Я сделал вид, что не слышу, но её каблучки уже стучали рядом со мной, а её голос, ласковый и задорный, повторял мои собственные слова:
- Послушайте, я не собираюсь преследовать вас, но стоит ли расставаться вот так - с неприязнью и обидой в сердце?
И потом она произнесла уже другим тоном:
- Вы на меня сердитесь?
- Нет, не сержусь. Не имею права на такую роскошь.
- Значит, сердитесь.
- Нет, уверяю вас, что не сержусь. Просто решил не досаждать вам больше.
- А я не говорила, что вы мне досаждаете.
- Но вы дали мне это понять. Когда обещают свидание завтра и не появляются ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра, то это говорит само за себя.
- Вы правы, - неожиданно согласилась она. - Но я не могла прийти. В самом деле не могла.
- Знаю.
- Ничего вы не знаете.
- "Достаточно того, что мне известно," - хотелось мне сказать, но я промолчал.
- Мне кажется, нам незачем идти дальше. Это тупик, - заметила незнакомка.
- Ваши слова звучат почти символично, - мрачно буркнул я.
Перед нами и в самом деле простирался канал, неподвижный, тёмно-зелёный.
Мы воротились назад и свернули на другую улицу, и я всё время спрашивал себя, почему эта девушка идёт со мной рядом, если я и в самом деле неприятен ей, а если это не так, то что означают все её предыдущие фокусы.
Дождь кончился. Между каменных карнизов вновь проглянуло небо, на котором рассеивались тёмные облака.
- Погода улучшается, - констатировала девушка. - А мы всё ещё мрачные.
"Погоде легко, - подумал я. - Ей не с кем ругаться. Она существует сама по себе". Но я продолжал молчать.
- Вы упорны, этого нельзя отрицать, - снова заговорила девушка. - Чтобы положить конец недоразумению, скажу вам, что в тот день мне нужно было остаться в городе. Хозяйка послала меня в банк. А что касается того мужчины на пляже, то всё совсем не так, как вы, наверное, думаете, и вообще у меня с ним ничего нет. Ну, довольны вы теперь?
- Доволен, - кивнул я и впервые посмотрел на неё. - Не вашими объяснениями, разумеется, я за них ломаного гроша не дам, а тем, что мы снова вместе. Позволите взять вас под руку?
- Не уверена, что это будет очень удобно в такой толчее. - Девушка наморщила нос, но слегка отвела локоть, и я просунул под него руку, делая вид, что всего лишь исполняю избитую светскую обязанность.
Мы снова оказались в царстве торговых улиц. Девушка остановилась перед одним из лотков, засмотревшись на огромные красно-жёлтые персики.
- Страсть как хочется… - совсем по-детски призналась она.
- Ну так ешьте.
- Как, прямо на улице?
- Слушайте, - сказал я, - оставьте эти позы. Когда хочется персиков, их едят там, где придётся.
- Верно, давайте купим.
Мы купили персиков и, пройдя в пустынный закоулок возле какого-то моста, стали лакомиться сочными плодами, вытирая их моим платком. Они были такие крупные, что их трудно было есть, не вымазавшись соком, и мы смотрели на свои лица и смеялись.
- Какое падение, - говорила она. - Поглядели бы вы только на себя. И это мне преподаватель истории!
- И притом с дамой из "Эксцельсиора".
Наконец, персики были съедены. Девушка вытащила из сумки зеркальце и губную помаду и привела в порядок лицо. И стала той же, прежней - надменное выражение, модный кремовый плащ и стройная фигура снова делали незнакомку далёкой и недоступной для всех, кроме меня, который имел счастье держать её под руку.
Вскоре мы вышли на площадь с памятником кондотьеру Колеоне. Сурово насупив брови, он смотрел прямо перед собой, словно желал показать, что плюёт на такие ничтожества, как я, и на то, что я веду кого-то под руку. Я тоже не остался в долгу.
"Может, ты и сильный, - сказал я. - Но зато ты один."
* * *
- Итак, вы ждёте?
- Каждый чего-то ждёт, - задумчиво ответила девушка.
- Да, но сейчас мы говорим о вас.
- Правильно, жду.
Мы сидели под тростниковым навесом маленького буфета, в прорезанной полосками солнечного света тени, пили лимонад и зарывали ноги в прохладный песок. Но это был уже не буфет "Эксцельсиора", туда мы больше не ходили.
- Послушайте, - предложила однажды незнакомка, - не лучше ли нам сменить пляж? Этот Старик и мне уже начинает действовать на нервы. К тому же здесь всё ужасно дорого.
- Что касается Старика, - я согласен, но перестаньте, наконец, обижать меня в отношении денег. Я ещё не дошёл до ручки.
Так или иначе, мы оставили квартал казино и передвинулись к западу, к более мелким пляжам и обыкновенным людям. И это была не единственная перемена. С того дождливого утра девушка перестала играть свои роли, по крайней мере со мной, и я с каждым днём заново открывал её - более земную, более человечную и в своём несчастье более привлекательную. Мы стали друзьями, и она уже не разыгрывала и не испытывала меня. Каждый раз, когда её лицо поворачивалось ко мне, оно становилось естественным, простым и открытым.
- А каков тот человек, которого вы ждёте?
- Зачем задавать глупые вопросы? Откуда я знаю, каким он будет.
- Но вы всё же представляете себе этого мужчину в общих чертах.
- Представляю, но не знаю, каким он окажется.
- Послушайте, - сказал я, - я вам скажу. Он представляется вам богатым, очень богатым, красивым, атлетически сложенным, с белыми зубами, как тот, на пляже…
Она засмеялась:
- Только он был женат.
- Поэтому ничего не получилось?
Девушка посмотрела на соседний столик, за которым сидели два мальчугана и важно потягивали через соломинку сироп, и недовольно ответила:
- Как вы любите мучить людей. Я начинаю досадовать, что пожалела вас тогда.
- Когда это вы меня пожалели?
- Тогда, когда вы прошли мимо нас, чуть не стукнулись об ограду и повернули назад.
- Видите ли, мне совершенно не нужна жалость.
- Вы меня не поняли. Вы вообще никогда ничего не понимаете. Я пожалела вас, но не сжалилась над вами; просто вы вдруг показались мне совсем одиноким, а это чувство мне тоже знакомо.
- Возможно, - сказал я, откашлявшись. - Но во всяком случае это ненадолго, потому что долгожданный принц всё же появится. И он будет походить на того типа с пляжа, не правда ли?
- Какое значение имеет то, на кого он будет походить? - с лёгкой досадой ответила девушка.
Потом, помолчав, ответила иным тоном:
- Он должен быть сильным, понимаете? Это очень важно для женщины. Чтобы можно было всюду чувствовать себя с ним легко и свободно, делать, что захочешь, и не заботиться ни о чём и ни о ком…
- Значит, у него будет много денег…
- Вы всё о деньгах говорите. Разумеется, у него должно быть много денег, но это то, что само собой разумеется и о чём не говорят. На этой земле только богатый силён.
- Мне кажется, вы допускаете небольшую ошибку принципиального характера, - возразил я. - Точнее, вы путаете силу с вооружением. Потому что деньги в лучшем случае являются только оружием, а быть вооружённым и сильным - это не одно и то же. К тому же, - и я обвёл рукой дугу приморского бульвара, - даже и на этой земле деньги не всегда самое надёжное оружие. И уж, конечно, не средство, достойное наибольшего уважения. На вашем месте я бы принимал во внимание и такие качества, как сила характера, известный минимум мозгового вещества в голове, честность и ещё кое-что в этом роде.
- Хорошо, - со вздохом произнесла девушка. - Давайте решим, что он будет умным и волевым, честным и эрудированным, и притом богатым. Таким он вам нравится?
- Во всяком случае, это уже более приемлемо, - уклонился я от прямого ответа, потому что мне хотелось услышать от неё совсем другие слова, и она это прекрасно понимала. - Но меня возмущает, что живая девушка может любить призрак, какого-то выдуманного человека.
- Почему "выдуманного"? Уж не считаете ли вы себя более реальным? Честное слово, не повстречайтесь вы мне, я бы не поверила, что может появиться такой, как вы, да ещё здесь, в Лидо.
- Что вы хотите этим сказать?
Она не ответила, что хотела этим сказать, и только смеялась.
Так мы болтали с ней, дразнили друг друга, валялись на песке, купались. Порой мы впадали в детство и ели потихоньку мороженое, поданное через ограду уличным продавцом, или гонялись друг за другом на песке или в воде. В море я с трудом настигал её, потому что она плавала лучше меня, но на песке легко догонял, ловил за покатые золотистые плечи и держал до тех пор, пока она не вырывалась:
- Осторожно, мой милый учитель, не перебарщивайте.
Обедали мы в том же бистро с оранжевым навесом, а вечером я ждал её где-нибудь возле магазина, и мы вместе гуляли в сумерках по аллеям вдоль канала, по набережной или по городу, по ту сторону пролива.
Темнота заставляет людей чувствовать себя более одинокими, а по-настоящему одиноким людям тогда приходится особенно туго. Возможно, поэтому в темноте девушка держалась ближе ко мне, её голос становился более ласковым, а взгляд - более мягким. Все эти вечера так чётко запечатлены в моём сознании, что я мог бы рассказать о каждом из них всё до мельчайших подробностей. Всё по порядку и вразбивку; и сзаду наперёд. Я даже пронумеровал эти вечера - их было восемь. И это было после того, как девушка перестала играть роли, - предыдущие вечера не в счёт, даже тот, с цветными фонариками и поцелуем.
В один из этих вечеров мы пошли потанцевать в ресторанчик возле Каза д’Оро. Это был грязный притон с красным неоном и геометрическими глупостями на стенах, и я сразу пожалел, что мы вошли, потому что мужчин было больше, чем женщин, к тому же они имели подозрительный вид и бесцеремонно приглашали дам с других столиков.
Должен сказать, что внешность моей приятельницы с некоторого времени и без того мне создавала массу неприятностей. Её, конечно, нельзя было винить за красоту, но я тем более не имел никакой вины и не понимал, почему должен выносить все эти подмигивания, наглые взгляды и улыбки, вызываемые её появлением.
Мы заняли столик и пошли танцевать. Танцплощадка была очень маленькая, а сидевшие вокруг не желали потесниться. Даже наоборот, когда мы проплывали в танце мимо них, они выставляли колени, чтобы коснуться девушки, и бесстыдно оглядывали её с головы до пят.
- Смотри, какая краля! Браво, малютка! - одобрительно кричал кто-то.
- Послушай, детка, запиши меня в твой блокнот! - вопил крупный нахал в пёстрой американской рубашке навыпуск.
Потом какой-то тип попытался подставить мне ногу, и я чуть не упал, а когда мы сели, нахал в американской рубашке расхлябанным шагом подошёл к нашему столику и, глядя на девушку, согнул руку в локте, что означало: "Вставай, будем танцевать!" Она, разумеется, не встала, не хватало только этого, но тот всё ждал, жуя жевательную резину.
- Послушай, это тебе ни о чём не говорит? - спросил я, показывая ему кулак.
Он лениво протянул лапу и отвёл мою руку, но я уже был вне себя и резко оттолкнул его ручищу. Тип словно проснулся, посмотрел на меня с интересом и внезапно размахнулся. Я вовремя увернулся от удара, вскочил и стукнул здоровяка стулом. Удар был точен и достаточно силён. Здоровяк покачнулся и рухнул на землю. Сидящие за соседним столиком набросились на меня, и кто-то поставил мне фонарь под глазом. Я сгрёб его в охапку, чувствуя при этом, что удары катастрофически учащаются. Совершенно неожиданно кто-то пришёл мне на помощь, так что драка принимала серьёзный характер.
- Господа, перестаньте, вы всё перебьёте! - пищал среди общего треска хозяин ресторанчика.
- Ничего, это послужит тебе уроком! - гремел за моей спиной невидимый союзник. - Не будешь собирать всякую шваль в своём кабаке…
Внезапно заиграл оркестр, и в тот же миг битва затихла. Мужчины стали рассаживаться за столиками, приводя в порядок одежду, женщины выходили из углов. По лестнице спускалась полиция.
- Кто тут дрался? - спросил старший.
- Ничего такого нет, - с масляной улыбкой ответил хозяин. - Сами видите, всё как надо.
- Пойдёмте, - девушка дёрнула меня за руку. - Здесь не стоит оставаться ни минуты.
Мы остановились посреди окутанной тьмой площади. Рядом был фонтан. Девушка намочила платок и принялась оттирать мне щёку.
- Какой стыд! Учитель, и вдруг дерётся. Что скажут ученики…
- Слушайте, что это вы ухватились за мою профессию? - буркнул я, потому что во мне ещё кипела злость. - Не могу понять, чем учитель хуже прочих смертных.
- В том-то и дело, что вы должны быть выше других, а вы дерётесь, как грузчик.
- Может быть, вы сожалеете об упущенном танце?
- Возможно. На нём была такая ослепительная рубашка.
- Подобные типы действуют мне на нервы. Впрочем, и все остальные - те, что поедают вас глазами.
- Теперь вы знаете, как я жила, и перестанете упрекать меня в высокомерии.
- Нет, но они просто пожирают вас глазами, меряют взглядом ноги, руки, грудь. Только я один стою, скромно потупив взор.
- Это вы-то скромный? - возразила она. - И вы в это верите? Да вы хуже Старика.
Был и другой вечер, полный прозрачного жёлтого света и запахов дешёвого жаркого и жареной рыбы. Шёл дождь, и мы шли по тёмной узкой улочке. Я провожал её и знал, что она разрешит проводить её лишь до пристани на углу. Там она сядет на пароходик одна, как всегда одна, ещё ни разу я не провожал её до дома. Наверно, место, где она жила, было уж слишком неприглядным.
Тёмный коридор, по которому мы продвигались, пересекали полоски света, и мы проходили мимо грязных окон маленьких закусочных, в которых не было неонового освещения, даже приличной люстры, а висели одинокие унылые лампы, освещающие пыльные бутылки, обитую жестью стойку и столики с запятнанными клетчатыми скатертями.
- Хотите войдём? - предложил я, когда мы собирались пройти сквозь очередную полоску света.
- Сюда?
- А почему бы и нет, выглядит уютно…
- Может быть, для вас, для туристов. А меня мутит от одного этого жёлтого света. И потом этот запах, вы чувствуете - пахнет плохим маслом, грязной посудой, бедностью? Вся моя жизнь пропитана ею, порой мне кажется, что и вода, и ветер пахнут бедной кухней, что эти запахи будут преследовать меня до могилы.
Мы дошли до угла. Около канала виднелся последний ресторанчик, тоже маленький и дешёвый, но с террасой и гирляндами цветных лампочек, достаточно редких, чтобы не слишком много пришлось платить за электричество.
- Давайте сядем здесь, - предложила девушка - Здесь, по крайней мере, воздух чистый.
- Да, но моросит дождь.
- Ничего, не простудитесь.
За одним из столиков под раскрытым зонтиком сидели ещё двое ненормальных с длинными шотландскими лицами. Они грустно молчали и держались за руки, вероятно, убеждённые, что в Венеции именно так надо себя вести.
Мы сели. Хозяин раскрыл зонтик над нашим столиком, потом принёс бутылку вина и жареную рыбу.
- Знает, что вы любите, - заметил я.
Она не ответила. Налила себе немного вина и медленно выпила его. При свете ламп её красивое лицо выглядело зеленоватым и скорбным.
- Сегодня нам что-то не везёт, а?
- Мне никогда не везло, - тихо произнесла девушка. В эту минуту она выглядела неуверенной в себе, слабой, беспомощной. Словно с запахами грязного квартала и унылым жёлтым светом в её душу снова проникало всё то тяжёлое и уродливое, что наслоилось в прошлом. - Один-единственный раз я думала, что мне повезло, но и тогда ошиблась..
- С тем, на пляже?
- Нет, с другим, гораздо раньше. Он был тоже красивым и по-настоящему щедрым. "Я куплю тебе всё, - говорил он. - Я куплю тебе даже луну, если захочешь. Только подожди." О, он не был похож на тех, что в Лидо, и на миллиардеров, но в нём чувствовалась уверенность в себе, и он держал себя так, словно весь мир принадлежал только ему. Думаю, что он любил меня, насколько мог любить такой, как он, разумеется. Когда мы встречались с ним, он вёл меня в какой-нибудь из лучших магазинов и говорил: "Выбирай без стеснения всё, что захочешь, в размере пятидесяти тысяч!" А потом, когда мы возвращались с пакетами домой, он оглядывал комнату и морщился: "Неплохо бы в ближайшие дни подумать и о более серьёзных вещах, например, о квартире. Что тебе нужно? Просторный холл с видом на большой канал, кухня-столовая и ванная. Обои и мебель - твоя забота. Я в них ничего не смыслю." Так говорил он и сорил деньгами, хотя до смены квартиры дело не доходило.
- А откуда он брал деньги?
- Я точно не знаю. Организовывал разные лотереи или что-то в этом роде. И постоянно строил планы: "Венеция, - говорил он, - хороша, но только для иностранцев. Мы поселимся в другом месте, выбери только где: во Флоренции, Милане или Риме." "В Риме", - говорила я. "В Риме? Это проще всего. У меня есть сильные люди в Риме, детка." Но в один прекрасный день он исчез, и больше я его не видела. А через неделю ко мне нагрянула полиция и унесла всё. "Вы не имеете права, - кричала я, - это подарки моего жениха." А они смеялись в ответ: "Жениха? Твой жених грязный вор, вот он кто. Скажи спасибо, что мы не занимаемся такими дурами, как ты…"
Она замолчала, задумчиво глядя перед собой. Те двое за соседним столиком продолжали держаться за руки. Может, им это надоело, но они не подавали вида.
- А сейчас он где?
Девушка посмотрела на меня, словно не понимала вопроса
- Откуда же я знаю? В тюрьме, наверно, где же он ещё может быть.
- И вы не попытались увидеться с ним?
- Зачем? Чтобы выразить свои соболезнования? Или, может быть, чтобы пообещать дождаться его? Но я не желаю жить с вором, хочу, чтобы на душе у меня было спокойно и светло. Хочу, чтобы в моей жизни не было двадцативаттовых лампочек и гнилостного запаха.
- Хорошо, - сказал я. - Успокойтесь. Мы пойдём туда, где светлее.
Она снова посмотрела на меня и усмехнулась:
- На сколько времени? На час, на два? Оставьте… Пора домой.
Был и ещё один вечер, самый неприятный из всех - из-за казино или моего характера, не знаю из-за чего точно. Мы гуляли в темноте под деревьями - там, где девушка впервые по-человечески заговорила со мной, и всё было бы прекрасно, не выйди мы на набережную перед казино.
Фасад большого здания был ярко освещён, по асфальту мягко шуршали шинами автомобили, которые останавливались перед лестницей, и из них выходили мужчины и женщины в вечерних туалетах. Была суббота, и всё выглядело торжественнее, чем обычно.
- Давайте посмотрим немного, - попросила девушка и взяла меня под руку.
Я неохотно согласился, и мы встали в стороне, в тени, где уже столпились зеваки. Время от времени девушка указывала на выходящих из "кадиллаков" людей и давала пояснения, поскольку я был совсем непросвещённым человеком и не знал звёзд большого света.
- Видите вон ту, в горностаях, это Ла Бегум, у которой украли драгоценностей на двести миллионов, помните? А вот тот худощавый, в лиловом смокинге, - Джексон-младший. Триста миллионов в долларах. А та женщина, что выходит из машины, - Ана Фабиани, в прошлом году она вышла замуж за миллиарды Феррари.