4 июля
Плохо спал из-за боли в пальце.
Пытаемся определить, куда нас несет. Каждый день записываем время, когда солнце достигает зенита. Капитан под моим руководством соорудил подобие секстанта. Из деревянной линейки и кастрюльной крышки. Но проку от него мало. Нас все время качает. Похоже, что ветер и течение сносят нас на восток.
Время от времени спасаемся от жары, купаясь за бортом. Сегодня Линь Чжан отплыла от трапа всего на три метра. И тут вдруг налетел внезапный шквал. Стал относить "Вавилонию" прочь. Так быстро, что Линь Чжан не могла догнать. Я схватил в руку конец веревки и поплыл ей навстречу. Мы едва успели дотянуться и ухватить друг друга, как веревка кончилась. Капитан с трудом подтянул нас обратно к трапу. Теперь я требую, чтобы каждый, купаясь, привязывал себя веревкой. Кроме того, надо все время следить за акулами. Они появляются постоянно, но днем держатся в отдалении.
5 июля
Ночью опять мучился бессонницей. И слышал время от времени, как кто-то постукивал снаружи по борту. Лишь под утро я догадался, что это такое. Летающие рыбы! Днем они видят корабль и оплывают его стороной, а ночью выпрыгивают из воды вслепую и натыкаются на борт. К сожалению, ни одна не залетела на палубу – слишком высоко.
Я рассказал о своем открытии капитану. Мы решили попробовать одно приспособление. Работали весь день. Трудность в том, что из инструментов у нас есть только два ножа, иголка с ниткой и маникюрный набор Линь Чжан. (В их каюту пираты не проникли, поэтому все, что было у них, – сохранилось. В том числе и автомат. Педро-Пабло сознался, что автомат и три обоймы к нему были вручены ему мистером Козулиным в Монреале.)
То, что мы соорудили, похоже на помесь гроба и индейской пироги. Каркас сделали из дощечек (в дело пошел палубный настил), обтянули простыней. Подвесили наше сооружение снаружи у борта. Веревок у нас тоже не осталось – пользуемся электрическими проводами, которые выдираем из-под обшивки стен.
Я читал, что птицы в океане – знак того, что близко берег. Вокруг нас довольно много птиц, но никакой земли поблизости не должно быть, если верить картам. Я узнаю фрегатов (широченные крылья и красная полоска на горле у самцов), олушей (голубая голова), остальных не знаю. Интересно, где они проводят ночь? Неужели продолжают парить в воздухе? Или опускаются на воду?
Под вечер видели еще один корабль. Он прошел в двух милях к востоку от нас. Мы прыгали и размахивали рубахами полчаса. Но солнце садилось как раз за нами. Вряд ли они могли бы нас заметить, если бы даже специально искали.
Теперь вспоминаю, что я и сам, плавая на "Вавилонии" по озеру Эри, никогда не останавливался при виде неподвижных моторок или парусных лодок. Мало ли ради чего люди остановились! Не станешь же подплывать к каждому и проверять. Мы не готовы к встрече с терпящим бедствие, как не готовы к встрече с инопланетянином. Кроме того, нас губит изобретение радио. Корабль, не испускающий радиосигналов, как бы не существует для других кораблей. Эй, вот же мы! Нас видно невооруженным глазом!
6 июля
Ура! Ура! Ура!
В наш гроб-пирогу-корыто попадало за ночь десятка два летающих рыб. И на леску из электрического провода попалась метровая акула. Мясо у нее не слишком вкусное, но зато печень – очень полезна. Удалось выжать много сока. Мы постепенно привыкаем к его вкусу. Я заставляю всех есть рыбьи головы тоже, особенно глаза. Там есть витамин "це" – спасение от цинги. Неизвестно, сколько нас будет носить по океану. Нужно готовиться к худшему.
Для стряпни у нас есть только одна маленькая кастрюлька с крышкой. (Тоже оказалась в каюте Линь Чжан.) Мы разводим под ней огонь из щепочек, но этому скоро придет конец. На "Вавилонии" оказалось очень мало деревянных частей. Всюду пластик, алюминий, стекло. Мы не можем без конца разбирать палубу. Иначе первый же шторм зальет нас и потопит.
Понемногу приучаем себя есть рыбу сырой. Если нарезать кубиками и посолить, получается почти как суши в японском ресторане. Кстати, соль посреди соленого океана тоже не так-то просто добыть. Мы обмакиваем простыни в морскую воду и вывешиваем их сушить. Потом отряхаем высохшую ткань над чистым столом. Набирается щепотка, которой хватает на ужин. На следующий день повторяем снова.
7 июля
Девятый день дрейфа. Выловили из океана большой пробковый поплавок от сети. Капитан развел костер из мазутных тряпок и на минуту бросил туда поплавок. После этого все мы целый час ползали по палубе и выводили пробковой сажей большие буквы SOS. Если самолет будет пролетать низко, он сможет разглядеть буквы. Потом мы сообразили, что нужно было сделать эту надпись не на палубе, а на борту. Но было поздно, пробка кончилась. А другой краски у нас нет. SOS! SOS! SOS!
– …Как ты кричишь, милый, – повторяла восхищенная и изумленная Джил. – Как ты кричишь…
Потом она сидела перед зеркалом, задумчиво играла голой грудью, как апельсином, подкидывала на ладони и с недоверием пыталась высмотреть за гладью стекла объяснение, причину, повод для его непристойньгх воплей. Да, конечно, она слыхала – читала в книгах, смотрела в кино. Любовь – это страшная сила. Любовь может подчинить себе сердце и ум. Она может превозмочь даже наше естественное отвращение к телу другого человека. Конечно, она испытала любовь – как бы иначе она могла родить двух детей? Но ее муж никогда не терял самообладания, никогда не впадал в такой смехотворный экстаз. Она была ошарашена, сбита с толку, шокирована, польщена.
Да, возможно, что ее отношение ко всему телесному было преувеличенно настороженным. Протестантская семья, религиозное воспитание. "Плотские утехи" – эти слова за их столом произносились тем же тоном, что и "естественные отправления". Наверно, это отношение было привито ей, вошло в подсознание. Но она ничуть не гордилась им. Она не хотела заразить им своих детей. Наоборот, она хотела, чтобы они были свободны и сведущи. Держала в доме учебники, показывала детям картинки. Два года назад увезла их на месяц в колонию нудистов. Хотя муж ее был очень недоволен. Но она настояла. Это был чудесный месяц. И без всяких утех. Ее мальчики до сих пор дружат с двумя девочками, с которыми они познакомились там. В конце концов, в Японии мужчины и женщины испокон веков купаются вместе. А это очень здоровая нация. Но собственные "табу" она так и не смогла преодолеть. Выходить раздетой на пляж ей было так же трудно в последний день, как и в первый. И это при том, что она как-никак получила медицинское образование.
Вообще она не очень охотно рассказывала ему о своем прошлом, особенно о детстве. Если он задавал прямой вопрос, она на минуту поднимала глаза к потолку, будто просматривала на свет цепким взглядом кинопленку памяти, которую и предъявляла ему потом, но с явными следами цензорских ножниц, с затемнениями там и тут. Родители? Да, они были учителями всю жизнь. Где жили? Постоянно переезжали из города в город. Нет, не только в Нью-Джерси, но и в Пенсильвании тоже. А год, помнится, прожили и в Огайо. Нет, они уже умерли. Конечно, она знает, где они похоронены, но сейчас название городка выскользнуло из памяти. Там живет дальняя родственница, она ухаживает за могилами. Вовсе нет, они не в один день умерли. Сначала мама, потом папа. Известно, что вдовцы не живут долго, одиночество ломает их очень быстро. Они похоронены рядом. Но неужели это так важно, от чего они умерли? Можешь не бояться, никакими наследственными болезнями я не страдаю.
Он складывал картинку по кусочкам. Не то чтобы ему было очень интересно. Просто нравилось схватиться с ее затаенным цензором, обыграть, вытянуть кусочек правды. Она и про свою бывшую профессию сначала темнила и потом проговорилась случайно. Вернее, выдала себя, когда он явился хромая, с распухшей лодыжкой.
Это было еще в первые месяцы, когда они так изворачивались, чтобы муж-5-1 ничего не прознал. Муж-5-1, глядящий прямо перед собой, идущий и идущий мимо просящих на доброе дело, уходящий к своей черной кассирше, – он сказал ей ужасные слова в момент разрыва. Он сказал, что жизнь с ней была для него мучением. Что он терпел ее только из-за детей. И что он сделает все возможное, чтобы суд отдал детей ему.
Адвокат заверил ее, что это не пустая угроза. Муж-5-1 имеет связи в судейском мире. Если только он сумеет доказать, что она была психически неустойчива, уводила детей прочь из реального опробованного мира (вспомнить месяц среди нудистов!), травмировала их слабые, распираемые любопытством сердца, то судья может по знакомству вынести решение в его пользу.
– Это безумие! – твердила Джил, обнимая Антона в полумраке фанерной кабинки, которую они сняли на берегу небольшого озерка. – То, что мы делаем, – чистое безумие. Рано или поздно мы попадемся. Бабочки летают у меня в животе. Полный живот бабочек страха.
Поездки в кабинку обставлялись шпионскими предосторожностями. Ее машина не должна была появляться поблизости ни при каких обстоятельствах. Они сговаривались о месте и времени, звоня из одного платного телефона в другой ("Да-да, он способен нанять частного сыщика для подслушивания домашней линии!"). Приезжали на стоянку около большого магазина (каждый раз – нового), она надевала темные очки, повязывала косынку, шла не спеша к его машине, не спеша открывала дверцу, проскальзывала внутрь и укладывалась бочком на заднее сиденье, где он запасал для нее подушку. Ведь город полон знакомых – заметят ее голову в машине и донесут! Ехать им было около часу, так что иногда она даже ухитрялась заснуть, и он потом целовал отпечатки наволочки на ее щеке.
В тот день, когда он явился хромающим, она просто расцвела. Она догнала его на тропе, поднимавшейся к кабинке, отняла бумажный мешок с провизией, велела опираться на нее. Она усадила его на стул, завернула штанину. Она заставила его подержать распухшую лодыжку в воде со льдом. Лицо ее сияло. Вытирая ему ногу, накладывая тугую повязку, сделанную из шпионской косынки, она несколько раз прижалась лбом к его колену.
Дальше скрывать эту слабость было бесполезно. Она созналась. Да, она обожает лечить. До дрожи, до самозабвения. У нее есть диплом медсестры. И она работала медсестрой почти два года. Это было ее настоящим призванием. Ничего в жизни она так не любила. Но очень вскоре у нее открылась одна черта, одна фобия, которую она так и не смогла преодолеть. Она стала бояться, что пациент умрет по ее вине. То есть она могла сделать все правильно, пункт за пунктом выполнить предписания врача, сверяясь на всякий случай с учебником, но человек все равно умирал. Просто потому, что он был слишком стар, или болезнь зашла так далеко, или рана была слишком глубокой. Это случалось не очень часто, но страх все равно душил ее. Непоправимость смерти сбивала с толку, бросала лицом к стене. И не было ни одной больницы, в которой лечили бы только неопасные болезни, от которых никто бы не умирал.
Она попробовала выбивать клин клином – поступила на работу в дом для престарелых. Там смерть была нормальным и единственным исходом, почти избавлением. Никто не мог быть виновен в ней, никто из остающихся в живых от нее не страдал. Старики, завернутые в свою пергаментную кожу, тихо сидели в креслах, послушно открывали рот подносимой ложке, смотрели восковыми глазами на принесенные родственниками подарки. Они были как пассажиры отходящего поезда, со всеми уже простившиеся, уезжающие в невозвратные дали, сжимая в руке билет в один конец. Директор дома иногда давал подработать начинающим музыкантам, и те устраивали концерты для стариков, собранных в общей столовой. Бравурные звуки аккордеона отскакивали от неподвижных лиц. Джил не выдерживала и выходила из зала.
Все несложные процедуры, которые ей надо было проделывать со стариками, казались ей бессмысленными. Радостный сюрприз выздоровления был изъят из процесса – а без него лечение не приносило ей никакого удовлетворения. Лечить же живых после того, как она провела целый год рядом с мертвыми, стало ей еще страшнее. Да и с появлением второго ребенка на работу не оставалось времени. Пришлось уйти.
Теперь для удовлетворения лечебной страсти у нее оставалась только семья. Заслышав где-то в недрах дома кашель или чихание, она неслась на звук, как десантник, поднятый по тревоге, на ходу подхватывая нужные прыскалки, таблетки, полоскания. Волдыри, оставленные на коже ядовитым плющом, наполняли ее таким боевым азартом, что пострадавший должен был покориться и безропотно менять повязки с разными мазями, замешанными ею самой по знахарским книгам. Если у детей случался запор, они терпели до предела, не сознавались, зная, что мать никогда не ограничится простым слабительным. Мозоль на пятке или на пальце была чревата сеансами ультрафиолетового облучения. Друзья никогда не спрашивали, что ей подарить, – знали, что любой новый медицинский справочник вызовет искренний, на недели растянутый восторг. Антон слушал ее признания с умилением и сочувствием, но главного все же не понимал. Почему нужно было бояться смерти пациента? Больные бывают такие коварные, умеют проскользнуть на тот свет сквозь любые лечебные препоны. И ведь всякая больница имеет страховку против подобных случайностей. Через выстроенную здесь китайскую стену Горемыкалу перелезть было почти невозможно. Заделывать очередные бреши – вот чем надо было заниматься в первую очередь.
Измученный очередным разводом, он в те месяцы как раз подходил ощупью к своему великому изобретению. Три больших, три одинаковых несчастья – а если считать не формально, то все четыре – обрушились на него в жизни. И во всех этих ситуациях он оказался беззащитным перед клыками Горемыкала. Половина браков в стране кончается разводом, и никто еще не придумал защиты против этого массового бедствия! Не может быть, чтобы здесь нельзя было найти работоспособную схему.
"Как избежать обмана, как избежать обмана, как защититься от ложного развода, развода ради страховой премии?" – ломал он себе голову. С другой стороны, вот этот прямоглядящий муж Джил, бросающий ее ради другой женщины, – неужели и он должен получить вознаграждение за свою измену? Или жена-4, оставившая его самого так подло, так унизительно исчезнувшая, передернув прямыми плечами, – неужели и ей что-то достанется? И так, шажок за шажком, подогреваемый ненавистью к нечестным изменникам, он вплотную приблизился к простой, как задвижка – одним пальцем отодвинуть, – мысли. И отодвинул!
Это же так просто, так гениально просто!
Платить должна не страховая компания, а уходящий, бросающий, изменяющий.
8 июля
Проснулись от криков Пабло-Педро. Он был за бортом. Но не тонул. Одной рукой он держался за трап, а другой вцепился в ласт большой черепахи. Я прыгнул в воду и ухватил черепаху за другой ласт. Капитан бросил нам электрический провод. Мы возились полчаса, пытаясь привязать черепашьи ноги. Наконец втащили ее наверх. Она так исцарапала и искусала нас, что не жалко было убивать. Устроили пир. Ничего нет вкуснее черепашьего мяса. Внутри у нее оказались еще и яйца. Они вязнут на зубах. Это чистый протеин. Жир тоже очень нужен нашим исхудавшим организмам.
После пира я сделал небольшое открытие. Под задними ластами черепахи обнаружил двух присосавшихся рыб. Кажется, они называются прилипалы. Самка под левой ластой, самец – под правой. Мне с трудом удалось отодрать их. Подумать только – они проводят так всю свою жизнь. Едят, путешествуют, размножаются. И весь их мир – задняя подмышка черепахи.
Вечером опять видели корабль. Махали ему всем, чем могли, но довольно вяло. Наши надежды умирают. Корабль не остановился.
9 июля
Капитан все время что-то изобретает. Сегодня он с утра возился, вынимая круглые стекла из приборов на пульте управления. Они слегка выпуклые. Он сложил их вместе, обмотал края изолентой и налил внутрь воды. Получилось большое увеличительное стекло. Он укрепил его над кастрюлькой с рыбой, собрал солнечный пучок на крышке. И через час рыба внутри сварилась! Проблема готовки решена. Правда, вода все время вытекает из стекла. Но можно добавлять.
В 2.30 пополудни услышали гудение мотора. Самолет шел довольно высоко. Но Линь Чжан вдруг схватила нож и бросилась в туалет. Через минуту выбежала оттуда, держа в руках содранное со стены зеркало. Начала пускать солнечного зайчика в небо. Мы смеялись и аплодировали. Может быть, самолет заметил ее сигналы – как знать?
Как подозрительно, как испытующе смотрели на мистера Энтони Себежа пары, приходившие к нему в первые дни после объявления, помещенного им в газетах. Многие уже имели по одному, по два развода за плечами, знали, что к чему. Не спрашивали о пустяках, сразу кидались к главному:
– Кто платит? Откуда вы будете знать, что люди разводятся всерьез, а не жульничают ради премии?… Ах, они сами же и платят друг другу?… Бывший муж – бывшей жене, или наоборот?… Но чем же это отличается от обычных алиментов?… Деньги вперед?… Каким образом?…
Он терпеливо объяснял. Вы платите страховые взносы. Каждый месяц или каждый квартал. Это ваши деньги. Если вы захотите мирно расстаться, каждый получит назад пятьдесят процентов накопившейся суммы. Но если один из супругов заявит, что он не хочет разводиться, он получает все сто процентов. Чем дольше вы прожили вместе, тем дороже вам будет покинуть своего спутника жизни.
Возможны и другие варианты. Крупная сумма вносится обеими сторонами при вступлении в брак. Или только одной стороной. Она лежит там как залог, тихо увеличивается за счет процентов. Или к ней также прибавляются страховые взносы. Но главный принцип сохраняется: в случае развода все деньги достаются тому, кого бросают. Учтите при этом, что в случае – не попусти Господь! – смерти одного из супругов все деньги возвращаются оставшемуся в живых. Так что вы, вместе со страховкой от развода, получаете за те же деньги и частичное страхование жизни.
На чем зарабатывает страховая компания "Себеж Инкорпорэйтед"? Ну это ясно: на дивидендах от доверенных ей денег. Конечно, она не будет пускаться в рискованные спекуляции. Нет, деньги будут вкладываться в надежные государственные бумаги. И часть дивидендов будет зачисляться на счет антиразводной премии. Точные цифры, таблицы процентов и отчислений вы можете найти в этой брошюре.
Конечно, он надеялся на успех, ждал его. Но к такому наплыву клиентов, к такой лавине он не был готов. Ему пришлось срочно открыть две новые конторы в Нью-Джерси и одну – за рекой, в штате Нью-Йорк. Не было никакой нужды больше тратиться на рекламу. Весть о новой сенсационной страховке летела из уст в уста, от дома к дому, от одной двуспальной кровати к другой. Газетчики сами осаждали его с просьбами об интервью. Он выступал по телевидению, раздавал автографы. Антиразводная страховка стала модным свадебным подарком. Он не поспевал жонглировать чужими миллионами, плывшими и плывшими к нему в руки.