- Ты ведь только сейчас это понял, правда? И только потому, что я разозлилась. Если бы мы случайно не встретились в самолете, я бы тебя больше никогда не увидела. Неужели ты ждал, что я сделаю первый шаг и снова буду стоять под твоей дверью, кричать и колотить в нее?
Теперь она говорила тихо, но ее усталый голос пугал меня больше, чем крик.
- Нет, ты ничего от меня не ждал и не ждал ничего для нас. Я тебя не понимаю, Петер Дебауер. Я не понимаю, почему ты так и не объявился. Я не понимаю, почему ты теперь собрался жениться.
Машины впереди двинулись с места, я повернул ключ зажигания и медленно выехал из-под моста, под которым мы стояли, а потом наверх по идущему в гору шоссе.
- Только в самолете из Берлина во Франкфурт я, увидев тебя, понял, что моя жизнь складывается не так, потому что я ничего не делаю с полной самоотдачей, всегда держусь в стороне, а если дело принимает трудный оборот, просто ухожу. Я понял это только потому, что вновь увидел тебя. Я хочу тебя. Если ты не хочешь меня, я буду за тебя бороться, я еще не знаю как, но я научусь.
Она улыбнулась мне, слегка скривив губы, снова стала смотреть на дорогу и замолчала. Мы добрались до места вовремя, на работу - она в школу, а я в издательство - мы вполне успевали. Когда я остановил машину перед ее домом, она кивнула мне и сказала:
- Да, давай поженимся.
Я только-только добрался до издательства, как она мне позвонила:
- Ничего не получится. Я хочу сказать, что получится только в том случае, если мы не сделаем той ошибки, которую делают сейчас восточные и западные немцы.
- Что ты имеешь в виду?
- И те и другие думают, что их партнер изменился так же, как изменились они, или что он все еще такой, каким был до разлуки, или что он только такой, каким сохранился в собственной памяти и в собственном представлении. Понимаешь, что я имею в виду?
Я подумал и ответил не сразу.
- Ты меня слышишь?
- Да, слышу. Я понимаю, о чем ты говоришь.
Она вздохнула в трубку:
- Если с этим все ясно, приходи сегодня вечером ко мне на ужин.
10
Так вот и начался четвертый этап нашей жизни, со своими законами. Каждый из предыдущих продолжался всего несколько недель: сначала это были недели, когда мы ездили за мебелью, потом недели, когда мы открыли для себя нежность в наших отношениях, затем недели тревоги, после того как она рассказала, что замужем. Я надеялся, что нынешний период снова продлится всего несколько недель, пока не наступит следующий и не утвердится окончательная норма жизни - с совместной квартирой, супружеством; возможно, мы поселимся в Восточном Берлине, если школа и министерство отпустят Барбару, а я найду место в издательстве. У меня появилась новая идея: возглавить одно из издательств, которые сейчас приватизируют и выставляют на продажу в ГДР.
Мы сходили в магистрат и подали заявление. Молодой служащий изучал мою семейную книжку, как мне показалось, с излишним вниманием.
- Ваши родители, стало быть, заключили брак в Нойраде, а родились вы в Бреслау.
Он вертел мою семейную книжку в руках.
- В сентябре тысяча девятьсот шестьдесят первого года ваша матушка получила семейную книжку.
Он посмотрел на меня испытующим взглядом:
- Известно ли вам, что побудило вашу мать получить семейную книжку именно тогда? Трудно было выбрать для этого более неподходящий момент.
Я пожал плечами.
- Ваша матушка намеревалась снова выйти замуж? Какие-нибудь хлопоты по поводу наследства?
- Не имею представления.
Служащий магистрата поднял трубку телефона, набрал номер, попросил дать ему справку из дела моей матери, терпеливо стал дожидаться ответа, а затем подтвердил полученную им наконец информацию, что-то пробурчав в ответ и коротко кивнув. Затем он с горделивым видом обратился к нам:
- Дело обстоит именно так, как я предполагал. Ваша матушка утратила свои документы во время бегства. Когда она обратилась за новой семейной книжкой, мы послали запрос в магистрат номер один Восточного Берлина; этот магистрат отвечает за те области, которые отошли к Польше и России. Ответа мы не получили, то ли потому, что отсутствуют соответствующие документы, то ли потому, что после возведения стены они просто не отвечали на запросы из Западной Германии. Тогда ваша матушка предъявила копию письма вашего отца, который писал своим родителям, что вступил с ней в брак, и привела свою подругу, подтвердившую под присягой, что данные, сообщенные вашей матушкой, соответствуют истине.
- Как звали подругу?
- Сейчас это не имеет значения. Сейчас важно то, что теперь у нас установлены контакты с Польшей и что нам доступны архивы с актами гражданского состояния, о чем раньше можно было только мечтать. Мы направим запрос в Нойраде и Бреслау, и тогда вы наконец получите документально подтвержденное свидетельство о рождении и свидетельство о регистрации брака ваших родителей.
Чиновник торжествующе улыбался.
- Мне не нужно другое свидетельство о рождении, мы хотим пожениться.
- Я вас понимаю. Но и вы нас поймите. У нас теперь хорошие контакты с Польшей, я с большим уважением отношусь к своим коллегам в дружественном нам польском округе, и мы должны поддерживать нормальную деловую переписку, которая наконец-то стала возможной после долгих лет "холодной войны". Это займет всего несколько недель.
- Если нет оснований сомневаться в достоверности семейной книжки, выданной в шестьдесят первом году, то вполне достаточно и ее.
Я ничего не смыслил в тонкостях административного права и в записях актов гражданского состояния. Но ведь наверняка по существу дела я прав.
Он взглянул на меня, словно желая сказать: "До сих пор я шел вам навстречу, но могу заговорить и по-другому".
- Вы имеете право подать жалобу, если считаете, что так будет быстрее.
Барбара переводила взгляд то на меня, то на него.
- Что он говорит?
- Он говорит, что ему недостаточно семейной книжки моей матери и что он намерен навести соответствующие справки в Польше. И что мы не можем ничего против этого предпринять…
- Нет. Я этого не говорил. Я…
- …ничего не можем предпринять, что позволит нам быстрее пожениться. Судебное разбирательство по нашей жалобе продлится дольше, чем отправка запроса в Польшу и получение ответа.
Барбара, которая была не в состоянии понять правовой ошибки, совершаемой чиновником, и дерзости, с которой он это делал, улыбнулась ему:
- Через несколько недель, говорите? Не могли бы вы быть так любезны и немного ускорить это дело? И не позвоните ли вы нам, когда ответ из Польши придет?
Он позвонил нам через пять недель и пригласил на прием. Эти недели тянулись для меня намного мучительнее, чем для Барбары, которая со смехом сказала:
- Женаты мы или нет - не такая уж большая разница. Поверь мне, я знаю, о чем говорю.
Я знал, что если мы поженимся, я не стану от этого любить Барбару еще сильнее и не буду больше уверен в ее чувствах, чем сейчас. И все же я иногда просыпался по ночам, лежал рядом с ней и снова чувствовал страх, который когда-то, до того как вернулся ее муж, не давал мне спать. Я хотел отделаться от этого страха.
Чиновник магистрата встретил меня с покровительственной любезностью:
- Садитесь, пожалуйста. Вы сегодня один, без вашей невесты? Что ж, может быть, это и к лучшему.
Он открыл дело.
- Вы не совсем доверяли надежности наших контактов. Однако, - он наслаждался своим триумфом, - наши польские друзья очень хорошо поработали, очень хорошо поработали. Нам известно, что в сентябре тысяча девятьсот сорок четвертого года в Нойраде не было зарегистрировано брака на фамилию Дебауер, а в Бреслау в апреле тысяча девятьсот сорок пятого года не было зарегистрировано рождения Петера Дебауера, а было выдано свидетельство о рождении Петера Графа, матерью которого является Элла Граф. Ведь девичья фамилия вашей матушки - Граф?
Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:
- Все говорит о том, что ваша настоящая фамилия не Петер Дебауер, а Петер Граф. Если вы намерены сочетаться браком, вы, естественно, обязаны сделать это под вашей настоящей фамилией.
- Под моей настоящей фамилией? Не стану же я в моем возрасте менять фамилию, которую я носил всю жизнь!
Еще немного понаслаждавшись своим триумфом, он снова кивнул мне с подчеркнутым дружелюбием:
- Хотя это и не входит в мои обязанности, однако позвольте вам указать на то, что фамилию, которую вы до сих пор носили, вы можете вновь взять себе, обратившись в суд с заявлением о смене фамилии. Могу сказать, что перспективы на положительное решение суда у вас…
- Я должен сменить свою фамилию на свою же фамилию?
- Если вам так угодно, то да. Речь идет об изменении вашей настоящей фамилии на фамилию, которую вы до этого носили незаконно.
Он захлопнул папку и закончил беседу следующими словами:
- Как я сказал, это был всего лишь совет. Кстати, многие женщины меняют фамилию, которую они носили всю жизнь.
11
Я стоял перед зданием магистрата и мучительно вспоминал, где я припарковал свою машину. И я совершенно забыл о том, хотел ли я вернуться в издательство, или же собирался встретиться с одним из авторов, или хотел сходить с Максом в кино. Было три часа дня.
Наконец-то я отыскал свою машину и поехал к матери. Она возилась в саду. Когда я подошел к ней, она выпрямилась и смахнула рукой упавшую на лицо прядь.
- Привет.
На ней были джинсы и желтый свитер, который я помнил с детства, она надевала его, когда занималась домашней уборкой, когда мы переезжали с квартиры на квартиру, когда она клеила обои или красила стены. Выглядела она хорошо, казалась отдохнувшей и спокойной, и если бы я не знал о горькой складке на ее лице, я бы ее, наверное, и не заметил. По ее глазам я прочел, что она увидела на моем лице выражение досады, разочарования, обиды.
- Я был в отделе актов гражданского состояния.
- Что стряслось? Неужели Барбара передумала?
Недавно я пригласил обеих женщин на ужин, и они понравились друг другу, по крайней мере, заверили меня в том, что понравились. Обе были настроены на то, чтобы их знакомство прошло успешно. Этот решительный и жесткий настрой был мне хорошо знаком, и в тот вечер я отметил, что он есть и в характере Барбары.
- Магистрат направил запрос в Польшу. В сентябре сорок четвертого в Нойраде не регистрировался брак между Дебауером и Граф, а в апреле сорок пятого в Бреслау не регистрировалось рождение Петера Дебауера, зато родился Петер Граф. Отныне меня зовут Петер Граф.
Мать сложила садовый инструмент в плетеную корзину и сняла перчатки.
- Выпьешь чаю?
- Столько лет! Что ты мне рассказывала все эти годы?
Она насмешливо улыбнулась:
- Ты хочешь сказать, что я тебе слишком много рассказывала? Это уже что-то новенькое! Еще не так давно ты упрекал меня в том, что я рассказала слишком мало.
Она пошла в дом, я двинулся вслед за ней. Она поставила на плиту воду и еще раз спросила:
- Будешь чай? Или лучше горячий шоколад? Или ты не знаешь, чего хочешь? Тогда я заварю тебе китайский, лапсанг-сушонг.
Она достала банку из шкафа, положила несколько листочков в большое ситечко в стеклянном заварнике, дождалась, пока засвистел на плите чайник, и залила листочки кипятком. Я видел, что она явно размышляет о том, что мне сказать.
- Не раздумывай так долго, просто скажи.
Однако она сначала молча вынула ситечко из заварного чайника, поставила чайные чашки и сахарницу на стол, налила чай и села. Потом она покачала головой:
- Ты ведешь себя так, словно я перед тобой виновата. Если не в том, что у тебя не было отца, то в том, что лишила тебя памяти о нем, его образа, его истории. Но я ни в чем перед тобой не виновата. Я не причинила тебе никакого вреда, представив дело так, будто я и твой отец состояли в браке. Я облегчила нам обоим жизнь, и у тебя, таким образом, были бабушка с дедушкой, которые не терзались сомнениями, могли считать тебя своим внуком и любить тебя. Разве лучше было бы, если бы ты вырос без них? Разве лучше было бы, если бы тебя в школе дразнили безотцовщиной, подзаборником? Теперь-то этому никто больше не придает значения, а в ту пору это отравило бы тебе жизнь. Так что радуйся, что все выплыло наружу только теперь, а не тогда.
Она посмотрела на меня отчужденным, почти презрительным взглядом.
- С фамилией, конечно, вышла незадача. Но я не думаю, что магистрат даст ход этому делу. Не будут же они подавать в суд, чтобы сменить фамилию, которую ты носишь, на другую. Если ты не станешь их теребить, то и они тебя оставят в покое. Поступите просто: обойдите стороной твоего смешного чиновника из магистрата и поженитесь где-нибудь в другом месте, где-нибудь за Рейном, в одном из городков на озере, в одной из альпийских деревушек, да хоть в Лас-Вегасе.
- Когда женщины научатся рожать детей без помощи мужей, ты будешь права. Но пока вы такому не научились, и я хочу только одного - знать о моем отце то, что знаешь о нем ты.
- Я тебе уже говорила, что ты знаешь даже больше, чем я, добавь к тому, что я тебе рассказала, что брака не было, и тогда тебе будет известно все.
- Откуда взялся швейцарский паспорт с подложной фамилией?
- Почем мне знать? Я была рада тому, что он у меня есть. Я ведь не учиняла следствия, кто, где и как его изготовил. В больнице он мне не пригодился, там требовали предъявить свидетельство о браке. А вот на поляков и русских он произвел впечатление. Не знаю, где бы я сейчас была, если бы не паспорт. И где бы был ты. Не обижайся на меня, но чем больше я сейчас говорю, тем сильнее злюсь. Не хочу, чтобы ты великодушно простил меня за все, а хочу, чтобы ты одобрил то, что я сделала. Я вытащила тебя из крепости Бреслау, я нашла твоих бабушку и дедушку. Я тебя вырастила и всегда держала наготове спасательную сетку, чтобы ты, если что, не разбился..
- Что занесло швейцарца Иоганна Дебауера в Нойраде и Бреслау?
- Не имею ни малейшего представления. Меня это не интересовало. Он был одинокий, привлекательный, обладал шармом и чувством юмора, к тому же при деньгах, а я была влюблена. Наверняка он мне что-то рассказывал, но я все позабыла. В ту пору людей куда только не забрасывало.
- Ты надеялась, что он на тебе женится?
Она прищурила глаза и фыркнула:
- Это последний из твоих дурацких вопросов, на который я отвечу. Я очень надеялась и не надеялась ни на что. Да, я мечтала жить с богатым швейцарцем, который будет носить меня на руках и даже разрешит поступить на медицинский факультет Цюрихского университета. Нет, в пятницу я вовсе не надеялась, что проснусь в субботу вместе с ним в одной постели, а в субботу не надеялась, что в воскресенье мы с ним все еще будем вместе. Так было в то сумасшедшее время, и сегодня ты не знал, что будет завтра, а порой не хотел знать, что было вчера.
Она налила еще чаю и долго сидела молча, погрузившись в свои мысли.
- В тот самый четверг - накануне пятницы, когда я встретила твоего отца, - я приехала в Нойраде, чтобы навестить дядю Вильгельма и тетю Герту. Дядя Вильгельм - это мой крестный, друг детства и юности моей матери, убежденный наци, но вообще-то весельчак и шутник, и он мне нравился. Он научил меня фокусу с пальцами, который ты всегда просил показать. Помнишь еще?
Сложив руки ладонями вместе и согнув средние пальцы, она развернула одну кисть относительно другой на сто восемьдесят градусов и стала двигать пальцами туда-сюда. Я не сдержал смеха; снова я наблюдал это маленькое чудо, когда оба пальца в приложенных друг к другу ладонях качались вместе, как маятник.
- Да, я много смеялась, когда бывала у них в гостях. Их дети были старше меня, сын погиб в Польше, а дочь вышла замуж в Восточную Пруссию. За день до того, как я к ним приехала, они узнали, что русские убили дочь и всю ее семью, изнасиловали, изуродовали, забили до смерти, сожгли. Когда я вошла в квартиру, дядя Вильгельм и тетя Герта находились в спальне; он сначала застрелил ее, а потом себя.
Она посмотрела на меня, словно бы прикидывая, стоит ли рассказывать дальше.
- Ужасно было обнаружить их тела, и потом тоже было ужасно, когда мне пришлось позаботиться обо всем: вызвать полицию, врача, позвать соседей, организовать похороны. Ведь обычно обо всем заботился мой отец. Ночь была жуткая. Хотя тела уже увезли и я спала не в их спальне, а в комнате для гостей, у меня было такое чувство, что они лежат рядом со мной. Зато следующим утром - какая это потрясающая радость, знать, что ты жива! Я проснулась, передо мной был целый день, и я хотела наслаждаться каждой его минутой. Вечером я встретила твоего отца.
12
Несколько недель тому назад я нашел в книжной лавке книгу о швейцарском Красном Кресте во время Второй мировой войны. Сразу я ее читать не стал. А вот теперь, вернувшись домой, достал ее с полки. Книга эта не имела обзорного характера, как я предполагал, а содержала отчет швейцарского врача, который в 1940 году вместе с другими швейцарцами под патронатом Красного Креста работал в немецких лазаретах в России. Мой отец в 1940 году как раз закончил школу. По свидетельству врача, автора книги, подобного рода миссии проводились и позднее. Быть может, мой отец по заданию Красного Креста попал на войну, которую вели немцы с русскими? Правда, почти все швейцарцы, о которых упоминалось в книге, были либо врачами, либо медсестрами, либо санитарами, а мой отец был студентом-юристом. Быть может, он был одним из немногочисленных водителей? Я отправил запрос в швейцарский Красный Крест, не работал ли в этой организации с 1940 по 1945 год некий Иоганн Дебауер.
Врач писал и о поезде, двигавшемся на восток, в котором ехали швейцарцы, добровольно записавшиеся в СС, врач видел этот состав, когда возвращался с запада домой. Однако уж если моего отца не призвали в швейцарскую армию, то в войска СС его бы точно не взяли.
Наступил вечер. Я отложил книгу, встал из-за стола, открыл бутылку вина, налил бокал, поставил пластинку с музыкой Шумана и снова уселся за стол. Мне пришло в голову, что я совсем забыл о назначенной в этот день встрече с одним из авторов в Майнце. Я не позвонил своей секретарше. Не дозвонился до Макса, с которым собирался вечером пойти в кино и в пиццерию. Я набрал номер Макса, чтобы извиниться, но никто не ответил. До Барбары, которая снова отправилась в Берлин и жила там у одной из своих коллег, вообще дозвониться было невозможно.