- …Сомнение в чуде воскресения может поселиться не только на примитивно-материалистическом уровне, но и на более высоком - этическом, моральном. Когда великий подвижник Николай Федоров сто лет назад звал людей переменить цели их деятельности, повернуть все силы души и разума на дело воскрешения отцов, самый трудный (но в то же время и самый естественный) вопрос был задан ему Львом Толстым: "Неужели воскрешать - всех?" - "Да, всех", - твердо отвечал Федоров. "И Нерона, и Калигулу, и Чингисхана?" - спросил Толстой. "Да, и их", - отвечал Федоров. Ибо для него Бог был Всеблаг и Всепрощающ.
Но те, кто посещал мои проповеди, знают, что двадцать пять лет назад мне было видение и Слово разъяснения свыше, которое я, по мере сил, пытался передать слушавшим меня: что воскрешение будет даровано по Суду, по последнему, по Страшному, и осужденные не будут допущены в новую жизнь, а только оправданные. И хотя о связи воскресения и Суда почти все уже сказано в Библии, было мне также разъяснено, что не только воскрешение будет делом рук потомков наших, но и Суд над нами будет отдан им. Знание их о добром и злом будет не сравнимо с нашим. Ибо разум их будет просветлен необычайно. А если не случится такого просветления, то и воскрешать не будет дано им. Но обо всем этом говорил я уже довольно.
А та благая весть, о которой я со счастливым сердцем хочу сказать сегодня, пришла совсем на днях. За молитвы наши Господу, за твердую веру в чудо обещанного воскресения снова послан был нам вестник благой (тот же, что двадцать пять лет назад), поведавший мне, грешному, о том, что кончилось время ожидания! Пришла нам пора сделать шаг им навстречу. Многие века отделяют нас от них, как многие тонны земли отделяют шахтеров, засыпанных в шахте, от раскапывающих их, пробивающихся к ним сверху. Но так же как засыпанным следует в какой-то момент начать копать навстречу спасителям и посылать им сигналы, так и нам пришла пора сделать шаг навстречу нерожденным сынам нашим, идущим спасти нас и воскресить во плоти.
Корреспондентка из "Фигаро" придавила в пепельнице сигарету, отвела от уха шевелящиеся губы настырного телевизионщика, начала что-то быстро писать в блокноте. Прочая журналистская братия тоже было встрепенулась, как воробьиная стая, готовая помчаться вслед за счастливцем к брошенному зерну, но, не обнаружив ничего нового и съедобного, вернулась к своему негромкому чириканью. Камера показывала внутренность часовни, выбирала крупным планом лица прихожан - сосредоточенные, ждущие, - скользила по огонькам свечей, по редким иконам, снова возвращалась к кафедре, сгущала до клюквенной неестественности румянец отца Аверьяна.
- …Нет, мы не возгордимся, не назовем себя избранными, первыми на этом пути. За пять тысяч лет видимой нам человеческой истории каких только попыток не делали люди, чтобы победить смерть свою, чтобы сохранить частичку себя и слово о себе навеки. Вспомним пирамиды и бальзамирование трупов в Древнем Египте. Вспомним сожжение мертвых и сохранение праха их в урнах. Вспомним, каким ужасом было для многих народов остаться непохороненным. Или тех, у кого самой страшной казнью считалось рассеяние праха по ветру. Да и сейчас появляются в Америке специальные фирмы, которые за большие деньги берутся хранить ваш замороженный труп до лучших времен, до новых открытий науки.
Не принимало сердце человеческое мысли о полном исчезновении из мира. Хоть частицу пытались оставить о себе, хоть поминание в заупокойной молитве, хоть имя нацарапать на стене камеры перед уводом на казнь. И Господь подавал нам знаки подтверждения, сохраняя мощи святых нетленными. Или, например, вот уже тысячу шестьсот лет хранится в Неаполе кровь святого Януария, которая то разжижается в закупоренном сосуде к радости верующих, то снова затвердевает в кристаллы. А вечный страх человеческий остаться без детей, без продолжения рода? Разве не коренится и он в подсознательной уверенности, что дети - это нить, протянутая в даль веков, к спасению?
И вот пришла пора, и дано нам озарение, как и куда плыть, в какую сторону и какой сигнал посылать. Открылось одной ученой женщине в России много нового про кровь, текущую в наших жилах. Открылось, что обитают в ней невидимые существа, которые строят наше тело, охраняют его от болезней, затягивают новой плотью раны, переносят по жилам пищу и кислород. И существа эти хранят весь план строительства, так что, если перенести их в пригодное место, все смогут выстроить заново. И открылось, как можно сохранять кровь неповрежденной в глубоком холоде до бесконечности. И когда через заставы, и стражу, и границы доставили мне в руки труд этой женщины, несложно уже было догадаться и расшифровать посланное слово: Оставь каплю крови своей на вечное хранение, и дождется она сынов твоих просветленных, которые изноют от Господа, как создавать пригодное место, чтобы там она выстроила всего тебя заново и воскресила во плоти.
Французская переводчица переглянулась сквозь стекло кабинки с английской, повертела пальцем у виска. Та улыбнулась уклончиво, мечтательно завела к небу глаза. Снежная шапка на крышах соседних автобусов неуклонно росла, обтекая вниз струйками, растворяя лица сидевших внутри.
- В первый день Творения отделил Господь свет от тьмы. Тьма есть всегда, ибо она - граница света. Сколько бы знания ни пролилось на нас, как бы ни расширился круг света, на границе его всегда будет тьма. И всегда мы будем вопрошать тьму Неведомого: что в тебе?
Так и теперь, после такого просветления, сотни новых вопросов летят на нас из тьмы.
Что будет раньше - Воскресение или Суд?
Если воскрешать будут всех, где разместятся сотни миллиардов людей?
Какими мы воскреснем - старыми, молодыми, младенцами?
Если нас воскресят по капельке крови, что будет с теми, кто жил до нас, до озарения?
Если судить будут по делам нашим, кто будет выступать свидетелем?
Если даже о недавно умерших людях бывают десятки разных мнений, как судьи Страшного суда придут к единому о каждом из нас?
Как защититься - там отсюда - от лжесвидетельств и клеветы?
Казалось, микрофон, приколотый к рясе отца Аверьяна, не был рассчитан на такую напряженность звука, срезал верхушки отдельных слов, вылетавших за пределы, доступные его мембране. Журналисты теперь строчили, не отрываясь от блокнотов. По экрану телевизора время от времени пролетали сполохи, - видимо, кто-то внутри часовни пускал в дело фотовспышку.
- На все эти и десятки подобных вопросов отвечать пока можно лишь предположительно, лишь гадая.
Да, может быть, осужденные Страшным судом просто не будут воскрешены, оставлены в вечном мраке. Но, может быть, их и воскресят на короткий срок: чтобы они взглянули, увидели, чего лишились, и исчезли обратно в Небытии.
Быть может, тех, кто оставит каплю крови, воскресят в первую очередь, как откапывают первыми тех, кого засыпало в верхних галереях шахты. А мы уже поможем копать дальше вглубь, через нас, через нашу кровь будут отыскивать предков наших. То есть мы, уже воскрешенные, станем, в свою очередь, воскрешать отцов.
Конечно, послания, оставляемые нами вместе с каплей крови, рассказ о нашей жизни - все может быть лживым, искаженным, подтасованным. Но для всякого лжеца встанет проблема: как лгать? Ибо мы не знаем, какие законы будут мерилом для Страшного суда. Мы не знаем, что будет признано теми судьями хорошим и дурным, заслуживающим снисхождения или непростительным. Недаром же в Священном Писании так много надежды дается грешнику, если он раскается, и так часты угрозы самодовольным лжеправедникам.
Нет, зная слово Христа, не можем мы исключить, что наши сегодняшние представления о хорошем и дурном сильно разойдутся с тем, что придет через века. Но и незнание тех будущих законов не послужит нам к оправданию. Раздавая таланты слугам своим, как рассказано у Матфея, глава двадцать пятая, стих пятнадцатый, Хозяин не дал ясного приказа, как употребить их, и разгневался на того, кто просто зарыл свой талант и отдал его Хозяину по возвращении. Дар жизни - вот что такое эти таланты, и, зарывая их, вы показываете пренебрежение даром Господним. Поэтому-то таким грехом считается самоубийство. Ибо это - дар отвергнутый.
Много было сказано справедливо-горького про торговлю индульгенциями, когда грешнику разрешалось считать себя прощенным за любые злодейства после уплаты за них. Но даже и это может быть принято Страшным судом в пользу оправдания, потому что хоть и уродливый, а все же знак - знак озабоченности о спасении души и воскресении.
И даже - страшно сказать, - но не можем мы исключить и такого исхода, что совершенным душам воскреснуть не будет дано, ибо всё они на земле уже совершили. А воскресят, наоборот, тех несчастных, что растратили свои таланты впустую, - и будет дана им вторая попытка отблагодарить Господа за дивный дар жизни и послужить во славу Его полной мерой.
Цимкер снял темные очки, опустил их в лежащий на полу шлем. Странно - в письменном виде текст проповеди, когда они бились над ним вчера с Сильваной, не вызвал в нем сердечного отклика. Но сейчас этот гневно-призывный голос, летящий с экрана, эта волна разбуженных им несбыточных людских надежд так мощно заливали часовню и автобусы вокруг, что он тоже ощущал какую-то отрешенность, готовность на побег из привычного мира, навсегда отданного во власть бездушных лучей и молекул, способность рвануться ко всем волшебным "может быть", "а вдруг", "кто знает". В то же время разрозненные части "Большой игры", в которой - как он понимал теперь - ему была отведена роль пешки, проходящей в ферзи, постепенно сходились в его сознании, складывались в единое целое и наполняли душу страхом, восхищением, стыдом, изумлением, заставляли охранительный радар захлебываться тревожными звонками.
- …А еще видится мне, что и дети, умершие во младенчестве, будут воссозданы из праха и возвращены своим воскресшим родителям. Ибо сказано Господом: "Потерявшуюся овцу отыщу, и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю. А разжиревшую и буйную истреблю".
Никто не может думать о Дне Суда без трепета, никто не может быть избавлен от высокого страха сего. Но если, дрожа от страха и трепеща перед приговором, вы все же спешите сами на Суд, не есть ли ваш страх при этом - мера любви к Господу и веры в Него?
Поэтому все, кто жаждет Суда, кто верит в чудо воскрешения, поспешите сделать первый шаг на дорогу, открывшуюся вам. Ибо основан уже некий Фонд в вечном священном городе - в Риме, который будет принимать каплю крови от каждого уверовавшего и погружать ее в глубокий холод и хранить по новому способу, открывшемуся нам через труд той женщины, до последних дней, до чуда Воскресения. А вместе с каплей крови будут принимать на хранение и свидетельство, которое вы захотите оставить о себе, о жизни своей и служении Господу.
Об одном молю вас, братья и сестры: оставляйте вместе с каплей крови только правду. Спасением вашим заклинаю: не поддавайтесь соблазну лжи, не думайте, что сумеете обмануть далеких просветленных сынов своих. Нам ли обмануть научившихся воскрешать? Нам ли схитрить отсюда на том Суде? Как бы ни страшили вас деяния ваши, это грехи против ближних и самих себя. Но если и на том Суде мы попытаемся хитрить и изворачиваться, это уже будет знаком неверия во всеведение Господа, и прощения не будет нам, как не прощается хула на Духа Святого.
С Рождеством вас Христовым, с новой благой Вестью!
Идите, услышавшие ее. Начинайте копать навстречу идущим воскресить вас.
И пусть расширяется год от года этот туннель.
Пусть растет, приумножаясь, хранилище правды о нас - Архив Страшного суда!
И да смилуется Господь над нами, и да просветит Он сынов наших и да откроет им чудо воскрешения из мертвых. Аминь.
Конец первой части
Часть вторая
Архив
Фрагменты из коллекции газетно-журнальных вырезок, собранных Аароном Цимкером за два года жизни в Америке
ЖУРНАЛ "TIME" (РАЗДЕЛ "РЕЛИГИЯ")
Они называют себя по-разному. "Спасенными отцами". "Помощниками воскрешения". "Паломниками Страшного суда". "Подзащитными Христовыми". Последнее время чаще всего просто "Подзащитными". Может быть, чтобы не отпугивать людей других вероисповеданий. Потому что в потоке паломников, текущем сейчас в маленький городок на юге Нью-Хэмпшира, можно встретить и мусульман, и буддистов, и иудеев, и язычников всех мастей - от новозеландских огнепоклонников до чукчей и эскимосов. Во что бы вы ни веровали, вас примут тепло, окружат вниманием и заботой, объяснят, что нужно сделать, чтобы попасть в числе первых на Страшный суд и сподобиться воскрешения. Если, конечно, у вас есть три тысячи долларов, чтобы заплатить за двухминутную операцию - взятие капли крови из пальца.
Когда первая группа "Подзащитных" во главе с основателем секты отцом Аверьяном прибыла в Америку из Европы, о них почти ничего не было известно. Но и теперь, два года спустя, после сотни статей, десятков телепередач, после того, как филиалы Архива выросли во многих городах, мы почти ничего не знаем о людях, составляющих ядро секты.
Всю информацию удается почерпнуть только от паломников, прошедших церемонию "сдачи дела жизни" в Архив, из воскресных проповедей отца Аверьяна и из сборников их, публикуемых на разных языках. Сами же служащие Архива принимаются на работу лишь при условии, что они будут хранить в тайне все, что им удастся увидеть внутри, что категорически откажутся вступать в контакты с прессой, что даже знакомым и близким родственникам не будут сообщать о характере своей работы. У них у всех вместо адреса - номер ящика в почтовом отделении, телефон не включен в общие справочники, машины паркуются на отдельной стоянке, закрытой для посторонних.
Официальные публикации Архива объясняют необходимость подобной секретности огромной ответственностью, которую Архив берет на себя, обязуясь сохранять "дела "Подзащитных"" до Судного дня. Пожар, эпидемия, землетрясение, атака террористов, даже термоядерная война - ничто не должно нарушить сохранность крошечных пробирок с кровью и кассет с жизнеописанием - на фотопленке или магнитной ленте, - опущенных в подземные кладовые, вырубленные в твердых скалистых породах под зданием Архива.
Отношение других религиозных общин к "Подзащитным", поначалу открыто враждебное и высокомерно-насмешливое, в течение последних шести месяцев заметно изменилось. Стремительный рост секты вызывает тревогу, заставляет искать более осторожные формулировки. Открытую враждебность и полное неприятие позволяют себе в настоящее время одни мормоны. Филиал Архива, открытый было в Юте, очень скоро вынужден был закрыться под давлением местных властей. Но баптисты, католики, мусульмане, евреи проявляют такой горячий интерес к возможности купить себе заранее воскресение, что священнослужители этих религий вынуждены искать аргументы для критики "Подзащитных" не в священных текстах, а в учебниках по гематологии.
И видимо, не всегда им это удается.
Во всяком случае, нам стало известно, что два католических священника уже были лишены сана, одна православная монахиня изгнана из монастыря, а балтиморский раввин отстранен от управления синагогой - и все за одно и то же: за то, что они ездили в Нью-Хэмпшир и прошли церемонию "сдачи дела жизни" в Архив.
ЖУРНАЛ "COSMOPOLITAN" (РАЗДЕЛ "ПРИКЛЮЧЕНИЯ")
Я прилетела в Манчестерский аэропорт в ужасном состоянии. Обострившийся артрит, телефон бой-френда, не отвечающий уже два дня, закрутка марихуаны, найденная в портфеле четырнадцатилетней дочери, похмелье после вечеринки, посвященной выходу в свет романа лучшей подруги детства (а мой роман до сих пор кочует по издательствам), - от всего этого жить не хотелось, не то что воскресать. Но полтора часа езды по сентябрьским дорогам Нью-Хэмпшира сделали свое дело: эти алеющие клены на склонах гор, этот запах хвои, этот блеск солнца на озерной воде и вытащенные на берег яхты, эти каскады Мендельсоновой симфонии, заполняющие местный эфир, можно было впитывать вечно и ненасытно.
Главное здание Архива вы замечаете на возвышении задолго до съезда с шоссе. В свое время там размещался проектный центр компании Ай-Си-Ди. Ходят слухи, что "Подзащитные" при своем приезде в Америку получили его чуть ли не даром - в обмен на клочок земли и деревянную халупу под Парижем. Получить что-то даром у Ай-Си-Ди! Не говорит ли подобное начало о том, что высшие силы на их стороне?
Лишь подъезжая ближе, вы обнаруживаете городок, выросший вокруг Архива за какие-нибудь полтора года. Мотели для паломников, ресторанчики, бары, банк, кинотеатр, аптека, парикмахерская, церковь, бюро путешествий. В стороне подрастает очередной "Хилтон". Строительные площадки самого Архива скрыты за высоким забором и отрогом горы. Говорят, там сооружается новое подземное хранилище, возводится новый храм (эйкуменистского толка), библиотека, исследовательский центр, а также "Дом покаяния", где всякий паломник сможет по своему желанию оплатить свои грехи каким-нибудь самоистязанием - постом, бессонницей, жарой, холодом, кнутом, целомудренным воздержанием, многочасовыми поклонами, спаньем на гвоздях. (И все это - под наблюдением врача, медицинские страховки принимаются.)
Честно говоря, я до сих пор не могу понять, почему редакция поручила это задание именно мне. У нас есть много других корреспондентов, столь же неуязвимых для Божественного глагола, не хуже меня умеющих осваиваться в любой обстановке, вступать в разговор, завоевывать доверие собеседника и потом злоупотреблять им. Может быть, назло - узнали, что никто не боится шприца так, как я? Мысль о предстоящем мне взятии крови из пальца наполнила таким ужасом при входе в здание Архива, что внешне это вполне могло сойти за религиозный трепет.
Но сначала предстояла встреча с консультантом.
Вообще-то говоря, это необязательно. Вы можете прислать вместе с чеком на три тысячи долларов свое жизнеописание, затем прибыть в назначенное вам время, сдать кровь и отправляться грешить дальше с легким сердцем. Но если вы не уверены, что ваша нынешняя жизнь расписана как следует, вы можете попросить о предварительной встрече с консультантом, который поможет вам подчистить ее. (Двести долларов за первый час и по сто пятьдесят за каждый последующий.)
Очень милая негритянка-регистраторша в монашеской форме нашла мою карточку, сказала, что через пятнадцать минут меня примут в келье номер 18. Не желаю ли я подождать в кресле? Вон там, у окна, будет очень удобно.
Вестибюль, похожий то ли на приемную большой больницы, то ли на зал ожидания в аэропорту. Недоставало только автомобиля под стеклянным колпаком, будки страховой компании, сигаретного автомата, лавки с сувенирами. Зато контрольная калитка была точно такая, как в аэропортах. Время от времени над ней зажигался номер, и очередной паломник уходил сквозь нее внутрь здания. Поневоле казалось, что каждый несет целый короб темных дел и грязных страстишек. Не то чтобы они выглядели слишком взволнованными, но какая-то нервозность все же в них замечалась. Или мне так казалось, потому что я сама нервничала, как перед полетом. И то сказать: не каждый день покупаешь "билет" за три тысячи и летишь неведомо куда. (Даже если все расходы берет на себя редакция.)