6
Снова дождь.
Юн стоит в темноте под окнами школы и заглядывает в физкультурный зал: там местный бард развлекает песнями под гитару человек двадцать слушателей, в основном учителей и сотрудников администрации. Тут Элизабет, почти все ее друзья, новый пастор с половиной своего бойскаутского войска, жена Римстада (она физиотерапевт в доме для престарелых), а у стены под баскетбольным щитом, на приличном удалении от любовницы, устроился Ханс.
- Жалкий лицемер,- мысленно обругал Юн учителя, стремившегося быть на дружеской ноге с учениками, не любившими его,- верблюд прилипчивый.
Ханс явился сюда десять лет назад и выглядел как турист, приехавший в горы: куртка-анорак, резиновые сапоги, борода. А теперь он отец семейства, купил дом, сбрил бороду и перелез в вельветовые брюки и кожаный пиджак, вот только взгляд обманщика никуда не делся.
Он был одним из главных борцов за новый водопровод. Поначалу все от него отмахивались; но он биолог и сам взял пробы воды из частных колодцев, а потом предъявил результаты начальству и местным дуракам и сказал, что в этом пойле бактерий, как в хлеву, зато кислотность в два раза ниже нормы, так что пить такую воду и остаться здоровым невозможно. И мало-помалу народ перешел на его сторону: сперва коллеги и друзья, потом эксперты из водного надзора и те, кто рассчитывал заработать на чистой воде,- Заккариассен с его рыбзаводом, владельцы крупных крестьянских хозяйств. Когда в конце концов удалось протолкнуть решение через муниципальный совет, за него проголосовали почти все.
В первом ряду сидит женщина лет тридцати. Ее-то Юн и ждет. Модно одетая: черные колготки, косметика, браслет, наверняка эротично позвякивающий, и стильно подстриженные черные как смоль волосы. На коленях у нее фотоаппарат и блокнот, куда она еще ничего не записала. Она журналистка из города, из местной газеты, куда Элизабет (как, впрочем, и Ханс) пишет свои "письма читателя".
После концерта, когда почти все под барабанящим проливным дождем уже разбежались по машинам, из темноты вынырнул Юн и предложил журналистке помощь - у нее зонт заело.
Она испуганно отпрянула назад, но Юн опустил руки по швам, показывая, что не собирается ее душить.
- Вы меня напугали,- сказала она, схватившись за сердце, но все же отдала Юну зонт; он освободил заклинившее кольцо, раскрыл полотнище. Эту встречу он тщательно продумал, заранее заучил реплики - и вдруг все забыл.
- Наверно, о мире пел? - продолжил он беседу и кивнул в сторону певца, как раз втискивавшегося в машину пастора, который взялся отвезти его к парому.
- Да,- засмеялась она.- Репертуарчик на любителя.
Юн жил напряженной сексуальной жизнью. В основном он управлялся с этим собственноручно, на чердаке, с помощью стопки порножурналов. Перед женской красотой in natura, как сейчас, он совершенно терялся: красота не для него. Тут ему никогда ничего не перепадет. Не родилась еще такая красавица, чтобы взглянула на Юна и обомлела от любви,- впрочем, и дурнушки такой тоже не
нашлось. Он читал в журналах о толстухах и уродливых и сочувствовал им всей душой. Но братство некрасивых - это не общность, а сумма затравленных одиночеств, здесь каждый идет ко дну сам по себе.
- Я тут живу,- представился он, кивнув в ту сторону, откуда надвигались дождевые тучи.- Охочусь в окрестностях…Да… На водопроводе работаю. Вы Лизу помните? - Он взял себя в руки и перешел к делу.- Я потому хотел поговорить с вами, что в вашей газете много о ней писали.
Журналистка медлила с ответом. Они одни, кругом темнота, и до привычного ей мира далеко, как до луны.
- Лиза? - пробормотала она, играя ключами от машины.- Нет, что-то не помню. И вообще, я очень тороплюсь. Может быть, обсудим это в другой раз?
- Она уехала в Копенгаген учиться на балерину. Вы об этом писали.
- Да, что-то такое припоминаю. Она с завода на севере острова, так ведь?
- Да.
- Дочь заводчика, насколько я помню.
- Да. Моего возраста. Волосы длинные, черные, примерно до сих пор.- Юн показал на ее воротник. Они стояли уже не под крышей, а под открытым небом, она под зонтом, он поодаль, чтобы не показаться навязчивым. Журналистка махнула было рукой, приглашая и его под зонт, но как-то вяло, и он остался стоять под дождем.
- Она пропала,- сказал Юн.
- Пропала? Что ты имеешь в виду? Она не вернулась домой? Бывает. А чего ты от меня хочешь?
Ничего особенного. Просто прочитать все, что она писала о Лизе. У них же должен быть архив. Посмотреть фотографии, которые отец с сестрами отдали газете.
Она держала зонтик над его головой, он изо всех сил старался не дышать ей в лицо. Люди не любят, когда им пыхтят в лицо, особенно если они только что нехотя сделали вам одолжение.
- С этим, наверно, не будет проблем. Когда ты хочешь приехать?
Она взглянула на часы и невольно вздрогнула, он отпрянул назад, под дождь.
- Не надо,- сказала она раздраженно.- Не делай так.
Юн не понял ее.
- Не мокни под дождем. Стой под зонтом, пока мы не договорим. Ты меня нервируешь.
- Ладно.
- Мокрый насквозь, ну и видок у тебя… Так, нет, что я говорю!
- Ничего страшного.
- Да,- быстро заговорила она.- Конечно, Лизу я помню. Но это было одно из первых моих заданий. Наверно, два года назад, даже больше. Ее искали и столичные газеты, да?
- Угу.
- И она так и не вернулась домой?
- Нет.
- Странно. Юн подержал зонтик, пока она открыла машину и села в нее, потом засунул его в окно.
- Встретимся на следующей неделе, хорошо? Юн кивнул, она подняла на него глаза:
- Ты здесь остаешься? Мучается, наверно, не должна ли она подвезти его. Юн давно научился помогать людям выходить из затруднительных положений и упредил ее приглашение.
- Нет, спасибо, мне на север.
Машина завелась, но женщина помедлила еще пару секунд.
- Меня зовут Марит,- сказала она, протягивая руку.- Не знаю, сумею ли я тебе помочь, но, если приедешь, спроси Марит. О'кей?
- Угу.
- И извини.
- За что?
- О господи, забудь.
Она подняла стекло и уехала. Юн подождал, пока огни машины скроются за поворотом, и медленно побрел следом.
Он думал о Лизиных глазах. Их странное мерцание, делавшее их похожими на пару плохо отшлифованных зеркал, сводило с ума не только Юна. Все поражались, что у такой чудачки такой красивый взгляд. С той самой секунды, когда Юн перед зданием администрации вспомнил о Лизе, она не сводила с него глаз.
Задумавшись, он заметил машину, только когда поравнялся с ней. Новенькая "субару" стояла у спуска к болотам. Это была машина Ханса.
Юн сошел с дороги, почти прижался носом к переднему стеклу машины и заглянул внутрь. Ничего не видно. И в лесу поблизости ничего не слышно, только бесконечный монотонный шум дождя. Вдруг на мокром стекле появились два круга света: они приближались с востока - машина шла в глубь острова. Не раздумывая, он шагнул на дорогу и встал так, чтобы его заметили. Оказалось, это возвращается журналистка. Она узнала его, резко затормозила - взвизгнули тормоза - и вышла из машины.
- Что ты здесь делаешь? - раздраженно спросила она.- Ты сказал, что тебе нужно на север?
- Машину рассматриваю,- улыбнулся он смущенно.- Это учителя.
Она взглянула на машину.
- Ну и что? Что-то случилось?
За березняком едва брезжил тихий слабый свет.
- Это хутор светится,- объяснил он.- Хозяйства там теперь нет: муж работает в городе, а жена здесь, одна. А на той стороне, за полем - вон, видите,- живет его бывшая ученица.
Юн пожал плечами.
- Возможно, его нет нотам, ни там.
- Ты шпионишь за ним, что ли? Правильно я поняла?
- Ну-у. Он с моей сестрой роман крутит. Это я для нее делаю.
Журналистка засмеялась, но в глазах у нее был испуг, а не веселье.
Она тоже успела промокнуть до нитки, как и он. Потекла тушь с ресниц, жесткие волосы не лежали как модельная прическа, но прилипли ко лбу и смотрелись как стертая автомобильная покрышка.
- Тебя домой отвезти? - нетерпеливо спросила она.- Или хочешь здесь остаться?
- Ну.
- Тогда мигом в машину, пока нас не смыло.
Несколько сот метров по шоссе к югу - и они свернули на проселок, старый, разбитый колесами, кое-где подтопленный подземными ключами. Раньше он шел до соседнего острова, но оттуда всех давно выселили, и с прошлой зимы, когда во время шторма льдом снесло мост, дорога заканчивалась у большого хутора и домика на отшибе, где жили Юн с Элизабет.
Он вертел в руках ее фотоаппарат и делал вид, что не слышит, как она костерит погоду. Только сказал: "Дальше", когда она притормозила у большого хутора. Марит нехотя подчинилась.
Кругом все было черно: что ночь, что небо, нигде не светилось ни окна, ни лампы. Чем дальше они ехали, тем хуже становилась дорога. Последний отрезок пути, вниз под горку и через перелесок, они едва одолели. Журналистка несколько раз останавливалась, но куда денешься, тут не развернуться, а Юн все "дальше" да "дальше".
Когда они наконец добрались до цели, Юн принялся медленно и обстоятельно рассказывать, как теперь разворачиваться, чтобы не сдавать в темноте задним ходом по мокрым камням. Все объяснив, он остался сидеть в машине, не собираясь, похоже, из нее вылезать. Марит избегала его взгляда.
- Боишься,- сказал он. И с удовлетворением увидел, что она закусила нижнюю губу. То-то: здесь его мир, единственная точка на земле, где он всесилен.
- Не надо было мне ехать сюда,- выдохнула она.
- Да уж,- ответил Юн.- Не надо было.
Они слышали, как стучит по крыше дождь. Ее руки с накрашенными ногтями крепко сжимали руль, а взгляд ни на секунду не отрывался от дворников, тщетно боровшихся с потоком воды.
- Я пленница, правильно понимаю?
Понимать происходящее следовало как попытку Юна пошутить, но этого он ей не объяснил и вообще ничего не ответил. Ему так редко выпадал шанс пустить в ход царственную властную улыбку, отточенную долгими часами упражнений перед зеркалом, что Юн хотел растянуть удовольствие подольше: она не действовала ни на Элизабет, ни на кого из знакомых, только на новенького. И Юн наслаждался.
- Я этого не выдержу,- сказала она.- Уже сделай что-нибудь.
Юн молчал.
- Чего ты хочешь? - закричала она.
Он открыл рот, но тут же закрыл его и еще немного посидел молча. Потом с достоинством переложил фотоаппарат ей на колени, распахнул дверцу и вылез. Она резко потянулась и тут же заблокировала машину изнутри. Стала разворачиваться, но не сумела. Тыркнулась вперед, назад, но в конце концов опустила стекло и стала слушать команды Юна. Под его диктовку машина развернулась, но вдруг дернулась и остановилась. В окно он видел, что журналистка в немом ужасе уперлась лбом в руль.
- Не надо бояться,- сказал он.
Она встрепенулась, завела мотор и газанула вниз по взгорку.
Юн не был дурным человеком. Он держал в своих руках жизнь этой женщины, но не оборвал ее. Даже пальцем не тронул Марит. Власть нужна ему не для того, чтобы делать зло. В своих снах, где все его деяния были значительны и исполнены смысла, он совершал добрые поступки, одаривай нуждающихся, защищал слабых, освобождал пленников из темниц - вообще-то все томились в неволе, за зримыми или незримыми решетками. Тот вечер закончился сказочно.
Когда он вошел, Элизабет сидела одна и вязала. Он вытер волосы полотенцем.
- Кто тебя подвез? - сразу спросила она.
- Ханс,- ответил он, повысив голос. Включил камеру и поймал в объектив Элизабет.
- Убери,- сказала она.- Ты же знаешь, я этого не люблю.
Он засмеялся, продолжая снимать.
- Юн! - прикрикнула она.- Я не знаю, что сейчас сделаю.
- И не делай,- откликнулся он.- Сиди тихо и вяжи.
- Я не люблю этого, говорят тебе!
Не выключив камеру, он с полотенцем на голове уселся в качалку.
- Ханс? - спросила она удивленно.- Что же он не зашел?
- Не знаю. Думаю, домой спешил, к жене.
- Не остри. Он всегда заходит на минутку, если оказывается поблизости.
- Ну-ну.
- Ты ведь наврал, да?
Юн медленно раскачивался взад-вперед и не отвечал.
- Ты пока в кадре,- напомнил он и кивнул на камеру.
- Кто тебя подвозил? - крикнула она.- Отвечай, придурок!
- Я же говорю - Ханс.
- И где ж ты его встретил, позволь спросить?
- У Гринды.
Он знал, что перешел границу допустимого, и напружинился, готовый прыгнуть и спасти камеру, если сестра слишком разбушуется.
- Мерзавец,- сказала она. Конечно, помянуть Гринду было с его стороны подло, это подтверждало справедливость худших опасений Элизабет: что на горизонте замаячила новая соперница.- Свинья ты, так и знай! И выключи эту дурацкую камеру, я ее сейчас разобью!
Юн вошел в раж. Обычно он не унимался, пока не доводил Элизабет до слез, исступления или пока она не убегала излома. Но сегодня внезапно послышался шум мотора. Фары обшарили окна, и у дома остановилась машина.
Брат с сестрой переглянулись. Лицо Элизабет стало непроницаемым. Юн выключил камеру.
Они ждали, но никто не заходил. Наконец Юн сам вышел на улицу.
- Это Ханс,- заявил он, вернувшись.
- Да? - сказала Элизабет сухо и равнодушно, как благоразумная учительница.- Что же он не заходит?
- Он спрашивает, можно ли ему помыться у нас в душе.
- В душе?
Смысл вопроса дошел до нее не сразу.
- Да,- участливо продолжал Юн, запоздало сообразив, что это удар ниже пояса, а делать сестре так больно он вовсе не хотел.- Он пьян в стельку. Ему нужна помощь.
- Я этого развратника обихаживать не стану,- тихо произнесла Элизабет.- Хочешь, мой его сам, не хочешь - пусть там сидит.
Ну нет, Юн не собирался до него дотрагиваться. Он вытащил кассету из камеры и написал карандашом рядом с цифрой "5" на этикетке: "Элизабет. Первые три минуты после моих слов, что меня подвез Ханс". Поставил время и число, подписался, сунул кассету на полку.
- Меня не Ханс привез,- сказал он,- а журналистка. Она приезжала на концерт.
Он не стал участвовать в драме и ушел к себе. Было слышно, как Элизабет втаскивает возлюбленного в большую комнату, ее возмущённые обвинения, его гнусавый оправдывающийся голос: жизнь загнала в угол, сегодняшний вечер - досадное недоразумение, такое больше не повторится. Загудели трубы в ванной, перебранка перешла в обычный разговор, затем в шепот, изредка прерываемый хихиканьем. Потом все надолго стихло. А затем послышались шаги на лестнице, приглушенный смех, дверь открылась и тут же захлопнулась, кровать заскрипела, и примирение состоялось.
В ту ночь Юну не спалось. Он все переживал, что так опростоволосился: ишь возомнил, что все в его руках. Куда там. От огорчения даже ненависть к учителю как будто притупилась; Юн понял, что мужика просто несет по волнам, как бревно, и что Ханс этот тоже небось хочет как лучше… Паразит.
Дождь прекратился. А когда первый луч просочился сквозь занавески и лег на плакат с изображением Джонни Кэша, поющего "Joshua gone Barbados", в комнате за стеной вновь послышалась возня, потом шаги на лестнице, тихий разговор на кухне, запахло кофе. Наконец от дома отъехала машина, и Юн заснул.
7
Новый компрессор нашли. Но хуторянин, его хозяин, потребовал места и для себя тоже - за оборудованием нужен присмотр,- и Юн остался не у дел.
В обед приехал Римстад. Вышагивал туда-сюда в своих новых сапогах, был смущен; бюджет очень скромный, никак не наскрести еще на одно рабочее место - к сожалению.
Юн же еще и утешал инженера, что ничего, мол, страшного, он заранее знал, на что шел - все договоры между благодетелем и опекаемыми только так и заканчиваются, что поделаешь. Ну, пойдет охотиться. Зайцы, глядишь, и в этом году побелеют еще до снега, придурки. Или будет просто без дела болтаться, как обычно. Хотя от этого он уже отвык. Несколько последних недель Юн приносил пользу, ему нравилось вкалывать вместе с водолазами; он чувствовал, что втроем они - настоящие покорители Клондайка, спаянные нелегким общим делом.
Теперь Юн слонялся как неприкаянный; он то и дело застывал столбом на месте и чувствовал себя посмешищем. Уставится на точильный камень с упавшей на траву ручкой или на старую покосившуюся изгородь и стоит неподвижно: какой смысл чинить, поднимать, все равно переезжать. Он пытался размышлять, фантазировать (рань-
ше он был на это мастер: в мире не осталось уголка, где бы он не побывал в своих мечтах, непременно выходя победителем из любых передряг и походя спасая всех, кого нужно), но у него не получалось. К тому же он успел растравить свою рабочую совесть: в разгар дня человек обязан трудиться, махать лопатой в поле, закидывать в море сеть, добывать пропитание - что угодно, но делать.
Мало-помалу (пусть медленнее, чем после предыдущих временных работ) он вновь стал воспринимать безделье с привычным безразличием. Жизнь продолжается. Конечно, Юн не забыл водолазов и новый водопровод, но уже не так тосковал по ним.
Вдруг на тропе, ведущей через болото, показался Георг. Юн чуть топор не выронил (он наконец взялся за дело - решил дров наколоть), потом сам бросил его и кинулся в дом, чтоб не попасться водолазу на глаза. Но тот шел за ним по пятам, и Юн убежал дальше, на второй этаж, и сидел там, пока за ним не пришла Элизабет.
- Там к тебе один из водолазов,- сказала она.
- Знаю,- ответил Юн невозмутимо, целиком поглощенный поисками чего-то в нижнем ящике шкафа.
- Он ждет на кухне.
- Хорошо.
Вот чучело, только удалось его забыть - так на тебе, явился!
- Мне жаль, что все так вышло,- начал Георг, когда Юн спустился вниз. Элизабет налила кофе. На столе стояло блюдо с печеньем из магазина - он покупал его, когда надоедало упрашивать сестру испечь домашнего. Юн пропустил мимо ушей извинения водолаза и спросил, что ему надо.
- Ты не мог бы помочь нам сегодня? Нам нужны четыре человека, чтобы открыть вентили. К тому же этот хозяин компрессора не умеет лазить.
- Лазить?
- Ну да. Нам надо подняться к озеру на горе.
Юн с шумом отхлебнул кофе.
- Не-а,- сказал он.
Водолаз оторопел. Он, видно, думал, что Юн - безотказный и всегда готов явиться по первому зову.
- Это как понять?
- Как "нет".
- И это весь твой ответ?
Да, больше ему нечего сказать. С трубами и водолазами он покончил. На новый водопровод ему плевать: к жизни Юна он отношения не имеет. Пустое дело, смех один.
- У тебя, значит, есть дела поважнее?
- Нет.
- Денег хочешь больше?
- Нет.
Георг повысил голос:
- И ты никак не можешь подсобить нам пару часов сегодня вечером? Нам нужны четыре человека, но никто не хочет.
Юн стоял на своем, не вдаваясь в объяснения.
Георг в бешенстве вскочил. Элизабет молчала, только укоризненно смотрела на брата. Ночью она опять предала Юна - пусть только попробует теперь учить его, тем более при людях.
Водолаз развел руками.
- Ну ладно,- сказал он.
Потом добавил еще раз "ну ладно", бросил пристальный взгляд на брата с сестрой и ушел несолоно хлебавши. Юн вышел следом за ним на крыльцо.