- ШШШШ! - ответила она. (Существуют определенные инструменты, которые, похоже, вызывают необъяснимую зачарованность в особях женского пола. Вот вы знали, к примеру, что в древних Афинах был принят закон против ребят, играющих на флейтах под девичьими окнами? Против дарения девам охапок цветов, коробок шоколадных конфет или норковых шуб не принимали ничего, а игра на флейте полагалась нечестным преимуществом: ей поддавались даже умные девы. Я не сочиняю, ничуть, - спросите любого Греческого Историка. Осведомьтесь в промежуток здравомыслия между послеобеденным сном и часом коктейлей.)
Когда парняга завершил дудёж и принялся вытряхивать слюни из ценной свистульки, я смочил свою тем, что оставалось от ценного скотча, и произнес:
- Послушай, Иоанна, мне ужасно жаль, но…
- Все в порядке, Чарли-дорогуша, прошу тебя - не продолжай. Я не вынесу объяснений того, как ты не оправдал моих надежд. Даже лучшие мужи ломаются под напряжением.
Над этим последним я задумался, ибо знал, что она не из тех женщин, кто кое-как употребляет слова. Множество горьких возражений и остроумных реплик пришло мне на ум.
- Ах, ну что ж, да, - вот что я предпочел произнести. И даже она не смогла придумать, как парировать это замечание. Позже мы отобедали рано, поскольку стоял тот вечер, когда приходит и "делает одолжение" наша прелестная итальянская кухарка, а заканчивать ей нравится пораньше из-за, как она выражается, "Бинко". (Вероятно, вы о "Бинго" не слыхали - это такая игра, в которой шансы у игрока чуть хуже, чем при поединке с "фруктовой машинкой", но не нужно стирать до крови ладонь, дергая за рукоять. Для экономики, меня уверяли, тоже великолепно: видите ли, если малый зарабатывает в неделю 80 фунтов и 20 из них отдает супруге на "Бинго", а сам таким же количеством дензнаков поддерживает борзых - что, разве станет он мириться с каким-то паршивым, паскудно-капиталистическим дифференциалом в чертовы 5 %, а?)
Итак, мы отобедали рано - простеньким "боллито мисто", в круговерти искрящихся реплик, вроде: "Передай соль, пожалуйста, дорогуша" или "Ох батюшки, жаль, что так с вином". Моим финальным "жёдэспри" было: "Иоанна, дорогая, мне кажется, я отправлюсь на боковую пораньше, не возражаешь?" Она была готова к такому удару: одарив меня милейшей из улыбок, сказала, что не возражает ничуть, поскольку сейчас по телевизору как раз начинается фильм ужасов.
Должно быть, двумя часами позже она проникла в мою гардеробную и сообщила, что фильм ужасов перепугал ее до ужаса.
- Ну-ну, - сонно пробормотал я, похлопывая ее там, где должна была находиться ночная сорочка. После чего Иоанна осведомилась, что пошло не так при покушении, и я сказал, что патрон никак не желал залезать в казенник. Поначалу она, видно, не постигла, пришлось ей как бы демонстрировать. Несколько минут спустя она сказала, что поняла почти все, кроме действий затвора. Я спустился смешать нам выпить. Играем на время, вы же понимаете.
Заснула она, вероятно, минут тридцать спустя: баллистика - очень скучный предмет.
Незадолго до зари Иоанна снова потрясла меня. Я угрюмствовал. Я всегда угрюмствую в этот час.
- Чарли-дорогуша, - произнесла она. - Я не понимаю одного. - Я воспроизвел неубедительную фонограмму сна, но тщетно. - Слышишь, Чарли? В обойме должно было лежать три патрона, правда?
- Ох, ну что ж, - сказал я.
10
Маккабрею дают совершенно простое - нет, восхитительное - задание, и он умудряется пустить его псу под хвост
…и кусты сомкнулись
За ней, и эхо вторило: "Дурак".
"Мерлин и Вивьен"
И ВСЕ РАВНО, ЧАРЛИ-ДОРОГУША, - сказала она, пока я мотылял безжизненный ломтик бекона по тарелке для завтрака. - И все равно, тебе не чересчур удалось, правда? Покушение то есть? Человек из ЦРУ наверняка бы проверил все патроны до единого - цэ-эрушные шишки, говорят, никаких оправданий и слушать не желают.
Единственное остроумное возражение на это, пришедшее мне в голову, было таково, что подобное ему я бы ни за что не помыслил адресовать нежновзращенной миллионерше, и потому я придержал язык и с ненавистью пырнул жареное яйцо.
- Быть может, - продолжала она, - это задание оказалось для тебя крутоватым: как ты сам часто говоришь, ты уже не юноша, да?
Применив силу запястья и кисти - о продолжающемся наличии коей силы в себе я даже не подозревал, - я одним ударом ножа рассек ломтик хрустящего жареного хлеба, отправив половину в полет через всю комнату, словно тарелочку для стрельбы.
- Поэтому, - сказала Иоанна, - я придумала для тебя одно маленькое задание, которое ты сочтешь простым и восхитительным.
Я испустил череду осторожных недоверчивых звуков, которые могли или не могли быть слышимы за чавканьем жареным хлебом.
- Тебе понадобится лишь подружиться - очень крепко подружиться - с красивой молодой женщиной. Она - нечто вроде моего делового партнера в одном конфиденциальном предприятии, и у меня такое чувство, что она протекает. О перестань же воздевать так глупо брови, дорогуша, - ты отлично понимаешь, о чем я: она немного слишком разговорчива с нашими… э… конкурентами. Я хочу, чтобы ты подобрался к ней поближе - причем трать сколько влезет. Так, словно ты устал носить с собой всю эту кучу денег. От такого обращения она станет пялиться на тебя с обожанием. Затем начинай ухлестывать - и посмотрим, действительно ли она так болтлива, как я подозреваю. Можешь намекнуть, что ты журналист-расследователь одной из английских воскресных газет, хм?
Мои нож и вилка обрушились на тарелку - посуда поменьше просто раскололась бы напополам, - а сам я встал, излучая арктический взор, от которого просто увяла бы женщина поменьше.
- Есть вещи, - чопорно произнес я, - которых совершенно немыслимо требовать от мужчины. Покушаться на жизнь царствующей особы - да. Изображать журналиста воскресной газеты - нет.
- Прости меня, дорогуша, - торопливо залопотала Иоанна, - мне, быть может, не хватило, э-э, проницательности, когда я это предложила. Тогда, наверное, можно намекнуть, что ты крупный инвестор и слыхал, что у нее может оказаться некая инсайдерская информация по некой очень симпатичной сделке - как раз ее кусочек тебе очень хотелось бы приобрести, и в доказательство у тебя имеется бумажник. Но сначала подберись к ней поближе, завоюй ее доверие; я уверена, что она сочтет тебя восхитительным. Да мама родная, я же тебя восхитительным считаю, разве нет?
Я снова уселся, но завтрак мой долее не чаровал меня: он выглядел жестокой пародией на Кандинского.
- Очень хорошо, - наконец вымолвил я. - Как и где я должен захороводиться с этой дамой?
- Сегодня вечером, дорогуша. Все уже улажено. Ее зовут Лоретта. Ты будешь ее партнером на приеме: это всего-навсего Нефтяное Арабское Посольство, поэтому не стоит охотиться за белой бабочкой и фраком, простой смок вполне сгодится. Извини, я имела в виду обеденный пидж.
Лоретта оказалась владелицей эдакого изумительно уязвимого лица, похожего на цветочек; казалось, ее глаза вечно готовы переполниться слезами счастья, а щедрые губы искусаны в тысяче зверских поцелуев. Я поймал себя на том, что мне хочется ее защитить, - ведь все, на самом деле, сводится к этому, не так ли? Насколько бы я ни был молодым мужем, мне до боли возжелалось выяснить, соответствует ли все остальное в ней обещаниям этого милого личика.
После приема и того, что сошло за буфет в Посольстве подобного класса, она деликатно содрогнулась, когда я предложил нанести совместный визит в ночной клуб. (Я тоже несколько содрогнулся, хотя моя дрожь проистекала от облегчения, что не придется тратить много денег. Я не скаред, скажу я вам, честное слово, но пятьдесят фунтов за паршивую шампань и избыток децибел никогда не привлекали меня своей выгодностью. "Квантум меруит", как я всегда говорю.)
- Возьмите меня домой, - промурлыкала она. Ее мурлыканье относилось к той марке, что распространяет знакомый зуд от основания позвоночника к дорсальным областям. Я и взял ее. Домой то есть. "Дом" ее оказался квартирой в ненавязчиво шикарном квартале рядом с Кёрзон-стрит. Швейцар ненавязчиво нас не заметил, но спина его истекала милостью. Если швейцаровы спины вообще способны красноречиво сиять словами "Благословляю вас, дети мои", спина этого швейцара лучилась именно ими.
У дверей квартиры Лоретта вручила мне ключ - терпеть не могу дам, которые делают вид, будто способны открыть дверь без посторонней помощи, - и встала в такой позиции, что мне пришлось бы прижаться к ней едва не вплотную, чтобы дотянуться до замочной скважины. Ее огромные фиалковые глаза искательно глазели на меня, сочась вышеупомянутыми непролитыми слезами, губы трепетали боязливым тремоло - короче, она бесконечно малыми приращениями выделяла все те сигналы, кои должны подсказать малому, что девица желает оказаться поцелованной, причем - незамедлительно. Я взялся за эту задачу с энтузиазмом. Лоретте такое удавалось хорошо. Когда ее дыхание участилось, я отыскал скважину, и, по-прежнему замкнутые в объятиях друг друга, мы фокстротом вступили в квартиру. Фатера оказалась роскошной - всюду цветы, а над всей прочей обстановкой превалировала чудовищных размеров софа, подтянутая поближе к пылающему в камине живому огню. Лоретта на миг исчезла и вернулась босиком с бутылкой "Арманьяка" и двумя бокалами. Не помню, каким был "Арманьяк", - меня заворожили ее идеально вылепленные мизинчики на ногах, которыми она покручивала перед пламенем.
В порядке затравки для разговора я неуклюже отметил, дескать, широко известно, что это - вернейший способ обморозить пальцы, на что она необъяснимым манером расхохоталась. После чего неистово рухнула на меня. Рты наши встретились и сомкнулись со всей безмозглой решимостью пары стержневых магнитов. Минуту или две - а может, и все три - не было слышно ничего опричь чавканья, коим всегда сопровождается сосание лиц, треска поленьев в камине и пчелиного жужжания определенных застежек-"молний". (Ежели когда-либо стремительный рост цен на шантаж вынудит меня написать мемуары, я полон решимости озаглавить их "Молниеносная моя погибель".)
Как вдруг, едва стало избыточно ясно, что Лоретта любезно рассчитывает, что я коварно ею воспользуюсь, я, виновато вздрогнув, выпутался из ее объятий. Не молодой ли я муж? Не влюблен ли я в свою молодую жену Иоанну? Ответы были: "Определенно" и "По всей видимости" - именно в такой последовательности. Мне было велено "подобраться к ней поближе" - но не выхожу ли я за пределы? Лоретта томно показывала мне, что некоторыми своими деталями анатомии за некоторые пределы я уже вышел, если вы мне простите некоторую вульгарность, но лишь на этот раз.
- Послушайте, э, дорогая моя, - проблеял я. - Мне в голову только что пришла ужаснейшая мысль.
- Все в порядке, - промурлыкала она. - Я утром приняла пилюлю.
- Нет-нет-нет, я не об этом; а я о том, что абсолютно пообещал телефонировать своему, э, деловому управляющему до… - я украдкой метнул взгляд на часы, - до полуночи. Он летит во Франкфурт или какое-то подобное место с первым лучом зари. Не мог бы я воспользоваться?..
- Скорее, - ответила она, передавая мне телефонный аппарат. Я набрал номер. Ответил милый и сдержанный голос Иоанны. Призвав на подмогу все ржавые остатки немецкого языка, что я только мог припомнить, я гортанно обратился к ней:
- Ах, херр, эр, Иоганн! Хиер ист Чарли Маккабряй!
- Солнышко, ты уже пьян?
- Наин, найн, - вскричал я, продолжая применять тевтонское наречие. - Не понимайт ли вы германски?
- Ну разумеется, Чарли-дорогуша, понимаю. Твой немецкий несколько отличается от моего, но, думаю, что-то разобрать я смогу.
- Гут. Понимание есть все, что нужно будет мне. Здесь есть что-нибудь о маленькой трудности. Для завладения уверенностью нашего друга выглядит необходимым, чтобы в постель я взять ее был должен. Что делать мне? Халло? Халло? Не слышь ли ты меня?
- Слышу, дорогуша. Ты хочешь сказать, что тебе нужна "зеленая карта"?
- Что это есть? Ах, йа, теперь я понимайт.
- Ну что ж, ладно - но лишь на этот раз. Но, Чарли…
- Йа, херр Иоганн?
- Тебе не должно это понравиться.
- Найн, херр Иоганн. Гутен нахт.
- Ой, и вот еще что, Чарли?
- Йа?
- Оставь немного на потом, хм?
- Цу бефель, херр Иоганн, - ответил я. Стерев вороватую бусинку пота с чела, я повесил трубку. А обернувшись к Лоретте, произнес: - Извините, дорогуша. Безумно важное дело. Я уверен, вы понимаете.
- Naturlich, - ответила она с ледяной сладостью в голосе. - Es Scheint mir dass du versucht hast von deiner Frau eine Freischute zu bekommen, und ich kann mirauch denken fiir was.
- Что что что? - осмысленно переспросил я.
- Я говорю, она разрешила вам потрахаться?
Ох батюшки, ох боженька, подумал я. В трубку, черт бы ее побрал, я назвал свое настоящее имя.
- Хо хо, - произнес я вслух с хитрецой и, за неимением более разумных слов или действий, заключил ее в объятия и страстно облобызал. Она уже застегнула "молнии" - опять мне вкалывать, - но персты мои ухватились за вытяжной трос. И тут Лоретта встала.
- Спокойной ночи, дорогой мой, - сказала она.
- Как это - "спокойной ночи"?
- Ну, видимо, так, как оно примерно есть, - спокойной ночи.
- Но но но…
- Да, было бы очень весело, но я собираюсь жить и дальше.
- Э?
- Я имею в виду, что не хочу оказаться убитой на этой неделе. Как и на любой прочей. Вот ваши зонтик и шляпа. И прошу, не думайте обо мне слишком плохо; вы мне показались очень славным, я всегда любила глупых мужчин. О, и еще, дорогой мой, - застегнитесь спереди. Ночи ныне холодны, вернейший способ обморозиться.
Швейцар читал за своей конторкой в вестибюле. Лицо его излучало милостивую пустоту, но мне поместилось, будто брови стража на йоту приподнялись, когда я прошаркал мимо.
- Спокойной ночи, - пробурчал я.
- Спокойной ночи, сэр, - озадаченно ответствовал он и вернулся к своему "Форуму". Вероятно, изучал статью о преждевременной эякуляции.
Дома Иоанна тоже воздела бровь - намного красивее и гораздо разрушительнее, чем швейцар.
- Ты так рано, Чарли-дорогуша?
Я рыкнул приглушенным манером и нацедил себе один из самых крупных стаканов виски с содовой за свою карьеру. Сифон с содовой я слишком не третировал. Без лишних слов Иоанна протянула мне две капсулы Е из маленького золотого "дражуа". Я угрюмо проглотил.
- Я сдулся, - в конце концов вымолвил я.
- Сдулся, Чарли? Ты хочешь сказать, Лоретта высосала…
- Нет-нет - сдулась моя легенда. Ты что, никогда не читаешь шпионских романов? Лоретта знает, кто я такой, эта сучка говорит по-немецки. Лучше меня вообще-то.
Иоанна, похоже, удушила в себе улыбку.
- Ну разумеется, говорит, дорогуша. Она же немка, понимаешь.
- Надо было сказать.
- Надо было спросить.
Я усмирил слова, что рвались с моих уст, ибо мне отнюдь не свойственно грязно выражаться перед дамами - женат я раньше не бывал, изволите ли видеть.
- Как бы там ни было, - продолжил я, когда благословенный виски основательнее закрепился в моей кровеносной системе, - операция провалилась. Я из нее ничего не выжал.
- И ничего не вжал?
- Терпеть не могу пошлости в женщинах.
- Ну же, Чарли, не будь таким ханжой; я ни на миг не ожидала, что она станет трепаться. Она воистину отлично вышколена. На самом деле я вообще-то проверяла тебя, а не ее. Что-то вроде теста на инициативность, понимаешь?
Я переварил это вместе с новым стаканом виски-с-с, который мог бы оказаться старшим братом своего предшественника. Кровь моя вскипела от досады и бессильного раздражения, а голову заполонили горькие рассуждения о природе женщин. Мне почудилось, что единственный способ сохранить последние клочья самоуважения - это прошествовать к кровати подчеркнутейшим манером.
- Думаю, я отправлюсь в постель, - вымолвил я незаинтересованным тоном человека, пившего как "Арманьяк", так и скотч, и - более того - отвергнутого в самой кульминации процесса страстного свидания.
- В постель? - переспросила Иоанна. - Здорово! А мне можно?
Я присмотрелся к ней с легким шевеленьем невольного восхищения в тораксе. Она встала одним легоньким движением, пожатием плеча сбросила "пеньюар" и обнажила бесстыдное маленькое творение из черных кружев, кое, казалось, ненадежно поддерживается лишь ее выдающимися сосками. Черные кружева заканчивались ровно там, где начинались ее длинные превосходные ноги; если бы Иоанна не была натуральной блондинкой, можно было бы не угадать, где у этого творения подол. Мой взгляд восхищения неуловимо сменился таковым же нежности - мне вспомнилась предыдущая роль "крупного инвестора".
- Можно? - робко переспросила она.
- Не знаю, - ответил я, - но довольно-таки уверен, что я бы смог.
Она потрусила к спальне. По природе своей я не похотлив, но в зрелище прекрасной женщины, трусящей передо мной вверх по лестнице в подобном ночном облачении, есть такое, что будит во мне зверя. Сам не знаю почему.
- Чарли? - спросила она несколько мгновений спустя. - Чарли?
- Мм-гммм? - выдохнул я, поглощенный.
- Чарли, ты притворяешься, будто я - Лоретта?