Гилберт дунул в сигарету. Он дул и дул, но не вдыхал. Просто дымил.
Он взглянул на Пэтти, прятавшую глаза. Она шмыгнула носом. Сделала шаг назад. Она заставляла его нервничать. Он совсем ее не знал. Но она держалась так, будто он знал о ней все. Ему хотелось объяснить ей, что Рэнди ничего ему не рассказывал. О ней - ничего. Ни слова. Она была ему совершенно в новинку. Но это могло только навредить.
- Пошли. - Гилберт зашаркал к выходу. - Пока-пока. - У двери он кивнул двоим молодым рабочим, с виду напоминавшим живописцев-любителей.
- Он подождет на улице, - сказала Пэтти, взглянув на него темными глазами. Глазами, которые лезли внутрь. В него. В нее. Туда и сюда сразу. Чем глубже, тем лучше.
Он не понимал, что у нее на уме. Но он решил, что она может представлять опасность. Если не на людях, так за закрытой дверью точно. И уж конечно в постели. Тогда все выйдет наружу.
Взглянув в сторону двери, он увидел, как Гилберт выходит. Но в тот же миг он просунул голову обратно и издал вопль. И засмеялся. Наверное, раскатам своего голоса. Он снова завопил. Снова рассмеялся. И затем исчез.
Они должны обеспечивать его существование. Не так ли? Пособие. Имущество. Какая разница? Они ему должны. Все говорят, что они ему должны. Они у него в долгу. Выходя из учреждения, он разговаривал сам с собой. Почти вслух. Гилберт получал пособие. Он оставил его в квартире. Встал ни свет ни заря, чтобы улизнуть незаметно. Подними он шум, Гилберт бы проснулся. Звал бы его. Мигом прилип бы к нему. Стал бы допытываться, куда они сегодня идут.
Он дал показания. Они ходили с адвокатом давать показания. Его адвокат. Его личный телохранитель. Охрана. Следи за тем, что говоришь. Его показания вовсе не были показаниями. Он сказал, что ничего не видел. Совсем ничего. Был пьян в стельку. Он думал, что это, наверное, носорог, сказал он полицейским. В бар ворвался носорог. Он сказал так, зная, что это может дойти до Рэнди. Рэнди это понравится. Большой рог. Чем бы оно ни было, оно имело большой рог. Из полицейского участка он пошел в службу соцобеспечения. Прелесть, вот что он думал. Моя жизнь просто прелесть. Ну и слово - прелесть. Коррекция.
Он не хотел уходить из квартиры Рэнди. Работы для него не было. К жене он не хотел возвращаться. В тот дом. Чей это был дом? Кто его жена? Он по-прежнему не знал. Он видеть ее не мог. Жить к Рут он тоже не пойдет. Жить за ее счет не станет. Он не станет торчать у Рут без денег. Он не станет просить денег у адвоката. Он пойдет в мэрию и наймется рыть канавы для города, если на то пошло. Как раньше. Водопровод, канализация. Здоровая работа на свежем воздухе. Хорошие деньги. Но когда он пришел туда, ему отказали. Слишком стар. Или слишком опасен. Кто их разберет. В конторе сидели новые люди. Но все они его знали.
- Вы здесь раньше работали, - сказала женщина за столом. Молодая. Она указала на него ручкой. Затем постучала ею по столу. Как будто почитала за редкую удачу увидеть его. - Да, я слышала.
Социалка.
Прохожие обгоняли его, торопясь на обед в этот солнечный городской полдень. Он зашел в бар через три дома по Уолтер-стрит. Все дела на сегодня закончены. Его список посещений: полиция, социальная служба.
Ничего дурного в том, чтобы выпить пива на ланч. Других посетителей в баре не было. Чертовски хотелось пить. Как необычно выглядит бар при дневном свете. Сильный свет не позволяет забыться. Он выпил пиво. Бутылка была холодной. Дел больше не было. Разве это плохо? Просто замечательно. Свободный человек. Никаких обязательств. Скоро он будет регулярно получать пособие. Чек, выписанный на его имя. Станут доставлять по адресу Рэнди. Потекут денежки. Вот как просто. Обналичить чек в банке. Положить деньги в карман.
Он оглянулся. За окном ярко светило солнце. На улице. Разве жизнь не чертовски хороша? Он заказал еще пива. Выпил. Бармен ничего ему не сказал. Бармен читал газету, расстелив ее за стойкой. Не обращал внимания.
Он заказал еще. Только чтобы бармен пошевелился. Этого будет достаточно. Заставить его подняться на ноги. Вызвать реакцию. Движение. Второе пиво лучше пошло, чем первое. Отчего-то показалось вкуснее. Больше похоже на пищу, чем на питье. Может, еще одно? Нет, тогда его точно понесет. Он поставил пустой бокал на стойку. На дне осталась пена. И вышел на залитую солнцем улицу. На свежий воздух. Кому какое дело, чем он занят? Разве это имеет значение? Ему было плевать. В голове светило солнце. Его жизнь. Глаза привыкали к сиянию. Если ему плевать, то почему других должно заботить? Да пошло оно все.
Он подумал, не позвонить ли Рут. Отличный денек. Пикник у воды. На скале с видом на океан. Не жизнь, а прелесть. Ланч в корзинке. Но тут снова испортилось настроение. Вечно он вспомнит что-нибудь этакое. "Чертов дебил", - сказал он себе. Хотелось убивать. Не просто причинять боль, а убивать. Боли было бы мало. В таком он был настроении. Будто яд расползался по венам. Рэнди в клетке. Прохожие. Любой, кто проходил мимо и шел дальше. Любой из них сгодился бы. Он всех их ненавидел. Потому что каждый считал себя пупом земли. Они думали, что имеют значение. Они имеют значение. Только их жизни. Центр вселенной. Каждый из них. Напускал на себя важность. Имел отношение. Важная жизнь. Центр вселенной.
Полиция. Полицейские. Социальная служба. Женщина за столом. Она требовала информации. Расскажите. Предоставьте сведения. О себе. Зачем вы пришли? Чем мы можем вам помочь? Почему вы не найдете работу? Она хотела информации. Задавала вопросы. Но ей было все равно. Да что они понимали? Регулярная зарплата. Льготы. Пенсионный план. Телевизор. Две машины. Детсад для детей.
Он долго так простоял. Копил злобу. Скрежетал зубами. Прекратил только когда сам услышал этот скрежет. Повернулся и пошел обратно в темный бар. Уселся у дальней стены. Бармен оторвался от газеты и спросил, чего ему надо.
Он заказал еще пива.
Когда он вернулся домой, напротив квартиры Рэнди стояла полицейская машина. И "скорая помощь". Он остолбенел. Не мог сделать больше ни шага. Остановился в толпе уличных зевак. Сколько раз они наблюдали подобное? Десять раз. Двадцать. Тридцать. Из года в год. Одно и то же. Разные люди. Сорвались с катушек. Наконец. Но им все же интересно. Интересно сравнить с собой.
Выкатили носилки. Два парамедика. С двух сторон. На носилках лежала женщина с седыми волосами. Голова повернута набок. Глаза закрыты. Кислородная маска на лице. Потом в дверях показался Гилберт. Руки за спиной. Его вывел полицейский. Другой полицейский шел позади. Спускались по выщербленным бетонным ступеням. Как будто так и надо. В порядке вещей. Будто это никого не касалось. Кроме одного человека. Словно они просто выполняли свою работу.
- Куда вы везете Гилберта? - закричала женщина, стоявшая у полицейской машины. Она ударила ладонью по крыше машины. Она наклонилась. Она страшно разозлилась. - Куда?
Полицейские ничего не ответили. Они оба были мужчины.
Парамедики вкатили носилки в заднюю дверь "скорой". Один из них взобрался туда вместе со старухой. Затем двери деловито захлопнулись. Второй парамедик сел вперед. И "скорая" уехала.
Гилберт плакал.
- Миссус Хайнс, - скулил он вслед "скорой". Он встал как вкопанный. Как будто его неподвижность могла что-то остановить. Упирался, не позволяя полицейскому сдвинуть себя с места. Он был невинен как младенец. Это было всякому ясно. Всякому, кто был в своем уме.
- Что случилось? - спросил он старика, стоявшего рядом. Слова сами у него вырвались. Жаль, что в кармане не было фляги. Чтобы выпить, поделиться. Он знал этого старика. Знал его в лицо, но не по имени. Имя вылетело из головы. Он знал его историю. Жена старика и четверо детей. Погибли во время пожара сорок лет назад. Горшок горячего жира на плите. Готовили картофельные чипсы. Опрокинулся. Вот что он помнил о старике.
- Кто его знает, - ответил старик, даже не взглянув на него. Отвернулся и больше не смотрел. Насмотрелся. Зашел в дом. Захлопнул дверь.
Полицейские засунули Гилберта на заднее сиденье. Он плакал все горше и горше.
- Нет, - говорил он, - нет, нет… - Качал головой. Бормотал: - Миссус Хайнс.
- Отпустите Гилберта! - кричала обозленная женщина. Визжала. Бесилась. Мотала головой. Поднимала руку, чтобы схватить или поцарапать. Согнутые пальцы. Торчащие ногти. - Отпустите Гилберта!
Один из полицейских загораживался от нее ладонями вытянутых перед собой рук. Пытаясь не касаться ее. Хотел, чтобы она отступила. Но не хотел ее касаться. Даже руками в перчатках из латекса. Вот как. Держал руки. Стена из ладоней.
Он шагнул вперед. Сквозь толпу. Мимо мальчика и девочки, поднявшихся на цыпочки, чтобы лучше видеть. Сквозь шушукающуюся толпу. Зеваки. Еще одна трагедия. Еще одного преступника повязали. Он нажимал. Кого-то отталкивал, на кого-то натыкался. Выбрался вперед. Сквозь толпу. Оказался рядом с полицейской машиной. Полицейский слегка посторонился. Этого хватило.
Он нагнулся и шмыгнул на заднее сиденье рядом с Гилбертом.
- Подвинься, - сказал он Гилберту.
Гилберт подвинулся. Руки в наручниках за спиной. Улыбнулся сквозь слезы и спросил:
- Как тебя зовут?
Он сказал. Затем обернулся к полицейскому:
- Закройте дверь.
- Выйдите из машины.
- Закройте дверь. Я еду с ним.
- Я требую, чтобы вы вышли из машины.
Он посмотрел на Гилберта.
- Как ты себя чувствуешь?
- Не очень хорошо. - Улыбка сползла с его лица. Он нахмурился. Уголки губ опустились. И покатились слезы. По щекам. Закапали. - Не очень.
- Это мое последнее предупреждение.
Казалось, что полицейский говорит в мегафон. Он обернулся и произнес:
- Я его отец. Мне можно.
- Ха-ха, - сказал Гилберт. Глаза были красные от слез. Слезы все текли. Ручьем. Гилберт привалился к нему. Размазал на щеке жаркий слюнявый поцелуй. Засмеялся прямо в ухо.
Полицейские переглянулись. Поворчали. Затем дверца захлопнулась.
Снаружи зааплодировали. Почему? Он понятия не имел.
Обо всем заботился адвокат.
Он подозревал, что от его денег ничего не останется. Он надеялся. Рэнди. Гилберт. Спасти всех на средства фонда мистера Мердена. Хотелось бы увидеть лицо жены, когда адвокат сообщит ей. Ни цента, миссус Мерден. Ни пенни.
Сколько, интересно, нужно, чтобы все уладить?
Адвокат предупредил, что его могут вызвать в суд. За невыполнение требований полицейского. Неужели это по закону? Отказ покинуть полицейскую машину. Поездка с Гилбертом. Препятствование осуществлению правосудия. Вот как это называется.
- Напечатайте это на футболке, - услышал он свои слова.
- Что? - переспросил адвокат.
- Препятствование осуществлению правосудия.
- А, вы хотите такую носить? - дошло до адвоката.
Поговаривали, что Рэнди не придется отбывать срок. Самозащита.
Если он изменит свои показания ради прояснения картины. Будто бы память чудесным образом вернулась к нему. Кто начал первый? Он никогда об этом не задумывался. В отличие от адвоката. Адвокату тоже был симпатичен Рэнди. Адвокат знал, что нужно делать. Это Гром и Сквид напали на Рэнди. Уиллис может рассказать другую историю. Его слово против слова Уиллиса. В зале суда. Это совсем нетрудно. Поклясться на Библии. Просто книга слов. Люди использовали ее с разными целями. Не он один. Почему бы не использовать ее с благой целью?
Гилберта заперли в больнице Уотерфорд. В сумасшедшем доме, проще говоря.
Проведя много лет среди пьяниц, он был наслышан об Уотерфорде. Некоторые там заканчивали. Их туда "сдавали".
"Я тебя в психушку сдам!" - то и дело раздавалось на улице.
Гилберта обвиняли в убийстве миссис Хайнс. Но он был не виноват. Миссис Хайнс на первом этаже. Кто-то вломился. Гилберт был там. Гилберт был причастен, утверждала полиция. Пособник. Они хотели, чтобы он назвал им имя второго преступника. Гилберт не мог его назвать. Гилберт отказывается сотрудничать, говорили полицейские. Не признается. А между тем его признание облегчило бы всем жизнь. Миссис Хайнс ударили по голове. Первое, что приходило на ум, - виноват Гилберт.
Шум. Крики. Гилберт спустился вниз. Так он рассказывал. Там они его и нашли. Соседи вызвали полицию. Услышали через стену. Полиция примчалась. Они всегда были рядом. Патрулировали улицы. В этом квартале всегда было неспокойно. Гилберт стоял над миссис Хайнс с орудием убийства в руке. Он поднял его с пола, чтобы разглядеть получше. Ему не поверили. Ему нельзя было жить одному. Может быть, он был и ни при чем. Но он был умственно отсталый. Это кое-что значило. Это много значило. Если ты идиот, то тебя можно посадить. Потому что если ты идиот, то ты не понимаешь, что творишь.
Миссис Хайнс умерла.
Его тоже допрашивали. Он был под подозрением. Но его там не было. Вообще не было поблизости. Бармен из "Капитал Лаундж" подтвердил. Он был единственным посетителем в баре. Как он мог не запомнить его лица. Пил до ужина. Потом пошел домой. Посмотреть, как там Гилберт. Поговорить с Гилбертом, потому что в таком состоянии с Гилбертом было бы интересно поговорить.
Где же ему теперь жить?
Он оставался в квартире Рэнди, пока ему не сказали, что придется уезжать. Дом выставляли на продажу. Повесили на фасад объявление. Это произошло через три дня после смерти миссис Хайнс. Двое ее сыновей пришли и сказали ему. Им не терпелось продать дом и поделить деньги.
Нужно было что-то делать с вещами Рэнди. Наткнувшись тогда на квитанции из галереи, он больше не заглядывал в ящики. Там могло быть что угодно. Квартиру Гилберта не сдавали, потому что дом был выставлен на продажу. Они хотели продать его быстро. За любую цену. Один из братьев так сказал. Он сообщил ему это с глазу на глаз, будто думал, что у него есть деньги для покупки дома. Вещи Гилберта тоже оставались на месте. Что ему со всем этим делать? Его это беспокоило. Он сидел на краешке кровати Рэнди и размышлял. Две квартиры, полные чужих вещей.
Он уже спрашивал у Рэнди, что ему делать.
- Да выброси все на помойку, - разрешил Рэнди. - Или устрой во дворе распродажу, а рядом поставь киоск с газировкой.
Но он знал, что это не то, чего хочет Рэнди.
Нужно было еще навестить Гилберта, спросить его, что делать с его вещами. Уотерфорд. Выберись из дома и отправляйся навестить его. Интересно, какие там часы для посещений.
Никого внизу. Никого наверху. Теперь он остался совсем один.
Уотерфорд стоял напротив Боуэринг-парка. Парк был построен богатой семьей. Много лет назад. Там стояли статуи из Англии и цвели разнообразные диковинные цветы. Между деревьями петляли дорожки. Там были пруды с лебедями и утками. Люди приходили туда отдохнуть. Покрошить хлеба в воду.
Через дорогу от парка был Уотерфорд. Большое здание из красного кирпича выглядело так, будто его строили на протяжении нескольких эпох. Здание было старое. Ему приходилось там бывать. Его привозили туда в наручниках. Психиатрическая экспертиза. Он прошел ее с оценкой "отлично". Годен для судебного разбирательства. В здравом уме. А не что думали некоторые. Врач оттуда выступал на суде. Произнес много слов. "Спасибо", - хотелось ему сказать.
Напротив Уотерфорда была автобусная остановка. На дороге. Сюда приезжали на автобусе. Общественным транспортом. "Общественный" - то есть для тех, кто не мог себе позволить ничего другого. Они и были обществом. Самым его цветом.
Он прошел в высокие черные ворота. Шпили наверху. Как нацеленные стрелы. Ворота были всегда открыты. Никогда не запирались. Интересно, для чего они тогда были нужны. Может быть, раньше они запирались. В прежние времена. Когда сумасшедших разрешалось держать взаперти. Никого к ним не допускать. Делать с ними все, что угодно. Будто они и не люди вовсе.
Люди с наружной стороны ворот чувствовали себя в большей безопасности.
Он пересек автостоянку. Места для чьих-то машин. Помечены знаками. Он направился к двери, похожей на главный вход. В эту дверь он входил много лет назад. Она оказалась запертой. Он обошел здание. Высокие кирпичные стены. В одном месте он остановился и стал рассматривать кладку. Это напомнило ему школу. На территории гуляло несколько человек. Некоторые смотрели на него. Другие не обращали внимания. Ни на что вокруг. Жили в своем мире. Ухоженный зеленый газон. Повсюду клумбы. Скамейки. Дорожки. Деревья.
В конце концов он нашел вход. Вошел. Увидел охранника и женщину в будке. Охранник сидел на стуле справа. Молча следил, как он подходит к женщине.
- Да, - сказала женщина, подняв на него глаза.
- Я пришел повидать Гилберта… - Он не знал фамилии Гилберта. Запнулся и замолчал.
- Гилберт? Это фамилия?
- Нет. Имя. Поступил несколько дней назад.
Ничего другого ей не требовалось. Женщина привыкла иметь дело с обрывочными сведениями. Она стала печатать на компьютере.
- Гилберт, - повторила она, глядя на экран. - Гилберт Малони?
Он кивнул. Точно. Гилберт называл ему свою фамилию.
- Да.
Женщина снова посмотрела на экран.
- Мистер Малони не принимает посетителей.
- Нет?
- Нет.
- А когда можно будет его увидеть?
- Вы родственник?
Он не хотел отвечать на этот вопрос. Он хотел сказать ей: я не знал даже его фамилии. Так кто я, по-вашему?
- Родственник? - снова спросила сестра.
- Нет, - неохотно признался он. Друг. Родственник. Какая разница? Лучше друг, чем родственник.
- Мистер Малони не принимает посетителей.
Он не уходил. Ему хотелось еще кое-что спросить. Мистер Малони не принимает посетителей или мистеру Малони запрещено принимать посетителей? Это разные вещи. Кто так решил? Гилберт? Нет. Но звучало, как будто он.
У мистера Малони нет времени для приема посетителей. Занятой, занятой человек. Порет чушь и размазывает по стенам собственное дерьмо. Он повидал таких, когда сам был там. Двадцать дней. Психиатрическая экспертиза.
Он посмотрел на охранника. Чтобы проверить, есть ли у того оружие. Оружия не было.
- Когда я смогу его увидеть? - спросил он женщину.
- Я не знаю, сэр, - вытаращилась она.
Сэр.
Он оглянулся на охранника. Потом снова перевел взгляд на женщину.
- У меня его вещи.
- Вы можете оставить вещи мистера Малони здесь.
- Он их получит?
- По усмотрению его врача.
Он взглянул на экран компьютера. На экране ничего не отображалось. Наверное, это был специальный экран. Посетители не могли ничего на нем разглядеть. Секретная информация.
Заслышав какой-то звук позади, он обернулся. Охранник встал со стула и стоял, сунув большие пальцы рук за шлицы своих штанов. Это было смешно.
- Не смеши меня, - пробормотал он, обращаясь к охраннику.
Но вряд ли тот смог расслышать его слова. Просто в упор посмотрел на него. Его лицо не изменилось. Оно никогда не менялось. Работа. Минута за минутой. День за днем. Неделя за неделей. Так он жил. В своей голове. В своем теле. В своем доме.
Рядом с охранником была дверь, ведущая во внутренние помещения. Она зажужжала, и кто-то вышел. Мужчина в обычной одежде. Костюм и галстук. В руке папка. Дверь оставалась открытой. Он смог бы проскочить. Если бы попытался сделать это немедленно.
Мужчина прошел прямо к выходу. Вышел на улицу. Сбежал по ступенькам. Пошел дальше, навстречу жаркому солнечному дню, погружаясь в жаркий солнечный день.