В ту ночь Пьеро заснул не скоро, и вовсе не потому, что волновался в ожидании рождественского утра. Фюрер больше часа его допрашивал, и он добровольно рассказал обо всем, что видел и слышал с самого своего приезда в Бергхоф, - о подозрениях насчет Эрнста и о великом разочаровании в тете, предавшей Родину. Гитлер, выслушивая признания, молчал и лишь изредка задавал вопросы; он также осведомился, причастны ли к заговору Эмма, Герта, Анге и кто-либо из охранников, но те, по-видимому, знали о планах Эрнста и Беатрис не больше самого Фюрера.
- А ты, Петер? - спросил он, прежде чем отпустить Пьеро. - Почему ты раньше не поделился со мной опасениями?
- Я только сегодня вечером догадался, что они задумали, - ответил мальчик, побагровев при мысли, что его тоже обвинят в случившемся и выгонят вон. - Я даже не был уверен, что Эрнст говорил о вас. До меня дошло, только когда он стал вас уговаривать съесть штоллен.
Фюрер принял объяснения и отослал Пьеро спать, и тот долго лежал, ворочаясь с боку на бок, пока наконец не задремал. Снилось ему что-то тревожное: родители, шахматная доска в подвале ресторанчика мсье Абрахамса, улицы рядом с авеню Шарль Флоке. А еще Д’Артаньян и Аншель. И рассказы, которые тот раньше присылал. Затем все окончательно запуталось, и Пьеро вдруг проснулся и резко сел в кровати; лицо его было мокрым от пота.
Он прижимал руку к груди и мучительно хватал ртом воздух. С улицы доносились тихие голоса, и гравий скрежетал под сапогами. Пьеро быстро вскочил, подбежал к окну, раздвинул занавески и посмотрел вниз, на сады, простирающиеся за Бергхофом. Солдаты пригнали к дому две машины - Эрнста и еще одну - и поставили друг против друга; включенные фары своим жутковатым, каким-то потусторонним сиянием высвечивали круг посреди газона. Трое солдат стояли спиной к дому, а еще двое вывели Эрнста и вытолкнули на свет, в котором он походил на призрак. Он был в разорванной рубашке и сильно избит, один глаз у него заплыл, а из раны под волосами струилась кровь. На животе расплылся огромный черный синяк. Ему связали руки за спиной, и казалось, что ноги его вот-вот подогнутся, - и все-таки он держался прямо, как мужчина.
Через секунду появился Фюрер в пальто и шляпе, встал справа от солдат и, не говоря ни слова, кивнул; солдаты сразу вздернули винтовки.
- Смерть нацистам! - крикнул Эрнст, когда уже грянули выстрелы, и Пьеро судорожно вцепился в подоконник, глядя, как шофер рухнул на землю. Потом охранник, который привел Эрнста к месту казни, решительно подошел к телу, достал из кобуры пистолет и всадил еще одну пулю в голову мертвого. Гитлер опять кивнул, и солдаты за ноги оттащили тело прочь.
Пьеро зажал рот ладонью, чтобы не закричать, и упал на пол, привалившись спиной к стене. Раньше ему ничего подобного видеть не приходилось, и сейчас он боялся, что его стошнит.
Это ты сделал, сказал чей-то голос у него в голове. Ты его убил.
- Но он же предатель, - вслух ответил сам себе Пьеро. - Он предал Родину! Предал Фюрера!
Мальчик лежал и старался успокоиться и даже не замечал, что по его спине под пижамой ручьями бежит пот. Потом, собравшись с силами, встал и решился снова выглянуть в окно.
И тотчас опять услышал хруст гравия под сапогами охраны, но теперь в сопровождении пронзительных женских криков. Пьеро посмотрел во двор. Эмма и Герта выскочили из дома и умоляли о чем-то Фюрера; Эмма чуть не бросалась ему в ноги. Пьеро наморщил лоб, решительно ничего не понимая. Ведь Эрнст уже мертв. Просить о пощаде поздно.
И тут он заметил ее.
Тетю Беатрис. Ее вели туда, где несколько минут назад застрелили Эрнста.
В отличие от шофера ей не связали руки за спиной, но, судя по лицу, тоже сильно били; блузка на груди была разорвана. Она даже не пыталась ничего говорить, только с благодарностью глянула на женщин, моливших за нее, и быстро отвернулась. Фюрер свирепо рыкнул на служанок, во двор выскочила Ева и утащила стенающих Эмму и Анге в дом.
Пьеро перевел взгляд на тетю и почувствовал, как кровь стынет в жилах: Беатрис смотрела вверх на его окно, прямо на него. Их глаза встретились, и он сглотнул, не зная, что сказать или сделать, да так и не успел сообразить: выстрелы взорвали безмятежную тишину гор, и Беатрис упала на землю. Пьеро застыл, неотрывно глядя на ее тело. А затем, как уже было сегодня, в ночном безмолвии раздался контрольный выстрел.
Зато ты в безопасности, успокоил он себя. А она была предательница. И Эрнст тоже. Предателей надо наказывать.
Он зажмурился, когда тетю поволокли прочь, а потом снова открыл глаза, думая, что во дворе пусто, - но там еще оставался один мужчина, и он смотрел на Пьеро в точности так, как только что Беатрис.
Пьеро, встретившись взглядом с Адольфом Гитлером, замер до чрезвычайности неподвижно. Он твердо знал, что надо делать. Прищелкнул голыми пятками, вскинул правую руку вперед, задев пальцами стекло, и отдал салют, который давно стал его неотъемлемой частью.
Сегодня утром с постели встал Пьеро, но сейчас, ночью, обратно лег уже Петер - лег и крепко заснул.
Часть 3
1942–1945
Глава 1
Спецпроект
Совещание длилось уже почти час, когда наконец прибыли двое запоздавших. Петер, увидев из кабинета, что Кемпка, новый шофер, остановил автомобиль у парадного входа, выскочил на крыльцо приветствовать офицеров.
- Хайль Гитлер! - гаркнул Петер, вытянувшись в струнку и вскинув вверх руку.
Герр Бишофф, низенький толстяк с беспокойными глазками-бусинками, испуганно схватился за сердце.
- Что, ему обязательно так орать? - осведомился он, оглядываясь на водителя, который пренебрежительно глянул на мальчика. - И кто он такой, собственно?
- Шарфюрер Фишер, - представился Петер, похлопав по своим погонам с двумя белыми молниями на черном фоне. - Кемпка, отнесите чемоданы в дом.
- Слушаюсь, господин, - сказал водитель, подчиняясь приказу.
Второй мужчина, с правой рукой в гипсе, по званию оберштурмбанфюрер, шагнул вперед, всмотрелся в знаки отличия Петера и только потом поглядел на него самого - без малейшего намека на теплоту и доброжелательность. Лицо оберштурмбанфюрера показалось Петеру смутно знакомым, но он не мог понять, где видел этого человека. Абсолютно точно не в Бергхофе: мальчик крепко держал в памяти список старших офицеров, приезжавших с визитами. Но когда-то и где-то их пути точно пересекались, в этом Петер не сомневался.
- Шарфюрер Фишер, - процедил мужчина. - Состоите в "Гитлерюгенд"?
- Да, мой оберштурмбанфюрер.
- И сколько же вам лет?
- Четырнадцать, мой оберштурмбанфюрер. Фюрер повысил меня в звании на год раньше других за отличную службу на благо Фюрера и Родины.
- Понятно. Но, насколько я понимаю, командиру нужен отряд, верно?
- Да, мой оберштурмбанфюрер, - ответил Петер, уставясь прямо перед собой.
- И где же он?
- Мой оберштурмбанфюрер?
- Ваш отряд. Сколько членов "Гитлер-югенд" находится под вашим началом? Десять? Двадцать? Пятьдесят?
- На Оберзальцберге, кроме меня, нет членов "Гитлерюгенд", - ответил Петер.
- Ни единого?
- Нет, мой оберштурмбанфюрер. - Петер смутился. Он гордился своим статусом, но и стыдился, что никогда не обучался и не жил в казарме вместе с другими членами организации, да и вовсе не встречался ни с кем из них. Конечно, Фюрер время от времени повышал его в звании, но было ясно, что это не награда за заслуги, а всего лишь знак доброго расположения.
- Командир без отряда. - Оберштурмбанфюрер, обернувшись к герру Бишоффу, хмыкнул: - Впервые о таком слышу.
Петер почувствовал, что краснеет, и пожалел, что решил к ним выйти. "Они мне просто завидуют, - сказал он себе. - И еще за все мне ответят, когда я получу настоящую власть".
- Карл! Ральф! - закричал Фюрер, выходя из дома и спускаясь с крыльца, чтобы пожать гостям руки. Он был в необычно приподнятом настроении. - Наконец-то - что вас задержало?
- Приношу извинения, мой Фюрер. - Кемпка громко щелкнул каблуками и выбросил руку в нацистском приветствии. - Поезд из Мюнхена опоздал.
- Тогда почему ты извиняешься? - спросил Гитлер. С новым водителем, в отличие от его предшественника, отношения у хозяина не складывались, - правда, когда Гитлер как-то вечером на это пожаловался, Ева заметила, что Кемпка, по крайней мере, не пытается никого убить. - Ведь не ты же задержал поезд, нет? Входите, господа. Генрих уже в доме. Я присоединюсь к вам буквально через пару минут. Петер проводит вас в мой кабинет.
Оба офицера последовали за мальчиком. Тот прошел по коридору и открыл дверь в комнату, где ждал Гиммлер. Рейхсфюрер, скривив губы в натужной улыбке, стал пожимать руки прибывшим. Петер заметил, что к Бишоффу Гиммлер настроен дружелюбно, но с оберштурмбанфюрером довольно холоден.
Оставив мужчин одних, Петер направился обратно и у окна увидел Гитлера, читавшего письмо.
- Мой Фюрер, - сказал он, приблизившись.
- В чем дело, Петер? Я занят. - Фюрер сунул письмо в карман и посмотрел на мальчика.
- Надеюсь, я уже доказал вам свою преданность, мой Фюрер? - Петер встал навытяжку.
- Да, конечно, разумеется. Так в чем дело?
- Оберштурмбанфюрер говорит, что у меня есть звание, но нет обязанностей.
- У тебя очень много обязанностей, Петер. Ты - важная часть жизни на Оберзальцберге. Кроме того, у тебя, естественно, есть учеба.
- Я думаю, что мог бы больше помогать вам в нашей общей борьбе.
- Чем помогать?
- Я хочу воевать. Я сильный, я здоровый, мне…
- Всего четырнадцать, - перебил Фюрер, чуть заметно улыбнувшись. - Петер, тебе всего четырнадцать. А детям в армии не место.
От бессильного раздражения Петер покраснел.
- Но я не ребенок, мой Фюрер. Мой отец сражался за Родину. Я тоже хочу сражаться. Хочу, чтобы вы мной гордились, и хочу восстановить доброе имя моей семьи, которое так безжалостно запятнали.
Фюрер тяжело выдохнул, о чем-то задумавшись.
- Ты когда-нибудь спрашивал себя, зачем я держу тебя здесь? - спросил он наконец.
Петер помотал головой.
- Мой Фюрер?
- Когда подлая изменница, чье имя я не намерен упоминать, попросила моего разрешения привезти тебя в Бергхоф, я поначалу отнесся к этому скептически. Я не умею обращаться с детьми. Своих, как тебе известно, у меня нет. Я не знал, понравится ли мне, если по дому будет бегать ребенок, вечно путаясь под ногами. Но у меня всегда было доброе сердце, поэтому я согласился - и ни разу о том не пожалел. Ты оказался тихим и трудолюбивым ребенком. Когда преступления небезызвестной особы были раскрыты, многие советовали мне отослать тебя прочь или предать той же судьбе, что и ее.
Петер оторопел. Кто-то предлагал расстрелять его за преступления Беатрис и Эрнста? Кто же? Кто-нибудь из солдат? Герта? Анге? Эмма? Им очень не нравится, что он занимает в Бергхофе такое важное положение? И они желали ему за это смерти?
- Но я сказал: нет. - Фюрер щелкнул пальцами, подзывая оказавшуюся рядом Блонди. Собака ткнулась носом в руку хозяина. - Я сказал, что Петер - мой друг, Петер заботится о моей безопасности и никогда меня не предаст. Несмотря на дурную наследственность. Несмотря на презренных родственников. Несмотря ни на что. И еще сказал, что буду держать тебя здесь, пока ты не превратишься в мужчину. Но ты пока еще не мужчина, маленький Петер.
При слове "маленький" мальчик побледнел; его так и распирало от досады.
- Вот подрастешь, и мы, я думаю, найдем тебе занятие. Война, правда, к тому времени давно кончится. Мы победим в следующем году или чуточку позже, это уже очевидно. А пока, Петер, твое самое главное дело - учиться. Через несколько лет, я нисколько не сомневаюсь, ты сможешь занять важный пост в Рейхе.
Петер разочарованно кивнул, но воздержался и от дальнейших вопросов, и от попыток переубедить Фюрера. Он не раз бывал свидетелем того, как Фюрер в мгновение ока теряет благодушие и впадает в ярость. Поэтому сейчас щелкнул каблуками, дежурно отсалютовал и вышел на улицу. Там, прислонясь к машине, стоял Кемпка и курил сигарету.
- Встать прямо! - крикнул Петер. - Расправить плечи!
Шофер тут же выпрямился.
И расправил плечи.
На кухне Петер методично распахивал дверцы шкафчиков и открывал жестяные банки с печеньем - искал, чем бы перекусить. Он теперь был вечно голоден и, сколько ни ел, все равно никогда не наедался; Герта говорила, что это нормально для подростка. Он снял крышку с подставки для торта и улыбнулся, обнаружив свежий шоколадный бисквит. Он уже собрался отрезать себе кусок, когда вошла Эмма.
- Только тронь этот торт, Петер Фишер! Пикнуть не успеешь, как я надеру тебе зад вот этой скалкой.
Петер резко обернулся и обдал ее ледяным взглядом. На сегодня ему и так хватило обид.
- Вам не кажется, что я слишком большой для подобных угроз? - холодно поинтересовался он.
- Нет, не кажется, - отрезала кухарка, отталкивая его и закрывая торт стеклянной крышкой-куполом. - У меня здесь свои правила, и тебя они тоже касаются. Мне плевать, кем ты себя возомнил. Если голодный, возьми курицу в холодильнике, с вечера осталась. Можно сделать бутерброд.
Петер открыл холодильник и заглянул внутрь. Действительно, на полке стояли тарелка с курицей, миска с начинкой и плошка со свежим майонезом.
- Отлично. - Петер радостно хлопнул в ладоши. - На вид аппетитно. Давайте бутерброд. А после я съем что-нибудь сладкое.
Он уселся за стол. Эмма, глядя на него, вызывающе подбоченилась.
- Я тебе не прислуга! - объявила она. - Хочешь бутерброд, так возьми да сделай. Руки у тебя, кажется, есть?
- Вы кухарка, - негромко проговорил Петер, - а я - шарфюрер. И я голоден. Поэтому бутерброд мне приготовите вы. - Эмма не шевелилась, но он видел, что она растерянна и не понимает, как себя вести. От него теперь требовалась лишь толика твердости. - Сию минуту! - взревел он и шарахнул кулаком по столу.
Кухарка чуть ли не подскочила и тут же засуетилась, выполняя приказ. Сердито бормоча что-то под нос, она достала все необходимое из холодильника и буханку из хлебницы, отрезала два толстых ломтя. Когда бутерброд был готов, она поставила тарелку перед Петером, и тот с улыбкой кивнул.
- Спасибо, Эмма, - спокойно сказал он. - Выглядит замечательно.
Она выдержала его взгляд.
- Это у вас, должно быть, семейное, - заметила она. - Твоя тетя Беатрис тоже любила бутерброды с курицей. Правда, сама умела их делать.
Петер крепко сжал челюсти, чувствуя, как внутри разгорается ярость. Он твердил себе, что у него не было никакой тети Беатрис. Она была у совершенно другого мальчика. У того, которого звали Пьеро.
- Кстати, - кухарка сунула руку в карман фартука, - вот, пришло тебе.
Она протянула ему конверт. Он сразу узнал почерк и, не открывая, вернул письмо, и велел:
- Сожгите. И если еще придут, тоже.
- Но это ведь от твоего приятеля в Париже? - спросила Эмма, подняла конверт и посмотрела на свет, как будто пытаясь прочесть, что написано внутри.
- Я сказал - сожгите! - прорычал Петер. - В Париже никто мне не приятель. И уж тем более не этот пархатый евреишка, который никак не угомонится и все пишет и пишет мне про то, как ему нынче худо. Радоваться должен, что в Париже немцы. И пусть поблагодарит, что его до сих пор оттуда не вытурили.
- Я помню, когда ты только сюда приехал, - раздумчиво произнесла Эмма, - то сидел здесь, на этом вот стуле, и рассказывал про маленького Аншеля. Как он заботится о твоей собаке, и какой у вас с ним специальный язык жестов, который только вы двое и понимаете. Он был лиса, а ты собака, и…
Эмма не успела договорить. Петер вскочил и выхватил у нее письмо с такой силой, что женщина пошатнулась и упала. Она громко вскрикнула, хотя вряд ли ушиблась сильно.
- Да что ж вы за человек? - зашипел он. - Вам обязательно выказывать мне неуважение? Вы что, не знаете, кто я такой?
- Нет, - отчаянно закричала она, - не знаю! Зато я знаю, какой ты был раньше!
Руки у Петера невольно сжались в кулаки, и он хотел ответить, но не успел - дверь открылась, и в кухню заглянул Фюрер.
- Петер! - позвал он. - Пойдем со мной, если ты не занят? Мне нужна твоя помощь.
Он глянул вниз, на Эмму, но никак не отреагировал на то, что она лежит на полу. Петер швырнул письмо в камин и посмотрел на кухарку:
- Эти письма я больше получать не желаю, ясно тебе? Если придут, выбрасывай. А принесешь мне еще хоть одно - сильно пожалеешь. - Он взял со стола несъеденный бутерброд, шагнул к мусорному ведру и выбросил. - Сделаешь мне потом новый, - прибавил он. - Я дам знать, когда понадобится.
- Как видишь, Петер, - сказал Фюрер, когда они вошли в его кабинет, - наш оберштурмбанфюрер получил небольшую травму. Какой-то бандит напал на него на улице.
- Он сломал мне руку, - равнодушно, как будто это не имело ни малейшего значения, произнес офицер. - А я за это сломал ему шею.
Гиммлер и герр Бишофф - они стояли у стола посреди комнаты, склонившись над какими-то фотографиями и огромным количеством чертежей, - оглянулись и рассмеялись.
- Так или иначе, рука не работает, и нужен человек, который будет вести записи. Садись и протоколируй все, что мы говорим. Сиди тихо, не встревай.
- Да, мой Фюрер, - ответил Петер, вспомнив, до чего испугался почти пять лет назад здесь же, в этой самой комнате, когда без разрешения вмешался в беседу Гитлера с герцогом Виндзорским.
Петер сначала не хотел садиться за письменный стол Фюрера, но остальные все вчетвером нависли над чертежами, и выбора не осталось. Он устроился в кресле, оперся ладонями о деревянную столешницу, обвел взглядом комнату, флаги немецкого государства и присутствующих нацистов, стоящих по обе стороны от него. И невольно представил, каково это - сидеть тут и править страной.
- Петер, ты слушаешь? - резко спросил Гитлер, повернувшись к нему, и мальчик выпрямил спину, подтянул к себе блокнот, взял со стола чернильную ручку, отвинтил колпачок и приготовился записывать.
- Вот это, собственно, и есть предлагаемое место, - герр Бишофф показал что-то на чертеже. - Здесь, как вы знаете, мой Фюрер, изначально имелось шестнадцать зданий, которые были переоборудованы под наши нужды, но заключенные прибывают постоянно в огромном количестве, и места попросту не хватает.
- А сколько их сейчас? - осведомился Фюрер.
- Свыше десяти тысяч, - доложил Гиммлер. - По большей части поляки.
- А вот это, - продолжал герр Бишофф, очерчивая значительное пространство вокруг лагеря, - так называемая зона интереса. Примерно сорок квадратных километров территории, идеально соответствующей нашим требованиям.
- И эта территория в настоящее время пустует? - Гитлер провел пальцем по карте.
- Нет, мой Фюрер, - герр Бишофф покачал головой, - все занято землевладельцами и фермерами. Полагаю, придется выкупать.
- Можно конфисковать, - сказал оберштурмбанфюрер, равнодушно дернув плечом. - Реквизировать земли на благо Рейха. Жителям придется проявить понимание.
- Но…
- Пожалуйста, продолжайте, герр Бишофф, - попросил Фюрер. - Ральф совершенно прав. Земля будет конфискована.