Машущего кулаками поддерживает своими выпадами соратник. Он все пытается, держась за дверь, попасть ногой по коленям кондуктора, и в какой-то момент, оставив опорную ногу на нижней ступеньке, наклоняется слишком далеко вперед.
Роковая ошибка.
Рука деда выпускает пластиковую трубку перил, сжимается в кулак и наносит сокрушительный удар сверху вниз прямо в лицо агрессору. Вопль, кажется, доносится даже до нас, прорвавшись сквозь уличный гул. Второй нападающий впадает в ступор и убирает ногу с входной площадки, глядя, как его приятель падает на тротуар, держась за разбитый нос; я вроде бы вижу кровь на лице, но с такого расстояния могу и ошибаться.
Водитель, пользуясь успехом кондуктора, тут же захлопывает двери, и троллейбус, вздрогнув, с гулом несется вперед. Потерпевшие поражение от древнего старика кенгурушки - капюшоны в процессе драки слетели с их бритых голов - кричат что-то вслед уезжающему победителю, машут кулаками и показывают средние пальцы. Потом тот, что остался цел и невредим, смотрит по сторонам - небось хочет удостовериться, что никто посторонний не стал свидетелем их позора.
Мы ржем так, что стекло едва не дребезжит. Жмен даже расплескивает вино, облив выведенные баллончиком желтые буквы на стене: "Ж + М FOREVER TOGETHER".
- Ты видел?! Ты это видел?! - хлопает он в ладоши, будто мы смотрели в разные окна. - Как дедок чуваку вмазал! Вот она, старая закалка! Ладно, пошли, пора уже, цепляй баклашку…
Прихватив бутылку с вином, мы спускаемся во двор. Жмен звякает ключами возле дверей гаража. Оттащив тяжелую, протяжно скрипнувшую створку, он включает свет, взорвавшийся сверхновой в ночном дворе.
- Вот он, родименький… - проводит Жмен рукой по белому багажнику - вернее, в случае с "запором", капоту - огибая пятна ржавчины и грязи, и добавляет: - Батя вроде с гнилым дном решил вопрос. Приварил туда дверь от нашего старого холодильника.
Он смеется, и я так и не понимаю, шутка это или нет. В любом случае, "запор" выглядит сурово и бывало.
Жмен открывает дверь и забирается внутрь.
- Слушай, ты уверен, что это… - начинаю я, но мои слова прерывает рычание заводящегося мотора.
- Не боись, залазь, - машет рукой Жмен.
Загораются и освещают стеллаж с инструментами и всяким хламом фары - одна ярко, другая совсем тускло; машина дергается назад, выезжает из гаража; блеклая фара напоминает подбитый глаз.
Выскочив из машины, Жмен забегает в гараж, копается на одной из полок и выходит с охапкой каких-то грязных, измазанных в масле спецовок. Открыв багажник, он бросает все это внутрь, к бутылю с вином, и захлопывает скрипнувшую крышку.
- Зачем это?
- Потом узнаешь, - ухмыляется Жмен, и мы медленно едем по двору.
Проспект похож на улицы городов будущего из фантастических фильмов - расцвеченный холодными разливами неона вывесок, оранжевыми конусами фонарного света, множеством немигающих глаз освещенных окон и бесконечной световой многоножкой встречных автомобилей, скользящих по "запорожцу" Жениного отца лучами фар. Вскоре остаются лишь фонари - по обе стороны проспекта потянулись черные пустоши, заброшенная громада недостроенного Ледового стадиона и приземистый силуэт полумертвого, превращенного в рынок ипподрома. Это буферная зона, отделяющая Колос, наш район, от Теремков-1, уже растущих впереди сияющей стеной высоток. Жмен ведет на удивление аккуратно и спокойно - машин на дороге не много, да и спирт, должно быть, слегка притупил страх.
- Клацни там "play", - машет рукой Жмен в сторону магнитофона, валяющегося на заднем сиденье в компании кучки кассет без коробок. Магнитолы в тачке нет, и батя Жмена возит с собой старую "Беларусь 302", которую однажды залил водой и додумался просушить в микроволновке. После этого несчастный кассетник оплавился по краям, став жутким и зловещим, как Фредди Крюгер, но продолжает худо-бедно работать.
Из колонок "Беларуси" замурлыкал Лагутенко:
"Достала… морская… меня болезнь…"
Мы хором орем:
- "Сушите! На веслах! Садимся! На якорь!!!"
Ветер, свистящий в опущенных окнах, вытягивает слова и музыку из салона и уносит в накрывшую проспект ночь.
На развязке уходим вправо, к Теремкам-2. Останавливаемся у супермаркета, который все по привычке называют универсамом. Несмотря на враждебный Колосу статус Теремков, в детстве почти все его обитатели, включая меня, вместе с родителями вынуждены были посещать этот магазин, так как на Колосе были только маленькие и пустые гастрономы, а здесь хоть что-то можно было купить. Впрочем, и сейчас нам приходится ездить в новый торговый центр "Магеллан", чтобы сходить в кино, - оба кинотеатра на Колосе, "Загреб" и "Прогресс", давно приказали долго жить. А летний театр на ВДНХ, где иногда показывали кино, и вовсе спалили.
Шмат стоит в оранжевой световой колонне под фонарем в каком-то идиотском вельветовом пиджаке - должно быть, отцовском, потому как карманы болтаются где-то в районе Шматовых коленей.
- Ты б еще галстук надел, - хохочет Жмен, когда Шмат, потеснив магнитофон, забирается в машину, и мы едем дальше.
- Ага. И в носок заправил, - добавляю я.
- Мы же к дамам едем. Надо выглядеть прилично. Не то что вы, в кенгурах.
- Да уж, эти дамы оценят твой прикид, не сомневайся, - продолжает смеяться Жмен, перестраиваясь в правый ряд и ныряя во дворы. Рядом со Шматом кассетный "Мумий Тролль" орет "Владивосток 2000".
- Ты уже решил, куда поступать будешь, а, Шмат? - спрашивает Жмен.
- Никуда. Мне ж только семнадцать, до призыва год еще…
- И что с того? Будешь фигней страдать? Приткнулся б уже куда-нибудь… - качает головой Жмен, который сам собирается после школы идти в армию. - Вон на Карася посмотри. По-любому поступит куда-то… Приличный человек потому что. Не то что ты.
- Ага, приличный… По ходу твой приличный человек, судя по роже, сейчас обрыгает тебе салон.
- Чего?!
Меня на миг действительно окутала дурнота от выпитого и пропитавшей салон "запора" бензиновой гари. Если б дело было днем, по жаре, точно блеванул бы.
"Запор", рыча, замирает у забора детского садика, за которым наискосок и параллельно друг другу, как полосы на батоне, стоят пять общаг. Вроде как вторая - нужная, швейно-парикмахерская. Рычание движка стихает, кусок забора с буквами "УЙ", залитый светом яркой фары, вновь тонет в черноте.
- А вы взяли поесть-попить? Ну в смысле бабам? - спрашивает Шмат, когда мы вылазим из машины и Жмен запирает ключом обе двери. Я открываю багажник и вытаскиваю из-под вороха грязного тряпья бутыль с вином.
- Ох как, мать вашу, обворожительно… - качает головой Шмат. - Увидят эту пыльную балсанку и сразу из одежды на вас выпрыгнут.
- Ты не выделывайся, а предложи что-нибудь получше, - бурчит Жмен.
- Вон ларек круглосуточный. Там "Амаретто" есть.
Шмат кивает в сторону сияющей у одного из подъездов будки.
- Ух ты, какие слова знаешь… - снова качает головой Жмен, втыкая в зубы сигарету. - А бабло где взять, а, Шмат, на твое вот это… ну, на то, что ты сказал?
- У меня полтаха есть, - гордо выпрямляется Шмат во все свои метр семьдесят два.
У Жмена блестят глаза. И это наверняка не только свет фонаря в них отражается.
- Ну так погнали, чего стоим?
У ларька топчутся два типа, похожих на космических пиратов из "Гостьи из будущего". Один высокий, здоровый и пузатый, с бритой башкой, другой - вытянутый кучерявый дрищ. Вспоминаю, как звали чуваков из фильма, - Крыс и Весельчак У.
- Слушай, ну всего пятьдесят коп не хватает же! - ноет Крыс у светящегося окошка.
Изнутри вылетают облачко сигаретного дыма и слова продавщицы:
- Ну вот, как их накопаете, так и приходите.
- Та ладно тебе!
- Слышь, чувак, дай мы купим, а там дальше будете… - говорит Жмен, приближаясь к амбразуре оконца.
Крыс поворачивает к нему лицо. На лбу у него пара-тройка шрамов. Один свежий.
- Вы кто такие, вообще? - говорит Крыс.
Я качаю головой. Плохо дело, сразу видно.
- Тебе не по фигу? Отойди, дай купить.
- А че ты ко мне на "ты", а? Ты, червь рахитный…
- Тебе шрамов на лбу мало? Новых наделать? - огрызается Жмен.
Потом все происходит очень быстро.
Крыс бьет правой, но Жмен уклоняется, успевает врезать левой в челюсть. Удар слабый, но на миг дезориентирует Крыса, который тут же пропускает куда более злую подачу в табло и хватается за хрустнувший нос. Пятится назад, из-под пальцев бежит кровь.
Весельчак тут же уматывает за угол дома, в темноту, с криком "Пацаны-ы-ы!!!". Эхо крика отфутболивают стены серых башен шестнадцатиэтажек.
Еще один удар Жмена - и Крыс, зацепившись за бровку, падает на украшающего клумбу лебедя из старой покрышки.
- Та-а-ак… А ну-ка погнали отсюда, бегом! - шипит Шмат, и мы уматываем к "запору". Бежим мимо тачки в тень между гаражами, но Жмен останавливается.
- Чего ты! Давай быстрей! - машет рукой Шмат. - Там этих гнид небось стадо целое бежит!
Из-за угла, за которым исчез Весельчак, слышно подтверждающее многоголосье. Крыс, сплевывая кровь на асфальт, поднимается. Тетка в ларьке хлопает окошком.
- Ща, погодь… - бормочет Жмен. Открывает багажник, хватает взятое в гараже тряпье и несется в темноту. Следом в пропахший мочой проем между гаражами ныряем мы со Шматом.
Прижавшись к ржавой стенке, скрытые тенью, мы наблюдаем за толпой, высыпавшей под яркий свет фонаря. У некоторых в руках блестят кастеты, все шарят взглядами по окрестностям. В центре гулко матерящегося роя пошатывается Крыс с измазанной в крови рожей, как индеец в боевой раскраске.
Шмат тихо дергает меня за плечо, и мы углубляемся в лабиринт гаражей. Заросли ржавых коробок позволяют по-тихому обойти детский сад и подобраться к общагам, не привлекая внимания Крыса, Весельчака и их своры. Впрочем, они явно продолжат искать нас и могут вскоре добраться сюда. А значит, следует поторопиться…
- Шмат, давай ты первый лезь… - кивает Жмен на темную коробку, высящуюся перед нами. Он говорит тихо, чтобы нас ненароком не услышали жаждущие знакомства друзья Крыса.
Я только сейчас понимаю, что через дверь в общагу вечером не попасть, если нет пропуска.
- Я… Чего? Куда лезть? - пялится Шмат на светящиеся окна. Первые два этажа от набегов посторонних защищены решетками. Их темные прутья поблескивают в оконном свете, как будто…
- Да они ж солидолом обмазаны! - кричит Шмат.
- Тсс, дебил!
Жмен прикладывает палец к губам, потом кивает и протягивает нам тряпье из багажника.
- Потому я эту рвань и захватил. Знал, что вы не додумаетесь.
- Так а куда забраться-то нужно?
- Вон туда. На третий этаж. Там окно на кухне открыто.
- Блин… Стремновато…
- Ну можешь тут остаться. Пацаны те с тобой в футбик зашпилят. Башкой твоей.
- Нет уж, этот матч я лучше пропущу… Ладно, полез я…
По мусорному баку Шмат проворно, как мартышка, забирается на козырек подъезда, там надевает спецовку и рабочие перчатки. Потом быстро двигается вверх, перебирая руками и ногами, как ящерица, и ныряет в окно третьего этажа. Он похож на ниндзя, проникающего во вражеский замок.
- Давай сейчас я. А ты мне потом вино закинешь, - говорит Жмен и начинает подниматься. Я опасливо озираюсь по сторонам: кажется, голоса в гаражах становятся ближе.
Жмен неуклюжий и корявый. Думаю, ходячее дерево из "Властелина колец" и то быстрее запрыгнуло бы в окно. А этот валенок пару раз едва не сорвался, еще когда с мусорника на подъезд перелазил.
Вот. На этот раз точно голоса. Приближаются. Я решаю не ждать, пока Жмен завершит восхождение, и бросаюсь к мусорке. Чертова железяка предательски гремит под ногами, пока я, держась за желтую газовую трубу, перебираюсь на подъезд. Винная бутылка тяжело болтается во внутреннем кармане грязной спецовки. А может, это сердце стучит…
Натягиваю спецовку: в нос ударяют запахи масла и пота. Скользкие смолистые прутья противно трогать, но лезть нетрудно: помогают подоконники, карнизы и выбоины в старом кафеле. У самого заветного окна вижу торчащую из него рожу Жмена, уже покорившего вершину. Он тянет руку вниз. Думаю, что он хочет помочь мне забраться, и протягиваю свою.
- Вино давай, - шипит Жмен.
Я вытаскиваю бутылку из кармана, протягиваю ему…
Правая нога срывается. Меня на миг переполняет паника; стараюсь не смотреть вниз и прижимаюсь к прутьям, измазываясь в густой черной смоле. Теперь сердце точно колотится - лупит так, будто сейчас выпрыгнет и убежит подальше от безмозглого хозяина.
Подтягиваюсь и добираюсь наконец до подоконника. Жмен втаскивает меня внутрь, как мешок с картошкой; ударяюсь плечом об оконную раму, стискиваю зубы от боли. Во дворе кто-то громко кричит и хлопает дверью подъезда. Не вижу кто - не хочу смотреть вниз.
А лучше бы посмотрел.
На кухне - никого, кроме нас троих; в углу на одной из трех старых плит хлопает крышкой кастрюля, под которой урчит пламя; под потолком потрескивает длинная белая лампа, ее свет режет глаза.
- Какая комната? - спрашиваю я.
- Триста четыре, - отвечает Жмен.
- Знаешь, как идти?
- Хрен там.
Мы осторожно идем к двери. В спецовке после подъема жарко. А может, это от выпитого. Или от духоты. Или от плиты.
Наверное, от всего вместе.
Где-то в недрах здания гудит и клацает лифт. В проеме вдруг появляется пухлая девушка со светлыми, накрученными на бигуди волосами и зеленым полотенцем в руке. Она замирает и смотрит на нас. Шмат машет ей рукой.
Девушка быстро уходит. Мы идем дальше.
Впереди - сероватый кафель и зеркала. Туалет. Вправо и влево уходит коридор с множеством дверей.
- Так, ща… - говорит Жмен, проходит немного вправо, качает головой, идет влево и машет нам.
- Сюда, пошли.
Шмат идет следом, а я говорю:
- Погоди чуток, я сюда заскочу. Руки помою.
- Ну давай… Только быстро…
Я иду к ряду умывальников. У одного из них стоит, наклонившись к гудящему крану, какой-то чувак. Он кажется мне знакомым. К сожалению, я понимаю, где его встречал, только когда подхожу к раковине, открываю кран и вижу отражение чувака в надтреснутом зеркале.
Разбитый нос. Бледная противная харя.
Крыс.
В ту же секунду он смотрит на меня. Глаза вспыхивают, и я представляю, как Крыс видит меня в красноватом свете, через прицел, как Терминатор. "Цель опознана", и все такое.
Я бросаюсь к двери, прежде чем Крыс начинает вопить что-то своим высоким голоском. Вылетаю в коридор, ору чувакам, а за мной топот и щелчки открывающихся дверей.
Жмен со Шматом далеко уйти не успели и все понимают быстро. Ускоряются, и мы бежим через корпус втроем, как непутевые герои "Операции Ы". Коридор то и дело поворачивает под прямым углом, мелькают двери других кухонь и туалетов, в стену вжимаются редкие местные обитатели. Я думаю, что будет, если впереди тупик, и представляю боль в разных частях тела.
Перспектива не особенно заманчивая. Борцовские навыки не помогут. Не будет ни Юли, ни зеленых кроссовок…
В уме, как всегда в такие вот секунды, мелькают даты:
1888-й - убийства Джека-потрошителя.
1600-й - Джордано Бруно сжигают на костре.
1305-й - Уильяма Уоллеса казнят в Лондоне (по крайней мере, если фильм с Мелом Гибсоном не врал).
Думаю о том, что следующей и последней датой может стать нынешний год с пометкой "Трагическая гибель Михаила Карасина в швейно-парикмахерском общежитии". Но нам везет: выбегаем на площадку перед лифтом. Вниз уходит лестница. Я оглядываюсь и вижу множество силуэтов в коридоре, бегущих следом; тени, отброшенные тусклым светом редких ламп, мелькают на казенной серой краске стен.
Ждать лифта нет времени.
- Бегом! - ору я и несусь вниз, хватаясь за перила и перепрыгивая по пролету за раз. На втором этаже две девчонки сидят и курят на ступеньках. Я прыгаю через них, и обе с визгом вскакивают, освобождая дорогу Жмену и Шмату. Бутылка с вином вылетает из кармана, падает на пол, пробка слетает, темная жидкость брызгает на стену.
Пролетаем мимо вахтерши; она, кажется, даже не успевает понять, что происходит. Непростительно долго вожусь с защелкой тяжелой стальной двери. За спиной слышен топот табуна Крысовых приятелей.
Темно, ни черта не видно. Бежим вокруг детского сада к тачке. Шмат долго лезет на заднее сиденье, и я ускоряю его пинком, откидываю спинку переднего сидения, забираюсь внутрь и хлопаю дверью так, что стекло едва не трескается. Жмен заводит мотор. "Запор" сухо хлопает, чихает и умолкает.
И снова.
И снова.
В свете фонаря появляются Крыс, Весельчак У и прочие гвардейцы кардинала. Они смотрят по сторонам и будто принюхиваются, как стая бродячих псов. Потом кто-то показывает пальцем на наш "запор", все с воплями бегут к нам. Я начинаю прощаться с жизнью и представляю, как они сейчас просто растопчут нашу тачанку, сровняв ее с асфальтом своими копытами.
1764-й - первые жертвы Жеводанского зверя.
1898-й - львы-людоеды убивают сто тридцать пять человек на постройке моста в Кении (если не врал фильм "Призрак и Тьма" с Вэлом Килмером и Майклом Дугласом).
1915-й - медведь-людоед убил шесть человек в японской деревне (вычитал в старом номере "Вокруг света").
Кажется, сейчас список пополнят трое несчастных молодых ребят, растерзанных одичалой фауной Теремков-2.
Мотор урчит, кашляет, булькает и наконец ревет. Вспыхивают фары, и мы едва не давим одного из преследователей, разворачиваясь. Жмен вопит, жмет на газ, и "запор" несется прочь из двора. Бензиновый перегар, наполняющий салон, кажется мне самым сладким цветочным ароматом.
Когда мы вновь на трассе, среди огней и гудящих машин, мне чудится, что все это было просто глюком. Наверное, я задремал. Вино и бензиновая вонь одурманили и нагнали в голову весь этот маразм.
А потом я смотрю назад, вижу испуганную и потрясающе ржачную рожу Шмата и смеюсь. Секунду спустя начинает хохотать Жмен, хотя его руки на руле до сих пор так дрожат, что машину немного водит из стороны в сторону. Потом и Шмат начинает похихикивать. Он случайно клацает магнитофон, и в салон врывается задыхающийся крик Лагутенко: "…дим, уходим, ух-о-о-одим!!!"
В грязных драных спецовках, с измазанными в черном лицами мы едем по широкой ночной трассе мимо бесконечных сияющих на черном фоне квадратиков окон. Орем "Владивосток 2000", хохочем, в ушах свистит ветер, сердце тарахтит пулеметом в груди.
Мы едем домой.