– Говорят, ты посещаешь пип-шоу в Кабукитё.
Сугуро посмотрел в глаза своему старому приятелю:
– И ты поверил этим сплетням?
– Я? Мне-то какое дело! – взорвался Кано. – Я только хотел предупредить тебя. Ты ведь у нас такой щепетильный…
– Если я щепетильный, то ты, извини, – малодушный.
– Как угодно, но если сплетня распространится среди твоих читателей, они воспримут это как предательство с твоей стороны. С меня взятки гладки, а ты христианин. Что, если дойдет до прихожан твоей церкви, до священника? Я уж не говорю о…
– Жена?
– Да.
– Что бы про меня ни болтали, моя жена мне полностью доверяет, – решительно сказал Сугуро. – Но от кого ты услышал?
В холле почти никого не было. Швейцар вышел встречать гостей, приехавших на большом автобусе из аэропорта.
– От одного репортера. Его зовут Кобари. Я никогда раньше о нем не слышал, он позвонил мне две недели назад. Заявил, что ему надо поговорить со мной о тебе тет-а-тет. По его словам, он встретился с какой-то художницей, которая ему и рассказала.
– Ах, вот в чем дело, – вздохнул Сугуро, понявший наконец, откуда все идет. – Ты об этом… На банкете после вручения премии какая-то пьяная девица привязалась ко мне и несла всякую чепуху. В таком случае для меня это не новость. И Куримото, редактор, в курсе.
Он демонстративно зевнул:
– Извини, что тебя впутали. Все это выеденного яйца не стоит. Успокойся.
Сугуро думал, что разговор окончен, но Кано продолжал сердито молчать.
– Ну что, по домам? – предложил Сугуро.
– После этих премиальных заседаний я чувствую себя совершенно разбитым. В последнее время, как ночь, начинает болеть в груди…
– Будь осторожней! Я знаю, у тебя слабое сердце.
– Сугуро… Где ты был ночью два дня назад?
– Два дня назад? – Сугуро наклонил голову набок. – Дома. Читал романы, выдвинутые на премию. А что?
– В Синдзюку не ездил?
– Нет.
Кано пробормотал, глядя в сторону:
– В ту ночь я видел тебя. На платформе станции "Синдзюку".
– На платформе? Не шути. Я точно вечером был дома. И жена может подтвердить.
Кано молча взглянул исподлобья на Сугуро.
– В половине двенадцатого я стоял в вагоне с М., редактором, – сказал он так, точно говорил сам с собой. – Я передал ему рукопись в ресторане, в "Золотом квартале", мы выпили, а после, поскольку нам по дороге, вместе втиснулись в набитый битком вагон. Разговаривая с ним, я рассеянно посмотрел в окно на противоположную платформу и вдруг увидел тебя… Ты сидел на скамейке с молодой женщиной в очках.
– Я?
– Да, ты.
– Может быть, кто-то, похожий на меня?
– Нет. Я уверен, что это был ты, – твердо сказал Кано. – М. тоже удивился.
– Но я был дома! Сколько раз надо повторить, чтобы ты поверил!
– Верю. Но я своими глазами видел тебя на платформе. В следующий момент подъехал поезд и загородил тебя.
– Что за ерунда! Не могу же я быть одновременно в двух разных местах! – Сугуро принужденно засмеялся. – Наверняка это кто-то, похожий на меня. Я думаю, какой-то похожий на меня субъект шляется по Синдзюку, выдавая себя за меня, пользуясь моим именем… Можешь позвонить жене и спросить, где я был ночью два дня назад.
– Звонить нет необходимости. Вероятно, ты был дома. Но и то, что я видел тебя, – истинная правда.
– Что за женщина?
– Горло обмотано длинным коричневым шарфом… Ну, как сейчас носят женщины. В ботинках. В очках.
– Не знаю такой.
– В любом случае, если сплетня разойдется, проблем не оберешься. Лучше что-то предпринять, чтобы это прекратить.
Сугуро подумал, что дальше убеждать Кано бессмысленно. Он с давних нор знал, что если тот что-то вобьет себе в голову, его уже не переубедишь. Пусть на словах он и говорит, что верит, но в душе продолжает испытывать сомнения. И если так ведет себя его давний друг, чего же ожидать от остальных!
Итак, по словам Кано, некий репортер, издалека, как гиена, почуявшая запах падали, начал подкапываться под него.
– Я понял, – сухо кивнул Сугуро, сдерживая боровшиеся в нем чувства тревоги, растерянности и возмущения.
Сугуро стоял на углу улицы, ожидая, когда вернется редактор Куримото. В угловом доме, заставленном мотоциклами, был расположен секс-шоп. Распахнулась дверь, выпуская молодого человека и показывая ряды расставленных по полкам кукол телесного цвета, среди которых восседал, сладострастно осклабившись, пузатый Фукурокудзю. Посетителей не было. Видать, уже приелись все эти игрушки и запечатанные в целлофан журналы с голыми, сидящими, задрав одно колено, красотками на обложках. На противоположной стороне площади выстроились кинотеатры, над входом в один из них висела афиша с девушкой в леопардовой шкуре, накинутой на голое тело.
Если ему не изменяла память, когда-то в этом районе были трущобы, в которые даже днем было страшно захаживать. Сомнительные гостиницы прятались в зарослях сухого бамбука. Из набитого мусором бака внезапно выпрыгивали дикие кошки. Все казалось таинственным, мрачным. Впрочем, давно это было…
Нынче атмосфера совершенно иная. На улицах, по которым он только что прошелся, несмотря на будний день, толпились возвращающиеся с работы служащие, юноши и девушки студенческого возраста, со всех сторон гремели, терзая слух, звуки сыплющихся металлических шариков "патинко", крики зазывал, звонки из кинотеатров, возвещающие о начале сеанса. Все эти потуги создать видимость удовольствия только наводили уныние. Прохожие, судя по их скучающим, пресыщенным лицам, уже не обращали внимания ни на шум, ни на яркие краски.
Вдруг припомнились слова, сказанные Нарусэ: "Секс раскрывает самое потаенное в человеке, то, о чем он порой сам не догадывается".
Секс, раскрывающий самое потаенное… Однако в этом районе с сексом обращались легкомысленно и бесцеремонно. Из всех закоулков разило тоской, точно стены домов, тротуары, столбы пропитались перегаром прошедшей накануне пьяной оргии. Секс здесь ничего не таил, секс, продающийся здесь по дешевке, не имел ничего общего с сексом, о котором говорила Нарусэ.
Показался Куримото, недовольно нахмурившийся.
– Сплошные притоны… Теперь понятно, что такое Сакура-дори!
Окончивший теологическое отделение университета и увлекающийся игрой на старинном барабане юноша, видимо, впервые оказался на этой улице. Его лоб от напряжения покрылся испариной.
– Давай прогуляемся, – предложил Сугуро, – может, встретим моего "самозванца".
Он сделал ударение на "самозванце", но Куримото промолчал…
Вышли на улицу, соединяющую Ясукуни-дори и Ханадзоно-дори. Несмотря на то, что еще не наступил вечер, здесь закладывало уши от шума, на каждом шагу стояли люди, обвешанные яркими афишами, вопили зазывалы, раздавая проходящим рекламные листки. Но читать их не было необходимости: о специфике заведений возвещали тянущиеся одна за другой вывески: "Пип-шоу", "Индивидуальный массаж", "Модный массаж", "Индивидуальное ателье"… Встречались и совсем диковинные: "Специальный бокс", "Специальный прорестлинг".
– Что бы это значило? – пробормотал Сугуро.
– Голые женщины дерутся на потеху публике, – ответил Куримото с брезгливостью на лице. И было непонятно, относилась ли его брезгливость к этим притонам или к Сугуро.
После разговора с Кано Сугуро начало казаться, что Куримото стал с ним как-то холоден. Как человек серьезный и искренний, Куримото был склонен верить всему, что ему говорили. М., который вместе с Кано был той ночью на станции "Синдзюку", работал в том же издательстве, поэтому наверняка Куримото слышал об этом происшествии. Если даже Кано засомневался, что уж говорить о юном Куримото! Недаром, посещая Сугуро, он теперь всячески старался избегать этой скользкой темы.
Когда они дошли до середины Сакура-дори, к ним подскочил человечек, наряженный под Чарли Чаплина, с картонками на спине и груди. Улыбаясь щербатым ртом, он заговорил фамильярно с Сугуро:
– Давненько вы у нас не были!
На картонках было написано: "Дворец удовольствий, секс на любой вкус". От тщедушной фигуры и испитого лица человечка несло нищетой, так же как и от напяленного на него потертого фрака с длинными фалдами.
– Заходили к нам?
На мгновение Сугуро растерялся, затем, незаметно дернув Куримото за рукав, спросил дрогнувшим голосом:
– Куда именно?
– Как будто не знаете! Разумеется, к Намико.
– Еще нет.
Человечек вновь расплылся в улыбке:
– Если ищете Намико, она в кафе.
– В каком кафе?
– Вон в том, где же еще ей быть?
Качнув головой, он показал на кафе, расположенное наискосок.
– Спасибо. – Сугуро достал из бумажника тысячу иен и сунул человечку.
– Всегда рады услужить. Намико обливалась слезами, думая, что вы уже не придете!
Сугуро быстро пошел, точно спасаясь бегством.
– Видимо, и впрямь очень похож на меня этот самозванец, – сказал он, словно оправдываясь, – даже этот тип обознался.
Куримото промолчал.
Было еще светло, но в кафе уже зажгли фонари, и несколько посетителей жадно ели горячую лапшу. Найти женщину, о которой говорил "Чарли Чаплин", не составило труда. Лет двадцати семи, с грубой, нездорового цвета кожей, она оторвала глаза от журнала, удивленно уставилась на Сугуро и сказала, слащаво растягивая слова:
– Что это вы в такую рань?
– Вы Намико? – спросил Сугуро тихо, чтобы никто вокруг не услышал.
– Шутите? Намико давно вернулась в заведение. Неужели не узнаете, я – Ханаэ. – В глазах мелькнуло подозрение. – Вы же господин Сугуро?
– Да, но…
– Как же вы могли спутать меня с Намико?
– Как вы насчет суси? Составите нам компанию? – предложил Сугуро.
– Суси? Я уже сделала заказ здесь.
– Я угощаю.
Она подхватила лежавшую рядом сумочку "Гуччи", скорее всего, подделку.
Вошли в ближайший ресторан, где подавали суси, сели, но женщина, назвавшаяся Ханаэ, продолжала некоторое время с подозрением изучать Сугуро и Куримото.
– Что-то случилось? – наконец спросила она.
– Нет, ничего особенного.
– Вы действительно господин Сугуро?
– Нет? Не может быть! Одно лицо! Так вы это или нет?
– Я настоящий Сугуро. А ваш завсегдатай – это не я.
– Вы близнецы?
– Даже не братья. Я вообще еще ни разу не встречался с этим человеком.
– Ничего себе! Жуть! – Ханаэ посмотрела на Сугуро с неподдельным ужасом. – Весь аппетит пропал. Я, пожалуй, пойду.
– Нет, постойте, мы не доставим вам неприятностей. – Куримото удержал поднявшуюся было Ханаэ.
– Всего на пару минут, – подхватил Сугуро. – Расскажите, что вам известно о том человеке?
– Вы журналисты?
– Да нет же. Я сказал вам, я Сугуро, писатель. А тот, другой, – самозванец.
– Что за история!
– Излишне объяснять, в каком я затруднении. Какой-то похожий на меня человек ходит здесь, выдавая себя за меня, мелет всякий вздор…
По всей видимости, Ханаэ немного успокоилась. Воспользовавшись моментом, Куримото заказал сакэ.
– Ну ладно, пусть будет по-вашему, тот человек не вы. Но, правда, очень похож. Одно лицо.
– Вы хорошо его знаете?
– Конечно, он же часто захаживает в наши ясли.
– Ясли?
– Наша специализация. Игра в грудных младенцев.
– Игра в грудных младенцев?
– Разве не знаете? Об этом и в журналах писали, и по телевизору показывали. – Ханаэ посмотрела на Сугуро снисходительно. – Клиент принимает на себя роль грудного младенца… Неужели не видели в журналах фотографий – в подгузниках, с соской во рту?
– Дети?
– Да нет же! Взрослые мужики. Играют с детскими игрушками.
– Зачем?
– Откуда я знаю зачем! Наверно, некоторых мужчин тянет вернуться назад, в младенческое состояние. По крайней мере так говорят клиенты. За этим они и приходят в наши ясли.
– И что это за люди?
– В большинстве своем – солидные господа. Врачи, депутаты парламента…
Сказав о депутатах парламента, Ханаэ, точно вспомнив что-то смешное, наморщила нос и захихикала. Должно быть, вспомнила какого-нибудь депутата в подгузниках и с соской во рту. Продолжая хихикать, она закурила сигарету.
Куримото с отвращением отвел глаза. Видимо, тоже представил старика, похожего на Сугуро, в таком шутовском наряде. Догадавшись, о чем думает Куримото, Сугуро почувствовал унижение, ему стало стыдно.
– Этот самозванец… – заговорил он, прервав молчание, – тоже вас посещает?
– Господин Сугуро?
– Он это не я! – в сердцах выкрикнул Сугуро.
– Ну хорошо, не сердитесь; тот человек? Много раз приходил. Его Намико обслуживала. Правда, она жаловалась, что он очень привередливый, – изящным жестом она щелкнула дешевой зажигалкой.
– Чем же он не доволен?
– Возмущается, что, мол, в его время не было бумажных памперсов. И игрушки, видите ли, не такие, как были раньше… Постоянно ко всему придирается.
– И он действительно вживается в роль грудного младенца?
– Как и все наши клиенты, но этот – просто блаженствует. – Ханаэ прикрыла глаза, изображая на лице блаженство. Лицо малыша, безмятежно уснувшего на руках матери.
Сугуро вспомнил свой кабинет. Даже в дневное время погруженный в полумрак. Обстановка, отвечающая его подспудному желанию вернуться в утробу матери. Есть ли какая-то разница? В глубине человеческой души – потемки, о которых он сам не подозревает.
– Этот ваш клиент – извращенец! – процедил Куримото.
– Все мужики одинаковые. Если уж такие известные люди приходят к нам, чтобы побыть сосунками…
– И сколько стоит это удовольствие?
– Тридцать тысяч иен за два часа.
– Ого!
– У нас еще дешево. В Роппонги берут пятьдесят тысяч.
– Вы знаете что-нибудь еще об этом человеке?
– Почти ничего. Правда, один раз он водил меня в гостиницу. Но чаще всего с ним Намико…
– Ну же, рассказывайте! – продолжал наседать Сугуро: он хотел во что бы то ни стало доказать Куримото, что этот человек – не он.
Вдруг Ханаэ вновь спросила:
– А вы правда не он?
– Нет.
– Ну, если так, расскажу, но… этот человек… человек, похожий на вас, кажется, и в самом деле ненормальный.
– Ненормальный?
Женщина улыбнулась лукаво.
– Когда мы в первый раз были в диско… Он вдруг заявил, что хочет понюхать наши вспотевшие от танцев шеи, у меня и у Намико… После, когда пришли в гостиницу и я приняла ванну, он, поглаживая мои плечи и грудь, стал как безумный вылизывать языком шею, подмышки… Я ему сказала, чтоб прекратил, мне неприятно. Для того, что ли, мылась, чтоб этот старикан всю меня обслюнявил! У стариков слюна ужасно мерзкая!
Заметив выражение на лице Сугуро, она спохватилась:
– Извините, я вас обидела.
– Ничего страшного. – Сугуро посмотрел на Куримото, точно за поддержкой. – Вы же рассказываете не обо мне, а о другом человеке.
– Но вы действительно на одно лицо! Просто жуть берет! Когда вы сказали, что вы не он, я просто обалдела. Ну так вот, этот человек, когда я стояла в ванной перед зеркалом, стал сдавливать мне шею.
– Сдавливать шею? – удивился Куримото. – Он хотел вас задушить?
– Нет, во всяком случае, так он после сказал, но в тот момент глаза у него были страшные. Налитые кровью.
Намико говорит, что с ней он тоже такое проделывал.
– Это черт знает что! – Куримото, выражая осуждение, потряс головой. – Какой-то сумасшедший!
– Разве вам не противно иметь дело с такими омерзительными клиентами?
– Противно. Поэтому я и прекратила, но… Намико надо мной смеется, говорит, что это только игра. К тому же за такие игры хорошо платят. И все же не ожидала такого от писателя! – Ханаэ смущенно захихикала. – Интересно, какие книги он пишет? Я ничего не читала…
– Все понятно. – Молчавший Сугуро, не в силах больше терпеть унижения, достал из бумажника две купюры: – Надеюсь, этого достаточно.
– Спасибо, – быстро проговорила Ханаэ. – Я могу идти?
– Да, конечно.
– Не зайдете к нам? Намико пришла, обслужит по полной программе. Она наверняка расскажет вам еще о том человеке, то, чего я не знаю. Ну же, идемте.
– Нет, в другой раз.
Некоторое время Сугуро шел в мрачном молчании, глядя прямо перед собой на расцвеченный мигающими неоновыми огнями переулок, вдоль которого стояли зазывалы. Когда вышли на широкую улицу, он наконец сказал не терпящим возражения тоном:
– Убедился, что это был самозванец?
– Да, – выдавил Куримото, потупив глаза.
– Отлично, что все разъяснилось.
– Да…
– Теперь можешь сказать своему коллеге М. и всем, кто распускает обо мне сплетни, что речь идет о другом человеке.
– Хорошо. Но почему вы так на этом настаиваете?
– Я подумал, раз уж и ты стал во мне сомневаться… Куримото со вздохом сказал:
– Вы должны поймать этого человека!
Идущая навстречу молодая девушка, впившись глазами в Сугуро, схватила за руку своего спутника и прошептала:
– Писатель Сугуро!
Сугуро услышал. Улыбнулся ей заученной улыбкой, предназначенной для поклонников. Заметив это, Куримото повторил:
– Вы должны поймать его – хотя бы ради ваших читателей!
III
Так же как Сугуро, Кобари бродил по Сакура-дори. Он был уверен, что чутье репортера его не подведет. Так или иначе, а способ разоблачить Сугуро обязательно найдется.
Даже когда он рыскал по городу по заданию редакции, оказавшись в районе Синдзюку, Кобари обязательно заглядывал на Сакура-дори и только после этого шел домой. Эту тесную и короткую улицу можно было обойти вдоль и поперек за десять минут. А вдруг повезет? Эта мысль не давала ему покоя. Однако это "вдруг" никак не происходило. И каждый раз он чувствовал досаду и вместе с тем унижение, припоминая лицо Сугуро, самодовольно восседающего на сцене во время вручения премии.
И все-таки однажды удача ему улыбнулась.
В тот день к вечеру зарядил холодный, зимний дождь, и Кобари, несмотря на все свое упрямство, решил прямиком идти домой, но в последний момент передумал и от станции "Синдзюку" вновь прошел до Сакура-дори.
Среди людей, идущих навстречу с раскрытыми зонтиками, мелькнуло знакомое лицо. Сразу не вспомнив, он прошел мимо, и вдруг его осенило – это она!
Девица, пришедшая на свидание с пожилой женщиной, за которой он следил в Харадзюку. Невысокого роста, в круглых очках, ничем не примечательная, но, несомненно, это была она.
Поспешно обернувшись, Кобари увидел, что девушка, слегка наклонив зонтик, лениво шла по улице. Под юбкой мелькали толстые икры.
Ускорив шаг, он обогнал ее, некоторое время шел с безразличным видом, затем резко развернулся. Посмотрел на девушку, которая, не обращая на него внимания, собиралась пройти мимо, и бесцеремонно окликнул:
– Эй, постой! Ты случайно не знакомая Сугуро?
Он и сам не понимал, почему у него вырвались именно эти слова. Если б она ответила отрицательно – что ж, значит, не повезло.
– Ты ведь приятельница Сугуро, да?