- Теперь смотри сюда, - говорил Павлик. - Карта, конечно, слишком крупная, курам на смех, но ведь других не достать. Мы сейчас примерно здесь. Видишь эти две речки? Между ними должен быть какой-то хребет, водораздел. Он идет на запад до самой границы. Его и надо держаться. Если мы потеряемся или со мной что случится, помни одно: держаться хребта и следить, чтобы солнце было слева. Если выйдешь к какой-нибудь реке - значит, сбился с пути: поворачивай назад.
Что поражало Илью больше всего - бесконечность не занятой человеком земли. Только в самом начале, вблизи Мончегорска, попались на их пути две полузаброшенные деревеньки. Дальше все было только мох, тундра, мелколесье, ручьи и озера, щемящая сердце пустота.
Он чувствовал себя почти здоровым, но Павлик, не слушая его протестов, переложил часть поклажи в свой рюкзак. После озера земля стала плотнее, нога легче находила твердую опору. Илья издали научился замечать осыпи мелких камней, заранее обходить их стороной.
Однажды во время дневного перехода они услышали далекий шум мотора. Шедший впереди Павлик остановился, махнул Илье рукой. Они поспешно скатились вниз, укрылись в мелком березняке. Вертолет мелькнул в просвете между холмами, ушел дальше на север. В другой раз они услышали шум слишком поздно. Все, что им оставалось: упасть тут же на землю, вжаться в кочки, ждать с колотящимся сердцем. Вертолет вылетел из-за гребня, прошел прямо над ними, и они лежали, не смея поднять головы, вслушиваясь в оттенки рева, ожидая, что вот-вот он начнет нарастать снова, возвращаться.
Нет, пронесло и на этот раз.
Но с тех пор они стали осторожнее, старались идти по самой опушке березняка. Они не представляли, как далеко им еще идти, но вертолеты были явно военные, и они думали, что граница близко.
Шторм подкрался незаметно, под видом мелкой мороси, разрозненных облачков. Потом словно гигантская черная штора надвинулась с севера через все небо. Струи дождя, выносимые из-под нее сильным ветром, летели почти горизонтально, далеко обгоняя саму тучу. Стало трудно дышать. Вода хлестала по глазам. Они упрямо пытались брести вперед, пока видели землю под ногой. Когда исчезла и она, Павлик ухватил Илью за лямку рюкзака, повел вниз. В углублении за большим валуном они стали разбивать палатку, пуская в дело все веревки, какие у них были, цепляя их за корневища и стволы карликовых берез, стлавшихся под ветром. Колья с трудом входили в каменистую почву. Вода успела пробраться под одежду во многих местах, прежде чем они заползли внутрь, скрючились в тесном мраке двухместки.
Ночью проснулись от звуков пальбы. Верхний шов палатки лопнул под напором ветра, и угол полотнища нещадно хлестал себя, издавая оглушительный треск. О том, чтобы снова заснуть, не могло быть и речи. Они лежали, сглатывая голодную слюну, коченея в мокрой одежде, теряя силы от вынужденной неподвижности.
Шторм продержал их в палатке весь следующий день и еще одну ночь. Потом ветер начал слабеть, небо чуть просветлело. Они кое-как свернули отяжелевшую мокрую парусину, съели остатки размякших в рюкзаке галет, двинулись дальше. К вечеру проглянуло солнце. Пар от их одежды мешался с паром, идущим от земли. Хуже всего было то, что вода пробралась до карты, и та расползлась под пальцами. У них остался только компас и школьный "Атлас мира".
Они подолгу разговаривали теперь на привалах, и рассказы обоих делались все откровеннее. Приближающийся момент расставания, расставания навсегда, развязывал языки. Вкусы их расходились почти во всем, но тяжкую обязанность культурного человека - выслушивать бред собеседника - они скрепя сердце выполняли, отыгрываясь потом язвительностью и сарказмом. Про птиц Павлик тоже почти ничего не знал, зато про камни - о, тут его было не унять. Часто заговаривали и о женщинах. И здесь, осторожничая и заметая следы, каждый исподволь, по кусочкам выколупывал из другого ответ на самый жгучий вопрос: для Ильи - правда ли, что влюбляются не только в двадцать лет, что все это продолжается так долго, что есть жизнь и после сорока? для Павлика - о чем говорила, чего хотела, кого любила, о чем мечтала, вообще какой была женщина по имени Лейда Ригель?
3
Изгородь выползала из перелеска, тянулась через поляну, исчезала за гребнем холма. Жерди были старые, побуревшие, косо, на поморский манер, набитые на столбики-колья. Полоса голой земли шириной метров пять послушно следовала всем извивам ограды. Из размытых дождем, давно не обновлявшихся борозд пробивались пучки молодой травы.
Павлик толкнул в бок лежавшего рядом Илью, заглянул в его обросшее щетиной лицо, нерешительно хохотнул:
- Дошли, что ли? Хочешь жмурься, хочешь щипай себя, но вот она - змея долгожданная! Небось и не верил уже?… Я и сам, честно сказать, начал бояться, что сбились. По моим расчетам выходило, что еще позавчера должны были выйти.
Илья не улыбался в ответ, молчал, смотрел серьезно, почти испуганно.
- Теперь главное - не распускаться. У них много всяких фокусов в запасе. Могут мину где-нибудь подложить. Или сигнальный провод натянуть. А то еще, я слышал: распашут вот так контрольную полосу, а настоящая граница на три километра дальше. Человек перейдет, сядет, дурачок, отдыхать или праздновать - все, думает, свобода, безопасность! Тут они его и царап. Я, пожалуй, с тобой перейду. Досмотрю, чтобы уж наверняка.
- Может быть, выдернуть несколько жердей и положить через вспаханное? Чтобы следов не осталось.
- Прогнутся до песка, отпечатаются. Да и лишнее это. Не каждый же день они здесь проходят проверять. Ведь глушь - ни души. Я первым пойду, а ты просто ступай за мной след в след. Потом вернусь, перейду назад. Получится один след туда, тот же самый - обратно. Заблудился человек, забрел куда не следует, потом вернулся. Ну что - двинули? Пешком - за границу.
Он первым перелез через изгородь, ступил на размытые борозды. На рыхлом песке каждый отпечаток оставлял все рубчики подошвы. Попасть в них точно, не разрушив рисунка, было невозможно. Трюк явно не проходил, но Илья честно старался. Лесной сумрак глядел в спину тысячью невидимых глаз.
Он оперся на протянутую Павликом руку, вспрыгнул на жесткий дерн.
Ничего не случилось.
Корявые березки, стланик, трава так же тихо шелестели по обе стороны полосы, словно насмехаясь, сбивая с толку своей похожестью, неразделимостью, неучастием в людских разгораживаниях.
- Не расслабляться, - скомандовал Павлик. - Марш.
Они двинулись дальше на запад. Шли полчаса, час. Камни под ногой были так же коварны, небо - так же бесцветно, кочки - так же упруги и жестки, мох - так же мягок и пестр. В начале второго часа шедший впереди Павлик вдруг остановился на возвышении, снял рюкзак, сел на землю. Подошедший Илья проследил за направлением его указующего пальца и увидел в низине цепочку телефонных столбов: тонких, выкрашенных в зеленый цвет, с жестяным колпачком наверху. В России таких столбов они не видали.
- Ну что - теперь уж точно. Заграница, самая пересамая… Ты первый раз? И я тоже. Ничего особенно, скажу тебе… Ладно, нечего. Давай-ка вываливай все из рюкзака - будем делиться… Палатку я забираю с собой. Тебе только лишний вес, хватит и спальника… Вот здесь остатки риса, две банки тушенки, пакет вермишели, соль, чай - это все тебе… Мне хватит, не бойся. Только на три дня, а там я прятаться перестану, выйду к жилью, разживусь. Да и спиннинг у меня, тоже что-нибудь добуду. А тебе, может, еще столько же придется идти, не показываясь… Аспирин, антибиотики, йод… Это от живота, это от нарывов - все держи в полиэтилене… Клюквой не объедайся, может развезти. О, гляди - еще сухофрукты на дне завалялись… Забирай, не спорь… А здесь, в конверте, - тебе от Виктории. Финские марки - все, что у нее оставалось после поездки. Их, наверно, и в Швеции можно будет обменять, там пригодятся…
Чем больше он суетился, чем сильнее напускал на себя озабоченность и деловитость, тем труднее ему было скрыть за ними распиравшее его ликование. Илья же был словно в трансе: все исполнял с послушностью и аккуратностью автомата, равнодушно опускал в рюкзак протягиваемые ему припасы. Потом вдруг выронил моток веревки, встал, шагнул вперед, задев зазвеневший чайник, обхватил Павлика руками, зарылся лицом в штормовку.
Тот умолк на полуслове, уставился в белый воронкообразный просвет на солдатском затылке.
- Ого, ты вот как… Ну, ты ничего теперь, ты ведь молодец… Вон как протопал… Всему научился быстро. Не бойся ничего, дойдешь и один. Если напорешься случайно на финнов, говори только по-английски. Что, мол, турист-любитель, сбился с дороги… Они привыкли ко всяким чудакам-бродягам, поверят. А ты иди себе и иди. Атлас все же тебе поможет. Главные-то реки на нем обозначены. Рано или поздно дойдешь вот сюда: Муонио, пограничная со Швецией река. Один из трех городков: Каресуандо, Муонио или Колари. В каждом из них - паром. Никаких документов не спрашивают, плату берут только за автомобиль. А ты пешеход, тебе много не надо. Зашел на паром - и через двадцать минут в Швеции…
Илья понемногу успокаивался, выходил из транса. Смотрел осмысленно, кивал, улыбался.
- А из Стокгольма пошли мне открытку. Без текста, без подписи… Нарисуй рожицу какую-нибудь - я пойму. Я этой открытки знаешь как буду ждать? Как конца заезда на ипподроме. Такого заезда, на который все деньги поставил. Я на тебя очень много ставлю, Илья. Если ты дойдешь, это мне до конца дней будет - ого!.. Из такой бульдожьей хватки парня вырвать! Ну и для мамы твоей… Ей передай, что я тоже… все эти годы… Не могу ее забыть. Что желаю ей счастья такого… такого, как она мне дала… Только не такого короткого, а надолго… Передай, что след в душе такой глубокий…
Еще не успев понять, откуда приплыло надсадное жужжание, оба дружно повалились на землю.
Биплан шел низко над кромкой леса.
Приближался или удалялся?
Во всяком случае, было до него не больше километра. Вполне мог заметить.
- Если это финский, могут вызвать патруль, - сказал Павлик.
- Нет, это наш. В береговой охране - я видел - точно на таких летают.
Биплан, словно подтверждая, накренил крылья, скользнул на восток, исчез за лесом.
- Да, тогда мне лучше не мешкать.
Они поспешно закончили упаковку, подобрали и зарыли весь мелкий мусор, затянули поистершиеся и выцветшие завязки штормовок. Рюкзаки были все еще достаточно тяжелы, сильно перегибали их вперед, так что обняться как следует не удалось. Они друг друга за плечи, улыбнулись в последний раз, пошли в разные стороны.
Расставание вышло таким поспешным и скомканным, что Илья как-то не воспринял его всерьез. Он бодро спустился в низинку, прошел под телефонными проводами, мимо диковинных столбов, поднялся на следующий холм, перевалил через него и оказался перед плотной стеной кустарника. Слева его было не обойти - тянулся далеко. Но и справа не было видно просвета. Значит, что же? Продираться напрямик?
Только тут паника начала брать свое.
Да, он выучился всем хитростям и приемам походной жизни. Он научился правильно укладывать вещи в рюкзак: тяжелое - к спине, легкое - по краям. Он знал, каким слоем наносить антикомариную мазь и как дышать при подъеме в гору. И как растирать мышцы по утрам, и как находить сухое место для ночлега, и как находить воду для питья. Лишь одному он не успел научиться: куда направлять следующий шаг. За весь поход ему ни разу не пришлось даже задуматься над этим. Единственное, о чем надо было заботиться: не потерять из виду спину вожатого.
Теперь он остался один.
В чужой стране, без настоящей карты, без документов, без денег. Даже без права позвать на помощь. Неужели люди, умеющие так надежно и любовно протягивать ниточки проводов друг к другу, смогут выдать его назад? Может, они просто не знают, что такое лагерь, вышки, колючая проволока, уголовники, избивающие новичков, насилующие их всем бараком на нарах? А если подвернется нога? Сколько раз уже он едва успевал поймать ускользающее равновесие, сколько раз испытывал судьбу?
От внезапной слабости он пошатнулся, осторожно опустился на землю, снял рюкзак. Отполз обратно к вершине холма. Телефонная линия внизу была первым знаком человеческого присутствия на земле, увиденным ими за девять дней. В проводах перекатывались неспешные финские новости, кто-то кого-то, наверно, звал в гости, торговался, расспрашивал о здоровье, хвастал охотничьей удачей. Расстаться с этим так сразу, снова уйти в одиночество леса и тундры не было сил.
Илья лежал так тихо, что лемминг, высунувшийся неподалеку из травяной подушки, повертел острой мордочкой, ничего не заметил и спокойно уселся чиститься и умываться. Воробьи чирикали, перелетая по жестяным шапочкам столбов. Белая полярная сова плавно скользнула вдалеке к поваленной ели. И донесшийся издалека собачий лай тоже как-то вписался в череду мирных звуков и шевелений близкой человеческому жилью природы, не вызвал поначалу никаких мыслей об опасности.
Лай усиливался, делался все более азартным.
Потом как-то очень обрывисто смолк.
И тогда с той стороны, куда ушел Павлик, донесся отчетливый знакомый треск - автоматная очередь.
Чей-то оклик, свист - и еще одна.
Илья, забыв про рюкзак, забыв про все приемы осторожной ходьбы, вскочил и ринулся вниз, проскочил под телефонными проводами, взлетел по пологому склону, мимо примятого мха на месте их последнего привала и, задыхаясь, припадая за стволами, не чувствуя хлещущих веток, побежал - вперед? назад? просто не зная куда? - и так несся, пока не увидел бегущего ему навстречу человека - в изодранной одежде, со всклокоченной бородой, прихрамывающего, сжимающего в руке окровавленный охотничий нож.
Июль, четвертый год после озарения, Нью-Йорк
1
Сотни кондиционеров надсадно гудели, выкачивая жару из залов и переходов аэропорта Кеннеди, но снаружи она накапливалась пластами, сгущалась, как кисель, зыбкой массой в июльском безветрии.
Пассажиры, выходя из дверей, чуть не бегом припускали к своим машинам, автобусам, такси, на ходу сбрасывая пиджаки, закатывая рукава, расстегивая пуговицы рубашек и платьев.
По телефону Лейда заверила Эмиля, что встречать ее не нужно, что она без труда найдет отель "Синий каньон", что все равно она не будет знать заранее, каким рейсом прилетит. Даже приплела что-то насчет возможной промежуточной посадки в Олбани - ненадолго, по делу. Конечно, выигрыш был ничтожен - побыть одной те лишних полчаса, что такси будет пробираться в водоворотах нью-йоркских улиц. Но голос Эмиля так был искажен чересполосицей разных интонаций, так быстро перескакивал от просительной, извиняющейся нежности к тону сердитого и не подлежащего обсуждению приказа, что ей нестерпимо захотелось отсрочить встречу. Раз уж нельзя отказаться совсем.
Такси ей досталось потертое и прокуренное, как старый бильярд. Тройная лента машин на шоссе подмешивала к жаре потоки выхлопных газов. И все же несколько сортов травы и кустарника научились каким-то образом выживать и в такой атмосфере - откос справа уверенно зеленел. Даже какие-то цветочки проглядывали там и тут, даже какие-то птицы вылетали прямо на асфальт, крутились там, сверкая красными грудками, и лишь в последний момент, с увертливостью матадоров, выпархивали из-под несущихся на них машин.
Лейда вдруг поймала себя на каком-то странном нетерпении. Нет, не Эмиля увидеть, еще чего не хватало, а другое: получить привезенные им распоряжения. Да, она получит очередные команды, инструкции и будет знать, как ей прожить следующий день, следующую неделю. В простом подчинении начальству и дисциплине явно крылось неведомое ей раньше освобождение от самой себя. Вечно колебаться, вечно выбирать между тем и другим, вечно вслушиваться в скрипучие качания внутренних весов… Сколько можно, зачем, ради чего так терзаться? Тем более что и весы, похоже, незаметно поистерлись, сломались посредине, и обе чаши упали вниз, оставив ее в полной растерянности, - кораблик без компаса, обломок крушения, который любая волна и любой порыв ветра крутили как вздумается.
Безоглядное подчинение, оказывается, имело и другие выгоды. Ведь стоило ей принять правила, установленные далеким московским начальством, заговорить его языком - и удалось добиться того, что было не под силу ни Архиву, ни полиции штата Ныо-Хэмпшир. Кажется, за всю жизнь она не испытала такой вспышки счастливой гордости, как в то утро, когда Сильвану, живую и невредимую, нашли в запертом фургоне, брошенном на поле для игры в гольф. Газеты хвалили шерифа за энергичные розыски. Архив пожертвовал пятьдесят тысяч долларов на закупку новых полицейских машин, но Лейда была уверена, что ни усиленные патрули на дорогах, ни специальные проверки в аэропортах и на автобусных вокзалах не заставили бы похитителей отказаться от их планов. Что просто сработал ее звонок из ресторана с омарами и кто-то крикнул зарвавшимся гангстерам по-хозяйски: "Фу! Оставить! К ноге!"
Она испытывала какую-то покровительственную нежность к Сильване, пыталась чаще видеться с ней, придумывать какие-то общие развлечения. Но та соглашалась неохотно, больше отмалчивалась. О Джерри вообще не хотела упоминать, сразу обрывала разговор. Она и Цимкер почти всюду появлялись теперь вместе - усталая, немолодая чета, поседевшая, много пережившая, все знающая друг про друга. Два раза в неделю Цимкер возил ее на прием к психиатру.
Такси прошмыгнуло в щель между двумя грузовиками, чиркнуло по пуговицам вывешенных на распродажу пиджаков, остановилось. Шофер обругал инфляцию, городской совет, водителя фургона, закрывшего ему выезд, мексиканцев, пролезших во все щели. Деньги принял важно и пренебрежительно. После прокуренной раскаленной коробки даже нью-йоркский воздух показался Лейде волшебным.
Эмиль был в номере не один.
С первого взгляда Лейда не узнала, даже улыбнулась слегка, но, когда человек быстренько перетасовал свое лицо в "сколько лет, сколько зим", чуть не отдернула руку.
- Да, вот так, Лейда Игнатьевна, - говорил Мышеедов, успевая поймать и цепко удерживая ее ладонь, - как говорится, "гора с горой, а человек с человеком…" А вы молодцом - не постарели, не растолстели… Да, от полковника сердечный поклон и всякие новости. Большие-пребольшие. Перемены предстоят, Лейда Игнатьевна, и какие!..
Он был все тот же - слабый актер из клубной самодеятельности, - только теперь к каждому штампованному ходу добавлялась почему-то еще и очень заметная порция подобострастия.
- Капитан, - вмешался Эмиль, - давайте уж так, как было уговорено. Не надо забегать вперед. Вы ждете в соседней комнате, мы тут спокойно разговариваем. А уж потом сядем вместе и обсудим детали.
- Я понимаю, я же не против. Тем более дела лирические, как в песне поется - "после стольких разлук"… Вот только…
- Никаких "только". Времени у нас - чуть не полдня. Вполне успеваем.
Мышеедов подхватил со стола пачку "Плейбоев" и "Хастлеров", попятился, кивая, к дверям, исчез.
Эмиль заставил Лейду сесть к столу, сам сел с другой стороны - прямо напротив, глаза в глаза, без всяких заигрываний. Что ж, и это ее устраивало. Начальник и подчиненная - чего проще.
- Первым делом про Сильвану твою. Клянусь, я даже не знал, что они сделали себе отпечатки с моих снимков. Хочешь верь, хочешь нет. Они, конечно, когда деньги нужны, не очень церемонятся, пользуются любыми методами. И любым сбродом. Но тут они почувствовали, что с Архива им не перепадет. Да и ты позвонила вовремя. Так что, слава Богу, все обошлось.
- Погиб невинный человек - это называется "обошлось"?