Монастырский урок
(Третья история вятского батюшки)
В одном удмуртском монастыре в конце девяностых годов среди трудников оказались отец и сын. Сын – верующий, а отец – атеист. Трудился в монастыре просто потому, что другой работы в округе не было.
И вот как-то раз на трапезе отец сказал во всеуслышание, что в Бога он не верит. Почему вдруг он решил вслух это заявить – сие неизвестно. Может, настроение у него в тот день было неважное, может, пост надоел: неверующему человеку ведь поститься – сплошная мука и бессмыслица.
Только сказал он это так громко, что слова его услышал даже игумен. Игумен ему и замечание сделал:
– Ты такие слова в монастыре говоришь?! Бога не гневи!
Тот только ухмыльнулся. А на следующий день за трапезой сидел этот атеист, обедал – и вдруг стало его над лавкой поднимать. Братия замерли. А его приподняло – да и с размаху о лавку и приложило. Ударился он об стол головой, да с таким стуком, что все ахнули. Решили: шея у бедолаги точно сломана!
А он упал – и потерял сознание. Потом в себя пришел – ничего у него не сломано, все на месте, ни ушиба, ни синяка! Но когда пришел в себя – стал верующим человеком. Отчего это случилось? Может, по молитвам игумена… Может, Господь ему такой урок преподал – монастырский… Только атеист бывший сам теперь с недоумением вспоминает, как это он мог неверующим быть. А святые отцы говорят, что неверие – та же страсть…
Многое может молитва праведника
(Четвертая история вятского батюшки)
Году эдак в 2003-м один неформал – паренек по имени Сергей с длинными "хевиметаллическими" волосами, в кожаной куртке-косухе, отправился из Кирова в Прибалтику. Заехал в Москву – получить визу. В столице Сергей остановился у родственников, подал документы в посольство (вроде бы латвийское) и стал ждать момента получения заветной визы. Пока ждал – исходил все улочки-закоулочки, посмотрел все московские достопримечательности.
Но, по прошествии двух недель, из посольства пришел отказ. Погоревав, Сергей решил ехать домой. Фирменный поезд "Вятка" отправляется из Москвы вечером. И тут родственники посоветовали ему съездить в Сергиев Посад, посмотреть знаменитую православную святыню – Троице-Сергиеву Лавру. Сел наш длинноволосый неформал на электричку и поехал в Посад. Монастырь поразил его даже снаружи – красивый, величественный.
И вот стоит, значит, Сергей перед монастырскими вратами, на туристов и паломников озирается – дух отчего-то захватило у парня. Всегда такой смелый, решительный – а тут чего-то засмущался, оробел. Отчего – и сам не знает. Может, почувствовал: скоро судьба его крутой поворот сделает.
А у самых ворот группа верующих бабушек топчется, крестятся истово да к какому-то священнику руки тянут – это они так благословения просят. Пригляделся Сергей к священнику – самый обычный батюшка. Высокий такой, еще не старый.
И вдруг этот батюшка совершенно неожиданно разворачивается прямо к нашему неформалу и громко зовет его: "Сережа!" Сергей, значит, натурально начинает вокруг оглядываться: где же этот самый неизвестный Сережа, которого батюшка зовет? А тот улыбается и снова Сергею громко: "Сережа, иди сюда!"
Бабушки всем своим видом выражают непонимание и даже негодование тем обстоятельством, что их любимый отец Герман – а это был именно архимандрит Герман (Чесноков) – обратил свой старческий прозорливый взор на какого-то "волосатого хиппи".
Ну что делать – Сергей подошел к старцу. Батюшка ему что-то сказал, и они вместе отправились в монашескую келью к этому подвижнику… И вот поразительное дело: какую силу имеют слова благодатного молитвенника! Сколько родители Сережу уговаривали свой неформальный вид сменить – что в лоб, как говорится, что по лбу. А тут – всего пару часов отец Герман с парнем побеседовал, и что вы думаете?!
После двухчасовой беседы вернулся наш Сережа к себе в Вятку, тут же снял с себя "косуху", постриг длинные волосы и ушел в православную общину в поселке Радужный под Кировом. Через полтора года поступил послушником в Великорецкий монастырь. А затем игумен Тихон (Меркушев) благословил послушника Сергия поступить в Вятское духовное училище. Да, "многое может молитва праведника"…
Как с Цыганом чудо случилось
(Пятая история вятского батюшки)
Когда я жил в монастыре, к нам приехал трудником цыган. Звали его Игорь. Правда, потом оказалось, что никакой он и не цыган вовсе, а французский еврей. Но на цыгана был похож здорово: кудри длинные, на гитаре играет, песни на незнакомом языке душевно поет, с такой, знаете, цыганской щемящей ноткой. Потом узнали, что кудри длинные Игорь отпустил, потому что у него правого уха не было. Эхо прошлой жизни.
Как-то вечером мы, трудники, рассказывали друг другу в келье каждый свою историю. Ребята все собрались непростые, с нелегкой судьбой. Многие из тех, кого Господь привел потрудиться в святых стенах монастыря, были сиротами. Прошли сначала детский дом, потом интернат, затем тюрьму. Такая жизненная колея, из которой трудно выбраться.
А Игорь родился в большой и дружной семье во Владивостоке. Одна проблема: все старшие члены этой семьи были категорически не согласны со многими статьями Уголовного кодекса и традиционно развивали криминальные таланты в своих многочисленных отпрысках с самого раннего возраста. И сложилось так, что к сорока годам Игорь уже очень хорошо знал тюрьму, а тюрьма знала его. Сорок лет – изрядный возраст, и трудно было предположить, что сумеет Цыган вырваться из своей уже весьма углубленной колеи. Но, как говорил еще в семнадцатом веке протопоп Аввакум, духовный писатель и противник церковных реформ, "Господь Бог – старый чудотворец"!
К тому моменту, когда с Игорем случилось чудо, он с подельниками находился в федеральном розыске, попутно промышляя фальшивомонетничеством. Однажды, после удачно реализованной партии фальшивок, приятели крепко выпили и улеглись спать. Игорь уснул, но вдруг яркий свет ослепил его. Открыв глаза, он увидел, что у его кровати стоят двое в убеленных одеждах. Один из них держал в руках графин, как бы с вином. Налил содержимое в стакан и дал Игорю выпить. Игорь выпил вино, похожее на кровь, – и провалился вниз. Бездна была глубока.
Полностью его рассказ я не смогу привести, подробности не помню, да и думал, если честно, в тот момент, когда слушал сию невероятную историю, что Цыган наш в тот день просто тайком перебрал лишнего. Оказалось, что это не так. Сон его был сродни моему сну и так ужаснул, произвел такое сокрушающее воздействие, что, очнувшись в своей кровати на "малине", Игорь молниеносно решил каяться в грехах! Первая его мысль была: "Нужно сдаваться!" Далее он подумал, что если сдаться в милицию там, где он был (где-то в крупном городе, вроде на Урале), то до родного Владивостока он доберется этапом только через несколько лет. Поэтому Игорь по фальшивому паспорту вернулся во Владивосток, где и предал себя в руки правосудия.
Крови на нем не было, за многие свои прошлые дела он уже отсидел. Поэтому за то довольно-таки длительное время, что он находился под следствием, его и настигла счастливая амнистия к юбилейному Дню Победы. После амнистии Игорь категорически не захотел возвращаться к старому образу жизни, почему и уехал трудиться в монастырь. В монастыре Цыган красил-белил-штукатурил, подметал, снег убирал, работал в резиденции митрополита Хрисанфа. Трудился он очень усердно – с таким же усердием, как раньше занимался криминалом. Теперь все его многочисленные таланты, живость характера, трудолюбие и темперамент проявили себя на доброй почве. Уверовав, он принял Бога всем сердцем.
Он и молился, как говорят, истово. Молился и за себя, и за всех своих многочисленных родственников. Кстати, у многих его братьев и сестер были раковые заболевания разной стадии. Один из братьев к тому времени уже умер.
Вот так круто и бесповоротно изменил Господь жизнь нашего Цыгана. В 2008 году он женился в Кирове на девушке Ксении, познакомили их наши общие друзья на крестном Великорецком ходу. Ксения – биолог, преподаватель в вузе, очень верующий, церковный человек. После женитьбы Игорь трудился в храме Феодоровской иконы Божией Матери, сейчас трудится охранником в московском храме Сошествия Святаго Духа, ездит туда на вахту. У них с Ксенией растут двое детишек. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
На литургии никогда не бывает пусто!
(Шестая история вятского батюшки)
Вот еще вспомнил историю об одном удивительном случае. Можно сказать, о чуде. Произошло это чудо с самым обычным батюшкой. Звали его отец Сергий Пуртов, и был он митрофорный протоиерей. Долгие годы служил отец Сергий в Успенской кладбищенской церкви поселка Лальск. Может, и был он необычный батюшка, но дары его духовные мог только духовный человек увидеть. А так – любой посмотрит: священник как священник, обычный пожилой батюшка, седой да сильно хромающий.
Но чтобы понятен был мой рассказ о чуде, нужно вам рассказать предысторию – поведать о сем батюшке подробнее. Значит, так. Родился протоиерей Сергий в 1890 году и получил воспитание еще дореволюционное. Всю жизнь он помнил о святых словах: "За Веру, Царя и Отечество". Жил по вере, хоть и страшно трудно это было в те годы.
Ревностный молитвенник, стал он еще в молодые годы отцом своим прихожанам: делил с ними скорби и радости. Скорбей, конечно, больше выпадало. Молился за больных, утешал унывающих, помогал духовным чадам идти по жизни своим пастырским словом – мудрым не по возрасту, а по благодати Божией. Даже молодежь ходила к нему в храм, и никак заезжие активисты-комсомольцы не могли сагитировать лальских парней и девчат на задорный комсомольский почин борьбы с религией: побить, скажем, окна в храме или испортить церковный праздник, а то и спектакль поставить сатирический, высмеивающий местного попа и его прихлебников.
Одно время, правда, начали приходить в храм во время молебнов молодые люди с гармошкой, с песнями. Отец Сергий спокойно и ласково говорил им: "Вы, ребятушки, идите да пойте на улице…" Да тут же и молился за них перед старинными иконами, просил помощи святителя Николая Чудотворца.
Они постоят-постоят, да и уйдут на улицу, сраженные лаской и приветливостью. А кто-то потом, крадучись, и назад возвращался, чтобы прихожанином храма стать, – любовь она ведь в душу западает и к себе притягивает так властно, как никакая суровость и злоба притянуть не могут…
Дважды отец Сергий за веру сидел в лагерях. Первый раз был осужден в 1932 году, как активный участник контрреволюционной группировки церковников, и на четыре года отправлен в Печорлаг. Его матушка и четверо детишек мал мала меньше были выгнаны из дому с полной конфискацией немудреного поповского имущества. Иконы же из храма и священнические одежды увезли тогда на пароходе по реке представители администрации с местной милицией, и дальнейшая судьба всего этого осталась неизвестна.
Трудно сказать, кому пришлось тяжелее: отцу Сергию или его несчастной матушке, оказавшейся в стужу на улице с полураздетыми детьми. В общем, досталось всей поповской семье по полной программе. Никто не пускал их на постой, и только бесстрашная девяностолетняя Марфа, батюшкина помощница и свечница, пустила горемычных в свою худую баньку. Там кое-как и жили.
Бывшие прихожане, помня о любимом пастыре, тайком подкармливали матушку с детьми. Днем никто не подавал им милостыню, напрасно ходили от избы к избе. Молчали, не отзываясь на робкий стук, тяжелые двери, слепыми бликами отвечали окна. Зато в сумерках тропинка к старой баньке напоминала шумный тракт: неслись малые, будто катаясь на санках, пряча в них узелки горячих распаренных картофелин, сваренных в мундире, скрипели клюками местные убогие старухи, хороня за пазухой пару теплых яичек и бутыль молочка. Даже нелюдимый бобыль Тимофей с самой окраины поселка отмечался, занося мерзнущим в худой баньке попятам под полой рваного тулупа пару полешек да леденцы, обсыпанные махоркой.
Несмотря на ночные приношения, достаточные для того, чтобы не умереть с голоду, смекалистая матушка продолжала днем побираться, чтобы не выдать тайных помощников, – и председатель поселкового совета удовлетворенно крякал, глядя, как ее исхудавшая фигурка, облепленная чумазыми попятами, перемещается по Лальску с пустым дырявым мешком.
В поселке свирепствовал тиф, детишек душила глотошная – дифтерия, мерли от голода, горячки, дизентерии. Однако, по всей видимости, большим молитвенником оказался отец Сергий: и сам остался жив, и вся семья.
Вернулся наш батюшка в 1936 году, изрядно потрепанный, но еще довольно бодрый. Не успел порадоваться семейному счастью и службам в любимом храме: новый арест в 1937 году. Обвинение: "контрреволюционная агитация, говорил о грядущей войне". Самая страшная статья – 58-я. Враг народа был осужден особой тройкой при УНКВД Архангельской области на десять лет лишения свободы.
Десять лет – большой срок… Однако матушка, закаленная невзгодами, и этот удар выдержала, приспособилась обшивать односельчан с помощью подаренной благодетелями швейной машинки "Зингер". Да и детишки подросли. Им, правда, как детям врага народа, школу окончить не дозволили, но они все как-то умудрились работу найти, а потом и образование потихоньку получили: в войну власти проявляли большое снисхождение к Церкви.
Батюшка наш ухитрился и из нового заключения вернуться в 1946 году, но уже не таким бодрым, как после первого срока. И что вы думаете? Решил ли он наконец от своей веры отказаться и зажить нормальной жизнью советского человека? Как бы не так! Председатель поселкового совета головой только качал печально: "Горбатого могила исправит".
Выглядел отец Сергий, прямо скажем, не очень. Вернее, совсем худо – краше в гроб кладут. Изможденная плоть поддерживалась только горящим в ней духом. Но ничего, как церковь свою увидел, детишек с матушкой обнял, так постепенно и стал поправляться. В войну многие закрытые храмы заново пооткрывали, а служить то и некому – поистребляли попов чуть не подчистую…
Поковылял наш батюшка в алтарь кое-как, того и гляди, на радость местным коммунистам, последнее дыхание испустит. А как отслужил первую литургию да потекли слезы по впалым щекам – так и тверже ноги пошли, и ветром шатать перестало. Проповедь сказал о жизненном кресте, о вере, что в скорбях укрепляет, – и зарыдал весь приход, ломанулся на службы, истомившись без пастыря. И служил отец Сергий более десяти лет, как всегда ревностно, не щадя себя.
Казалось бы, обычный батюшка, не монах, не исихаст – всегда с матушкой и детишками, всегда в самой гуще людей, – а Господь за его горячую веру и исповедничество даровал ему очень многое: духовное рассуждение, сильную молитву, дар прозорливости, который, однако, батюшка тщательно скрывал. Обнаруживался сей дар случайно и при крайней необходимости.
Вот такая предыстория, а иначе непонятно вам будет, почему это такое чудо с обычным сельским батюшкой случилось.
В конце пятидесятых годов опять пошли гонения на Церковь. Хрущев горел желанием показать стране последнего священника. Поскольку к отцу Сергию уж больно много прихожан ходило, решили власти это безобразие прекратить: пора последнего попа показывать по телевизору как диковину и пережиток прошлого, а тут, понимаешь, к одному из этих дремучих служителей культа народ валом валит.
Сначала отрядили на Пасху 1961 года в храм к отцу Сергию большой молодежно-комсомольский десант из области. Пришли верующие на праздник, а вокруг храма на крышах домов и на деревьях молодые люди сидят – свистят, улюлюкают, частушки похабные поют, батюшку семидесятилетнего перекрикивают. Перед Светлой заутреней, когда полунощница уже началась, комсомольцы вошли в храм и, встав цепью, стали раскачивать богомольцев. Зрелище было страшным – и лица этих подвыпивших для куража молодых людей тоже казались страшными, искаженными злобой. Среди прихожан – в основном старшее поколение: фронтовики-калеки, седые вдовы-солдатки, согбенные бабушки. Молодежи не так много, да и то большей частью девчата. Где им с комсомольским десантом совладать?!
Крестный ход все же вышел, и в него полетели заготовленные заранее тухлые яйца, помидоры и даже небольшие камни. Камнем по голове попали фронтовику – сторожу Федору. Камень пролетел вскользь, и Федор остался на ногах, но из рассеченной брови обильно потекла кровь. После крестного хода отец Сергий подошел к большой иконе святителя Николая Чудотворца и сотворил короткую молитву. Когда обернулся к приходу, люди разглядели на глазах священника слезы.
И все изменилось – каким-то совершенно неуловимым образом. Словно сам Никола Чудотворец, грозный для осквернителей православных храмов, встал за спинами этих рано поседевших вдов, калек, чудом вернувшихся домой с Великой войны, юных девочек с длинными косами. Робкие до того прихожане как-то враз осмелели. Фронтовики засучили рукава и легко вывели на улицу здоровенных парней, которые как-то странно сникли, утратили весь задорный комсомольский кураж, сжались, словно уменьшились в размерах. Казалось, безобразники сами испугались того, что натворили. Прекратились свист и улюлюканье.
А отец Сергий вдруг попросил открыть старую дверь притвора, которая давно не открывалась, – рядом с иконой святителя Николая. Ее немедленно открыли. Батюшка покадил толпу у храма, покадил и комсомольский десант и громко воскликнул: "Христос воскресе!" И люди со слезами ответили: "Воистину воскресе!" Голос отца Сергия набрал силу – еще громче пронеслось над Лальской землей: "Христос воскресе!" И еще более громкий дружный хор отозвался: "Воистину воскресе!"
А на третье торжествующее "Христос воскресе!" совершенно неожиданно для самих себя вместе с прихожанами храма радостным "Воистину воскресе!" грянул комсомольский десант. Гримасы злобы перестали искажать их лица – они стали самыми обычными юными лицами. И чернявый вожак напрасно пытался улюлюкать в одиночку – комсомольцы уже были почти неотличимы от счастливых верующих, и распознать бывших десантников атеизма можно было лишь по удивленным глазам и робким улыбкам.