Рука Мышеедова время от времени подлетала погладить новенький галстук, украшенный жестяной бляшкой с большой синей буквой "М". Казалось, он не представлял, что почтительность может выражаться еще и молчанием. Правда, тема болтовни свелась к одному: необыкновенный человек, собрание всяких талантов и достоинств, заботливый и строгий, страстный и вдумчивый, нежная душа в железной оболочке, их общий незабвенный друг - полковник Ярищев.
"Может быть, просто пойти к дверям и посмотреть, что он станет делать? Или, когда будем выходить из гостиницы, обратиться к портье? Но в этом отеле и портье у них может быть подкуплен. Только выдашь себя, заставишь его быть начеку. Нет, лучше всего в супермаркете. Дать ему денег, отвлечь какими-нибудь тряпками, побрякушками. В супермаркете легко затеряться. А если нет - прямо подойти к полицейскому, попросить защиты от подозрительного типа".
- Я говорю: не пора ли нам, Лейда Игнатьевна?
- А?… Да, что ж… Я готова…
- Как говорила моя маманя: "На поезд лучше на час раньше прийти, чем на минуту позже".
Он последний раз погладил жестяное тавро на своем галстуке, пошел к двери в соседнюю комнату, засунул в щель голову и сказал по-английски:
- Фрэнк! Пора идти.
Лейда вздрогнула, застыла вполоборота к двери.
Со шляпой в руке, крадучись, улыбаясь, быстро шныряя глазами, невесть откуда взявшийся Фрэнк протиснулся мимо Мышеедова, встал на пороге.
Мощное туловище было спрятано под широким летним пиджаком, таинственные выпуклости вздымали ткань там и тут. Бумажник? кобура? фляжка виски? складки жира? наборы отмычек? Черные заостренные бачки сползали почти до самых углов растянутого в каменной улыбке рта. Он явно был припасен еще для первого варианта, для "сгрести в темном месте".
- Фрэнк будет нашим шофером, отвезет на Лонг-Айленд. По-русски он ни бум-бум, но Нью-Йорк знает как свои пять.
Шофер подходил вперевалку, и каждый шаг его сияющих кремовых башмаков словно бы крушил песочные замки ее надежд, расшвыривал карточные домики спасительных планов. Не переставая улыбаться, он извлек из внутренних недр пиджака маленький прибор с антенной, ловко очертил им Лейду в воздухе. Потом взял волосатой рукой за плечо, повернул, провел спереди и сзади.
- Так уж он натаскан, Лейда Игнатьевна, не обижайтесь. Пока не проверит человека на металл, не станет иметь с ним дела. Тем более с кем-то из Архива. Они теперь не столько оружия боятся, сколько этих "роландов" ваших.
Фрэнк удовлетворенно хмыкнул, спрятал детектор, кивнул. Мышеедов оглядел цепким взглядом номер, взял пепельницу с окурками, ушел с ней в ванную. Вышел под звук спускаемой воды, подхватил чемодан.
- Ну, двинули? Эх, большой путь, большие дела. Они зажали ее с двух сторон плечами, повели к дверям.
Отчаяние металось в мозгу раскаленным шариком, не давало сосредоточиться.
Коридор был пуст.
Лифт оказался совсем рядом.
Световой зайчик бежал по номерам этажей: четырнадцатый, тринадцатый, двенадцатый…
Мелодичный сигнал сыграл три ноты из мазурки Шопена. Зажегся треугольник, нацеленный вниз.
Пожилая чета в кабине лифта потеснилась, пропуская их внутрь, блеснула пластмассовыми улыбками. Франтоватый негр в углу скосил желтоватые белки, равнодушно отвернулся.
"Надо сейчас, сейчас, сейчас, - повторяла Лейда. - Пока люди кругом… Потом будет поздно…"
Каждый раз, когда кабина останавливалась, а затем проваливалась дальше вниз, отчаяние и страх распухали внутри тошнотворным комом. Пожилая чета вышла, ее место заняла семья с тремя детьми. Младшая девочка на руках отца перегнулась к матери и сказала строго и картаво:
- И запомни: никогда, никогда больше не смей говорить мне "нет".
Старшие дети завистливо хихикнули.
Негр извлек из кармана алой рубашки платок, вытер углы губ, полюбовался перстнями, маникюром. Судя по запаху марихуаны и духов, на вечер у него были большие планы. Отсутствующий взгляд скользнул по Лейде, по двум мужчинам справа и слева от нее. Все же ей показалось, что в глазах его что-то мелькнуло - недоумение? любопытство? Может, по лицу ее заметил, что что-то неладно. Она готова была уцепиться за любую надежду, но время утекало с катастрофической быстротой. И не было сил решиться на что-то.
Кабина опустилась в подвальный гараж.
Пассажиры один за другим вышли под бетонные своды. Лифт послал свой прощальный шопеновский привет, с шипением закрыл двери. Автомобильное безлюдье сверкающими рядами тянулось по восходящей спирали коридора.
- Насчет магазинов, - сказал Мышеедов, - думаю, Эмиль Сергеевич переборщил немного. Нет у нас времени на такую ерунду. Дело все-таки серьезное. Да и Фрэнка нельзя задерживать. Вы не волнуйтесь: в Москве в "Березке" теперь все то же самое можно купить. А в валюте вам отказа не будет.
Фрэнк переваливался чуть впереди, вертя на пальце связку ключей.
Сзади послышалось вежливое урчание мотора.
Лейда оглянулась.
Из открытого белого "мустанга" сверкнула красная рубашка. Негр приветливо помахал рукой.
Фрэнк шел прямо посередине проезда, не уступал дорогу.
Ни на что не надеясь, Лейда, незаметно для Мышеедова, отставила руку, оттопырила вверх большой палец.
Мышеедов расписывал проигрыватель, который он купил в "Березке" после последней заграничной командировки.
"Мустанг" придвинулся ближе, осторожно посигналил.
Фрэнк нехотя сдвинулся вправо.
Автомобиль поравнялся с ними, замедлил ход.
Негр улыбался, вопросительно оглядывая всех троих:
- Anybody wonna ride?
Фрэнк, не оборачиваясь, сделал жест рукой: проезжай, проваливай.
Черные пальцы в перстнях нежно пошатывали белый руль. Выпуклый яркий глаз смотрел настойчиво, зазывно мигал, обещал невесть что, рвался начать вечерние приключения хоть сейчас же. Чувство было такое, словно две трапеции сошлись на секунду в верхней точке размаха, позвали: прыгай.
- Я на одну минуту, - сказала Лейда.
Тон был такой спокойный, деловой, так не вязался ни с чем тревожным, неожиданным, что, как и в прежние времена, как и против таллинских шпиков, он сработал, дал ей выиграть необходимые три секунды.
Мышеедов застыл, приоткрыв рот, изогнувшись в сторону чемодана, и изумленно смотрел, как она сделала шаг в сторону и, не тратя времени на открывание дверцы, перевалилась через борт на заднее сиденье.
Взревел мотор, шины скребанули по бетону.
Ее прижало к мягкой спинке, тряхнуло на уступе.
Все же она успела высунуть голову и увидеть, как Фрэнк целится в них с колена, а Мышеедов поддает ногой снизу по его рукам.
От звука выстрела "мустанг" рванул еще быстрее.
Они чуть замедлили ход, выезжая на улицу, проскочили под желтый свет на Восьмую авеню и здесь понеслись, не обращая внимания на возмущенные сигналы справа и слева.
- Хэлло, беби, - прокричал негр. - Куда едем?
- Аэропорт Кеннеди, - крикнула Лейда. - Сто долларов. Это в придачу к той сотне, что вы уже заработали.
- You gotta deal!
Август, четвертый год после озарения, Нью-Хэмпшир
1
Ночной охранник поднял глаза от потрепанного томика "Жалоб Портного", взглянул на часы, потом на макушку горы, которую он про себя называл Апельсиновой. Во-первых, она была круглой и гладкой, во-вторых, первая дотягивалась по утрам до солнечных лучей и некоторое время гордо сияла оранжевым полукругом. Дымчатые стекла контрольной будки скрадывали все промежуточные стадии рассвета, поэтому утро наступало всегда неожиданно - будто его включали невидимым рубильником. Охранник был молод, собирался через год поступать в колледж, чтобы изучать что-нибудь связанное с литературой. Фокус превращения увиденной картины в тонкую строчку слов очень занимал его, и он упражнялся в нем любую свободную минуту. Если никакой новой картины не было перед глазами, он извлекал ее из памяти. Ночные дежурства не тяготили его.
Он вспомнил, что мать опять звонила вчера из Провиденса, просила выяснить, будут ли давать скидку близким родственникам служащих Архива. Надо будет задержаться после сдачи дежурства, зайти в административный отдел. Мать уверовала в проповедь "Подзащитных Христовых" давно, и деньги у нее были уже отложены, но долголетняя привычка экономить на каждом центе и тут держала ее цепко. Сам он еще не воспользовался положенной ему льготой. Его смущала краткость и банальность прожитого куска, бесцветность получавшегося рассказа. Литературные пристрастия требовали хоть какого-то сюжета.
Рыжий кот медленно перешел пустыню служебной автостоянки. В саду, укрывавшем заднюю часть Архива, у него были свои охотничьи тропы. Промежутки между железными прутьями ограды были как раз такой ширины, которая была нужна и удобна им, котам. Слева над деревьями выглядывал купол недавно законченного храма Воскресения. Он был пристроен почти вплотную к левому крылу, и в соединительной галерее планировалось установить в ближайшее время какие-то особо хитроумные ворота с защитными устройствами. Ночной охранник подумывал о том, чтобы перейти туда, подучиться заодно электронике.
Охранник зачитался сценой знакомства Портного с Обезьянкой и пропустил появление солнца на верхушке Апельсиновой. Он читал бы и дальше, но его отвлекло пение. Пение доносилось со стороны служебной дороги. Он увидел пеструю толпу человек в пятьдесят, которые, приплясывая pi размахивая руками, двигались в сторону Архива. Из дубовой рощи, покрывавшей западный склон, время от времени выпрыгивали новые фигурки и присоединялись к шествию. То и дело кто-нибудь припускал бегом, отрывался вперед, вызывая волну насмешливо-возмущенных криков. Потом пение и приплясывание возобновлялись. Одеты все были кое-как - наспех натянутые футболки, выбившиеся подолы рубашек, обрезанные джинсы с бахромой и с расстегнутой ширинкой. Но чаще всего мелькали треугольники пончо - любимый наряд таборян.
Инструкция ясно требовала в случае любого чрезвычайного происшествия звонить начальнику. Однако настроение приближающейся толпы было таким праздничным, что у охранника не возникло чувства тревоги. Все же он был несколько смущен и растерян. Опустив прочный массивный шлагбаум, можно было остановить автомобиль, даже грузовик. А что делать с этими? И чего они хотят?
Стараясь выглядеть построже, подняв руку жестом бейсбольного судьи, он вышел навстречу, стал посреди дороги.
Толпа окружила его.
Из-за шума и пения он плохо понимал, о чем его спрашивали. Лица были в основном молодые - видимо, головной отряд, те, кто вырвался вперед в стихийном, незапланированном марафоне. Из рощи вдали все выбегали новые, прыгали через канаву на дорогу, спешили вдогонку.
- Куда нам идти?
- Когда начнут?
- С главного входа или отсюда?
- А храм открыт уже?
- Я хотела бы помолиться и исповедаться сначала. Можно это устроить?
- Мы увидим отца Аверьяна?
- Неужели за три дня примут всех?
Охранник медленно пятился, пытался сдержать напор:
- Нет, прошу вас… Это служебный въезд, посторонним здесь запрещено… Сейчас начнут прибывать сотрудники… Вы должны подавать заявление в письменном виде… Вам назначат день и час. Иногда, конечно, приходится ждать несколько месяцев…
- Ха, да он ничего не знает!
- Ты что - радио не слушаешь?
- Послание отца Аверьяна: три дня бесплатной раздачи мест таборянам.
- Покажите ему объявление.
- Да плевать на него.
- Скорее всего пускать будут через храм.
- Надо поторапливаться.
- У главного входа небось уже очередь.
Первые машины с медсестрами, громко сигналя, пробирались по запруженной людьми дороге. Их пропускали, дружелюбно похлопывали по крышам, снова смыкались. Два обшарпанных грузовика подкатили по обочине, выплеснули из кузовов новую партию таборян. Дюжина негритянских старух, оказавшись на земле, тотчас вздела руки к небу и затянула "Let my people go". Охранник кинулся обратно в свою будку, сорвал трубку телефона:
- Сэр!.. Простите, что в такую рань… Но здесь собирается толпа паломников. Они говорят, что объявлена бесплатная раздача мест в Архиве. Расклеены объявления и по радио… Да, я говорю им, что это ошибка, чья-то шутка, но они не верят. Мне одному не удержать… Их уже несколько сотен, и прибывают новые…
Толпа растекалась по стоянке, стягивалась к железной ограде. Несколько самых бойких попробовали было вскарабкаться на нее, но тут же с возмущенными воплями отскочили. Видимо, второй охранник, дежуривший в служебном вестибюле, включил слабый ток.
Все же настроение толпы было еще благодушным. Там и тут самозваные проповедники с мегафонами пытались собрать вокруг себя слушателей, перекричать друг друга. Кто-то бренчал на гитаре, кто-то, задрав голову, пил молоко из пакета, кто-то надувал воздушные шарики с текстами заповедей и раздавал их в протянутые руки.
Из-за шума охранник не услышал, как к нему в будку вошли двое: коренастый джентльмен, прижимавший шляпу к груди, и остролицый юнец в потертом кожаном пончо.
"Черные бачки джентльмена, - тут же сочинил охранник, - были похожи на концы клещей, охвативших его голову сзади".
- Сэр, мы по поводу этих беспорядков. Нельзя ли что-то сделать? Люди совершенно сбиты с толку, это может плохо кончиться… Да, меня зовут Фрэнк Колман.
Охранник машинально пожал протянутую руку.
Дальше все произошло как на тех занятиях карате, на которые он потратил несколько сотен долларов в прошлом году. Прием был проведен умело и профессионально: его рванули вперед, он перелетел через подставленную ногу, повис на вывернутом предплечье, вскрикнул. Но крик не помог, эти люди, видимо, не знали или не признавали правил, накинулись вдвоем.
Он почувствовал проволочную петлю на горле, захрипел.
Последнее, что он видел, был томик "Жалоб Портного" на полу рядом с бежевыми ботинками.
Став на колени так, чтобы не было видно снаружи, юнец быстро и ловко стаскивал с охранника форму, натягивал ее на себя.
Фрэнк, стоя у окна, приветственно махал шляпой.
Людская река, зажав медленно ползущие машины, втекала под поднятый шлагбаум.
2
Макс, начальник охраны, поспешно одеваясь, натягивая портупею с кобурой, то и дело бросая взгляд за окно, кричал в телефонную трубку, которую Грета-секретарша держала у его уха:
- …Хорошо, шериф, хорошо, вы были правы - о'кей? Но никто же и не спорил с вами. Вот они, здесь уже тысяч пять!.. И с каждой минутой прибывают. Что прикажете делать? Полить их из автоматов? Ах, не надо? Тогда шлите всех, кого сможете. Вызовите национальную гвардию!.. Потому что на бесплатную раздачу мест в Архиве народ повалит из всех соседних штатов… Нет же, клянусь вам, никто из нас и не думал этого делать. Провокация чистой воды. И очень умелая. Они не только развесили объявления, но настроились на нашу волну и объявили по радио… Да, мы будем пытаться, будем уговаривать, но… Нас тут человек тридцать, не больше…
Он выбежал в коридор.
На лифте спустился в вестибюль.
У главного входа толпа была еще гуще. Здесь таборяне перемешались с паломниками, с любопытными из городка. Глухой шум давил на стекла. Солнце било в глаза, мешало разглядеть, где кончалось море голов. Да и кончалось ли оно где-нибудь?
Подбежавший дежурный козырнул, придвинулся вплотную:
- Сэр, они требуют встречи с отцом Аверьяном. Они уверены, что бесплатная раздача была объявлена им, а теперь дирекция вмешалась и пытается ему помешать. Они кричат, что готовы защитить его от нас - пусть только скажет слово.
Макс кивнул, быстро пошел назад, по коридору "перекладины", сбежал вниз по лестнице.
Но отец Аверьян в сопровождении Умберто уже выходил ему навстречу. Оба были в неподпоясанных рясах, босые.
- Ну что, Макс, доигрались? - с каким-то неуместным торжеством крикнул Умберто. - А расхлебывать кто будет? Мы с вами? Или Дух Святой?
Макс сощурился, промолчал.
- Ничего, это все ничего, - говорил отец Аверьян, приглаживая венчик волос, передвигая на место крест, заправляя выбившийся ворот рубашки. - Сейчас мы все объясним им, они поймут. Кто-то обманул этих бедняков, конечно… Но все же: какая вера, какая жажда чуда!
Все трое вошли в лифт, поднялись на шестой этаж. Радиорубка не имела окон, и гул не проникал сюда. У радиста все уже было готово, он протянул микрофон священнику, щелкнул тумблером с табличкой: "Громкоговорители".
- Братья и сестры мои, - сказал отец Аверьян. - Возлюбленные во Христе…
Было видно, что говорить по-английски, да еще не видя живых, обращенных к нему лиц, ему было трудно и непривычно.
- Какой радостью для меня было бы дожить до того дня, когда каждый верующий, жаждущий Суда и Воскресения, сможет беспрепятственно сделать первый шаг навстречу этому чуду. Когда отделения Архива в любом городе будут открыты и бесплатны, как улицы для идущих, как библиотеки для читающих, как храмы для молящихся…
Лицо его разгладилось, поднялось вверх, приобрело обычный красноватый оттенок и вдруг провалилось в темноту.
Погасли лампы и шкалы радиоаппаратуры.
Только над дверью тускло горело слово "выход".
- Этого еще недоставало!
Умберто выскочил в коридор.
Дневной свет лился в единственное окно в дальнем конце.
Встревоженные лица выглядывали и из других дверей. Снаружи толпа начала скандировать:
- А-верь-ян!.. А-верь-ян!.. А-верь-ян!..
- Дежурного электрика сюда! - крикнул Умберто. - Немедленно!
- Не надо, - сказал Макс, выходя из радиорубки. - И так все ясно. Они перерезали электрокабель. Или устроили аварию на подстанции. Я бы на их месте сделал то же самое. Хорошо еще до телефона не добрались.
- Но морозильники?! Архив?!
- Начнет размораживаться потихоньку. Весь вопрос - с какой скоростью.
- А аварийные установки?
- Генератор слишком слаб. Его хватит на освещение коридоров, на работу лифтов - не больше.
- Но этого же нельзя допустить! - вскричал отец Аверьян. - Я выйду к ним, я объясню. Все, что угодно, - только не размораживание. Они поверят, поймут, разойдутся.
- Не делайте этого, - сказал Макс.
- Там, под нашими ногами, - самые заветные людские мечты! И они тают и гибнут. Каждую секунду чья-то душа спотыкается на пути к воскресению! Как же они смогут не понять? Ведь они сами жаждут того же, сами верят. Ведь это и их надежда тоже! И она гибнет!
- Вы ничего им не докажете сейчас. Они уже слишком возбуждены. Лучше дождаться прибытия полиции. Поверьте: тогда они станут слушать внимательнее.
- Сколько мы сможем продержаться? - спросил Умберто.
- У нас здесь десять охранников. Да человек двадцать ночевало в Архиве. Да кто-то успел прорваться утром. Оружия хватит на всех. При удаче - часа два, три.