Анна спустилась с дочкой в холл и посмотрела вокруг себя. Всеволода нигде не было. Минут пять она пребывала в нерешительности, то и дело посматривая по сторонам. Оглядевшись и не отыскав мужа, Анна начала прикусывать верхнюю губу. Простояв в холле с минут десять, Анна Петровна решила подняться в палату за телефоном. Но как только она подошла к лифту, входная дверь громко распахнулась и на пороге роддома показался Сева в обнимку с незнакомым ей парнем. Анна развернулась от лифта и направилась к мужу. Всеволод в это время улыбался и о чем-то перебрасывался словами с парнем, которого обнимал за плечо…
– Сева, где ты был? Ты же мне сказал полчаса назад, что уже подъехал.
– За сигаретами выходил…
Всеволод снял свою руку с плеча Игорька и взял на руки дочку. Рассмотрев как следует Полину, скульптор наклонился к жене и поцеловал ее. Лицо Севы сияло, а лицо Анны тем временем погрустнело и приобрело настороженный и недоверчивый оттенок.
– Сева, чем от тебя пахнет?
– Да выпил чуть – чуть, сто грамм коньячка на радостях…
– Как выпил, ты когда успел? Почему ты без цветов?
– Цветы… Ой… Где мои цветы? Ой… Всеволод хлопал себя по бокам, ища в карманах своего пальто букет, забытый им в скверике.
– Ань, я, кажется, его в скверике забыл, сейчас принесу…
– В каком скверике? Куда ты собрался идти?
Анна Петровна пригляделась к мужу повнимательнее и в ту же секунду оглянулась за спину, ей послышалось чье-то перешептывание друг с другом… Повернувшись и посмотрев по сторонам, она почувствовала на себе несколько косых взглядов. До нее стало понемногу доходить, что на нее и Севу смотрят несколько широко раскрытых глаз. До нее стали доноситься сплетни и слухи со всех сторон. Ей послышался насмешливый и циничный шепоток, похожий на шелест травы. Она стала замечать и ощущать на себе десятки глаз, разглядывающих и оценивающих ее со всех сторон. С каждым новым косым взглядом шепоток все больше и больше стыдил Анну Петровну. Шепоток только и делал, что науськивал ей на ухо одно, казалось бы, и то же. Он пьян, он пьян… и все это видят, и все это видят… Анюта раскраснелась хуже рака, разула наконец глаза и поняла… Севка – ее Севка, пьян почти что в хлам…
– Сева, ты что, пьяный?..
Анна старалась говорить вполголоса, не выказывая вида и озираясь по сторонам, так, чтобы не привлечь к себе особого внимания, а заодно и выглядеть непринужденно и естественно. Ей это удалось, в какой-то мере. На нее и на Всеволода уже никто не пялил свои глаза, но некоторая укоризна все еще витала в воздухе…
– Ань, да нет. Я трезвый как стекло, тебе кажется… С этого момента язык скульптора стал заплетаться – он поплыл… – Я же тебе говорю. Мы с другом… пропустить… коньяка… сто… хотели… грамм – за тебя… Всеволод показал рукой в сторону Игорька…
– Мне лучше знать, какой ты – пьяный или трезвый как стекло. Опять с кем попало и где попало знакомишься и пьешь. Тебе не надоело, ты же не маленький ребенок, мало тебе, что ли, друзей?
С этими словами Анна наплевала на условности мира. Она перестала обращать внимание на шепоток, укоризна тоже перестала витать перед ней в воздухе и мозолить ей глаза. Кровь отхлынула от лица Анны, она побелела хуже смерти и наплевала на молву людскую. Она перестала озираться по сторонам, как деревенская простушка, и вышла на передний план…
– Ань, не шуми, хватит ругаться. Игорек – нормальный пацан, правильный… Мы давно знакомы… Всеволод старался говорить тише прежнего.
– Я-то не ругаюсь… Знаю я твое – давно знакомы… Сколько, час – два знакомы? Полчаса? А может, несколько минут?
Анна почувствовала свою правоту и перешла в разговоре с мужем на повышенный тон… Игорек слегка хлопнул Володю по плечу:
– Ну, я пошел своих искать, пока, брат… – хлопнул и отошел в сторону. Всеволод ничего на это не ответил, а Анна продолжила:
– Ты что, места и времени другого не нашел, для того чтобы пить? Откуда ты знаешь, какой он пацан, когда ты успел его в друзья к себе записать? У тебя все друзья, чихнули вместе – и уже друзья…
– Ань, да не кричи ты. Посмотри вокруг, видишь – люди кругом, на нас смотрят, хватит позориться…
– Это я-то позорюсь? Я-то как раз-то и не позорюсь, это ты нас с дочкой позоришь на весь свет. Пьяный в стельку в роддом приперся…
– В какую стельку?
– В ту самую, уезжай отсюда, ты нам такой с дочкой здесь не нужен…
Всеволод хотел было изъясниться и что-то возразить жене, но у него это совсем слабо получалось, коряво и неуклюже. Он начинал то и дело повторяться и нести какую-то околесицу вокруг себя, не находя никаких путных для себя оправданий в глазах Анны Петровны. После того как Всеволод в очередной раз попытался наклониться к Анне и взять из ее рук Полину, Анна тут же оттолкнула его руку и вспылила.
– Убери руки, уезжай отсюда, я тебе, кажется, сказала… Анна Петровна развернулась и подчеркнуто, храня достоинство, с высоко поднятой головой, прошествовала к лифту. Как часто мы, русские, порой боимся людской молвы – осуждения!
Скульптору ничего не оставалось, как только почесать затылок и покинуть помещение. Когда Всеволод вышел на улицу, то он еще что-то соображал. Первое, что он сделал, пока был в памяти, так это то, что позвонил по телефону и вызвал себе "пьяного водителя". Вторым делом он направился в сторону магазина… Ну а третьим делом – проснулся в своей кровати – в своем загородном доме…
Круг замкнулся… Тошнота подступила, молоточек застучал, Всеволод по второму разу склонился над унитазом… После того как скульптора стошнило еще один раз, он встал с колен, подошел к умывальнику, ополоснул водой лицо, посмотрелся в зеркало и почистил зубы… У него наступило окончательное просветление ума. С этого момента ПСИХ, орудовавший с утра молоточком по мозгам скульптора, впал в апатию и начал позевывать. Он от скуки залез под кровать и свернулся в клубочек, отдыхать до следующего раза. ПСИХ и Всеволод были друзья не разлей вода последние лет десять – пятнадцать… Точно никто не считал.
Вспомнив более-менее все перипетии вчерашнего дня, Всеволод набрал Ане:
– Ань, прости меня… Прости, что все так по-дурацки получилось, просто у друга сын родился, вот на радостях и отметили. Я букет с розами, правда, в скверике оставил…
– Какого друга? Ты совсем, что ли, кокнулся?
– Игорька.
– Какого Игорька?
– Ну, Игорька, мы вместе с ним в роддом заходили…
– С чего ты взял, что он тебе друг? С чего ты взял, что он Игорек, а не Иван или кто другой? У тебя что, есть номер его телефона? Ты знаешь, где он живет? Где работает? Чем занимается? С чего ты взял, что он тебе друг?
– Он хороший.
– У тебя все хорошие, только я плохая.
– Ты тоже хорошая.
– Я не тоже, я тебе жена.
– Ань, не ругайся.
– Опять ты за свое. Хватит меня из себя выводить, ты зачем мне звонишь?
– Извиниться.
– Все, извинился?
– Да.
– Пока…
Анна повесила трубку. Сева набрал вновь. Анна отключилась. Сева позвонил… Анна… Сева… Анна, и опять Сева, и снова Сева… Длилось выяснение отношений между Анной и Всеволодом два – три часа, до того момента пока Анне не пришло время кормить дочку, а Севе не пришло время опохмелиться…
Опохмелившись, Всеволод позвал меня в гости. Войдя в его дом, я прошел в столовую. Всеволод развалился в кресле, закинув ногу на ногу, и дымил сигаретой. Возле него лежала, уткнувшись мордой в его ногу, овчарка Темза, в соседнем кресле свернулся в клубок Тихон, ПСИХ тоже благоденствовал, он засел под столом и отгрызал себе зубами ногти… Как только я подошел к соседнему с Тихоном креслу и присел в него, прямо напротив скульптора, он налил себе еще одну рюмочку коньяка и тут же опрокинул ее в рот… ПСИХ перестал грызть ногти и покосился в сторону своего закадычного друга, не вынимая при этом пальцев изо рта…
– Представляешь, приехал в роддом дочку посмотреть и ее поздравить, а она и разговаривать со мной не стала.
– Может, обидел ее чем?
– Да ничем я ее не обидел. Подумаешь, пригубил чуток с другом.
– Сколько пригубил?
– Бутылку армянского на двоих. Нет, две на двоих. Нет, две на двоих и двести пятьдесят на одного.
– Так это фигня, Сева. Брось ты так переживать. Ерунда какая. Завтра, дай Бог, примиритесь, чего в жизни только не бывает, было бы из-за чего горевать. Когда тебе Анну из роддома забирать?
– Послезавтра.
– Так купи послезавтра ей букет цветов и подари… Сразу и помиритесь…
– Нет, не помиримся…
– Почему?
– Я цыган, я ее знаю…
Сказав это, Всеволод накатил еще одну рюмку коньяка… ПСИХ завилял хвостом, навострил уши и вытащил пальцы изо рта…
Для Анны брак со Всеволодом был вторым… Первого мужа Анны, по великому совпадению, звали тоже Севой. Был он по профессии ювелиром и вел богемный образ жизни. Он водил знакомства с разными людьми – и с художниками и с поэтами, познакомился он и с Анной Петровной… Познакомился, когда Анне было семнадцать и она только что закончила школу, а ему к этому году исполнилось тридцать. (Он к этим годам успел один раз отсидеть за спекуляцию, первый и, как впоследствии выяснилось, последний.) Через три года у них родился сын Антон, а еще через полгода Всеволод Скворцов ушел от Анны. Алиментов он не платил, а Анна и не требовала. Ане пришлось не сладко в первые годы, пока ее сын Антон, в буквальном смысле этого слова, не встал на обе ноги. Она работала на нескольких работах и вкалывала хуже пчелки, можно сказать, с утра до вечера. Бывало и такое… Приходя домой с очередной своей подработки, Анна Петровна засыпала в кровати прямо в одежде, валясь с ног от усталости. Скворцов же Сева за это время к сыну видимого интереса не проявлял и все так же вел богемный и разнузданный образ жизни…
Анна же, в отличие от Севы Скворцова, проявила недюжее упрямство и умудрилась закончить строительный институт, а заодно и попробовать себя в качестве модели. Она прошла качественный отбор – кастинг, и в одно время плакат с ее изображением украшал собой фасад здания Большого театра… Анна стремилась сделать карьеру модели, но не задалось. А дальше все одно и то же. Для всех нас одно и то же, и без какого-либо исключения, по правилам. А что одно и то же – а то…
Время пролетело быстрее быстрого. Смерчем пронеслось по годам прожитым и смело и закрутило все и вся на своем пути. Анна Петровна и оглянуться-то толком не успела, как минуло пятнадцать лет, с тех пор как она окончила школу… и сыну уже двенадцать… А впереди все тот же хрен его знает с чем – и хрен его знает что… Но произошел случай, который кардинально изменил жизнь Анны Петровны Милосердовой, перевернув ее с ног на голову, с пяток на затылок…
К 2006 году Анна уже как третий год работала архитектором в небольшом бюро. Жила скромно, на зарплату и халтуру, завязанную узелком на перепланировке помещений. В ту весну ей подвернулась очередная халтурка, мелочная и копеечная – на хлебушек халтурка, связанная с перепланировкой квартиры. Анна отказывалась от этого приработка, как только могла, упиралась руками и ногами. Упиралась несколько дней подряд, словно предчувствуя и отодвигая настигающие ее перемены. Но от судьбы не уйдешь. И чтобы только закрыть тему и лишь бы отвязаться от ничтожного в плане заработка предложения, она согласилась после работы встретиться с молодым человеком, который занимался дизайном этой квартиры, встретиться лишь для того, чтобы замерить квартиру. Встретилась Анна с молодым человеком на выходе из метро "Октябрьская" 26 марта 2006 года, в пять часов вечера того дня.
В своих руках, как вы уже, наверное, догадались и о чем, собственно говоря, я имею честь вас уведомить, Анна держала тубус с чистыми чертежными листами, а одета она была, наверное, в узкие леггинсы со стразами – черного цвета, беленький свитер, синюю джинсовую куртку. Волосы у нее спускались до плеч и были ярко-черного цвета.
Состав остановился у края платформы, двери вагона распахнулись, Анна вышла из вагона, прошла к эскалатору. Эскалатор подхватил ее. Анна по привычке ухватилась рукой за резиновый поручень. Через несколько метров ступеньки выстроились в стройный ряд. Анна выставила левую ногу, на одну из них впереди себя и конечно же задрала голову кверху. Она поднималась по эскалатору из мрачного и монументального подземелья навстречу свету – на свою первую встречу со скульптором…
К этому году одиночество в полной мере отразилось на чертах ее характера и на образе ее мышления… Если в первый год, после того как от нее ушел муж, она думала в основном о том, как прокормить себя и сына, и ей было не до скуки, то через четыре года, когда ей исполнилось двадцать пять, бытовые проблемы стали постепенно, естественным для нее образом уходить на второй план. Уходить не сразу, но постепенно с каждым прожитым днем, с каждой ночной слезинкой, пролитой ей в подушку. Сын подрастал, а годы-то убегали, лучшие, заметьте, годы. Годы убегали, и одиночество подкатывало к горлу, а как иначе, у всех так… За эти годы у нее было два ни к чему не обязывающих скоротечных романа, которые так ни к чему и не привели – ни к чему хорошему и ни к чему плохому… Эти романы были для нее лекарством от одиночества и скуки. Их и романами-то, положа руку на сердце, никак нельзя назвать – связью порочной, наверное, да, можно, с небольшой натяжкой, а вот романами – нет, нельзя – никак не получается. Это были скоротечные отношения, которые изначально подразумевали за собой лишь постельные сцены. Дело в том, что в обоих случаях произошло одно и то же – а вернее, не произошло… Не произошло короткого замыкания, искра не проскочила между Анной и ее воздыхателями. А раз искра не проскочила, то тогда извините и увольте – значит, секс и только секс – в чистом его виде, здесь не до любви – в полном смысле этого слова. Причем секс по расписанию, в определенные заранее часы и дни недели, что само по себе тоже неплохое лекарство от скуки для моложавой, румяной и одинокой женщины.
С того дня, когда она разорвала отношения с последним своим возлюбленным, прошло не так много времени – две зимы и одна весна. Ей исполнилось тридцать… К этим годам Анна незаметно для себя свыклась с одиночеством, она перестала мечтать и плакать ночами в подушку. Одиночество проникло в нее, расцвело пышным цветом и пустило свои корни по всему ее организму. Одиночество к тридцати годам стало естественным состоянием ее души. Оно не вызывало в ней эмоций и не давило ей на горло – она сжилась с ним, приспособилась и подружилась. За десять лет к чему угодно привыкнешь – будь то одиночество, будь то вызывающая изжогу жирная пища. Вывести ее из этого коматозного состояния мог только разряд высокого напряжения – всплеск эмоций. Нужна была искра – ей срочно нужен был роман, ей была нужна любовь…
Как только перед глазами архитектора забрезжил дневной свет, ступеньки эскалатора слились друг с другом в одну исчезающую под ногами ленту. Анна ловко соскочила с эскалатора и поспешила к выходу из метро. На выходе она обернулась назад и попридержала трехметровую дверь перед женщиной средних лет, так, чтобы дверь по инерции, со всего размаха не саданула ей по лбу. Женщина коснулась двери рукой и не забыла поблагодарить Анну за оказанную любезность:
– Спасибо…
Анна ничего не ответила, отпустила дверь, обернулась и увидела… сразу же увидела перед собой – что бы вы думали… О да… И конечно… Октябрьскую площадь с установленным на ней памятником Ильичу – в смысле Володе Ленину, Ульянову – по отцу.
На небе собирались тучи, и было ветрено. Мимо площади в обе стороны с шумом проезжали бесчисленные машины, до нее со всех сторон доносились сигналы клаксонов. Перед входом в метро толпился и толкался народ. Вся эта суетня и толкотня возле входа в метро напоминала собой людской муравейник. Люди безостановочно входили и выходили из метро.
Анна обратила внимание на время, на часах было без десяти минут пять. Успела. Приглядевшись к разношерстной толпе и освоившись в ней, она попыталась отыскать в ней молодого человека, попадающего под личностное описание, полученное ей по телефону от него самого. Не совсем сразу, путем нехитрых и незамысловатых сопоставлений, исключений и умозаключений, она все-таки вычленила и выделила из толпы модного парня, который нервно прохаживался взад-вперед чуть левее от входа в метро с сумкой наперевес через правое плечо. Молодой человек немного съежился и сгорбился – судя по всему, он к этому времени продрог и озяб. Он был одет в кожаную байкерскую куртку рыжего цвета и коротко и модно подстрижен. Одна его рука была засунута в передний карман джинсов, а во второй он держал ноутбук. Анна не сразу подошла к нему. Она с минуту-другую наблюдала со стороны за симпатичным и беспокойным брюнетом с правильными, прямыми чертами лица. Она стояла в сторонке до тех пор, пока чувство любознательности в ней не пересилило ее же врожденную нерешительность и стеснительность.
– Здравствуйте. Вас случайно не Всеволодом зовут?.. – Пришло время знакомству, пришло время словам.
– Да, Всеволодом.
– Вы случайно не меня здесь поджидаете?
– Вас Аней звать?
– Да.
– Тогда вас. Всеволод… – скульптор уверенно произнес в слух свое имя и протянул в сторону Анны руку.
– Аня… – Они поздоровались, с этого все началось…
Как только незнакомая девушка коснулась его руки, скульптор пытался, нет, силился что-то сказать… но не мог. Вместо этого он лишь топтался на одном месте, переступая с ноги на ногу, а также глупо и беспричинно улыбался, глядя на Анну… В голове скульптора произошло то самое – всем нам известное короткое замыкание, от вспыхнувшей в глазах Анны искры. Его коротнуло и замкнуло – разрядом высокого напряжения. Он стоял перед Анной наподобие балбеса. Он в эти секунды не мог не то что пошевелиться, но и рта раскрыть. Так обычно и бывает, когда один человек влюбляется в другого, с первого взгляда…
– Всеволод, что с вами? Вы все время пытаетесь мне что-то сказать, а взамен этого молчите. Что с вами? Нам давно пора идти на квартиру. Я с ног валюсь от усталости. Вы представить себе не можете, как я за день вымоталась. Это уже пятый по счету объект, на который я за сегодня выехала. А мне еще по квартире ползать с рулеткой, каждый сантиметр вымерять. Пойдемте уже скорее. Хватит топтаться на месте.
– А зачем нам на квартиру идти, у меня все чертежи в ноутбуке есть, скопируем их, вот и все. Пойдемте в "Шоколадницу", посидим, кофейку попьем, заодно согреемся, отдохнем и чертежи скопируем… – Всеволод показал рукой на ноутбук.
– А там размеры все проставлены?
– Да.