От возмущения и стыда Сугуро невольно отвел глаза и вдруг вспомнил, что однажды видел это лицо. Ну конечно же, во время вручения премии в зале это лицо маячило за спинами Куримото и девушки-редактора. Сугуро в замешательстве оцепенел. И вспомнилось еще одно похожее лицо. Это было во Франции, в маленьком городке под названием Бурж, на экскурсии в средневековом соборе. Поднявшись вместе с сопровождавшим его священником по винтовой лестнице, он вышел на балкон башни, где гудел ветер. Причудливые морды животных и человеческие головы глядели со стен собора на простиравшиеся внизу поля, и Сугуро на лице статуи, изображавшей безумную женщину, заметил точно такую же похотливую ухмылку. "Что это значит?" – спросил он, но священник только пожал плечами…
Заметив, что сидящая у входа девушка продолжает все так же неотрывно следить за ним, Сугуро подошел к ней.
– Я могу видеть госпожу Исигуро? – спросил он, борясь с кипевшим в нем возмущением, но девушка, торопливо потушив сигарету, ответила:
– Ее сейчас нет, скоро обещала прийти.
– Это она нарисовала вон ту картину?
– Нет, другая художница, Итои.
– Разве можно рисовать портрет человека без его согласия! – вспылил он.
Девушка вздрогнула так, как будто он дал ей пощечину.
– Она сказала, что получила согласие.
– Кто сказал?
– Итои. Автор портрета. Ведь вы же разрешили ей и Исигуро нарисовать вас, в Синдзюку.
Она отвернулась. Сугуро уже собирался протестовать, когда услышал за спиной какое-то движение и увидел, что глаза девушки радостно вспыхнули.
– Госпожа Нарусэ! – воскликнула она. – Наконец-то!
Обернувшись, Сугуро увидел входящую пожилую даму в дорогом пальто с широким воротом, обмотанным шарфом.
Сугуро быстрым шагом вышел из галереи. Сзади послышался намеренно громкий смех девушки. На улице уже стемнело. Он сразу почувствовал усталость – сказывался возраст. Толкнул дверь ближайшего кафе. Уселся у окна, но перед глазами продолжал стоять этот проклятый портрет. Сугуро даже как будто видел его еще отчетливее, чем там, в галерее. Мужское лицо, поражавшее не уродством черт, а уродством проступавшей за ними души.
Он был в полной растерянности. На мгновение им овладел страх, он провел рукой по покрывшемуся испариной лбу.
Взяв себя в руки, попробовал рассуждать логично. Может быть, это просто ошибка восприятия. И то, что ему показалось порочной ухмылкой, было всего лишь попыткой запечатлеть добродушную улыбку, мелькнувшую на лице модели. Он принял эту невинную улыбку за порочную, похотливую ухмылку потому, что подсознательно вызвал в памяти призрак, привидевшийся ему на церемонии вручения премии. Вот почему, когда Куримото, не вкладывая в свои слова особо глубокого смысла, сказал, что это портрет какого-то пошляка, он истолковал их превратно.
Рассуждая таким образом, Сугуро немного успокоился. И в самом деле, стоит ли трепать себе нервы из-за какой-то второсортной мазни! С какой стати померещившаяся ему ухмылка должна смущать его душевный покой? Ведь вот же, когда ему приснилась в не вполне приличном виде Мицу он ограничился тем, что на следующий день записал в дневнике: "Видел сон", успокоился, и уже ничто не нарушило его душевного равновесия и привычного порядка жизни, все осталось по-прежнему…
Подняв глаза, он рассеянно посмотрел на улицу и увидел даму, выходящую из здания, в котором размещалась галерея. Она направилась в его сторону. Видимо, как и он, решила передохнуть в кафе.
Отыскав глазами свободное место, она положила на соседний с Сугуро столик сумочку и книгу, сняла пальто. У нее был широкий лоб, в глазах читалась сильная воля, чего нечасто встретишь у японских женщин.
Сделав глоток принесенного эспрессо, она опустила глаза, как будто о чем-то задумавшись, и только когда вновь подняла голову, вдруг заметила присутствие Сугуро и, точно от удивления, кивнула. Столики располагались так близко, что они сидели практически друг против друга.
– Кажется, мы только что виделись, – сказала она. Сугуро скрепя сердце, а вернее, стараясь скрыть свое замешательство, спросил:
– Видели, конечно, картину, которая называется "Портрет господина С"?
Трудно предположить, что она не обратила на нее внимания.
– Да.
– Похоже?
Дама, слегка склонив голову набок, смущенно улыбнулась. Волосы у нее были слегка посеребрены сединой, но выглядела она несколько моложе его жены.
– Вы что-нибудь знаете о тех, кто выставлен в этой галерее?
– Группа молодых художниц. Они говорят, что их главная задача – найти красоту в уродстве. Так сказать, эстетика безобразного.
– И в моем лице они нашли для себя благодатный материал? – Сугуро постарался взять шутливый тон. – Что ж, допустим, я отнюдь не красавец, но мне неприятно, что кто-то меня нарисовал. Более того, выставил таким порочным типом, просто нет слов!
– Признаться, я не увидела в портрете какой-то особой, как вы говорите, порочности. Напротив, в нем чувствуется что-то глубоко человечное.
Таким тоном и такими же словами с ним говорила жена, когда хотела его утешить. Вероятно, это приобретается с возрастом.
– Откуда вы знаете этих художниц?
– Одна из них провела несколько дней в больнице, где я работаю… Так мы и познакомились.
– Честно говоря, я абсолютно безразличен к такого рода живописи и не могу понять, неужели вам интересно общаться с теми, кто рисует подобные вещи?
– А почему нет? Я и сама… – она улыбнулась, – я и сама, возможно, по духу принадлежу к тем, о ком вы отзываетесь так уничижительно.
Эта дама, чем-то напоминающая его жену, все больше возбуждала в Сугуро любопытство.
– Вы сказали, что работаете в больнице. Вы врач?
– Нет, только волонтер. Извините, я не представилась – Нарусэ.
– Сугуро.
– Разумеется, ваше имя мне известно, я читала ваши романы.
На этом разговор оборвался, и оба некоторое время молча пили кофе. Взгляд Сугуро задержался на обложке книги, лежащей на столике возле сумочки. Книга литературного критика, популярного в молодежной среде.
– Вы читаете такие вещи?
– Я вообще много читаю, – сказала она, словно оправдываясь. – Часто хватаю новую книгу, даже ничего о ней не зная.
– Насколько помню, этот критик в своей книге довольно сурово отзывается обо мне. Пишет, что секс внушает мне страх. – Он деланно усмехнулся. Взглянув на даму, молчавшую как будто в смущении, он по ее лицу понял, что она читала этот отзыв. – Вы наверняка читали? – спросил он немного сердито.
– Да.
– У каждого писателя свое поле деятельности. У меня и без секса достаточно тем… Я хочу сказать, что вовсе не избегаю этой проблемы, может, когда-нибудь и напишу.
Он замолчал, не желая показаться излишне назойливым.
– Да, я читала у вас, что психология сексуальных отношений в своей основе похожа на психологию поиска Бога. Извините, я не помню, в какой это было книге…
– Пять лет назад, сборник эссе.
Его самолюбию льстило, что эта женщина не обошла вниманием даже сборник его эссе, этого он уж никак не ожидал. Судя по всему, она была начитанной и эрудированной особой. Не исключено, что и по роду деятельности она как-то связана с интеллектуальным трудом.
– И у вас, когда вы читали мои романы, сложилось такое же впечатление, как у этого критика?
– Для меня это слишком сложно. Могу лишь сказать, чувствуется, что для вас, как для христианина, секс всегда связан с грехом.
Сугуро хотел возразить – ведь он не восемнадцатилетняя девушка, но чувствовал, что где-то в глубине души у него осталось усвоенное с детских лет под влиянием христианского воспитания разделение на здоровый секс и нездоровый. Здоровый секс – это… Вспомнив лицо жены в известные минуты, он признал, что их интимные отношения неизменно проходили под знаком исполнения супружеского долга. Это его вполне устраивало, и жена никогда не высказывала недовольства. Впрочем, он вообще с трудом мог представить себе, чтобы его жена выражала недовольство по этому поводу.
– Простите за нескромный вопрос: а что вы думаете о сексе?
Вопрос для первой встречи, к тому же заданный женщине почти одного возраста с его женой, был весьма бесцеремонным, но он родился из какого-то мстительного чувства.
– Если честно, – засмеялась дама, – меня пугает разговор на эту тему.
– Почему же? Если я христианин, это не значит, что вы должны держать себя как целомудренная девица.
– Нет, я не в том смысле… Мне кажется, что секс раскрывает самое потаенное в человеке, то, о чем он порой сам не догадывается.
– Самое потаенное?
– Да.
Сугуро вдруг вспомнил свой недавний сон. Тот, в котором он, прячась, подсматривал в ванной за полуголой Мицу…
Он поспешно отвел глаза. И подумал, что оказался в довольно странной, необычной ситуации. Он не предполагал, что осмелится спрашивать о таких серьезных вещах у едва знакомой женщины. Будет обсуждать с ней вещи, о которых никогда не заговаривал со своей женой.
– Вы что-нибудь пишете?
– Нет, боже упаси! Когда-то давно писала стихи, танка, очень подражательные.
В поле зрения Сугуро попал молодой человек, стоящий на улице перед кафе. Он был в спортивном джемпере, синем, с белыми рукавами, и смотрел прямо на него. Наверняка, проходя мимо кафе, случайно заметил, что у окна сидит знаменитый писатель Сугуро…
Найти галерею, о которой говорила пьяная женщина, не составило труда. Первый же встречный на Такэсита-дори указал на дом в конце сворачивающей направо узкой улочки. Выкрашенные желтой краской дома образовали здесь небольшую площадь, уставленную уличными фонарями, напоминавшими старинные газовые. Даже Кобари догадался, что пытались воссоздать атмосферу монмартского дворика.
Из одного дома появился мужчина и остановился. Кобари затаил дыхание. Это был именно тот, кого он выслеживал: Сугуро. Писатель оглянулся, как будто кого-то ждал, затем вошел в кафе напротив.
Прячась за телеграфным столбом, Кобари заглянул в кафе. К счастью, Сугуро, ни о чем не подозревая, сел за столик у окна. Он заказал что-то официанту, после чего устало откинулся на спинку стула и погрузился в размышления.
Кобари вспомнил, что когда-то он уже видел Сугуро в такой точно позе на экране телевизора. Знаменитый писатель сидел так, чтобы всем своим видом показать, как он устал от жизни. Кобари не успел досмотреть: его сожительница протянула руку и переключила на другой канал…
Через некоторое время из того же дома, откуда вышел Сугуро, появилась пожилая женщина в модном бежевом пальто, обмотанная шарфом, и решительно, точно у нее была условлена встреча, вошла в кафе. Судя по всему, эти двое были знакомы: женщина села за соседний столик, и вскоре между ними завязалась оживленная беседа.
Очевидно, эта женщина не была женой Сугуро. На фотографиях в собрании сочинений жена выглядела совсем иначе. За время разговора Сугуро лишь однажды взглянул в окно, но, кажется, ничего не заподозрил и только сел поудобнее.
Вскоре они поднялись. Стараясь оставаться незамеченным, Кобари укрылся за телеграфным столбом и пошел следом. Некоторое время парочка двигалась по Такэсита-дори, как вдруг, к его удивлению, едва кивнув друг другу, они расстались. Сугуро остался у станции метро, женщина перешла на противоположную сторону улицы, в том месте, где располагалось здание "Пале Франсе".
Немного поколебавшись, Кобари пошел за женщиной. В толпе расхлябанной молодежи, шатающейся без цели и глазеющей в витрины магазинов, женщина резко выделялась своей прямой осанкой. С одного взгляда было видно, что она наделена недюжинной волей. Перейдя Омотэ-сандо, она свернула в переулок.
Идти следом по практически пустынному переулку, было рискованно, но он все же решился, стараясь держаться метрах в тридцати от нее. При этом он не сомневался, что совершает явную глупость. Ладно бы шел за Сугуро, но какой смысл упрямо преследовать женщину, с которой тот всего лишь перекинулся парой слов в кафе?
Откуда вообще в нем это неуемное желание разоблачить знаменитого писателя? Конечно, он поступает подло, но какое удовольствие сорвать с него маску! Улыбка на лице Сугуро, восседающего на сцене. Вручение премии. Благодарственная речь, встреченная бурными аплодисментами… Все это не выходило у него из головы. Писатель, который создал свой собственный мирок и заперся в нем, надежно отгородившись ото всего, что может смутить его покой. И это неизменное выражение довольства на физиономии! Еще бы, отчего же не заливаться соловьем, когда ничто не угрожает твоей безопасности! Но как же было бы приятно сбросить его с пьедестала, согнать с его лица эту самодовольную улыбку! Выходя в студенческие годы на демонстрации, ратующие за разрушение общественных устоев, участвуя в радикальном студенческом движении, Кобари сознавал, что движет им не столько чувство справедливости, сколько ненависть к сытому благополучию, желание потрясти его основы.
Женщина миновала жилой квартал и вошла в переулок с модными европейскими магазинами и антикварными лавками. В одной витрине были выставлены старинные корабельные приборы. По тому, как уверенно, ни разу не сбившись с пути, она шла, было очевидно, что район этот ей хорошо известен. Но вот, подойдя к шестиэтажному зданию больницы, она исчезла из виду.
Кобари испытал разочарование и уже хотел повернуть назад, когда увидел, что женщина, стоя на пороге, о чем-то разговаривает с медсестрой в белой медицинской шапочке. У медсестры сильно выдавались передние зубы, и с лица ее не сходила добродушная улыбка. Вскоре женщина вышла и теперь направилась в сторону Омотэ-сандо.
Кобари решил, что она собирается спуститься в метро, но та задержалась перед зоомагазином и принялась внимательно разглядывать выставленные в витрине маленькие собачьи конуры и щенят: одни спали, другие играли, виляя хвостами. Кобари остановился в отдалении перед магазином, торгующим импортными шмотками, и сделал вид, что тоже рассматривает витрину, но у него уже совершенно пропало любопытство и желание продолжать преследование. Очевидно, эта дамочка, любительница домашних животных, была не из той категории, чтобы с ее помощью можно было узнать истинное лицо Сугуро.
Прошло пять минут, десять, а женщина все не отходила от магазина. Кобари понял, что она разглядывает щенков не потому, что любит собак. У нее здесь назначена встреча.
К счастью, она не обращала на него никакого внимания и только время от времени поглядывала в сторону метро, явно кого-то ожидая. Наконец из метро показалась круглолицая, в круглых же очках женщина, похожая на засидевшуюся в девках сотрудницу какой-нибудь фирмы. Вконец разочаровавшись, Кобари смотрел уныло на то, как женщины, пожилая и молодая, о чем-то беседуя, перебирали вывешенные у входа в магазин собачьи ошейники и поводки. Купив зеленый ошейник, они поймали такси.
Преследовать дальше не было ни малейшего желания. Все равно бессмысленно.
Кобари развернулся и быстрым шагом направился назад к галерее.
– Нам надо еще раз обсудить два оставшихся произведения, поэтому объявляю десятиминутный перерыв, – сказал главный редактор, руководивший заседанием, которое проходило в отдельном кабинете ресторана. Беззвучно сидевшие в углу прислужницы вскочили, захлопотали.
Премия А., по сути всего лишь премия за дебют, благодаря своему престижу, была обласкана телевидением и присуждалась дважды в год в одном и том же ресторане в Цукидзи, где, кстати, одновременно заседало жюри премии Н., отмечающей произведения массовой беллетристики. Сугуро, которого три года назад приняли в члены жюри вместе с Кано, все еще чувствовал себя здесь новичком.
– Нодзава, вероятно, проголосует против обоих романов… – прошептал Кано сидевшему справа от него Сугуро.
– Я бы тоже вычеркнул оба. Тот и другой мне показались надуманными.
– На мой взгляд, это еще нельзя считать недостатком…
Сугуро не соглашался. Кроме того, его смущала жестокость, с которой Кано только что подверг разгромной критике претендентов. Слушая хлесткие слова Кано, безжалостные, как удары бича, он невольно вспомнил приятеля, который когда-то давно в маленьком кабаке в Мэгуро безапелляционно назвал его собственную книгу "сомнительной". Вскоре Кано получил эту самую премию А. и дебютировал на литературной сцене, а вслед за ним ее получил и Сугуро. С того времени прошло почти тридцать лет, и мало кто из их тогдашних приятелей удержался в литературе.
Кано выслушал с недовольной гримасой возражения Сугуро, глотнул пива и, продолжая хмуриться, сказал:
– В последние несколько лет уровень премии А. заметно понизился.
– Это правда, – согласился Сугуро, – Я тоже так думаю.
– Если не придерживаться строгих критериев, ее престиж окончательно упадет. Посмотри хотя бы, как в этом выдвинутом на премию романе описываются постельные сцены! На мой взгляд, самая настоящая порнография. Разве в этом подлинная эротика? Правда, Ёсикава? – обратился он за поддержкой к сидевшему напротив старичку, закапывающему в глаза лекарство. Ёсикава был известен как непревзойденный мастер короткого рассказа.
– Что ты раскипятился! – улыбнулся Ёсикава, успокаивая перешедшего на крик Кано. – Но в сущности ты прав. Подлинный секс нынешним писакам не по зубам.
Эти слова эхом отозвались в голове Сугуро фразой: "Вы избегаете писать о потаенных глубинах секса", и одновременно вспомнилось лицо Нарусэ, глядящей на него большими смелыми глазами.
– Сугуро, ты собираешься голосовать за этот роман? – спросил Кано. – Ты хорошо о нем отзывался.
– Нет. Я выбираю "Пейзаж с радугой".
– Не слабовато? – Кано, точно о чем-то вспомнив, посмотрел на Сугуро: – Когда эта бодяга кончится, надо поговорить.
– А сейчас нельзя?
– Я хочу наедине, – он отвернулся.
Вновь началось заседание. Каждый член жюри по второму кругу выставлял одну из трех оценок – "хорошо", "удовлетворительно" и "никуда не годится", после чего обосновывал свое решение. Когда процедура закончилась, приступили к подсчету голосов. В отличие от первого голосования, на этот раз выдвинутый Сугуро "Пейзаж с радугой" получил поддержку, и Ёсикаве вновь пришлось урезонивать недовольного Кано.
– Ладно, так и быть. На этот раз смолчу… – проворчал Кано. – Но неприятный осадок остался.
Ёсикава вместе с председателем жюри вышли из зала к журналистам, ожидавшим объявления результатов.
– После банкета встретимся в машине, – шепнул Кано.
– Неужто такая страшная тайна? – рассмеялся Сугуро.
– Не для посторонних ушей.
Кано, насупившись, погрузился в молчание.
Когда они оба сели в машину, Кано, после короткого раздумья, сказал водителю:
– В отель "Тэйкоку".
К досаде Сугуро, и в пути и до того момента, как они уселись в кресла в холле отеля, Кано упорно хранил молчание.
– Так что же случилось?
– Видишь ли… о тебе ходят странные слухи, – сказал с прежним, сердитым лицом Кано после того, как убедился, что рядом нет никого, кто мог бы подслушать.
– Странные слухи?