* * *
Теперь я понимал, что и мой отец был совсем не так крут, как ему хотелось бы. Кто же чувствует себя крутым, когда ему приходится отвозить своего собственного ребенка в больницу? На самом деле главной изюминкой в этой истории было то, что отец отказался оставлять меня одного в операционной.
Только теперь я понял, что он чувствовал, глядя на то, как его пятилетнему сыну дают наркоз, чтобы вынуть остатки поломанных зубов из десен и языка.
Должно быть, его охватил тот ужас собственного бессилия и беспомощности, который знаком только родителям больного или искалеченного ребенка. Теперь я совершенно точно понимал эти ощущения: как будто бы жизнь взяла его в заложники. Неужели я действительно начал смотреть на мир его глазами?
Отец стоял у главного входа в больницу и курил свою неизменную самокрутку. Вероятно, он был единственным в мире покупателем папиросной бумаги "Ризла", курившим не наркотики, а самый обыкновенный табак.
Он смотрел на меня, затаив дыхание.
- У Пэта все будет в порядке, - доложил я.
Отец выпустил изо рта облачко дыма.
- У него нет этого… как оно называется… скрытого перелома?
- Никаких переломов нет. Ему наложили двенадцать швов, и у него останется шрам, вот и все.
- Все?
- Все.
- Слава Богу, - сказал он и снова затянулся самокруткой. - А ты как?
- Я? Нормально.
- Тебе что-нибудь нужно?
- Было бы неплохо хорошенько выспаться, так сказать, придавить часиков десять.
Когда я говорил со своим отцом, то иногда замечал, что перехожу на его язык. Неужели кто-нибудь еще, кроме него, до сих пор говорит о том, что нужно "придавить часики?"
- Я имею в виду другое: деньги-то у тебя есть? Мать сказала мне, что ты не возьмешься за эту работу.
- Не могу. Очень долгий рабочий день. Я буду возвращаться домой слишком поздно. - Я смотрел вдаль, туда, где за почти пустой автостоянкой начинало светлеть ночное небо. И пели птицы. Уже не было поздно. Было рано.
- Что-нибудь еще подвернется. Обязательно, - успокоил я его.
Отец достал кошелек, отсчитал несколько банкнот и протянул их мне.
- Зачем это? - спросил я.
- До тех пор, пока что-нибудь не подвернется.
- Все нормально. Спасибо, конечно, папа, но без работы я не останусь.
- Знаю. Люди всегда будут смотреть телевизор, так ведь? Я уверен, ты скоро что-нибудь найдешь. А это вам с Пэтом до тех пор.
Мой отец - величайший специалист по средствам массовой информации. Все, что он знает о телевидении, - это то, что в последнее время нет таких смешных передач, как раньше: "Башня Фолти", или "Шоу Бенни Хилла", или "Моркамб и Уайз"… И все-таки я взял банкноты, которые он мне протянул.
Раньше я бы разозлился из-за того, что взял у него деньги: разозлился на самого себя за то, что до сих пор нуждаюсь в его помощи, даже в таком зрелом возрасте, но еще сильнее рассердился бы на него за то, что он получает удовольствие от своей постоянной роли спасителя.
Теперь же я понял, что он просто пытается показать мне, что он на моей стороне.
- Я обязательно верну, - пообещал я.
Можешь не торопиться, - отмахнулся отец.
* * *
Джина хотела прилететь домой первым же самолетом, но я уговорил ее этого не делать. Потому что к тому моменту, когда я наконец дозвонился до нее - поздно вечером следующего дня, - это было уже не так важно.
Она пропустила те ужасные минуты, когда мы мчались в отделение "Скорой помощи". Она пропустила бесконечные часы, когда мы через силу пили чай и ждали результатов обследования, надеясь на лучшее. И она пропустила тот день, когда Пэт, схватив свой световой меч, поднял замотанную бинтами голову и сел в кровати, а с соседней койки на него смотрела маленькая девочка. Совершенно лысая после химиотерапии.
Джина не присутствовала при этих событиях, но не по своей вине. Лично я обвинял во всем гре- баного урода Ричарда.
К тому же, когда я дозвонился до Джины, мы уже знали, что у Пэта все будет в порядке. И мне не хотелось, чтобы она возвращалась.
Я говорил себе: это из-за того, что я не хочу, чтобы она обняла Пэта, сказала ему, что все будет хорошо, и снова умчалась прочь. Но я знал: на самом деле все не так благородно. Где, черт возьми, находилась Джина, когда она была нам так нужна?
- Я смогу приехать завтра, - заявила она. - Работа немного подождет.
В этом нет никакой необходимости, - ответил я, сохраняя ледяное спокойствие. - Это был просто ушиб. Сильный ушиб. Но у него все будет в порядке.
- Я все равно скоро приеду домой. Я точно не знаю, когда…
- Не меняй своих планов, - сказал я.
Прислушайся к нашему разговору, Джина! Мы разговаривали так официально, как гости на какой-нибудь скучной вечеринке. А ведь когда-то мы могли проговорить целую ночь, когда-то мы могли обсуждать все на свете. Теперь наш разговор напоминал натянутую беседу незнакомых людей, которых оставили вместе, но почему-то забыли представить друг другу. Ты только послушай нас, дорогая!
* * *
Сид стояла па пороге с коробкой в руках. В таких упаковках выдают еду в кафе и ресторанах, когда клиент забирает ее "на вынос".
- Я не вовремя?
- Нет, почему же, заходи.
Она зашла и протянула мне коробку.
- Это для Пэта. Спагетти "песто".
- Зеленые спагетти? Его любимые. Спасибо.
- Их нужно просто поставить в микроволновку. Ты сможешь это сделать?
- Ты что, шутишь? Даже я знаю, как пользоваться микроволновкой. На одну минуту или на две?
- Одной должно хватить. Он не спит?
- Он смотрит телевизор. Для разнообразия.
Пэт растянулся на диване, по-прежнему в пижаме с рисунками из "Звездных войн" и в халате "Эм- энд-Эс", и смотрел режиссерскую версию "Возвращения джедая". По случаю его возвращения из больницы все запреты в нашем доме были отменены.
- Здравствуй, Пэт, - сказала Сид, нагнулась над ним и погладила по голове, осторожно обходя большой кусок пластыря, покрывавший его лоб. - Как твоя бедная старая головушка?
- Нормально. Только швы немножко чешутся.
- Еще бы! Могу себе представить.
- Но - знаешь что? Их не нужно будет снимать. Мои швы.
- Нет?
- Они сами рассосутся, - важно произнес Пэт, глядя в мою сторону и ожидая подтверждения.
- Правильно, - кивнул я. - Они растворяются сами. Это швы из нового материала, да?
- Из самого нового, - согласился Пэт, и его внимание снова переключилось на Принцессу Лею, полуголую наложницу при дворе Джаббы Хатта.
- Вот так наряд на ней! - изумилась Сид.
- Да уж, - сказал Пэт. - Она рабыня.
- Боже мой!
Они несколько секунд наблюдали за тем, как Принцесса Лея корчится и извивается на цепи.
- Ну что же, я пошла, а ты поправляйся, - сказала Сид.
- Хорошо.
- Сид принесла тебе ужин, - вмешался я. - Зеленые спагетти. Что надо сказать?
- Спасибо. - Пэт улыбнулся ей самой очаровательной улыбкой, такой же, как у Дэвида Нивена.
- На здоровье, - ответила она.
Я проводил ее к двери и почувствовал, как что- то внутри у меня поет. Мне не хотелось, чтобы она уходила.
- Спасибо, что навестила. От этого сегодняшний день превратился в праздник.
Сид повернулась и посмотрела на меня своими удивительными карими и широко посаженными глазами.
- Я действительно так думаю, - подтвердил я. - Это лучшее, что было у меня за весь день. Серьезно!
- Но я не понимаю…
- Что именно ты не понимаешь?
- Почему я тебе нравлюсь? Ты же меня совссл. не знаешь.
- Тебе действительно это так интересно?
- Да.
Я начал объяснять:
- Ты мне нравишься, потому что ты сильная, но не жесткая. Мне нравится, что ты не веришь той чепухе, которую несут мужчины, но все равно уехала из своей страны, из-за мужчины, потому что решила, что он - твой единственный.
- Самая большая ошибка в моей жизни.
- Возможно. Но мне нравится, что ты такой романтик и что ты смотрела все музыкальные фильмы, когда была маленькой девочкой.
Она засмеялась и помотала головой.
- Ты видишь мужчин насквозь, но все-таки хочешь найти мужчину, с которым могла бы прожить всю жизнь, - добавил я.
- А такие бывают? - удивилась она.
- И мне нравится, что у тебя все лицо озаряется, когда ты улыбаешься. Мне нравятся твои глаза. Мне нравятся твои ноги. Мне нравится, что ты знаешь, как говорить с четырехлетним ребенком. Мне нравится, что ты оказалась рядом, когда мне нужна была помощь. Все остальные просто сидели и смотрели. Ты была так добра к нам. Ведь ты не обязана была этого делать.
- Еще что-нибудь?
- Ты красивая.
- Я совсем не красивая.
- Ты красивая и смелая, и я ревную тебя ко всем мужчинам, с которыми ты когда-то встречалась. Я то и дело прогуливаюсь возле твоего кафе в надежде наткнуться на тебя.
- Ты скучаешь по своей жене, - сказала она. - Очень скучаешь.
- Это правда, - признал я. - Но правда также и то, что ты буквально сводишь меня с ума.
- Боже мой! - Сид помотала головой. - И все- таки ты меня совсем не знаешь.
Но прозвучало это совсем не так, как раньше. Теперь она произнесла это нежно, мягко, как будто бы я не был виноват в том, что не знаю ее.
Она шагнула ко мне, глядя на меня своими потрясающими глазами, а в следующее мгновение они закрылись, и Сид коснулась губами моих губ.
Я поцеловал ее:
- Я немножко тебя знаю.
- Да, - согласилась она. - Немножко меня знаешь. Совсем немножко.
II
ЧЕЛОВЕК С КОЛОКОЛЬЧИКАМИ
19
Пэт пошел в школу.
Школьная форма, которую его заставили носить, должна была бы, по идее, придавать ему взрослый вид. Предполагалось, что серый джемпер с вырезом в виде буквы "V", белая рубашка и желтый галстук сделают его похожим на маленького мужчину. Ничего подобного не получилось.
Строгость школьной формы только подчеркивала его младенческую чистоту и нежность. Несмотря на то, что уже приближался его пятый день рождения, Пэт оставался даже не маленьким, а очень маленьким, чистым и открытым, как новорожденный младенец. Хотя при этом и был одет по- взрослому.
Помогая ему приготовиться к первому дню в школе, я с удивлением осознал, как я люблю его лицо. Когда он был младенцем, я не знал, действительно ли он так красив или во мне просто говорит необъективная родительская любовь.
Но теперь сомневаться не приходилось, Пэт действительно был красивым мальчиком: светлые голубые глаза, длинные светлые волосы и робкая улыбка, медленно расходящаяся по невероятно гладкому лицу.
Настал момент, когда я должен был выпустить моего прекрасного сына в мир. По крайней мере, до половины четвертого дня. Для нас обоих это была целая жизнь.
Он больше не улыбался. За завтраком, одетый в свою стилизованную взрослую одежду, он был бледен и молчал, пытаясь удержать подбородок от дрожи, пока над тарелкой с шоколадными хлопьями я без умолку разглагольствовал о школьных годах, якобы лучшем времени в жизни Любого человека.
Поглощение шоколадных хлопьев тем не менее было прервано звонком Джины. Я знал, что ей трудно звонить - там, где она находится, рабочий день еще в самом разгаре, - но я также понимал, что она ни за что не пропустит великий день в жизни Пэта. Я смотрел, как он разговаривает с матерью, неловко чувствуя себя в рубашке и галстуке, - ребенок, которого неожиданно заставили изображать взрослого.
И тут мы оба осознали, что нам пора идти.
Когда мы подъехали к школе, меня на мгновение охватила паника. Вокруг были дети, целые толпы детей, одетых точно так же, как Пэт, и все они двигались в том же направлении, что и мы. Я мог потерять его. Потерять навсегда.
Мы остановились неподалеку от ворот школы. Машины стояли в два и даже в три ряда. Крохотные девчушки с портретом Леонардо Ди Каприо на коробках с завтраками выкарабкивались из внедорожников, больше напоминающих танки. Мальчики постарше, со спортивными сумками "Арсенал" и "Манчестер Юнайтед", вылезали из стареньких драндулетов. И все это малорослое детское племя производило немыслимый шум.
Я взял Пэта за влажную липкую ладонь, и мы влились в толпу. Впереди виднелось скопление растерянных малышей, впервые явившихся сюда, и их нервничающих родителей, взволнованно топтавшихся на игровой площадке. Мы собирались пройти через ворота и присоединиться к ним, но тут я заметил, что шнурок на одном из новых черных кожаных ботинок Пэта развязался.
- Дай-ка я завяжу тебе шнурок, Пэт, - сказал я, опускаясь на колено и осознавая, что первый раз в жизни он не надел кроссовки с липучками.
Мимо нас вразвалочку, под руку прошествовали два мальчика постарше. Они недоброжелательно оглядели нас. Пэт застенчиво улыбнулся им.
- Даже шнурки завязывать не умеет! - презрительно фыркнул один из них.
- Зато я умею узнавать время по часам, - сказал Пэт.
Они зашлись от хохота, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, и удалились неверной походкой, на разные лады передразнивая Пэта.
- Но я же умею узнавать время, правда? - обратился ко мне за помощью Пэт, думая, что они усомнились в правдивости его слов. Его глаза часто мигали, и он серьезно подумывал, не разреветься ли.
Ты прекрасно умеешь узнавать время, - ответил я, не в силах поверить, что действительно собираюсь отпустить сына в этот паршивый современный мир, переполненный цинизмом и злобой.
Мы пришли на игровую площадку.
Со многими детьми, первый раз идущими в школу, были сразу двое родителей. Но я был не единственным родителем-одиночкой. И даже не единственным отцом-одиночкой.
Был еще один, если можно так выразиться, соло-папаша, лет на десять постарше меня, гривастый бизнесмен, сопровождавший спокойную девочку с рюкзаком. На рюкзаке красовались рожицы участников мальчиковой рок-группы, о которой я никогда не слышал. Мы переглянулись, и он отвел глаза, как будто я страдал ужасной заразной болезнью. Мне показалось, что его жена могла быть на работе. Впрочем, она могла быть где угодно.
К нашей толпе подошла директриса, очень славная, и отвела нас в актовый зал. Она весело и непринужденно побеседовала с нами, а потом всех ребятишек распределили по классам.
Пэт попал к мисс Уотерхаус, и нас с другими родителями и детьми повел в ее класс один из школьников постарше, помогавших в тот день учителям. Нашим провожатым оказался мальчик лет восьми. Пэт не сводил с него глаз, онемев от восхищения.
В классе мисс Уотерхаус стайка пятилетних детишек, скрестив ноги, сидела на ковре и терпеливо ждала, когда учительница расскажет им какую-нибудь историю. Учительница была молоденькая, истеричная и благодушная одновременно, как ведущая популярной телеигры.
- Добро пожаловать, новенькие! - сказала мисс Уотерхаус. - Вы как раз вовремя подоспели к нашей утренней истории. Но сначала все попрощаются со своими мамами. - Она лучезарно улыбнулась мне. - И папами.
Пора было расставаться. Хотя до того как Пэт вылетел из детского сада, у нас бывали слезные прощания, в этот раз все получалось немножко по-другому. Сейчас я чувствовал, что покидают именно меня, а не наоборот.
Пэт пошел в школу, а когда он ее окончит, то будет уже юношей, а я - мужчиной средних лет. Долгие дни, когда мой мальчик сидел дома и смотрел свои "Звездные войны", а жизнь протекала где- то вдалеке, остались позади. Тогда эти дни казались пустыми и угнетающими, но я уже начал по ним скучать. Итак, мой ребенок вышел в мир.
Мисс Уотерхаус спросила, кто хочет помогать новеньким. Взметнулся лес рук, и учительница назвала имена опекунов. Внезапно рядом с нами оказалась серьезная и очень миловидная девочка.
- Меня зовут Пегги, - сказала она Пэту, - и я буду о тебе заботиться.
Девочка взяла его за руку и повела к остальным детям.
Он даже не заметил, что я ушел.
* * *
Я помню, как спал на заднем сиденье отцовской машины. Мы возвращались домой из города, кажется после ежегодного визита в лондонский "Палладиум", где смотрели пантомиму, или после еженедельной поездки к бабушке, и свет желтых фонарей на улицах Ист-Энда и на шоссе Эссекса расплывался у меня в глазах.
Я вытягивался на заднем сиденье папиной машины ("Спать необязательно, пускай просто глазки отдохнут", - всякий раз говорила мама), и вскоре меня убаюкивали ровное движение машины и монотонные голоса родителей.
Просыпался я только на руках у папы, когда он поднимал меня с заднего сиденья. Машина уже стояла на месте, хотя мотор еще работал. Отец аккуратно заворачивал меня в клетчатый шотландский плед, который мы все время возили с собой, когда выезжали к морю, в Лондон или к родственникам.
Сейчас меня может разбудить любая мелочь. Пьяница, который, шатаясь, бредет домой, хлопок автомобильной дверцы, сигнализация, сработавшая далеко-далеко от дома, - этого достаточно, чтобы вырвать меня из объятий сна и заставить часами лежать и глазеть в потолок. Но когда я был ребенком и засыпал на заднем сиденье папиной машины, уже потом, у дома, когда отец вносил меня в дом, укутанного в клетчатый плед, ничто на свете не могло разбудить.
Я хотел бы, чтобы у Пэта остались похожие воспоминания. Я хотел бы, чтобы он чувствовал себя таким же защищенным. Но когда Джина уехала, наш старый "Фольксваген" пришлось продать, чтобы уплатить взнос за квартиру, и теперь Пэт сидел рядом со мной на пассажирском сиденье "Эм-Джи- Эф" и изо всех сил боролся со сном, даже когда мы возвращались от моих родителей, и впереди был целый час езды по пустынному шоссе.
Я хотел бы, чтобы у моего сына остались такие же воспоминания о поездках на машине, как у меня. Но мы путешествовали налегке.
* * *
Сид позвонила ближе к концу этого дня.
- Как все прошло? - спросила она.
Похоже, наши проблемы ее действительно интересовали. От этого она понравилась мне еще сильнее.
- Мы очень волновались, - ответил я.
- Подбородок дрожал, когда пришло время прощаться. В глазах стояли слезы. У меня, разумеется. Пэт был в полном порядке.
Она засмеялась, и перед моим мысленным взором появилась ее улыбка, озарявшая кафе, где она работала, и превращавшая его в нечто замечательное.
Я могу тебя еще посмешить, - сказал я. - С удовольствием бы, но мне пора возвращаться к работе, - ответила она. - Ты же не можешь оплатить мои счета.
Это было совершенно справедливо. Я не мог оплатить даже свои собственные.