- Я лишился его, и виной тому отвратительнейшее воровство, - тихо ответил он. - В августе 1917 года на железнодорожной станции под Лейпцигом один рабочий предложил мне за Фухсля двести марок, но я сказал, что не продам даже за сумму в тысячу раз больше. Но перед отправлением поезда отлучился в уборную, а когда вернулся, Фухсля, моей милой лисички, уже нигде не было. Его украли! - Фюрер, скривив губу, тяжело выдохнул через нос и даже привзвизгнул от ярости. Прошло двадцать лет, а он, очевидно, все еще не мог смириться с этой кражей. - Знаешь, что я сделаю, если вдруг встречу мерзавца, который лишил меня моего маленького Фухсля?
Пьеро мотнул головой. Фюрер наклонился к нему и знаком велел приблизиться. Затем поднес руку к уху мальчика, шепотом произнес три четкие короткие фразы и, со странным подобием улыбки на лице, откинулся в кресле. Пьеро тоже откинулся на спинку дивана. Он молчал. Посмотрел вниз на Блонди; та открыла один глаз и глянула на него, умудрившись не пошевелить ни единым мускулом. И как бы Пьеро ни любил бывать с Фюрером, как бы ни любил чувствовать себя важным и нужным в его присутствии, но сейчас ему хотелось только одного: снова оказаться во дворе с Блонди, забрасывать палку в лес и бежать, бежать, бежать со всех ног без оглядки - играть, резвиться. Спасаться.
- Но хватит о грустном, - сказал Фюрер и трижды хлопнул по подлокотникам кресла, показывая, что пора сменить тему. - У меня есть для тебя подарок.
- Спасибо, мой Фюрер, - удивленно выговорил Пьеро.
- Это нечто такое, что необходимо каждому мальчику твоего возраста. - Он показал на столик рядом с письменным столом, там лежал сверток в коричневой бумаге: - Принеси, пожалуйста, Петер, будь добр.
Блонди при слове "принеси" подняла голову, и Фюрер рассмеялся, погладил собаку и велел ей лежать спокойно. Пьеро подошел к столу, взял сверток - внутри было что-то мягкое - и осторожно, держа двумя руками, отнес хозяину.
- Нет, нет, - сказал Гитлер, - я-то знаю, что там. Это тебе, Петер. Открой. Думаю, ты обрадуешься.
Пьеро нетерпеливыми пальцами стал развязывать веревочку. Он давным-давно не получал подарков и чрезвычайно волновался.
- Вы такой добрый, - пролепетал он.
- Открывай, - ответил Фюрер.
Узел развязался, бумага раскрылась, и Пьеро извлек то, что лежало внутри. Короткие черные брюки, светло-коричневая рубашка, ботинки, темно-синий мундир, черный шейный платок и мягкая коричневая фуражка. На левом рукаве рубашки нашивка: белая молния на черном фоне.
Пьеро смотрел на подарок с тревогой и вожделением. Он вспомнил парней из поезда, они были в очень сходной форме, с другими нашивками, но тоже дарующими власть; вспомнил, как они приставали к нему и как роттенфюрер Котлер украл его бутерброды. Пьеро не был уверен, что хочет стать похожим на них. Но с другой стороны, они ничего не боялись и принадлежали к одной команде - совсем как мушкетеры, подумал Пьеро. И тоже захотел никого и ничего не бояться. И стать членом какой-нибудь команды.
- Это очень, очень особенная одежда, - сказал Фюрер. - Ты ведь, конечно, знаешь про "Гитлерюгенд"?
- Да, - ответил Пьеро. - Когда я ехал сюда в поезде, то встретился с ними в вагоне.
- Значит, слегка знаком с предметом, - продолжал Гитлер. - Наша Национал-социалистическая партия гигантскими шагами движется к своей цели, и цель эта - вернуть величие нашей стране. Мое же предназначение - вести Германию к грандиозным свершениям, которые, я обещаю, не заставят себя долго ждать. Присоединиться к нашему движению никогда не рано. Меня всегда восхищают мальчики твоего возраста или чуть старше, которые одобряют нашу политику и становятся в наши ряды, чтобы поддержать меня, помочь мне в моем стремлении исправить ошибки прошлого. Ты, надеюсь, понимаешь, о чем я говорю?
- Немножко. - Пьеро кивнул. - Мой папа часто говорил о таких вещах.
- Хорошо, - отозвался Фюрер. - Словом, мы поощряем молодежь вступать в партию как можно раньше. Сначала в "Дойче Юнгфольк". Ты, по правде сказать, еще мал, но для тебя я делаю исключение. Со временем, когда подрастешь, ты вступишь в "Гитлерюгенд". Есть подразделение и для девочек, "Бунд дойчер Медель", - поскольку нельзя недооценивать роль женщин, будущих матерей наших будущих лидеров. Надень форму, Петер. Дай посмотреть на тебя.
Пьеро нервно моргнул и покосился на горку вещей.
- Сейчас, мой Фюрер?
- Да, почему нет? Иди к себе и переоденься. А потом возвращайся сюда.
Пьеро пошел наверх, в свою комнату, снял ботинки, брюки, рубашку, джемпер и надел подаренную одежду. Сидела она как влитая. Он обулся, прищелкнул каблуками и приятно удивился: звук был куда внушительнее, чем от его ботинок. На стене висело зеркало; он повернулся посмотреть на себя, и если раньше его что-то и тревожило, то теперь всякое беспокойство исчезло. Пьеро еще никогда в жизни так не гордился собой. Он опять вспомнил Курта Котлера и понял, до чего же здорово обладать такой властью, до чего приятно иметь право брать что хочешь, когда хочешь и у кого хочешь и не быть тем, кто вечно всего лишается.
В кабинет Фюрера он вернулся, широко улыбаясь.
- Благодарю вас, мой Фюрер, - сказал он.
- Не за что, не за что, - ответил Гитлер. - Но помни: тот, кто носит эту форму, должен подчиняться нашим правилам и желать лишь одного - процветания нашей партии и нашей страны. Для этого мы и вместе. Чтобы помочь Германии снова стать великой страной. А теперь, - Фюрер прошел к письменному столу, порылся в бумагах и взял карточку, на которой было что-то написано, - встань здесь. - Он показал под длинный нацистский флаг, свисавший со стены; красное полотнище со знакомым ломаным крестом в белом круге. - Вот, возьми и прочти вслух.
Пьеро встал, где велено, медленно прочел слова про себя, а потом нервно глянул на Фюрера. Его охватило удивительно странное чувство. Он одновременно очень хотел и ни за что не хотел произносить эти слова вслух.
- Петер, - негромко подбодрил Гитлер. Пьеро кашлянул и выпрямился во весь рост.
- "Подле этого кроваво-красного знамени, - начал он, - символизирующего нашего Фюрера, торжественно клянусь посвятить всего себя и отдать все свои силы служению Адольфу Гитлеру, спасителю нашей Родины. Я клянусь, если будет нужно, отдать за него свою жизнь, и да поможет мне Бог".
Фюрер улыбнулся, кивнул и забрал карточку. Пьеро надеялся, что хозяин не заметил, как дрожат его маленькие руки.
- Молодец, Петер, - похвалил Гитлер. - Отныне я хочу видеть тебя только в этой форме и ни в чем другом, ясно? У тебя в шкафу еще три комплекта.
Пьеро кивнул и отсалютовал, а затем вышел из кабинета и зашагал по коридору, уверенный и взрослый в своей новой форме. Я теперь член "Дойче Юнгфольк", говорил он себе. Причем не простой, а самый главный, потому что кому еще дарил форму сам Адольф Гитлер?
Папа страшно гордился бы мной, думал он.
Завернув за угол, он увидел Беатрис и шофера Эрнста, они стояли в нише и тихо о чем-то разговаривали. Пьеро уловил лишь часть беседы.
- Пока еще нет, - сказал Эрнст. - Но скоро. Если ситуация совсем выйдет из-под контроля, клянусь, я буду действовать.
- И ты уже знаешь, что делать? - спросила Беатрис.
- Да, - ответил он. - Я говорил с…
Эрнст осекся, заметив мальчика.
- Петер, - произнес он.
- Посмотрите! - закричал Пьеро, широко разводя руки в стороны. - Посмотрите на меня!
Беатрис долго молчала, наконец с трудом выдавила улыбку.
- Просто красавец, - похвалила она. - Истинный патриот. Настоящий немец.
Пьеро заулыбался и повернулся к Эрнсту. Тот глядел хмуро.
- Надо же, а я-то еще думал, что ты француз. - Эрнст коснулся козырька, прощаясь с Беатрис, вышел через парадную дверь под яркое полуденное солнце и тенью растворился в бело-зеленом мареве.
Глава 2
Сапожник, солдат, король
К тому времени, как Пьеро исполнилось девять, Фюрер уже видел в нем своего. Он всерьез интересовался, что читает мальчик, и позволил без ограничений пользоваться своей библиотекой, рекомендовал писателей и книги, произведшие на него самого сильное впечатление. Еще он подарил Пьеро биографию прусского короля Фридриха Великого, жившего в XVIII веке; ее написал Томас Карлайль, но она была толстенная и напечатана лилипутским шрифтом. Пьеро сильно сомневался, что когда-нибудь продвинется дальше первой главы.
- Великий воин, - объяснил Гитлер, постучав указательным пальцем по обложке. - Великий провидец. А также меценат, покровитель искусств. Идеальный путь: мы сражаемся за свои идеалы, мы побеждаем, очищаем мир от скверны и воссоздаем его в новом, прекрасном виде.
Пьеро прочитал даже книгу самого Фюрера, "Майн кампф", и хотя та оказалась попроще фолианта Карлайля, не вполне ее понял. Интересней всего, конечно, были главы о Великой войне, в которой так сильно пострадал Вильгельм Фишер. Однажды днем, когда они гуляли с Блонди в лесу, окружавшем уединенный приют на горе, Пьеро спросил Фюрера про его солдатскую службу.
- Сначала я был связным на Западном фронте, - заговорил Фюрер. - Носил донесения между войсками, стоявшими у французской границы и у бельгийской. Дальше сражался при Ипре, Сомме и Пашендейле. Под конец войны чуть не ослеп из-за горчичного газа. И потом иногда думал, что лучше было бы ослепнуть, чем видеть, каким унижениям подвергаются немцы после капитуляции.
- Мой папа тоже сражался при Сомме, - сообщил Пьеро. - Мама всегда говорила, что хоть он погиб не на Великой войне, именно война его и убила.
Фюрер нетерпеливо отмахнулся:
- Ничего-то твоя мама не смыслила, как я вижу. Умереть во имя победы и процветания Родины - счастье и гордость для любого солдата. Тебе надлежит чтить память отца, Петер.
- Но он вернулся домой совсем больным, - сказал Пьеро. - И делал очень плохие вещи.
- Например?
Пьеро не хотелось даже вспоминать о поступках отца, и, начав перечислять худшее, он говорил очень тихо и смотрел в землю. Фюрер слушал с неподвижным лицом и, когда мальчик замолчал, лишь дернул головой: дескать, все это ерунда.
- Мы вернем себе свое, - заявил он. - Нашу страну, наше достоинство, нашу судьбу. Борьба и окончательная победа немецкого народа - именно этим прославится в истории наше поколение.
Пьеро кивнул. Он давно не считал себя французом, а теперь, когда наконец-то подрос и получил две новые формы "Дойче Юнгфольк" большего размера, и вовсе стал настоящим немцем. К тому же, как утверждает Фюрер, вся Европа когда-нибудь войдет в состав Германии и национальная принадлежность вообще перестанет иметь значение.
- Мы будем одним целым, - так он однажды сказал. - Объединимся под общим флагом. - Он постучал себя по руке, по свастике на повязке: - Вот под этим вот флагом.
В тот визит перед отъездом в Берлин Фюрер дал Пьеро еще одну книгу из своей личной библиотеки. Пьеро старательно прочитал вслух заглавие:
- "Международное еврейство". - Он тщательно выговаривал каждую букву. - "Наиглавнейшая беда человечества". Автор Генри Форд.
- Американец, конечно, - пояснил Гитлер, - но природу еврейства понимает. Еврей алчен, еврей стремится к одному - к персональному накоплению богатств. Я считаю, что мистеру Форду следует бросить автомобили и срочно баллотироваться в президенты. С таким человеком Германия могла бы сотрудничать. Я мог бы сотрудничать с таким человеком.
Пьеро взял книгу, стараясь не думать о том, что и Аншель еврей, но совсем не такой, как рисует Фюрер. Книгу он поставил в шкафчик у кровати, а сам вернулся к "Эмилю и сыщикам", неизменно напоминавшим ему о доме.
Несколько месяцев спустя, когда осенний морозец уже прихватывал по утрам траву на окрестных горах и холмах, Эрнст отправился в Зальцбург за фройляйн Браун - она приезжала, чтобы подготовить Бергхоф к одному чрезвычайно важному визиту. Эмме выдали список любимых блюд гостей. Та вытаращила глаза и саркастически бросила:
- Надо же, ну прямо совсем без претензий.
- Да, у этих людей высокие требования, - сказала Ева. Она пребывала в панике из-за того, сколько всего нужно сделать, и расхаживала, щелкая пальцами в сторону прислуги, и приказывала работать быстрее. - Фюрер велел обращаться с ними, как… в общем, как с особами королевской крови.
- А я-то думала, что после кайзера Вильгельма для нас королевские особы пустое место, - буркнула себе под нос Эмма, села и стала составлять список продуктов с ферм Берхтесгадена, которые ей понадобятся.
- Счастье, что я сейчас в школе, - сказал Пьеро Катарине на утренней перемене. - Дома дым коромыслом. Герта и Анге…
- Кто это Анге? - спросила Катарина. По ежедневным отчетам своего приятеля она хорошо знала жизнь Бергхофа.
- Новая служанка, - ответил Пьеро.
- Еще одна? - Катарина скроила гримаску. - Сколько ж ему всего нужно?
Пьеро нахмурился. Катарина очень ему нравилась, но он не одобрял ее манеру насмехаться над Фюрером.
- Ее взяли на замену, - объяснил он. - Фройляйн Браун уволила Вильгельмину.
- А за кем же теперь Фюрер гоняется?
- В доме с раннего утра переполох, - продолжал Пьеро, игнорируя дерзкий вопрос. Он давно пожалел, что посвятил Катарину в историю Гели и рассказал о предположениях Эммы, что Вильгельмина напоминает Гитлеру эту несчастную девушку. - Все книги подоставали с полок и протерли от пыли, лампочки повывинчивали из патронов и тоже протерли, а постельное белье перестирали, высушили и выгладили, чтобы было как новенькое.
- Столько возни, - изрекла Катарина, - и все из-за каких-то дураков.
Фюрер явился вечером накануне приезда гостей и устроил тщательную проверку резиденции, а после, к великому облегчению Евы, поздравил всех с отличной работой.
Наутро Беатрис вызвала Пьеро к себе в комнату - хотела убедиться, что форма "Дойче Юнгфольк" сидит на нем как подобает и его вид соответствует требованиям хозяина.
- Идеально, - одобрила тетя, оглядев мальчика с головы до ног. - Ты так быстро растешь, я боялась, что форма уже опять коротка.
Раздался стук, и в дверь заглянула Анге.
- Простите, фройляйн, - начала она, - но…
Пьеро повернулся и, подражая Еве, раздраженно щелкнул пальцами и указал на коридор.
- Выйди, - велел он. - Мы с тетей разговариваем.
Анге разинула рот и оторопело на него посмотрела; затем вышла и тихо притворила за собой дверь.
- Грубо разговаривать вовсе необязательно, Петер. - Тетя Беатрис ничуть не меньше Анге была ошарашена его тоном.
- А почему нет? - осведомился Пьеро. Он и сам сильно удивился, что повел себя так начальственно, но ему это очень понравилось. - Мы с вами разговаривали. Она перебила.
- Но это невежливо.
Пьеро был не согласен и не скрывал этого.
- Она служанка. А я - член "Дойче Юнгфольк". Я ведь в форме, тетя Беатрис, вы же видите! Она должна оказывать мне уважение, и не меньше, чем солдату или офицеру.
Беатрис встала и отошла к окну. Она долго смотрела на вершины гор и проплывающие белые облака, упершись ладонями в подоконник, как будто пыталась унять гнев и не потерять самообладание.
- Возможно, тебе не стоит проводить столько времени с Фюрером, - обернувшись наконец и взглянув на племянника, сказала она.
- Почему это?
- Он очень занятой человек.
- Занятой, занятой, а говорит, что видит во мне большой потенциал, - гордо объявил Пьеро. - И потом, мы обсуждаем интересные вещи. И Фюрер меня слушает.
- Я тоже тебя слушаю, Петер, - напомнила Беатрис.
- Вы - другое.
- Почему?
- Вы женщина. Вы, конечно, все равно необходимы рейху, это понятно, но дела Германии должны решать мужчины, такие, как мы с Фюрером.
Беатрис позволила себе горько усмехнуться:
- Сам додумался, да?
- Нет, - ответил Пьеро, неуверенно помотав головой. Вслух его заявление прозвучало не слишком убедительно. Да и если подумать, мама тоже была женщина, но всегда знала, что для него хорошо. - Так Фюрер говорит.
- А ты, значит, мужчина? - поинтересовалась тетя. - В восемь лет?
- Скоро мне исполнится девять. - Пьеро вытянулся в полный рост. - Вы сами говорили, что я расту не по дням, а по часам.
Беатрис села на кровать и похлопала по одеялу, приглашая племянника сесть рядом.
- О чем еще беседует с тобой Фюрер? - спросила она.
- Ну, это все довольно сложно, - протянул Пьеро. - Это про историю и политику. А Фюрер говорит, что женский ум…
- Ты все же попробуй. Я постараюсь понять.
- Мы обсуждаем, как нас обокрали.
- Нас? Кого это нас? Меня и тебя? Тебя и его?
- Нас всех. Немецкий народ.
- Ах да, разумеется. Ты же теперь немец. Я забыла.
- Мой отец немец по праву рождения, и я тоже, - ответил Пьеро, словно бы защищаясь.
- И что же конкретно у нас украли?
- Нашу страну. Нашу гордость. Украли евреи. Понимаете, они потихоньку, исподволь завоевывают весь мир. После Великой войны…
- Но, Петер, - не выдержала Беатрис, - не забывай все же, что Великую войну мы проиграли.
- Пожалуйста, не перебивайте, когда я говорю, тетя Беатрис, - со вздохом сказал Пьеро. - Так вы проявляете неуважение ко мне, своему собеседнику. Я, конечно же, помню, что мы проиграли, но и вы, в свою очередь, не можете отрицать, что после войны нам пришлось терпеть величайшие унижения. Союзникам было мало, что они победили, они хотели еще наказать немецкий народ, поставив его на колени. И в нашей стране нашлось немало трусов, которые чересчур легко сдались врагу. И мы такой ошибки не повторим.
- А твой отец? - Беатрис поглядела Пьеро прямо в глаза. - Он что, тоже был трус?
- Да, причем худшего пошиба. Он поддался слабости и потерял боевой дух. Но я - не он. Я сильный. Я сделаю все, чтобы восстановить честь семьи Фишеров. - Он замолчал и уставился на тетю: - В чем дело? Почему вы плачете?
- Я не плачу.
- Нет, плачете.
- Ой, я не знаю, Петер. - Она отвела глаза. - Наверное, просто устала, вот и все. Очень трудная была подготовка к приезду гостей. И еще я иногда думаю… - Она осеклась, будто не решаясь договорить.
- Думаете что?
- Что совершила ужасную ошибку, когда взяла тебя сюда. Но я считала, что поступаю правильно. Думала, если ты будешь рядом, я сумею тебя защитить. А теперь с каждым днем я…
Снова раздался стук в дверь, и, когда она открылась, Пьеро сердито обернулся, но пальцами не щелкнул: на пороге стояла фройляйн Браун. Он спрыгнул с кровати и вытянулся по стойке смирно; тетя Беатрис не шелохнулась.
- Приехали! - восторженно сообщила фройляйн Браун.
- Как мне их называть? - шепотом спросил Пьеро. Дрожа от волнения, он стоял в строю прислуги, встречающей гостей, рядом со своей тетей.
- Ваше королевское высочество, - сказала та. - И его, и ее. Герцога и герцогиню. Только не заговаривай с ними первый, жди, когда к тебе обратятся.
Через пару мгновений из-за угла на подъездную дорогу вырулил автомобиль, и почти одновременно за спиной Пьеро возник Фюрер, а слуги напряженно застыли навытяжку, вытаращившись в пространство перед собой. Эрнст подъехал, заглушил двигатель, быстро выпрыгнул из машины и бросился открывать заднюю дверцу. Из автомобиля выбрался человечек в тесноватом костюме и со шляпой в руке. Он огляделся, словно не понимая, куда попал, явно разочарованный от не слишком торжественной встречи.