- Ни на один из ваших вопросов ответить я не могу. Мне неизвестно, появился ли он после войны в один прекрасный день у нас дома. Не имею понятия, была ли моя мама беременна, когда познакомилась с отцом, не знаю, не из-за этого ли брак заключить требовалось безотлагательно. Является ли Фонланден моим отцом? Хотя я и родилась через пять месяцев после свадьбы, я очень похожа на своего отца, так считают все в моей семье. Вы это хотели знать?
Я кивнул:
- Когда поженились ваши родители?
- В октябре 1942 года.
Стало быть, Беата сразу же после прекрасного лета, проведенного с Фолькером Фонланденом, решила, что толку от него не будет, и не стала дожидаться Рождества.
- Ваша мама когда-нибудь говорила о нем?
- Нет, никогда.
- Наверное, она о нем не любила вспоминать. Ведь он был…
- …неприятным человеком? Да уж, приятным человеком его никак нельзя было назвать. Однако мать умела достаточно жестко давать людям от ворот поворот, и если она с ним поступила так же, то я понимаю, что ему захотелось отплатить той же монетой.
Она смотрела прямо перед собой, наморщив лоб и сжав губы, словно вспоминая о тех случаях, когда мать жестко обходилась с ней в детстве.
- Я не о том, что ему хотелось отплатить вашей матери той же монетой, а о его разглагольствованиях о справедливости и…
Она презрительно фыркнула:
- Я никогда не знала ответной любви и, конечно, предпочла бы, чтобы все было иначе. Но при чем тут несправедливость?
Она посмотрела на меня, словно ожидала, что я отвечу. Потом она, видимо, утратила интерес к тому, о чем спрашивала.
- Как бы там ни было, если у тебя такие чувства, то лучше держать их при себе, а не выставлять напоказ.
- Почему ваша мать хранила эти бумаги?
- Я и на это не могу ответить. Мать не жила воспоминаниями. Ну, вы знаете, что я имею в виду: не клеила фотографии в альбомы, не рассматривала их, не собирала всякие памятные вещицы, не хранила детские фотографии, не говорила о прошлом - в нашей семье не принято было хранить пустячные свидетельства прошлого, как это делают в других семьях, с удовольствием выставляя их на всеобщее обозрение. Те письма, которые она хранила, она никому не показывала.
Я размотал шнур, обмотанный вокруг ксерокса, вставил вилку в розетку и сказал:
- Я бы скопировал все бумаги, вы не против?
- Вы ведь знаете, как это заведено в архивах: то, что публикуется на основе изученных архивных материалов, передается в одном экземпляре в архив. Вы дадите мне знать, что вам удалось еще разыскать. Договорились?
- Договорились.
Она продолжала стоять в дверях и молча смотрела, как я копировал страницу за страницей. Я не мог понять, следит ли она за тем, как бы я не повредил какой-нибудь документ или не утаил его для себя, или же просто ее развлекало то, что в ее доме кто-то чем-то занят. Стояла тишина, нарушаемая только легким гудением копировального аппарата, и хотя я знал, что у Маргареты Биндингер нет ни мужа, ни детей, но тишина стояла такая, что мне показалось, будто она не только живет здесь в одиночестве, но что она вообще здесь не живет. Я закончил работу, свернул шнур, положил сделанные копии на аппарат, а шнур на копии. Я взял ксерокс под мышку и приготовился уйти.
- Почему вы не спрашиваете? Не решаетесь?
Я не понял, о чем она.
- Вы ничего не хотите узнать о Барбаре?
- Я… я не знаю.
Я произнес это, зная, что это неправда. Конечно же, мне хотелось знать, как живет Барбара. Поэтому во время поездки сюда я чувствовал себя окрыленным, и это чувство возникло у меня еще вчера, когда я брал напрокат ксерокс и потом смотрел по карте, как мне лучше добраться до места.
- Вы не знаете, хотите ли вы что-нибудь узнать о Барбаре? - Она покачала головой и язвительно улыбнулась. - Ну тогда я вам ничего и не расскажу.
Она направилась к выходу.
- Я…
Я, собственно, только и хотел, что ее поблагодарить.
- Значит, вы все-таки хотите узнать кое-что?
Я не решился ответить ни утвердительно, ни отрицательно, не хотел и объясниться как-то, что я-де по-прежнему не знаю. Я промолчал. Она выжидательно посмотрела на меня, и я заметил, что в глазах ее светилась не насмешка, а жестокость. Она с наслаждением играла со мной в какую-то ей одной известную маленькую, но жестокую игру. Я бы сейчас скорее дал отрезать себе язык, чем спросил о Барбаре. Она заметила по моему лицу, как я этому противлюсь, потеряла интерес к своей игре и произнесла:
- Она несколько лет жила с мужем в Нью-Йорке, а потом, после развода, вернулась домой.
12
Я сделал крюк и проехал мимо дома Барбары. Рынок на Фридрихсплац закрывался; торговцы разбирали ларьки и складывали прилавки. Несколько яблок и немного картофеля мне уступили бесплатно; женщине, которая их продавала, не захотелось возиться с кассой и весами, которые она уже убрала. Повсюду на земле валялись остатки фруктов и овощей, я осторожно обходил их, чтобы не наступить.
Дом Барбары выглядел точно таким, каким я его помнил. Через несколько минут, в течение которых я притворялся, что вовсе не жду, чтобы открылась дверь и на порог вышла Барбара, я тронулся с места и уехал. Через две недели вернется Вероника и заберет Макса. Я к нему уже привык. Я и не знал раньше, насколько, оказывается, потребность, удовлетворяемая благодаря присутствию женщины, может быть удовлетворена присутствием ребенка в доме - потребность в ежедневном, незаметном сосуществовании, в разговорах о том, кто чем занимается, во взаимном интересе к делам друг друга, в маленьких ежедневных ритуалах. Обычно я, одеваясь, на ходу выпивал чашку растворимого кофе, а в машине по дороге съедал банан. С Максом же я всегда завтракал за столом. Если мы вечером отправлялись в бассейн или в какую-нибудь гостиницу, а я при этом был молчалив, он спрашивал: "Ты сегодня много работал?" - или говорил: "Как нам хорошо вместе. День закончился, и мы можем делать что захотим". Каждый день я радовался тому, что вечером расскажу ему перед сном сказку. После того как я рассказал ему первые истории из жизни тех, кто вернулся домой с войны, он все время просил рассказать еще что-нибудь. Например, историю о том, как вернувшийся домой муж подвергает испытанию не узнавшую его жену, предлагая ей руку и сердце. А она отвергает его предложение, храня верность мужу. Или историю, когда муж получает доказательство ее верности, рассказывая ей вымышленную историю о том, что муж ее на чужбине женился и обрел другую семью, а она грустно слушает эту историю, не выказывая зависти и ненависти. Или историю, в которой муж видит свою жену в обществе другого мужчины и, не открыв себя, уходит прочь, потому что его считают убитым и он не хочет мешать новому счастью, которое его жена обрела после долгих месяцев траура. В одной из историй герой сообщает о том, что муж якобы погиб, а вернувшийся с войны муж мстит ему за это и убивает его, а в другой истории новый муж распространяет слух о смерти прежнего мужа, и тот, возвратившись домой, открывает себя, вступает в борьбу, побеждает и спасает жену от нового, ложного счастья, возвращая ей счастье истинное. Максу особенно нравилась та история, в которой муж возвращается домой именно в день свадьбы, видит, как молодые идут в церковь, и должен немедля принять решение, как ему следует поступить. Нравилась Максу и та история, в которой оба мужчины знакомятся друг с другом и вместе пытаются отыскать выход из безнадежной ситуации.
А еще было несколько историй о человеке, который вернулся с войны с другой женщиной, поскольку на чужбине ему сообщили о том, что его жена якобы умерла, или - другой вариант - потому что эта чужая женщина помогла ему бежать из плена или вообще спастись от какой-то опасности. Были истории о возвратившемся домой сыне, иногда с участием злого брата, или злой мачехи, или доброго или жестокого отца. Существовали истории о вернувшемся с войны муже, отце или сыне, который после долгой отлучки чувствует себя дома таким чужим, так трудно уживается в нем, столь замкнут, или несправедлив, или даже подл, что доводит своих близких до отчаяния и выживает их из дома. Макс все время требовал рассказать новую историю о человеке, который вернулся домой, и только тогда я сам осознал, как много я знаю таких историй. Я стал искать новые, находил их и читал о них все больше.
Надо ли мне без Макса снова приналечь на работу и почаще ездить в командировки? Заняться ли вновь поисками оставшихся Одиссеевых женщин? Почаще встречаться с друзьями? Научиться играть в теннис или гольф? По дороге домой я понял, что у меня ни к чему не лежит душа. Чего же я тогда хочу?
Должно быть, это кризис среднего возраста, сказал я себе, и, поскольку проблема, занимавшая меня, была названа по имени, я на мгновение почувствовал себя лучше. Потом эта секунда прошла, и я сказал себе: тебе сорок пять, ты служишь в издательстве, зарабатываешь так себе, успехов особых нет, машина так себе, квартира приличная, семьи нет, нет постоянной подруги, никаких перемен к худшему или к лучшему не предвидится. Когда я начал себя жалеть, мне вспомнился мертвый Ахилл, который сказал Одиссею в Аиде, что предпочел бы быть батраком на земле, чем царем между мертвых.
13
Я отправил запрос о Фолькере Фонландене в Институт военной истории во Фрайбурге. Ответ пришел через две недели. У них хранятся три газетные заметки, опубликованные под его именем. О его личности им ничего не известно. Возможно, речь идет о псевдониме; в газетах военного времени псевдонимы и инициалы имен корреспондентов были очень распространены.
К письму были приложены копии газетных страниц (с названием газеты и датой публикации), на которых были напечатаны заметки. Статья "Мы сражаемся и за это", которую я уже читал, была опубликована 10 июня 1944 года в "Немецкой общей газете", статьи "Битва" и "Не разрушить" были напечатаны в газете "Рейх", первая - 16 августа 1942, а вторая - 4 февраля 1945 года. Обе газеты - одна выходила ежедневно, другая раз в неделю - издавались в Берлине, однако они принадлежали не берлинским издательствам, и, таким образом, никакой связи между Фонланденом и Берлином не возникало. Мне было известно, что газету "Рейх" издавал Геббельс и что она претендовала на определенный интеллектуальный уровень и программный характер; поскольку Фонланден опубликовал в ней свои статьи, он имел, вероятно, некоторые связи в этих кругах.
Я решил, что вместе с последним письмом Фолькер Фонланден прислал статью "Не разрушить". Совпадали и дата, и тема:
Вряд ли нужно говорить о трудностях современного положения. Мы все испытываем их на себе. Вряд ли нужно говорить и о том, что кое-кто дает слабину, колеблется в вере или вовсе теряет ее. Так бывает всегда, когда положение тяжелое. И пока эти слабые люди выполняют свой долг, мы не будем их осуждать, а поможем им.
Мы напомним им о том, что невозможно разрушить. О том, что мы сохраним в любых самых трудных ситуациях и пронесем с собой сквозь любые преграды. Мы были народом, лишенным единства, народом, в котором бедные враждовали с богатыми, рабочие - с владельцами фабрик, крестьяне - с горожанами, буржуа - с дворянством, богатство - с духовными ценностями. За последние двенадцать лет удалось примирить все противоречия, которые нас разделяли. Мы стали единым целым. Мы были больной нацией - с вырожденческой культурой, с объевреившимся обществом, с дурной наследственностью. За последние двенадцать лет мы смогли отринуть от себя и истребить все, что приносило вред нашему духу и телу. Мы выздоровели. Мы были нерешительной нацией, не знающей, какое будущее нас ждет, каким путем нам шагать, кого считать друзьями, а с кем сражаться как с врагом. За последние двенадцать лет мы осознали наше высшее предназначение. Тысячелетний рейх уже обрел место в наших сердцах. В окружающем мире мы находимся только в самом начале пути, в начале тысячелетней борьбы.
Есть среди нас и такие, кто намерен бросить и предать нас, кто попытается отнять у нас то, что принадлежит нам по праву. Им это не удастся.
Статья "Битва" была посвящена осаде Ленинграда, о которой мне было известно только то, что жители города пострадали из-за нее особенно сильно и что осаду в конце концов все-таки пришлось снять, не добившись успеха. Я порылся в справочниках и узнал, что 8 июля 1941 года Гитлер заявил: Ленинград мы сровняем с землей, а 8 сентября 1941 года он приказал не брать город штурмом, а окружить его кольцом блокады, чтобы жители вымерли от голода, но уже 14 сентября 1942 года он вновь издал приказ о том, что город должен быть разрушен, однако время было упущено. Перед вермахтом стояли другие, более неотложные задачи, и 18 января 1943 года блокада была прорвана, 14 же января 1944 года немецкие войска были окончательно отброшены.
В статье Фонландена поднимается вопрос о возможности рыцарского поведения в условиях современной войны, и особенно при осаде Ленинграда, цель которой - ослабить город голодом, захватить его и разрушить. Он подчеркивает, что, ставя вопрос подобным образом, он выбирает для себя трудную задачу. Возможно ли рыцарское поведение по отношению к большевикам? Однако решить проблему таким простым способом, ставя рыцарство в зависимость от того, какой враг находится перед тобой, было бы слишком простым делом. Ведь рыцарство - это качество, которое касается тебя самого, и проявляется оно не на пользу или во вред кому-либо другому.
Суть рыцарства выводится из железного правила. Рыцарское поведение означает: не подвергай других таким испытаниям, какие ты не готов вынести сам. Германия сражается не на жизнь, а на смерть, и она требует огромных жертв от своих мужчин, женщин и детей. Поэтому по-рыцарски будет, если Германия станет обращаться с врагом с предельной жестокостью.
Затем автор отступает на шаг и вопрошает, не означает ли рыцарство в соответствии с расхожим его пониманием, что сильный должен проявлять снисхождение к слабым, к женщинам, детям и старикам? Как это согласуется с изложенным выше пониманием сути рыцарского поведения?
Я подумал, что при ответе на этот вопрос автор воспользуется своей формулой третьей эпохи, которая отказывается от иудейско-христианской заповеди любви к ближнему и возвращается к естественному праву, к праву сильного, к борьбе и победе. Однако формула отказа от одних ценностей и возвращения к другим была истолкована как формула прогресса, как движение ко все большему равенству. По мнению автора, рыцарское поведение включает в себя и то, что слабого рассматривают как равного себе и так же с ним поступают. В мирные времена это означает, что следует признавать за слабыми право быть счастливыми при равных способностях и одинаковых потребностях. Таким образом, расхожее понимание рыцарства в мирные времена работает. А вот во время войны такое понимание ложно. Ведь на войне идея равенства для слабых связана с тем, чтобы рассматривать их - исходя из признания равных способностей и одинаковых потребностей - как способных убивать и чтобы поступать с ними соответственно. Убивать? Да, даже самый слабый достаточно силен, чтобы убить другого.
В статье сообщается о том, что женщины-партизанки сражаются плечом к плечу с мужчинами, что им помогают старики и дети и что стар и млад способны стрелять во врага, бросать гранаты и ставить мины. Осадить город, обречь его на голодную смерть, завоевать и разрушить - все это направлено против людей, которые обладают равенством в том смысле, что они могут и хотят убивать немцев. Статья завершается следующим абзацем:
Итак, перед нашими глазами разворачивается битва за город, равной которой история не знала со времен осады Трои. Это далеко не рядовое сражение, какие происходят ежедневно; под стенами Ленинграда может царить длительное затишье - как некогда под стенами Трои, сообщает нам "Илиада", царила тишина в течение десяти лет. Троянцам не пришлось голодать, как ленинградцам, однако их удалось ослабить, ослепить и лишить разума настолько, что они сами пустили врага в свой город. Трою не бомбили и не обстреливали из орудий, однако в битвах под стенами города никому не было пощады. Когда началось последнее сражение, оно было ужасным и величественным, и закончилось оно тем, что Трою сровняли с землей. И последнее сражение за Ленинград будет ужасным и величественным и закончится тем, что город сровняют с землей, - это и будет рыцарским завершением рыцарской битвы.
14
Ко всем и так уже многочисленным сведениям добавилось еще известие о том, как погиб Ханке. Об этом мне поведал по телефону мой друг-историк.
То ли Ханке не смог добраться до Шёрнера, то ли он не смог с ним договориться, то ли было слишком поздно о чем-либо договариваться, но четвертого мая он вместе с другими бежал от наступающих русских. Они переночевали в Комотау у немецкого крестьянина, чешский батрак которого выдал их партизанам. Партизаны взяли их в плен и доставили в тюрьму в Горкау. Там они, и офицеры, и гражданские лица, провели несколько недель, причем Ханке не опознали ни партизаны, ни охрана тюрьмы. Затем их с другими заключенными отправили в Зеештадтль.
Стоял весенний солнечный день. На улице царило оживленное движение, поэтому охрана вела пленных по железнодорожной насыпи, идущей параллельно улице. Сначала они шли по рельсам, а потом, когда появился поезд, пошли по откосу. За несколько секунд до того, как поезд поравнялся с ними, Ханке метнулся через рельсы, за ним последовали другие, и они, скатившись с откоса, побежали что было сил в сторону ручья, кустов и небольшого леска. Однако состав был очень короткий, и когда он проехал, часовые с насыпи открыли огонь по беглецам. Другие пленные бросились в противоположном направлении, их стали преследовать вооруженные чехи. На рельсах истекали кровью двое угодивших под колеса локомотива. Пленный, который рассказал о происшедшем, представил эту сцену как наполненную отчаянным бегом, выстрелами и криками. По его словам, Ханке и двух беглецов ранили, а потом их забили насмерть охранники. Другим удалось сбежать.
Был ли среди них Фолькер Фонланден? Вылетел ли он из Бреслау вместе с Ханке на самолете? Был ли потом пойман партизанами и во время конвоирования метнулся через рельсы и бросился вниз по насыпи?