- Естественно было бы ожидать какого-никакого оркестра, - невнятно произнес он, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо, а затем отработанным жестом поднял руку в нацистском приветствии - так, словно давно ждал случая это сделать. - Герр Гитлер, - великосветским тоном сказал он, без труда переходя с английского на немецкий язык. - Как приятно наконец познакомиться.
- Ваше королевское высочество, - отозвался, улыбаясь, Фюрер. - Ваш немецкий безупречен.
- Да, что же, - пробормотал человечек и затеребил шляпную ленту. - Семья, видите ли… - Он неловко умолк, словно бы не зная, что говорить дальше.
- Дэвид, а меня не представите? - Из машины выпорхнула женщина, одетая во все черное, будто на похоронах. Она говорила по-английски с сильнейшим американским акцентом.
- Да-да, разумеется. Герр Гитлер, разрешите представить: ее королевское высочество герцогиня Виндзорская.
Герцогиня проворковала, что "очарована", и Фюрер эхом повторил то же самое, попутно похвалив ее немецкий.
- Он далеко не так хорош, как у герцога, - улыбнулась дама. - Но кое-как объясниться могу.
Ева выступила вперед, чтобы и ее представили, но, обмениваясь рукопожатиями, держалась неестественно прямо - видимо, боялась, как бы королевские особы не заподозрили ее в попытке сделать книксен. Обе пары поболтали о пустяках: о погоде, окрестных видах и о поездке на гору.
- Я несколько раз думал: вот сейчас свалимся, - пожаловался герцог. - Головокружение там пришлось бы крайне некстати, согласитесь?
- Эрнст ни за что не допустил бы аварии, - ответил Фюрер, глянув на шофера. - Он знает, как вы для нас ценны.
- А? - Герцог вскинул глаза с таким видом, словно только сейчас понял, что с кем-то беседует. - Что вы говорите?
- Давайте пройдем в дом, - предложил Гитлер. - Вы в этот час любите пить чай, верно?
- Капельку виски, если есть, - отозвался герцог. - Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Уоллис, вы идете?
- Да, Дэвид. Я восхищалась домом. Правда же, он великолепен?
- Мы с сестрой обнаружили это место в 1928-м, - сказал Гитлер. - Выбрались в отпуск, и мне настолько понравилось, что я купил дом, едва смог себе это позволить. И теперь стараюсь приезжать как можно чаще.
- Людям нашего положения важно иметь уединенный приют, - изрек герцог, дергая себя за манжеты. - Место, где можно спрятаться от всего мира.
- Людям нашего положения? - Гитлер поднял бровь.
- Влиятельным людям, - пояснил герцог. - У меня, знаете ли, в Англии раньше был такой приют. Когда я еще был принцем Уэльским. Форт Бельведер. Туда я сбегал от всех забот. И какие мы устраивали роскошные вечеринки, помните, Уоллис? Я хотел даже запереться там и выбросить ключи, но премьер-министр непостижимым образом всегда умудрялся проникнуть внутрь.
- Не исключено, что мы сможем помочь вам отплатить ему за любезность. - Фюрер расплылся в улыбке. - Пойдемте поищем вам что-нибудь выпить.
- А это что за маленький человечек? - спросила герцогиня, заметив Пьеро. - Не правда ли, Дэвид, он очень мило одет? Прямо чудесная игрушечка: маленький наци. Я бы с радостью забрала его с собой и поставила дома на каминную полку, до того он прелестен! Как тебя зовут, солнышко?
Пьеро посмотрел на Фюрера; тот поощряюще кивнул.
- Петер, ваше королевское высочество, - сказал Пьеро.
- Племянник нашей экономки, - пояснил Гитлер. - Бедняжка остался сиротой, и я разрешил поселить его здесь.
Уоллис повернулась к мужу:
- Видите, Дэвид? Это я называю подлинной христианской добродетелью. Вот чего люди о вас не знают, Адольф. Я ведь могу называть вас Адольф, да? А вы зовите меня Уоллис. Люди не видят, что под формой, под всей этой милитаристской цветистостью скрываются душа и сердце истинного джентльмена. А что до вас, Эрни, - она подняла руку, затянутую в перчатку, и погрозила шоферу пальчиком, - то, я надеюсь, вы теперь видите…
- Мой Фюрер, - перебив герцогиню и поспешно шагнув вперед, на изумление громко сказала Беатрис, - мне, видимо, пора заняться напитками для гостей?
Гитлер поглядел на нее недоуменно, но, довольный словами герцогини, кивнул.
- Разумеется, - ответил он. - Но только в доме, я полагаю. На улице становится прохладно.
- Да, и помнится, был разговор о виски? - Герцог бодро направился к дому; хозяева и прислуга последовали за ним.
Пьеро, оглянувшись, с удивлением увидел, что Эрнст, донельзя бледный, привалился к машине.
- Вы прямо весь белый, - заметил Пьеро и добавил, подражая акценту герцога: - Высота, знаете ли. Ужасно изматывает. Не правда ли, Эрнст?
Позднее тем же вечером Эмма вручила Пьеро поднос с пирожными и попросила отнести в кабинет, где Фюрер увлеченно беседовал с герцогом.
- А, Петер, - сказал Фюрер, когда мальчик вошел, и похлопал по столику между креслами: - Поставь сюда.
- Принести что-нибудь еще, мой Фюрер? Ваше королевское высочество? - спросил он, но так волновался, что назвал каждого чужим титулом, и мужчины расхохотались.
- А неплохо было бы, да? - хмыкнул герцог. - Если бы я переехал сюда и стал править Германией?
- Или если бы я завоевал Англию, - любезно отозвался Фюрер.
От этих слов улыбка герцога несколько завяла, и он принялся теребить обручальное кольцо - снимать его и снова надевать.
- А у вас всегда мальчик исполняет эти обязанности, герр Гитлер? - поинтересовался он. - У вас нет камердинера?
- Нет, - ответил Фюрер. - А что, нужен?
- У каждого джентльмена должен быть камердинер. Или хотя бы лакей в уголке комнаты на случай, если что-то потребуется.
Гитлер, поразмыслив, качнул подбородком, словно бы изумляясь представлениям собеседника об этикете.
- Петер. - Он показал в угол у двери: - Встань там. Назначаю тебя почетным лакеем на время визита герцога.
- Слушаюсь, мой Фюрер. - Пьеро с гордым видом переместился куда приказано и замер, стараясь не дышать.
- С нами все чрезвычайно любезны, - продолжал герцог, закуривая. - Куда бы мы ни приехали, нас везде встречали с небывалым гостеприимством. Мы чрезвычайно довольны визитом. - Он подался вперед: - Уоллис права, и я тоже уверен, что если англичане узнают вас лучше, то они поймут, что вы весьма достойный человек. У нас с вами, знаете ли, много общего.
- В самом деле?
- Да, нас объединяет целеустремленность и вера в особое предназначение нашего народа.
Фюрер, не отвечая, подлил гостю виски.
- Насколько я понимаю ситуацию, - сказал герцог, - наши страны добьются большего, объединившись, а не по отдельности. Это, разумеется, будет не официальный союз, скорее добрососедское сотрудничество, как было у нас с французами, хотя с теми, что и говорить, приходится держать ухо востро. Мы же не хотим повторения того безумия, что случилось двадцать лет назад. Слишком много невинных жизней потеряно в той войне. Причем с обеих сторон.
- Да, - тихо вымолвил Фюрер. - Я тоже там участвовал.
- И я.
- Вы?
- Нет, не на поле боя, разумеется. Я тогда был наследником трона. То есть на особом положении. У меня, изволите ли видеть, и сейчас особое положение.
- Но не то, что при рождении, - отметил Фюрер. - Хотя обстоятельства, полагаю, могут измениться. Со временем.
Герцог заозирался, словно опасаясь, что за шторами прячутся шпионы. Но его взгляд ни на секунду не задержался на Пьеро; герцога он интересовал не больше, чем какая-нибудь статуя.
- Вы знаете, правительство Британии возражало против моего приезда сюда, - доверительно сообщил он. - И мой брат Берти тоже. Они подняли страшный шум. Болдуин, Черчилль - все расшумелись.
- Но зачем вам их слушать? - спросил Гитлер. - Вы больше не король. Вы свободный человек. И вольны делать что захотите.
- Свободным мне не стать никогда, - трагическим голосом произнес герцог. - Да и потом, есть ведь и финансовый вопрос, если вы понимаете, о чем я. Не могу же я взять и пойти работать.
- Почему нет?
- Чем же, по-вашему, мне следует заняться? Встать за прилавок в мужском отделе "Хэрродс"? Открыть галантерейный магазин? Сделаться лакеем, как наш юный друг? - Он показал на Пьеро и засмеялся.
- И то, и другое, и третье - достойные, честные профессии, - тихо отозвался Фюрер. - Хотя, возможно, и не достойные бывшего короля. Но, вероятно, имеются другие… варианты? - Герцог качал головой, как будто не слыша вопроса, и Фюрер улыбнулся: - Вы когда-нибудь жалели о своем решении отречься от трона?
- Ни секунды, - ответил герцог, и даже Пьеро почувствовал в его голосе фальшь. - Я не мог нормально выполнять свои обязанности, понимаете ли, без помощи и поддержки женщины, которую я люблю. Так и сказал в своей прощальной речи. Но ей ни за что не дали бы стать королевой, нет-нет.
- И вы полагаете, что от вас избавились по одной только этой причине? - спросил Фюрер.
- А вы полагаете иначе?
- Я думаю, они вас боялись, - сказал Фюрер. - Точно так же, как сейчас боятся меня. Им известно ваше мнение относительно связи между нашими странами, о том, насколько она должна быть тесна. А как же иначе? Ваша бабушка, королева Виктория, приходилась бабушкой и нашему последнему кайзеру. А ваш дедушка, принц Альберт, родом из Кобурга. Наши страны тесно переплетены. Мы напоминаем два больших дуба, растущих очень близко. У нас одна корневая система. Срубите один дуб - и пострадает другой. Ухаживайте за одним - и укрепятся оба.
Герцог, поразмыслив, ответил:
- Да, в этом, пожалуй, что-то есть.
- Вас лишили права, данного вам по факту рождения, - продолжал Фюрер, гневно повышая голос. - Как вы это терпите?
- А что парнишке остается? - сказал герцог. - Дело сделано, назад не воротишь.
- Как знать, что нам уготовано в будущем.
- Что вы имеете в виду?
- В Германии скоро все изменится. Мы снова становимся сильной державой. Стараемся занять подобающее место в мире. И Англию, думаю, также ждут перемены. Вы, насколько я вижу, человек, мыслящий масштабно. Вам не кажется, что вы с герцогиней принесете куда больше пользы своей стране, если станете королем и королевой?
Герцог прикусил губу и нахмурился.
- Невозможно, - после паузы пробормотал он. - Я упустил свой шанс.
- Все возможно. Посмотрите на меня: лидер единой Германии, а я ведь из низов. Мой отец был сапожник.
- А мой - король.
- А мой - солдат, - сказал Пьеро из угла. Слова вылетели изо рта сами собой, внезапно, и оба мужчины воззрились на него в изумлении, так, словно начисто забыли о его присутствии. Во взгляде Фюрера было столько ярости, что у мальчика в животе странно екнуло, и он испугался, что его сейчас вырвет.
- Повторяю, все на свете возможно, - продолжал Фюрер через мгновение, снова повернувшись к герцогу. - Так что, при удачном стечении обстоятельств вы вернулись бы на трон?
Герцог нервно завертел головой, кусая ногти, потом внимательно осмотрел каждый и вытер руку о штанину.
- Что же. Конечно. Человек не должен забывать о своих обязанностях, - залепетал он. - И прежде всего он обязан думать о благе своей страны. И служить ей, чем только может… как только должен… должен…
Он с надеждой поднял глаза, как щенок, который просится на руки к доброму хозяину, и Фюрер улыбнулся.
- Думаю, мы друг друга прекрасно поняли, Дэвид, - сказал он. - Вы ведь не возражаете, если я буду называть вас Дэвид, нет?
- Эээ…, видите ли, дело в том, что меня никто так не называет. Только Уоллис. И еще родные. Хотя они, правду говоря, в данный момент никак меня не называют. Я не получаю от них известий. Телефонирую Берти по четыре-пять раз на дню, а он не желает отвечать.
Фюрер выставил перед собой ладони:
- Простите меня. Лучше нам и дальше соблюдать формальности, ваше королевское высочество. Или, может быть, в один прекрасный день - снова ваше королевское величество, а?
Пьеро очнулся с трудом; казалось, он проспал всего только пару часов. Глаза не желали открываться, но он понял, что в комнате темно и что в темноте кто-то дышит. Человек стоял над его кроватью и смотрел, как он спит. Пьеро узнал: это был Фюрер, Адольф Гитлер. Сердце от страха оборвалось. Пьеро хотел сесть и отсалютовать, но его грубо швырнули обратно в постель. Никогда раньше он не видел на лице хозяина такого свирепого выражения - страшнее даже, чем в ту минуту, когда Пьеро встрял в беседу с герцогом.
- Значит, твой отец солдат, да? - прошипел Фюрер. - Лучше, чем мой? Лучше, чем отец герцога? Думаешь, раз он умер, так он уже храбрее меня?
- Нет, мой Фюрер, - просипел Пьеро. Слова застревали в горле. Во рту пересохло, сердце грохотало в груди.
- Тебе можно доверять, Петер? Можно? - Фюрер склонился так низко, что его усики-щеточки почти касались верхней губы мальчика. - Мне не придется жалеть о том, что я приютил тебя?
- Нет, мой Фюрер. Не придется, честное слово, я обещаю.
- Да, ты уж постарайся, - прошептал Фюрер, и Пьеро похолодел от ужаса. - Помни: предательство никогда не остается безнаказанным.
Он похлопал Пьеро по щеке и стремительно вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
Пьеро приподнял одеяло и посмотрел вниз, на свою пижаму. И чуть не расплакался. С ним случилось то, чего не случалось уже очень-очень давно, с раннего детства, и он не знал, как теперь будет оправдываться перед служанками. Но в одном он себе поклялся: он больше никогда и ни в чем не подведет Фюрера.
Глава 3
Веселое Рождество в Бергхофе
Война длилась уже больше года, и жизнь в Бергхофе сильно переменилась. Фюрер бывал на Оберзальцберге гораздо реже, а приезжая, запирался в кабинете с высшими военными чинами из гестапо, СС и вермахта. Но даже и в краткие визиты Гитлер находил время пообщаться с Пьеро, а вот прочие руководители рейха - Геринг, Гиммлер, Геббельс и Гейдрих - не желали замечать мальчика. Пьеро страстно мечтал о том дне, когда, быть может, и он займет столь же высокое положение.
Пьеро спал уже не в той комнатке, где его поселили после приезда на гору. Когда ему исполнилось одиннадцать, Гитлер уведомил Беатрис, что ей предстоит поменяться с племянником комнатами, и приказал перенести вещи. Кухарка Эмма, услышав об этом, покачала головой и пробормотала что-то насчет мальчишек, которые не умеют быть благодарными.
- Это решение Фюрера, - бросил Пьеро, не удосужившись даже взглянуть на кухарку. Он сильно вырос - никто теперь не посмел бы назвать его Козявкой, - и его тело благодаря ежедневным прогулкам вверх-вниз по горам налилось мускулами. - Или вы против его решений? Да, Эмма? Потому что если так, то давайте обсудим все лично с ним…
- Что здесь происходит? - Беатрис вошла в кухню и сразу почувствовала, что обстановка накалена.
- Эмма, кажется, считает, что нам не следовало меняться комнатами, - сообщил Пьеро.
- Я ничего такого не говорила, - буркнула Эмма, отворачиваясь и возвращаясь к своим делам.
- Врунья, - сказал Пьеро, глядя ей в спину. Потом посмотрел на Беатрис, увидел, какое у нее лицо, и внутренне заметался. Он, разумеется, очень стремился получить комнату побольше, но хотел также, чтобы тетя признала его право на это. Да и в конце концов, оттуда ближе к комнате Фюрера. - Вы же не возражаете, нет? - спросил он.
- С чего бы мне возражать? - Беатрис пожала плечами. - Ведь это всего-навсего место, где спят, больше ничего. Какое оно - не существенно.
- Это не я придумал, вы же знаете.
- Нет? Мне говорили обратное.
- Нет! Я только сказал Фюреру, что хотел бы карту Европы во всю стену, и все. Чтобы следить за продвижением нашей армии по континенту и за тем, как мы побеждаем врагов. У меня такая карта не помещается, а вот у вас - да.
Беатрис засмеялась, но ее смех показался Пьеро странным, невеселым.
- Можем поменяться обратно, если хотите, - почти прошептал он, глядя в пол.
- Нет, не нужно, - ответила Беатрис. - Переезд уже состоялся. Зачем терять время и опять носить вещи туда-сюда?
- Хорошо. - Пьеро посмотрел на нее и улыбнулся. - Я знал, что вы согласитесь. У Эммы на все свое мнение. А я вот считаю, что прислуга должна только выполнять свою работу и помалкивать.
Однажды днем Пьеро отправился в библиотеку, выбрать что-нибудь почитать. Он долго ходил вдоль стеллажей, занимавших все стены, и водил пальцами по корешкам книг; пролистал "Историю Германии" и трактат о Европейском континенте; потом хотел взять исследование о преступлениях евреев, совершенных ими за всю историю существования человечества. Сочинение рядом развенчивало Версальский договор, объявляло его несправедливым и преступным по отношению к Родине. Пьеро пропустил "Майн кампф"; он читал это трижды за последние полтора года и самое главное мог цитировать целыми абзацами. На одной полке с краю он заметил кое-как втиснутую книжку и улыбнулся: какой же он был маленький и наивный, когда Симона Дюран вручила ему это на орлеанском вокзале. "Эмиль и сыщики". Как только такое попало сюда, в шкаф с серьезными произведениями? Пьеро покосился на Герту - она стояла на коленях и чистила камин, - вытащил книжку и открыл ее. Из книги выпал конверт; Пьеро его поднял.
- От кого письмо? - мельком посмотрев на него, спросила служанка.
- От старого друга, - сказал Пьеро, глядя на знакомый почерк, и голос его дрогнул от волнения. - Точнее, от бывшего соседа, - поправился он. - Короче, неважно, ерунда.
Это было последнее письмо Аншеля, которое Пьеро позаботился сохранить. Сейчас он вновь развернул его и пробежал глазами по первым строчкам. Ни приветствия, ни "Дорогой Пьеро", только нарисованная собака и несколько торопливых фраз:
Мне страшно некогда, потому что на улице страшный шум, и Maman говорит, что настало время уезжать. Она уже давно собрала вещи, все самое-самое необходимое, чемоданы целых несколько недель стояли у двери. Я не очень понимаю, куда мы едем, но Maman говорит, что здесь оставаться опасно. Но ты не волнуйся, Пьеро, Д’Артаньян едет с нами! Как ты вообще? Почему не ответил на последние мои два письма? В Париже все очень изменилось. Жаль, ты не видел, как…
Пьеро не стал читать дальше, скомкал листок и швырнул в камин; вчерашний пепел полетел в лицо Герте.