– Ах, сука, на тебе! – хрипло крикнула бабушка и метнула в волка вилы, но лишь задела вскользь. А я тут же саданул его топором по голове, метя между горящих от злости глаз. Волчара, заливаясь крвью, и, ослеплённый зарычал, попятился в угол, как видно, поджидая подмоги от стаи, как обычно. Но тут наша корова Зорька, взмотнув головой, рогами припёрла в угол волка и замычала что есть мочи. Бабушка подскочила к серому разбойнику да и проткнула ему живот вилами. Волк завизжал по-щенячьи, пытаясь лапами достать до коровьей морды. В этот момент я его саданул топором в открывшийся пах. Серый дернулся и затих. И тут только мы с бабушкой увидели здоровенную дыру в крыше лабаза, а там зелёными огнями горят волчьи глаза. Не рискнули они прыгнуть вниз, вослед своему, скорее всего, вожаку. Сверкнули глазами, злобно завыли в тон бурану и… тут же услышали злобный рык на-шего дворняжки Шарика. Господи, глупышка, да куда же ты против четырех пар клыков?! Схватка была молниеносной. Тело нашего хранителя мы не нашли, и днем. Похоже, голодные и обозлённые волки разделались с ним ещё до перелеска. Глаза верного пса будто говорили: "Я вас защищу!"
Буран завывал до утра, будто пел заупокойную нашему лохматому герою.
Зорька долго не поддавалась уговорам бабушки и не выпускала мёртвого волка.
Я потом ободрал хищника, а шкуру принял заготовитель даже не выделанной за хорошие для нас с бабушкой деньги – 50 рублей. Бабушка купила в кооперации "белоголовку" на Паску и селёдку "залом" и мне кулёк пряников. А наша Зорька через пару дней оправилась и снова стала давать по ведру, а то и более молока. Так её и прозвал потом деревенский пастух дед Курушин: "Зорька-волкодав".
Полёт над солнечной долиной
Есть расхожая фраза: "Умереть от страха". Странно, но почему-то многие стремятся добровольно или невзначай "глотнуть адреналина". Превзойти себя, стихию, ситуацию… Где та грань возможного, когда человек ярко осознаёт свою бренность, но продолжает "держать старуху смерть за горло".
Тот день задался исключительно на радость молодым и не очень, живущим в нашем посёлке на краю земли российской. Зимняя природа Камчатки своим видом щедро одаривала эйфорией даже тех, кто лишь взглянул в окно. Солнце многократно преломлялось между девственно белыми сугробами и сахарным убранством деревьев.
Ко всему присовокуплялась тихая радость предвкушения Нового года. Повсюду водружали ёлки: дома, в школах и детсадах, во дворце культуры и на центральной площади. До празднества оставались считанные дни и люди с охотой делились хорошим настроением. Шли на утренники, на каток, на лыжню и смеялись звонко, беззаботно.
Весёлой гурьбой ввалились в квартиру друзья моего сына с намерением завлечь нас в Солнечную Долину. Кто бы возражал! Если где на Земле и есть более прекрасное место для зимнего отдыха, то это далеко не бесспорно.
Здесь горы как в ладошках из сопок хранят от малейших дуновений ветра это сказочное место. Солнце, будто специально щедро дарит свет и тепло безмерно именно в этот райский уголок. Иначе, как "лыжным царством" долину не назовёшь. Но её поименовали Солнечной. Весёлый гомон, смех, восторженные визги, свист лыж лихого спортсмена, веер снежной пыли от горных лыж на виражах оседал на собравшихся. И те уже сами искрились кристалликами в лучах солнца.
Друзья моего сына Жени были на самых обычных беговых лыжах, даже не с пластмассовой основой. Такие же были у меня и сына. Не "фишеры" с прибамбасами, не прыжковые и не слаломные. Здесь редко кто мог блеснуть раритетом. И не по причине дороговизны инвентаря, просто тогда лыжи делились на беговые и охотничьи.
Дима, Юра, Сергей и Женя о чём-то шушукались в сторонке от меня и смеялись.
– Ну чего ещё удумали, кайтесь! – полюбопытствовал я.
– Да вот, дядя Валера, не слабо вам скатиться с вон той горбатой сопки? помявшись, молвил Димка.
Да, справа от нас, как бы втискиваясь в центр Солнечной Долины, громоздился горбатый дуэт сопок. Довольно высоких, но поменьше именитого Колдуна, гордо возвышающегося на фоне вулканов. "Не слабо" – отдалось эхом Димкино выраженьице.
А суть сводилась к тому, что следовало взобраться на верхний горб, разогнаться до нижнего подобия трамплина – сопки и… оторвавшись, пролететь. Сколько пролететь – не уточнялось. Главное было в том, что: во-первых надо выполнить этот самый полёт, во-вторых приземлиться (присопочниться) на обе лыжи и в третьих – устоять на них до самого подножия.
Вся ватага начала "давить на психику", говоря, что прыгнут первыми. Это вселяло надежду на осуществимость затеянного, хотя и не мной. "Ах, стервец, ведь он здесь прыгал и не раз!" – невольно подумал я и стало несколько не по себе: очень уж высоко. Но с сопки чуть ли не обгоняя дркг дружку, неслись как пацаны, так и молодые парни. Моих ровесников не наблюдалось.
Почти в возрасте моего сына, а то и старше, я прыгал с самопального трамплина на берегу Омки. И тоже на простых лыжах с ещё ремёнными креплениями. И тоже без чьёго-то разрешения. Просто хотелось рискнуть "не слабо" и не потрафить перед друзьями. Теперь, как видно, придётся повторить или… Шмякнуться всеми костьми. У подножия спуска кто-то заботливо убрал с трассы кучу переломанных лыж и палок. "Шмякались" здесь довольно часто. Хотя снежное одеяло так укутывало сопки, что падение почти никогда не приносило сюрпризов в виде переломов рук, ног.
Сугробы как на самих сопках, так и между ними таили в себе необъятность. Снег здесь падал в безветрии и был необыкновенно пушист. Не мудрено, что даже упавший самолёт в предгорьях Паратунки так и не смогли отыскать(!!). Так что мягкость могла оказаться и коварной, окажись ты в горах один.
Как бы напоследок, осмотрелся кругом: красота! А у подножия природного трамплина скопилось немало зевак. Среди них были не только друзья и знакомые Жени, но и мои. "А, будь что будет! Сам дурак. Надо было сразу отказаться, мол "не в коня корм", так нет же. А теперь изволь скатиться!" – думал я, обливаясь потом, делая "лесенку" по склону сопки.
Мальчишки уже взобрались и ждали меня. Ухарцы предвкушали зрелище, а заодно и возможность хлебнуть адреналина самим. И вот мы все на вершине снежного идола. Внизу, подобно муравьям, копошились десятки любопытствующих. Здесь их голоса не слышны: ветер, напрочь отсутствующий внизу, на вершине безумствовал. Кедровый лапник распластался, прижался от стихии к спасительной горе.
Лыжня спуска блестела зеркалом, слепила даже в тёмных очках.
– Первый, пошёл! – выкрикнул моему сыну Серёжка. И Женя ринулся вниз, сжавшись почти до колен. Невольно сжался и я, переживая за сына. Следом пошёл Дима, махнув ободряюще мне рукой. Я продолжал отслеживать спуск сына. Вот он уже пружинно оттолкнулся от вершины нижней сопки и как бы завис в воздухе и пропал, сркывшись за карнизом сопки. Но уже через несколько мгновений он как бы вынырнул у подножия. Вот уже сын далеко внизу машет руками. Всё в порядке.
Последним пошёл на лыжню спуска Юра: "Не дрефь, дядя Валера! Всё будет ладненько! Ждём внизу!"
Всё. Пора и мне. Оглянулся назад, там карабкались на макушку ещё "любители адреналина" и тоже на беговых. Ветер завывал ехидно: "У-уу, у-ух стра-аш-шно, жу-утко стра-аш-шно! Бо-ойся!
– Эх-ха, мать честная! Па-алундра-а!! стараясь заглушить страх, заорал я и метнулся по обледеневшей местами лыжне.
В первую же секунду мне стало ясно, что мотоочки у ребят были не для форса. Да и мой сын где-то разжился: без очков, именно ветрозащитных, на скоростном спуске гиблое дело. Встречный ветер почти игнорировал солнцезащитные очки. Глаза заслезились и я уподобился "ёжику в тумане". "Устоять бы, не грохнуться!" – подумалось, под стук собственных зубов. Напрягся до предела, ощущая каждую выемку, пружинил. Тело вспомнило те прыжки с трамплина в юности. Здесь-то спуски были не в диковину, но не по такой жёсткой лыжне-узкоколейке.
И вот меня вжало на подъёме нижней сопки, да так, что я едва не сел на лыжню и… выбросило в нижние слои атмосферы. Ориентация мной была потеряна, остались воскресшие инстинкты. Раскинул руки в стороны. Наверное это был полёт. Абсолютно свободный полёт в никуда. Внутри меня что-то беззвучно оборвалось и мысленно шлёпнулось на склон. Вслед за "что-то" шкрябнул пятками лыж и я. Невольно присел, откинулся, удерживая равновесие. Лыжи дребезжали так, что казалось вот-вот разлетятся в щепки. Но они резко вырвались из-под меня, дав волю моей пятой точке самостоятельно пересчитать первые два-три бугорка. Потом неведомая сила так крутнула меня, что лопнула шкура. Где лопнула – не понятно, но её треск я явственно ощутил. Напоследок моё бесчувственное тело та же сила, скорее всего инерции, отбросила в сторону от лыжни, спутав мои ноги с лыжами.
"Вот теперь всё! Господи, только бы не позвоночник!" – ожгла мысль, чувствуя, как холодеет чуть ниже спины.
Осела поднятая мной снежная круговерть. И я увидел воочию стоявших совсем рядом отдыхающих лыжников. Они почему-то смеялись. Нет, они просто дёргались в конвульсиях от смеха. Пришлось сделать попытку пошевелить ногами. Я их не видел, но понял: ноги целы. Значит и позвоночник цел?! А что же тогда треснуло? И рука потянулась туда, где потянуло холодом…
И, о боже, это была моя оголёлённая задница. А треснули крепчайшие джинсы, причём вместе с трусами. Не выдержали они резкого сида при приземлении. Ко всему сломало правую лыжину, когда меня швырнуло на махоньком бугорке справа. И какое благо, что свои титановые палки я оставил моему соседу покататься. С ними мне вряд ли так повезло при падении. А тут я сгрёб в пятерню остатки брюк, и, прикрывая срамоту, поковылял домой. Мой сын и его друзья обещали зайти попозже. А Женя, помявшись и посмеиваясь, сказал: "Па, а ты молодец! Не ожидал!" Ну а что, полёт-то состоялся!
Собака в окне
Она сидела здесь всегда, когда народ валом двигался на работу, либо обратно. В большинстве из прохожих собачка узнавала вчерашнего знакомого, а то и недельной давности. От каждого из них у животного имелось своё впечатление, а то и вовсе некие ассоциации. Такая вот была собака. Она, разве что с перерывом на обед, а то и на ночь, созерцала улицу. И делала это просто зачарованно, абсолютно не шевелясь. Многим прохожим так и мыслилось: "Смотри-ка, надо же, такое натуральное чучело сделать! Но те, кто успевал заглянуть ей в глаза, сразу же проникались добротой к этому существу. А глаза у Бетси (так назовём мы нашу героиню) живо блестели маслинами и в них отражался весь уличный мир. Мир, прямо скажем, не очень привлекательный слякоть, ветер и должно быть собачий холод. Но всё это было по ту сторону стекла. Грязный снег из-под колёс машин, изрыгающих дым, бездомные собаки и люди, люди… Много, очень много людей.
Вон один, давно стоит. Видно прячется от ветра. И чего стоит, ведь не автобус ждёт – их прошло разных и немало. Видно некуда ему больше ехать, да и не на что. Вон, ботинки-то какие грязнущие и рваные. Немало объездил, но толку нет: отказали. Кому нужен такой пожилой и немощный! Он голоден и ему негде согреться, нет у него и тёплой куртки. И Бетси выронила слезу жалости: нет у него доброго хозяина…
А вот ещё собачкин знакомец. Мальчишки его Костей зовут. Добрый мальчик, он всегда машет ей рукой. А та приветливо отвечает веером хвостика. Подросток приостановился у киоска, что через кювет напротив окна. Киоск блестал этикетками сигарет, пива и прочих жевачек. Нет, покупать здесь он ничего не будет. Костя несколько минут полюбуется во-он тем пакетиком. Продавщица иногда подзывала парнишку, высунув руку наружу с угощением. Это была заветная жевачка. Повезло ему и сегодня. Радостный мальчуган вприпрыжку подбежал к маленькой девочке у угла. Бетси догадывалась-это была его сестрёнка. Костик нежно преподнёс ей пакетик. Отца, а по-собачьи хозяина у этих детей не было. И братик, угостившись где либо пирожком, а то и куском хлеба, нёс большую часть сестричке. Их мама придёт затемно. Из-под вытертого пальто белел медицинский халат. И даже сквозь окно до Бетси пробивался едучий больничный запах лекарств.
А бывало и так: к киоску подъезжал страшный автомобиль с множеством фар и чёрными стёклами. Вышедший оттуда бритый наголо амбал без шапки молча протянул волосатую руку в амбразуру киоска. Огромные в оправе чёрные очки скрывали от мира его глаза и почти половину лица. Забирал пачку денег и, пахнув на всю улицу дорогими духами, укатывал восвояси. И не могла понять собачка: за что та добрая тётя дала ему столько денег? Пойми их, этих людей!
Чья-то тень скрыла улицу от Бетси… Ах, да! Это же тот самый дядя, что иногда прохаживал по ихней улице. Её сердечко забилось учащённо, приятная блажь овладела ею. Вот ведь за окном он, а чувствуется его внутренняя доброта. Прохожий протянул руку к окну, как бы имитируя ласку собачки. Чуть присвистнул и подмигнул. Она вильнула хвостиком и протянула к мужчине лапу. Даже привстала на задних лапах и хотела было лизнуть ладонь в ответ на оказанное внимание. Какой хороший человек! Но их свиданию препятствовало окно. И, немного постояв подле собачки, он помахал рукой и поспешил дальше по тротуару.
А Бетси, немного погрустив, уселась поудобнее на подоконнике. Скоро придет из школы Вадик, сын Николая Петровича и "лапочки" Людмилы. Собачка любила семью, особенно Вадика и его маму Людмилу. Мальчик играл и гулял с ней по парку, а хозяйка угощала её куриными косточками и прочими вкусностями с семейного стола. Она чувствовала буквально все нюансы обожаемой ею семьи. А Николаю Петровичу подавала тапочки и свежую газету с тумбочки у входа. А ещё Бетси знала, что мама Люда скоро родит маленького человечика. Какой он будет? Каким станет мир за окном?
Ну, ты и хам, Сеня!
Если по-настоящему, то на всей Камчатке истинных рыбаков-любителей можно сосчитать по пальцам. Удивительно, да? Так что сразу оговоримся, что те, на траулерах, вовсе и не рыбаки. Они – моредобытчики. Попробуйте любого из них усадить на тот же мыс Лопатка с удочкой, а рядом пришпандорить корабельный трал для сбора добычи. Что выловит, то и пустит в садок-трал и сдаст в "закрома Родины". Вот и увидите, что он всего лишь ученик-первогодок в деле рыбной ловли. А вся его добыча будет состоять из проносимого течением мимо мыса мусора из китайских игрушек, сетей и пуховиков. Из съестного может и хватит на две ухи на берегу и жарёху дома. И это, ежели без выпивки с пресловутыми "дружбанами"-рыбаками.
Есть рыболовы-рыбосказы, как наш Фомич – "старый хрыч"…До печёнок достанет мужиков в курилке своей рыбалкой. А в его верстаке всяких грузил и блёсен более, чем у швеи пуговиц. А дома, и в гараже удилищ, да спиннингов… что хвороста на зиму в деревенской избе. Но спроси хвост корюшки к пиву, так начнёт лепить несуразицу, вроде: "Ноне не кле-ева-ало! А вот нодысь…." И опять про своё: как, когда и чем ловить надо. А самой рыбы-то тю-тю! Всем нам усмешки, а жене – чистое горе: беспрестанный перевод денег… в экспонаты.
Но самое-то парадоксальное в камчатской рыбалке то, что рыбы этой завалом во всех магазинах.
Чавыча, кижуч, нерка, красница, голец, камбала, селёдка, навага, кета, горбуша, мойва, корюшка. Впечатляет? А ещё сколько чего и не назвал. Но зато всё перечисленное можно ловить почти безданно-беспошлинно на удочку, либо на спиннинг. Разве что кроме лососёвых… Да и то, доступно за плёвый по стоимости билет. Но это так, в обиходе. На деле же пацаны летом денно и нощно пропадают на бухте и реках, отлавливая камбалу и селёдку, а то и мешками тащат домой и соседям мойву. А гольца, хотя и считают сорным лососем, но ушица из него славная. Обидно, но в большей части плоды трудов ребячьих и азарта выбрасываются на свалку: не в прок они семейству.
Но зимой… Даже завзятые выпивохи на выходные переключаются на подлёдный лов корюшки. И совершенно не по причине недостатка рыбьего фосфора в организмах. Чихали они на фосфор и прочие железяки с минералами-витаминами. Они закусывают преимущественно слоёным салом с чесночком. Можно медвежью тушёнку кусочками. Не брезгуют печёночкой трески, а то и "скромными" бутербродами с маслом, где икра должна слегка нависать над ладонью.
Даже случайная наважка, пойманная из одной лунки с корюшкой по запаху очень напоминает рыбный деликатес-корюшку. И ещё: корюшку, выловленную зимой, надо вкушать с опаской: объешься в два счёта!! Даже селёдка, пойманная зимой на удочку-припахивает чудесным огуречным ароматом корюшки! Вот ведь чудо… А доведётся ехать в одном автобусе от "трёх берёз" (там с перевала собираются ловцы корюшки), то невольно перехватывает огурцовый дух из рюкзаков-горбовиков. А стоит направиться от остановки автобуса к дому, как вы познакомитесь с котами всей округи. Они будут реветь почище, нежели на старообрядческих похоронах с наёмными плакальщицами. И упаси вас бог кинуть им рыбку!! Испанская коррида покажется детской забавой. Со своим котом можно поладить и то на время, если скормить животине хвостов пять одновременно.
Так что зимой любой мужик-камчадал, живущий от рыбных мест не далее 200 вёрст (а более бывает разве что вдоль Камчатки) – уже рыбак. Но скорее компанейский собутыльник. И чаще-второе. Впрочем, рыбы хватает всем. 30–40 хвостов на льду лайды уделят просто так, "за компанию". Так что рыболов-неумеха является на родной порог с уловом. Но…
Надо одеться теплее, обуться в валенки с бахилами и прихватить 2–3 бутылки водки. В рюкзаке уместится закуска и пакеты под рыбу (это от жены). Ах, да! Удочки! Ну, если домочадцы заметят их отсутствие, то можно и взять. А вообще, такую мелочь, как удочку– коротышку вам даст любой: их у каждого штук по пять.
Наш знакомец Сеня был приобщён к зимней рыбалке своими соседями по гаражу. У них были удочки, спирт и копчёное сало. Но не было транспорта. Он у них как бы был, но вечно "не на ходу". Семён же славился знатоком Запорожцев всех мастей: от "горбатого" до Таврии. Они выходили из-под его рук с тишайшим звуком Жигулей и надёжностью УАЗа.
О проходимости его "ушатого" гибрида с сорокасильным мотором ходили легенды. Были случаи, когда он преодолевал средней топкости болота. Но самое ценное у его авто была печка. В его "Запор" набивалось до десятка, а то и более любителей халявного тепла. Ни тебе дров из-под снега добывать не надо, утопая в полутораметровых сугробах, ни разжигать вечно тухнущее пламя. Но… погрелся – будь любезен выдели благодетелю десяток зубаток (крупная корюшка). И козе понятно, что без улова Сеня домой не приезжал. Ко всему – Семёна уважали и даже после рыбалки. А кто помоложе, обращались на "Вы".
От щедрот "квазирыболов" угощал вкуснятиной соседей. Особенно предпочитал одаривать одиноко живущую женщину, преподавательницу младших классов Елизавету Матвеевну. Она учила его внука Егорку. И вот, однажды…
Народ ринулся на Солёное озеро как одержимый. Уж больно погода по мнению знатоков была просто отменной. Сеню осадили, потом насели и уговорили. Даже дали бензин для мотора с печкой и цепи для колёс. Треск льда от буров был слышен за полверсты от озера. Лунки ладили настолько близко, что путали: где чей улов. Рыба не просто ловилась, а попросту пёрла из едва образовавшейся проруби. Расстёгивали полушубки, снимали рукавицы, поднимали уши у шапок: такая сноровистая была рыбная страда. Мужики от азарта забыли даже традицию выпивать за каждую сотню (а кто и за десяток) пойманную рыбку…