- Моя подруга Элизабет Шиверс в то время работала в Красном Кресте, и их послали сюда оказывать помощь пострадавшим от урагана. Она просто влюбилась в эти края и перебралась сюда, я приехала к ней погостить, и мне здесь тоже понравилось, вот я и переехала вслед за ней. - Бетти перевернула бекон и задумалась. - Вот ведь что забавно, мистер Кэмпбелл. Если кто сюда попал, здесь и остается.
- В самом деле? Сколько вы здесь уже живете?
- Лет четырнадцать. Мы переселились сразу после смерти папы.
- Ага… понятно. А могу я спросить, от чего умер ваш родитель? - Освальд старался говорить особо беззаботным тоном.
- Съедите еще яичницы? - спросила Бетти.
- Да, будьте любезны.
Она открыла холодильник, вынула два яйца, разбила, выпустила на сковородку…
- Как ответить на ваш вопрос? Мы сами толком не знаем, в чем причина смерти папы. Он старше мамы на двадцать два года, ему тогда исполнилось ровно сто три. Казалось бы, солидный возраст, только не для Китченов.
====Все случилось так неожиданно… Это все, что я могу сказать.
Освальду полегчало. Ни о какой насильственной смерти (на которую намекал Рой) и речи не шло. Подумать только, старичок отошел в мир иной в сто три года! Какая неожиданность!
На следующее утро Бетти Китчен оглядела его и сказала:
- Как вы кашляли, мистер Кэмпбелл. Вы не заболели?
Подыграл Освальд мгновенно:
- А ведь правда… Наверное, в поезде слегка простудился. Но чувствую себя отлично.
Надо бы кашлять потише, подумалось ему. В укромном месте. Чтоб никто не слыхал.
После завтрака он опять задумал прогуляться и поинтересовался у Бетти, где река.
- Сразу за домом, - ответила она.
Освальд обогнул дом и оказался в просторном дворе, засаженном высоченными елями и кедрами. По его прикидкам, деревья были с шести-, а то и с восьмиэтажный дом. Свежий хвойный аромат, витавший в воздухе, напомнил ему рождественские елочные базары в Чикаго. Он прошел по узенькой дорожке, прорубленной в густом подросте. Усеянная хвоей и еловыми шишками размером с ананас, тропинка вскоре привела к деревянному причалу. Река восхитила его мягким песчаным дном. Возле самого причала, в прозрачной, будто джин (уж ему ли не знать!), воде сновали серебристые рыбы всевозможных размеров. Поверхность была гладкая точно стекло, никакого сравнения с озером Мичиган.
В воздух взмыли гигантские пеликаны и пролетели в каких-то четырех футах от него и в двух дюймах над водой. Невероятное зрелище! Он видел пеликанов на фото в журналах - клювастые серые птицы. Но оказывается, их оперение переливается зеленым, розовым, голубым, оранжевым - настоящее разноцветье; глаза у них желтые, а хохолок на голове белый. Прошло несколько минут - и пеликаны снова взлетели, описали в воздухе круг, с плеском опустились на реку и поплыли, погрузив в воду свои длинные клювы. Освальда разобрал смех. Очки на нос этим птицам - вот уж забавная получилась бы карикатура на человека! Доселе он и птиц-то никаких толком не видел - разве что голубей за окном своей комнаты в меблирашке.
Река была не очень широкая, противоположный берег тоже весь утыкан причалами, дальше шли дома. На каждом причале, включая и тот, где он стоял, имелся почтовый ящик. Френсис верно сказала, на ее ящике красовался номер 48. Вообще пока все, что ему рассказывали про Затерянный Ручей, как и то, что он прочел в старой брошюре, находило подтверждение. Старина Хорас П. Данлеп, как выяснилось, не врал. Кто бы мог подумать, что Освальд поселится в одном из "элегантных миниатюрных бунгало", что так расхваливал Хорас! Ровно месяц прошел с того дня, когда он посетил врача, а жизнь его успела повернуться на сто восемьдесят градусов. Все резко изменилось, даже времена года перемешались. Месяц назад Освальду и не снилось, в какое странное место и к каким странным людям занесет его судьба. Это было столь же невероятно, как если бы им выстрелили из пушки и он угодил на другую планету.
На следующий день он не знал, чем бы таким себя занять, и после завтрака спросил у Бетти, когда приходит почта. Оказалось, между десятью и одиннадцатью. Он отправился на причал и стал ждать. Около десяти сорока пяти из-за поворота показалась небольшая моторка и поплыла от одного почтового ящика к другому, причем человек в лодке всякий раз успевал ловко распахнуть дверцу ящика и вбросить почту. Он был коренаст, на вид лет шестидесяти пяти - семидесяти, в куртке и бейсболке. Завидев Освальда, человек выключил мотор.
- Приветствую. Вы, наверное, мистер Кэмпбелл. Я - Клод Андервуд. Как поживаете?
- У меня все отлично, рад вас видеть, - сказал Освальд.
Клод протянул ему перетянутую резинкой пачку корреспонденции.
- Давно в наших краях?
- Всего несколько дней.
- Вот дамы-то рады.
- Радуются вроде, - сказал Освальд. - Мистер Андервуд, расскажите лучше про реку. Она большая?
- Пять-шесть миль в длину. Это самая узкая ее часть. Выше по течению она пошире будет.
- Вы тут все изучили?
- Давайте как-нибудь прокатимся. Я покажу вам реку.
- Правда? Я с удовольствием. Когда?
- Завтра, если вы не против. Встретимся у почты около половины десятого. Только захватите куртку. На воде уже прохладно.
"Забавно, мистер Андервуд беспокоится, как бы я простуду не подхватил в этих местах", - думал Освальд по пути домой. Декабрь на дворе, а погода будто в Чикаго весной. Впору открывать бейсбольный сезон.
На следующее утро, когда Освальд подошел к крыльцу почты, с другой стороны здания показалась экстравагантная женщина в ярко-зеленом брючном костюме. Увидев Освальда, она чуть не прыснула. Френсис описала его верно.
Приблизившись, женщина сказала:
- Кто вы, я знаю. А я - Милдред, сестра Френсис, так что будьте готовы. Она уже планирует званый ужин. Соглашайтесь, приходите - и покончим с этим.
Спускаясь по ступенькам, Милдред хихикала про себя.
Какая привлекательная и элегантная женщина, подумал Освальд. И совсем не похожа на свою сестру. Хотя тоже красивая, а вот прическа - в жизни не видел волос такого цвета.
Он прошел на почту. Дотти Найвенс - та самая особа, что приветствовала его в первое утро, - пожала ему руку, слегка присела в странном книксене и произнесла звучным голосом:
- Добро пожаловать, незнакомец, в наши доблестные ряды.
До чего ж доброжелательная, отметил Освальд. А если бы не слишком широкая щель между двумя передними зубами и не чересчур прямые волосы, она бы дала фору сестрице его Хелен, записной красотке.
Клод разбирал почту в заднем помещении, раскладывал корреспонденцию по стопкам. Закончив, он сложил все на тележку, вдвоем они подкатили ее к пикапу, переложили груз и проехали несколько кварталов по грязной дороге. Остановились у старого деревянного лодочного сарая.
- Здесь я держу свою лодку, - сказал Клод. - Раньше она стояла за лавкой, но эти приезжие мальчишки-паршивцы принялись упражняться на ней в стрельбе, и я перетащил ее сюда.
Забравшись в лодку, Освальд поискал глазами спасательный жилет, но ничего похожего не обнаружил. А когда спросил про жилет у Клода, тот глянул с таким выражением, будто Освальд издевался над ним.
- Спасательный жилет?
- Ну да. Стыдно признаться, но я не умею плавать.
Клод постарался его успокоить:
- Спасательный жилет вам без надобности. Если свалитесь за борт, утонуть не успеете. Аллигаторы сожрут раньше.
С этими словами он запустил мотор, и лодка двинулась из заливчика на быстрину.
Освальд искренне надеялся, что Клод пошутил, но все-таки старался держать руки подальше от воды - на случай, если все всерьез. Они обогнули отмель, проплыли под мостом и оказались на речном просторе, от которого захватывало дух. В среднем течении река была очень широкая, по обоим берегам тут и там виднелись дома. Лодка направлялась на север, почту следовало доставить на каждый причал, и Клод виртуозно лавировал в крошечных заводях, где глубина местами не превышала шести-семи дюймов, открывал почтовые ящики, большие и маленькие, высокие и низкие, не пропустив ни одного. При этом моторка ни на секунду не останавливалась.
Освальда его ловкость впечатлила.
- Вы хоть раз промазали?
- Пока нет, - ответил Клод, вбрасывая стопку в очередной ящик. - Но такой день придет, сомневаться не приходится.
Кое-где на причалах почтальона приветствовали люди, кое-где их встречали лаем собаки, и тогда Клод доставал из кармана собачьи печенюшки и угощал псов.
- А вас когда-нибудь кусали?
- Пока нет.
Где-то через час они развернулись и поплыли обратно. Освальд заметил, что Клод не доставил почту на противоположный берег, и спросил почему.
- Я больше не обслуживаю ту сторону, - объяснил Клод. - Раньше плавал и туда, там креолы живут. У них теперь свой почтальон.
- Это не там живет Джулиан Лапонд? - спросил Освальд.
- А откуда вы знаете про Джулиана Лапонда? - вопросом на вопрос ответил Клод.
- Рой рассказал, что это он сделал все чучела, выставленные в лавке.
- Ха! - буркнул Клод, разжигая трубку. - Удивительно, что он вообще про него упомянул. - Но что в этом удивительного, не объяснил.
- Он прекрасный чучельник, но мне показалось, Рой невысокого мнения о нем как о человеке.
- Невысокого, - подтвердил Клод и смолк.
Только через два с половиной часа они подплыли к лодочному сараю. Освальд устал, из моторки он выбрался с трудом, ноги подрагивали. Отчаянно тянуло в сон - верное свидетельство переизбытка свежего воздуха. Он спросил Клода, чем тот занимается после работы.
У Клода загорелись глаза.
- О… После работы я рыбачу!
Ужин в восемь
Как бы ни хотелось Освальду отвертеться от ужина у Френсис Клевердон, все же пришлось смириться с приглашением, поскольку от ближайшей соседки не очень-то просто спрятаться. Да и нельзя обижать человека, благодаря которому он оказался в Затерянном Ручье.
Френсис жила в чистеньком синем бунгало. Внутри все тоже было очень изящно, взять хотя бы розовую кухню: плита, холодильник, раковина - все розовое, даже кафель на полу и тот розовый с белым. Френсис продемонстрировала гостю свою роскошную коллекцию соусников, на что Милдред, волосы которой, к смятению Френсис, сияли лиловым, не преминула заметить:
- Никогда не понимала, как может человек в здравом уме собирать соусники.
Хотя Освальд отправился в гости без особого желания, отменное угощение он оценил, особенно по вкусу ему пришлись макароны с сыром, а после ужина они сыграли в ремик, что тоже доставило ему удовольствие.
А вот Френсис осталась недовольна - прежде всего, поведением сестры: Милдред по части романтики палец о палец не ударила, только весь вечер кисла и жаловалась на жизнь и на гадкую птицу, обитающую у Роя в лавке. Правда, в потоке нытья мелькнули две-три печальные шутки, которым Освальд посмеялся. Френсис тоже улыбнулась, хотя в глубине души готова была придушить сестру. Ну разве так ведут себя с мужчинами? Такой прекрасный ужин намечался, и все насмарку.
На следующее утро Милдред зашла к Рою в лавку и, как повелось, выбранила Джека, беззаботно порхавшего у нее перед носом:
- Ты слышал про дроздов, запеченных в пироге? Целых двадцать четыре птички угодили в тесто, черненькие такие. Ты у нас, правда, красненький, господин хороший, но я, честное слово, тоже испеку пирог. С одной-единственной птицей, если только ты от меня не отвяжешься.
Рой засмеялся:
- Ты уж лучше гляди в оба, старина, а то тобою однажды пообедают.
Милдред, несмотря на ее всегдашнее брюзжание, очень нравилась Рою, особое восхищение вызывала у него ее шевелюра, вечно меняющая цвет. А шутки Милдред, которые теперь оценил и Освальд, приводили Роя в восторг.
Через пару недель в образе жизни Освальда наметилась некая размеренность. Каждое утро после завтрака он направлялся в лавку, какое-то время проводил там, потом шел на причал, закуривал и поджидал Клода Андервуда с почтой. В доме у Бетти он курить не осмеливался. Пока Освальд сидел на причале, нередко час или даже два, перед ним разворачивалась жизнь, доселе ему совершенно неведомая. Самые разные крупные птицы, от гагар до цапель, от уток до гусей, сновали вверх-вниз по реке. Лебеди - те держались парами, прочие же пернатые взлетали и садились на воду целыми стаями.
Однажды, дожидаясь Клода, Освальд приметил одинокого черного селезня, и это дало ему пищу для размышлений. Почему этот бобыль не плавает вместе со стаей, где его подруга? Неужели он не знает, что одному жить не полагается? И что заставило чернокрылого отколоться от всех прочих? Чем дольше Освальд смотрел на птицу, тем грустнее ему делалось. Он понимал, что, по сути, сам такой же, как этот селезень, - всю свою жизнь прожил особняком, в стороне от остального мира, от многочисленных стай, где каждый знает свое место и понимает, что вместе сподручнее.
В эти дни Освальду и вообще-то было невесело. Близилось Рождество, и Бетти уже регулярно крутила рождественские гимны. Наверное, кому-то они приходились по душе, но на него все эти "На Рождество вернусь домой" и "Нет милей родного дома, когда праздники приходят" только нагоняли тоску. Каждое Рождество приносило ему одни страдания. Дешевые игрушки, которые он ребенком получал в толпе прочих тихонь, до утра не доживали - их непременно кто-нибудь ломал или крал. Когда Освальд уже взрослым человеком встречал праздники с родственниками Хелен, его не покидало ощущение, что он чужак. Каждый год повторялось то же самое: ее братья и сестры сидят одной семьей, смотрят любительское кино и вспоминают, как чудесно отмечали Рождество в детстве. Ему неизменно казалось, что чужая радость, как прожектор в ночи, только сгущает мрак в его пустой душе. Выход Освальд видел только один - напиться. Перед ужасом одиночества в набитом людьми помещении похмелье было чепухой. А в этом году он проведет Рождество - возможно, последнее свое Рождество - на реке, в компании уток и гусей. Совсем неплохо.
Когда Освальд наведался в лавку в следующий раз, ему так и бросился в глаза штабель картонок с пивом в углу… но тут объявилась Бетти Китчен. И Освальд поспешил обратиться к Рою с давно вертевшимся на языке вопросом:
- А есть ли такая штука, как книга-определитель местных птиц? Посмотришь - и точно скажешь, кто перед тобой.
- Пошли в кабинет, - сказал Рой. - По-моему, у меня найдется кое-что для вас.
В кабинете, заваленном бумагами, гроссбухами и Джековыми игрушками, царил дичайший беспорядок. Рой порылся в бумажном хламе, громоздящемся на полу, и извлек потрепанную книжку в мягкой обложке. "Птицы Алабамы - путеводитель для естествоиспытателя".
- Можно взять почитать? - спросил Освальд.
- О чем речь, берите насовсем. Мне она не нужна.
Листая книгу у себя в комнате, Освальд наткнулся на старую открытку, датированную 1932 годом. О Затерянном Ручье открытка повествовала в таком стиле:
Колдовское место, густо поросшее тенистыми деревьями (из-за чего его не видно с шоссе), расположилось на берегах прихотливо вьющейся реки, изобилует цветами и певчими птицами, живая мечта о прекрасном, которая ждет не дождется своего пейзажиста.
А ведь правда, подумалось Освальду. Замечательное место для художника и естествоиспытателя. И тут до него дошло, что он, Освальд Т. Кэмпбелл, как раз и собирается податься в естествоиспытатели. Обучение ремеслу природоведа никогда не значилось в его списке неотложных дел. Впрочем, никакого списка неотложных дел у него и не было никогда. Только не поздновато ли будет учиться? Хотя пока он жив… Лучше поздно, чем никогда. И почему штампы проникают даже в мысли?
С того дня, выпив в лавке кофе и поболтав с Роем, он брал свой "Путеводитель для естествоиспытателя" и отправлялся на реку расширять познания. Первой птицей, которую ему удалось определить, оказалась большая голубая цапля (Ardea herodias), и он от души посмеялся над ее походкой - брезгливо поднимет ногу, потом опустит, словно по вязкой патоке шлепает. Потом он распознал журавлей, белую американскую цаплю, крякв, каролинских уток и опоясанного пегого зимородка, а 19 декабря ему впервые удалось идентифицировать хохлатую желну. Глядишь, там и скопа попадется.
Утром 22 декабря Освальд, как всегда, направлялся в лавку выпить с Роем кофе, когда увидел, что гигантский кедр перед залом приемов наряжен под рождественскую елку. Серебряная и золотая мишура так и сверкала.
Освальд спросил Роя, кто это сделал.
Рой только головой покачал:
- Мы не ведаем. Каждый год под Рождество кедр преображается. Под покровом ночной темноты. Чьих это рук дело, неизвестно. Хотя у меня есть свои догадки. Это все сумасбродная женская компашка.
- Что за компашка?
- Ну как же. Френсис, Милдред и Дотти. Да и без Бетти Китчен вряд ли обошлось. Доказательств у меня никаких, только я вот что вам скажу. Всякий раз, когда они все в один и тот же день обрядятся в горошек, глядите в оба.
Открылась дверь, и, лучась радостью, вошла Френсис Клевердон.
- Доброе утро, мистер Кэмпбелл, - улыбнулась она. - Как у вас складывается?
- Спасибо, все замечательно.
- Надеюсь, вы посетите наш традиционный рождественский ужин в зале приемов. Рой-то будет точно, правда? Угостимся на славу.
- Я-то буду, - подтвердил Рой. - Слушай, Френсис, ты видела, как украсили дерево?
Френсис повернулась к нему спиной и воззрилась на кедр, а Рой подмигнул Освальду.
- О господи! - притворно изумилась Френсис. - Когда это случилось?
- Ночью.
Френсис обратилась к Освальду:
- В прошлом году то же самое произошло двадцать третьего. Хотела бы я знать, кто это так старается.
- Я тоже не прочь узнать, - поддакнул Рой. - Я как раз рассказывал мистеру Кэмпбеллу о таинственном явлении.
Домой Френсис возвращалась в превосходном расположении духа. "Горошинки" вновь оказались на высоте! Френсис и Бетти Китчен основали тайный клуб двенадцать лет тому назад, а позже к учредителям присоединились Сибил Андервуд, Дотти Найвенс и Милдред. Название они позаимствовали у одного из ансамблей, выступавших на Марди-Гра в Мобиле, - хотелось не только творить добрые дела, но и немножко позабавиться. Благодаря Дотти Найвенс и ее замечательному таланту в приготовлении виски с содовой (они употребляли напиток из бокалов в горошек) заседания клуба протекали очень даже весело. Когда их подруга из Лиллиана Элизабет Шивере прослышала про тайное общество, она основала свой эзотерический орден "Рисунок в Мелкий Горошек". Они тоже творили добро, но, по убеждению Френсис, ни за что бы не додумались до Окутанной Тайной Ели.