Инструктор тем временем произнес:
- Господа! К нам явился гость Тарас Ротов. Он пользуется благосклонностью Главного. Надеюсь, наш институт достаточно гостеприимен для друзей. Кто хочет побеседовать с гостем - может остаться здесь.
Осталось пять человек: четыре мужчины и одна женщина. Остальные две женщины и один мужчина вышли. По бокам зала были расположены небольшие столики со стульями, как в каком-нибудь ресторанчике. Под одним столиком завыл песик.
Инструктор заметил:
- Тарасу вы можете поведать о себе, что хотите.
Ротов глянул на собравшихся. Они тем временем расселись, а Тарас сел за столик, под которым тихонько подвывал песик.
"Он подвывает, потому что не может стать иным существом", - решил Тарас. Напротив подсел молодой человек небольшого роста, с лицом лихим, но чем-то похожим на лягушку. При этом вид у него был депрессивный.
- Юрок, - представился он.
- И что же, Юрок? - осведомился Тарас
- Плачу, - ответил Юрок.
- Почему?
- Не могу забыть. Дедушку в подъезде пристукнул. И денег-то оказалось 500 рублей.
- Дедушка выжил?
- Нет, помер, оттого и плачу. Я не хотел.
- По своей инициативе или по указке?
- По своей.
- Зря.
- Я знаю, что зря. До этого случая я грабил потихоньку, без мокрухи. А здесь черт попутал. Не рассчитал я, что дедуля такой хлипкий окажется. С тех пор покоя нет. Все потому, что я песни люблю народные. В них жалости к людям много, и я плачу.
- А как же институт?
- Только этим и спасаюсь. Оттого и пришел сюда, случайно, но по судьбе. Надежда в том, чтобы стать иным существом, чем я есть. Тогда все будет в порядке. А пока - нервы совсем сдают; такому как мне, с нервами да песнями, нельзя было грабить людей. Плохой я грабитель.
- Даже в институте плачете?
- Бывает, но меньше.
- Мой совет: вместо того чтобы плакать, молитесь за него, за дедулю. Глаза-то у старика добрые были, когда вы его стукнули?
- Добрейшие. Я глянул.
- Ну, значит, с ним все в порядке. Молитесь за бедного старика, беспомощного. И просите прощения. Вот так.
- Да я даже к батюшке ходил. Я ему иносказательно доложил. Помогло малость немного.
- Вам надо иным стать. Иначе с собой как с человеком вы не справитесь.
- Золотые слова, - лихо промолвил Юрок, - я тоже почти так чувствую. Не справиться мне с собой. Нужна другая шкура, нечеловеческая, чтобы забыть все это. Надоело мне быть человеком, хватит, наелся, хочу быть иным.
Ротов захохотал. Пес под столиком завыл, а Юрок подскочил и ушел.
- В добрый путь! - напутствовал Тарас. - Ясно, что ты не кровосос, как эти, кто всех стариков и старух губит. Весь мир теперь, цивилизованный или нет, пожилых не любит. А ты не такой.
Следующим собеседником оказался интеллигент Лев Иванович. Тут все было просто! Сексуальные травмы в раннем детстве, которые таинственным образом не забывались и сейчас, когда Льву Ивановичу было уже за сорок. Нервы никуда не годились, быт заедал, сны видел один кошмарнее другого. Требовалось изменить свою человеческую суть, потому и пришел сюда. Институт добровольный, денег берут мало, только на еду, и даже не обязательно. В доме тепло, и сны ему стали видеться веселые, но с подвохом.
Ротов быстро его отпустил. Но напомнил, что человеком быть не стыдно, есть варианты гораздо более худшие. Лев промолчал и исчез.
Третьим возник старичок Геннадий Семенович.
"Старичок - а еще на что-то надеется, - подумал Ротов - курьезный какой"…
Но когда старичок заявил, что главная его проблема - патологический страх перед смертью, а вторая - шум в ушах, Ротов даже махнул рукой:
- Ну, хватит, достаточно. Все понятно. Но в глазах Геннадия Семеновича мелькнул огонь:
- Что же ничего не посоветуете?
- Посоветовал бы, да вы не воспримите. Но насчет шума в ушах - к доктору.
- Знаю, но не верю.
- Занимайтесь в институте и Бог вам судья.
Старичок обиделся и ушел.
Четвертый расшатанный медленно, по-медвежьи, подходил к его столу. Крепко пожал руку. Толстый, огромный, но молодой - чуть-чуть за тридцать.
- Костя, - представился он.
- Смелее, - подбодрил Ротов.
Костя шумно опустился на стул и начал:
- Я вам расскажу эпизод из индийской жизни. Два совсем юных бога нашалили и набезобразили. Тогда совет богов решил их наказать. Одна индийская женщина в муках родила двойню. Младенцам было тяжело, как и полагается. Но на второй день боги сжалились над ними. Ведь то воплотились нашалившие боги. Тогда на них была ниспослана смерть, и ко всеобщему облегчению они вернулись в свое естественное состояние. Жаловались на земную жизнь как на полный кошмар. "Не будете хамить и безобразничать, а то отправитесь туда на целый годик. Смотрите!" - предупреждали их.
- Это вы к чему? - насторожился Ротов.
- А то, что это ко мне лично относится.
Ротов покраснел.
- Это что же, вы себя за юного бога принимаете?
Костя рыгнул и, погладив себя по животу, отвечал:
- Не прямо, а косвенно.
- Это как понять? Вы косвенный бог что ли?
- Не надсмехайтесь, - сурово ответил Костя. - Я как родился, места себе не нахожу. - Его голубые глазки на широком жирном лице, прямо-таки впились в Ротова. - Неуютно мне тут. Все ждал, что меня расстреляют. Но никому до меня дела нет. Сирота я Божья, вот кто.
- Глядя на вас, не скажешь.
- Чувствую я всей душой и телом моим, что приземлился я здесь по ошибке. Оттого и мучаюсь. И хочу стать радикально измененным существом.
- Это серьезно, - помрачнел и согласился Ротов, - теперь ясно, почему вы здесь. Раз вы разумеете, что не туда попали - я вам не завидую.
- А мне завидовать не надо! - воскликнул Костя. - Меня почитать надо на коленках, когда я вернусь. Эх, вы… не догадались!
И он резко встал. На кисти его правой руки виднелись четкие слова: "Не забуду мать родную". И ушел он во тьму, в угол зала.
К Ротову тут же подскочила пятая расшатанная - Иришей назвалась.
Молодая, лет 27, нагловатая, но с образованием в глазах, внимательно посмотрела на Ротова, подсев.
- Вы не идиот? - осведомилась.
Ротов захохотал.
- Может быть, но только не перед человеком.
- Перед иными все идиоты, - сухо ответила Ириша. - Лучше познакомимся. Приходите ко мне на ночь. Ночью как-то глубже разговор идет. У каждого у нас комната, иногда на двоих. А я одна. Здесь это можно, поговорить по душам. А то на людях, хоть и расшатанных, как-то неловко.
- Приду, - внезапно согласился Ротов.
- Твоему приходу ко мне возражать не будут. Надо нам душу облегчать. Но учти - в постель только по любви.
И Ротов исчез.
…К вечерку в дверь упомянутой расшатанной Ириши тихонько постучали.
- Войдите.
И Ротов вошел. То была маленькая комнатушка на втором этаже, обставленная трогательно и просто. Деревянная кровать, стенной шкаф, зеркало, цветы и большой убедительный стол у окошечка.
Взглянув на стол, Ротов ахнул: чего только не было выставлено на нем; и осетрина, и икра, холодная красная рыба, салаты…
- Это все в мою честь? - пробормотал он.
- Не обязательно. По прихоти. Захочу - ем только черный хлеб, захочу - икра, белуга, белое вино…
- Не стою я всего этого, - заскромничал Ротов.
- Садитесь.
Ротов сел, а Ириша стала кричать.
- Вы должны понять мою душу! Она меняется, она бежит, бежит! Может быть от меня самой. Я не знаю почему такая она.
- Подождите!
- Чего ждать!? Могила не за горами!
Ротов вздохнул.
- Что у вас, да и у нас вообще, за привычка - впадать в истерику за отменным прекрасным ужином или обедом. Вы ешьте, а не смотрите на меня. Я не лев в клетке.
- К черту все!!! - вскричала Ирина.
- Да вы свой животик не жалеете, Ирочка, - прошипел Ротов. - Да вы взгляните на стол хотя бы.
- Я свой животик в могиле, на кладбище буду жалеть, а не сейчас…
Ротов придвинул к себе холодную закуску.
- Ну, так поведайте что-нибудь о себе! - оживился вдруг он.
Ириша глянула и запела:
Расскажу я тебе и не в шутку
Я была участковым врачом
И решила я стать проституткой
Поликлиника здесь не причем!
- Вы что, были участковым врачом?
- Почти. Медсестрой работала, - оскалилась Ириша.
- А проституткой?
- Проституткой была, клянусь родной матерью. По вызову.
- Это по мне, - восхитился Ротов.
- Потому и никакого секса и никакого вина на столе. Только по любви, если не только душу мою полюбите, но и ту, какая я буду после смерти, в жизни вечной.
Ротов озадачился.
- Ну и размах у вас. С такими требованиями вы замуж быстро не выскочите.
- Провались все пропадом, - ответила Ириша.
- Сейчас-то вы не практикуете?
- Нет. Давно уволилась. Баловалась чем попало, даже воровством. И теперь здесь, в Институте. Хочу стать иным существом, на меня возлагают большие надежды. Но пока я просто расшатанная. Низшая ступень.
- Да вы далеко пойдете, Ирина! - спохватился Ротов и чуть подвинулся к ней.
- Ни с места. Сначала полюбите меня!
- Как я вас могу полюбить, когда знаю вас всего ничего. Любовь - это вещь тонкая, как и восток. Не каждому дано. Расскажите чуть-чуть о себе.
Ириша встала, выпила сок из бокала и села на подоконник.
- Чего рассказывать-то… Сплошной полет у меня был. То один любовник, то другие, то над умирающими хлопочешь… В полете ничего путного не видать. Свою душу и ту профукала. За всю свою жизнь одного только кота своего любила. И тот с ума сошел…
- Это глубоко. У котов ведь другой ум, чем у нас. С него так просто не сойдешь, как с нашего…
- Я из медсестер ушла, потому что как только больному какому-нибудь я начинаю симпатизировать, так тот обязательно умрет. В больнице я работала. Сестры у нас были тихие, честные, заботливые, и врачи тоже такие. А я вот дикая была. Тянуло меня влюбляться в больных… Молоденькой совсем была.
- В каких больных - смертельных или просто так? - насторожился Ротов.
- Да, нет, просто так. Но в кого влюблюсь или кому засимпатизирую - смотрю, проходит недели две-три, и все, помер. А я с горя тогда пить стала, а потом в проститутки ушла. На нервной почве. Нервы сдавать стали…
- И хорошие люди помирали? - задумчиво спросил Ротов.
- И хорошие и интересные, - ответила Ириша. - Особенно один старичок был хороший, профессор. Все о божественном красиво говорил… А глаза были несчастливые. За эти несчастливые глазки я его и полюбила.
- И что?
- Помер так жутко, что просто не могу рассказать…
- Эх, Ириша, Ириша, что же ты такая бедовая… - вздохнул Ротов, - неправильный был этот старичок. С изъяном. Как это - говорить о божественном, а самому быть несчастным…
- А я люблю людей с изъяном, Тарас, - ответила Ирина. - Вы думаете, в вас что ли нет изъянов? Может они такие глубокие, что вы на том свете только охнете.
- Не судите.
- А я и не сужу, - оправдывалась Ирина. - Подвиньтесь ко мне. Вот так. И смотрите мне в глаза, в окна моей души. Вот так. Неужели и сейчас не полюбите?!
- Сейчас еще рановато, - чуть не икнув, сказал сквозь зубы Ротов, - время нужно для этого.
- Времени у нас достаточно. Сидите и смотрите мне в глаза. Не шевелитесь даже. Шевелятся только змеи.
Глаза у Ирины были бескрайние. Ротов сидел и смотрел три минуты, потом пять, потом одиннадцать. Вдруг нервы его не выдержали
- Хватит! - заорал он. - Убирайтесь к своему старику профессору, на тот свет! Там, наверное, счастливее!
- А, ревнуете!? - злобно выкрикнула Ирина. - Да вы докажите, что стоите хотя бы одного его седого волоска!
- Молчи, Ирина. Я вам честно скажу. Я все понял. Я смогу полюбить вас, когда вы превратитесь в иное существо… Да, да! Тогда отпразднуем свадьбу! Я уже предвижу это иное существо в ваших глазах! Это будет беспредельно. Даю вам слово: превратитесь в иное существо - и я у ваших ног!
Ротов даже побелел и стал на себя непохожим.
Ирина тоже побелела.
- Я согласна. Это великая идея. Конечно, конечно, пора сместить все ценности.
- Заключим договор.
Ирина встала.
- Первый поцелуй - как только я стану этим существом. Вы найдете меня, вы же знаете Главного. Неважно когда - через год, два или позже.
Ротов тоже встал.
- Давайте пожмем друг другу руки. Вот так. Все. Договор заключен.
- А теперь идите, - тихо сказала Ирина. Потом ухмыльнулась и добавила: - Я вас провожу до вашей комнаты. В этом доме замысловато ходить.
И она тенью, идущей впереди, стала провожать Ротова. Когда в темноте проходили мимо одной неказистой двери, Ротов услышал вой, похожий, однако, на песню. Ирина шепнула:
- Это готовый. Завтра его отправляют к Главному.
Ротов уважительно кивнул головой. Расстались у двери в гостевую комнатушку Тараса.
- Я надеюсь, и плоть у меня будет чуть-чуть иная, - тихо сказала Ирина и исчезла.
Утром Тарас покинул Институт.
- Главному от меня поклон, - сказал он на прощание.
"Она будет моей мистической сестрой, - думал он, возвращаясь в Москву. - А совокупление со своей мистической сестрой и безмерная духовная любовь к ней ведет к андрогенности. К удивительному, на веки вечные совершенному существу, место жизни которого - высшие миры. Так говорят древние тексты".
Ротов уже подходил к своему дому и оглянулся на прохожих.
"Только бы не ошибиться. Что-то я в себе чувствую необычайное. Если она действительно - моя мистическая сестра, то дело в шляпе, я спасен. Но такое бывает раз в тысячелетие: встретить свою мистическую сестру - значит победить этот мир".
И Ротов исчез в подъезде своего московского дома.
глава 25
От Ротова - никаких вестей. Словно сам Аким Иваныч унес его за пределы мира сего.
Алёна проснулась в своей постели, и блаженная нега сразу ушла - всего из-за одной мысли: надо звонить Лохматову. Договориться о встрече и прямо спросить: кто есть Аким Иваныч и где он сейчас?
"Этих двух что-то соединяет", - вошла сияющая сумасшедшая мысль.
Встала и не позавтракав, выбежала на улицу: из вечной своей "осторожности" решила звонить по автомату.
К ее мрачному удивлению Трофим Борисыч подошел сам.
- Сегодня в пять. У входа в ресторан "Трактир" на Маросейке. Знаешь? - коротко и неожиданно предложил Лохматов.
- Знаю где. И приду.
Алёна бросила трубку.
Ресторан был недешевый, но захудаленький. Лохматов явно избегал светиться в шикарных местах. "Почему? - подумала Алёна. - Ему видней, да и мне лучше. А может быть, не любит ничего показного".
Оделась она скромненько и недолго ждала. Лохматов вылез из весьма - по ее взгляду - подозрительной машины, - тоже скромной для него, но надежно защищенной. Такой уж у нее был вид. А что внутри - Алёна не видела.
Лохматов быстрым шагом подошел к Алёне и повел за собой. Одет был просто. Оказались они в каком-то приплюснутом зале с низким потолком. Тишина, не ресторанный покой, людей мало. Только в углу, у стены, официанты - все понимающие. Такие могли бы обслуживать даже на Луне. Улыбались, но очень сдержанно.
На цены Лера махнула рукой. Чтоб тут пообедать, спонсор нужен. Она изумилась странной дороговизне.
Лохматов выглядел не дико, но мрачновато. На убийцу не походил, на бизнесмена тоже. Походил только на самого себя - решительного, мрачного, как черное солнце.
На столе - никакого алкоголя, выбрали только изысканные блюда и цейлонский чай.
На одно мгновение в глазах Лохматова возникло нечто дикое, когда он глянул на потолок, на стены.
"Почему? Он живет в своем измерении", - мелькнула мысль у Алёны.
- Ну как, дочка, чего ты хочешь от меня? - и Лохматов воткнул в Алёну свой вполне родительский взгляд.
- Потом скажу.
- Тебя не смущает, что я, в некотором роде убийца, называю тебя "дочкой"?
- Не смущает, Трофим Борисович, нисколько. Только уж я буду называть вас на "вы" и Трофимом Борисовичем. Не обижайтесь. А Отец у меня помимо кровного есть и вечный, как и у многих других. Вы знаете, о Ком речь.
- Хвалю за откровенность.
- Но признаюсь, вы для меня тайна.
- Я и для себя тайна, дочка, - угрюмо, но с веселием, ответил Лохматов, пробуя рыбу.
- Но о чем мы с тобой сегодня поговорим. Итак, твое пожелание?
Алёна ни с того ни с сего отхлебнула чай, который Лохматов заказал сразу.
- Знаете ли вы такого, мягко говоря, человека по имени Аким Иваныч?
Первый раз Алёна увидела Лохматова оторопевшим. Взгляд его помутнел, но мутность была настораживающая.
- Откуда знаешь о нем? - тихо спросил наконец.
Алёна рассказала все, что знала. Иначе все ушло бы в бессмыслицу.
- Все ясно, дочка, все ясно, - пробормотал Трофим и вдруг заказал себе водки, умеренное количество, правда.
Водка возникла на столе моментально.
- Знаешь, - глаза Лохматова чуть-чуть загорелись темным огнем, - прежде чем говорить об этом типе, я немного тебе приоткрою себя, дочка. А ты внимай, ты достойна. Слушай тему.
Сердце Алёны забилось: "вот оно, вот оно! Что "оно"?
Трофим взял сразу быка за рога: