– Через минуту ко мне подходит баба-полицейский с напарником. Подходит, прикладывает руку к кобуре и говорит:
– Что у вас в пакете?
– А вам какое дело? Отвечаю я ей. Вадик, ты сечешь?!
– Секу, секу, что дальше?
Севка смеется по чем зря, я же терпеливо жду, пока он перестанет ржать и продолжит свой рассказ. Просмеявшись в очередной раз, скульптор протер пальцами раскрасневшиеся от слез глаза и продолжил, как ни в чем не бывало:
– А она говорит мне. – У нас пить пиво в парке не положено, либо вы выбросите пиво в урну, либо мы вас арестуем. А в это время ее напарник тоже положил руку на кобуру.
– Ну чего, ты бутылку-то допил или выбросил?
– Ты ничего не понимаешь, ты тупой какой-то, Вадик, здесь не в этом прикол.
– А в чем, Сев?
– В полицейских. Они оказались ирландцами. Понял ты меня?
– Нет, не понял. Ирландцами, и что?
– Когда они увидели, что я пью ирландское пиво, то они заулыбались.
– А?! Простое совпадение. Пиво ирландское и полицейские родом из Ирландии… Вот в чем дело. Понятно, теперь все понятно.
– Понимаешь… Оказалось, что они после каждой смены пьют точно такое же пиво, именно в том баре, в котором я купил эту бутылку.
– Сев… Сев… Слушай, что я тебе скажу… – Я перебил скульптора, схватил его за руку и оживился, вспомнив свои молодые годы: – А ты помнишь, как нас менты гоняли отовсюду во времена Брежнева и Андропова, когда мы на лавочках в сквериках и парках, на двоих и на троих, винище и водку распивали?!
– Помню, помню! Чего ты рассказ перебиваешь?!
– Извини, Сев. Так что, ты бутылку тогда выкинул или нет?
– Да выкинул, выкинул! Чего ты к этой бутылке и к этим ментам прицепился, я не про это. Понимаешь, я с этими полицейскими тогда познакомился и до сих пор дружу…
– Так ты мне что, рассказываешь о том, как ты с ирландскими полицейскими познакомился в первый же свой день пребывания в Америке и дружишь с ними уже как пятнадцать лет?.. Ты не шутишь?
– Нет, не шучу. Наконец-то до тебя дошло!
– Так бы сразу и говорил. Так что, ты с тем негром и тем техасским ковбоем тоже до сих пор дружишь?
– Ну, ты тупой, ну и тупой, как же с тобой тяжело. В тех случаях прикол был – ржака! Понимаешь?!
– Понимаю, понимаю… А кипятильник ты купил?
– Ну, ты дебил, в Америке кипятильник днем с огнем не сыщешь, они там не продаются.
– Сев, давай без дураков, ты мне зачем все это рассказывал, зачем мне пургу эту гнал, я в России повеселей штуковины на протяжении своей жизни встречал.
– Да чтоб тебе про Америку, и про американцев, и про себя и свои ощущения рассказать!
– Сев, так бы сразу и говорил, у тебя фотографии тех полицейских имеются?
– Да. А хочешь, я тебе еще расскажу про то, как я четырехметровому дикому аллигатору гамбургер скармливал?
– Нет, не хочу. Ты мне лучше фотографии покажи…
Всеволод достал свои многочисленные альбомы и стал мне с неподдельным удовольствием показывать и рассказывать об ирландских полицейских, да и не только о них. И сердце мое при взгляде на этого задушевного, наивного и гостеприимного скульптора наполнилось теплотой, настолько он был в рассказах своих и гостеприимстве своем искренен и неподделен. Но все же отмечу, не ради прикола и красного словца, а так, к всеобщему сведению… скажу. Наши опера покруче ирландских полицейских будут… Но это по мне и по моему опыту жизненному. А насчет крокодила, который чуть было не сожрал на обед скульптора вместо гамбургера, так фиг его знает, может быть, это и правда была…
– Вадим, а ты знаешь, что сделал Крис, сын моего друга Кевина, с Яриком, сыном Егора?
– Какого друга, какого Кевина?
– Полицейского из Ирландии.
– Так он из Ирландии или из Америки???
Я к этому моменту устал от его рассказов и совсем уж запутался в национальностях, профессиях и именах друзей скульптора… Караул… как устал…
– Родился в Ирландии, а затем уехал в Америку, где и стал полицейским.
– Так что сделал Крис… с Яриком тогда?
Я с трудом догадался, о чьем сыне говорит скульптор в этот момент. Настолько он мне затуманил тогда мозги рассказами о своих бесчисленных друзьях и детях друзей – по всему свету…
– Он сына Егора – Ярика, ножницами наголо подстриг!!!
– Во дела… А зачем?
– Он его за девчонку принял.
– Почему?
– Из-за прически.
– И что?
– Заставил его брюки снять.
– Для чего?
– Для того, чтобы убедится в том, что он мальчишка.
– Убедился?
– Да. Убедился и сказал Ярику, что мальчишкам стыдно и нельзя девичьи прически носить. Взял ножницы и остриг его налысо!
– Не верю, режь меня на части, кромсай на мелкие кусочки, не верю не единому твоему слову. Как сын ирландца может с Яриком на русском языке разговаривать?
– У Криса мама русская.
– Где это было?
– Здесь. У меня в доме. Три года назад.
– И что Анжела???
– Ничего.
– Егор целым остался. Она его случайно в ссылку к тебе не отправила???
– Нет!!!
Всеволод уже ржал, ухватившись за живот руками. Его лицо безудержно надрывалось от смеха… Я же был мрачнее тучи. Мне было искренне жалко Ярика и его папу.
Глава 10. Развод с Мартой
В 2001 году, после того как в Нью-Йорке взорвались башни-близнецы (Всеволод в этот день был в эпицентре событий – и вспоминал о том дне, не иначе как о нашествии инопланетян на землю), Сева в очередной раз вернулся в Москву… Это был конец сентября… Всеволод мотался между Нью-Йорком и Москвой уже как четвертый год. За это время он мало в чем изменился и по возрасту, и по взглядам на жизнь. Это был все тот же жизнерадостный и счастливый своим браком скульптор, целиком и полностью пребывающий в своем творчестве. Севе было тридцать – стало тридцать четыре. Что для тридцатилетнего мужчины четыре прожитых им года – тьфу, растереть да вытереть, да пара пустяков. Что изменилось в его сознании и мировоззрении за эти годы? Да вряд ли что. А Марте было восемнадцать, когда она вступала в брак, но стало двадцать два, и она стала матерью. И это уже совсем другая история, и это уже космос. И она уже по-другому смотрела не только на свою жизнь, но и на мужа… Марта перестала смотреть на него сквозь розовые очки. Она стала обращать внимание на отдельные черты Севиного характера, раньше для нее неразличимые в силу возраста и эмоционального всплеска, свойственного молоденьким девушкам в моменты влюбленности. То, что раньше казалось забавным и оригинальным, сейчас, по прошествии четырех лет, стало для нее обыденным и заурядным, повторяемым Всеволодом бессчетное количество раз. То, что раньше выглядело со стороны невинным приколом, сейчас казалось откровенной глупостью… Также она по-другому взглянула на него и как на мужчину (женщины конечно же догадываются и понимают, о чем я говорю…) Она повзрослела годами и заматерела характером… К своим двадцати двум она имела за своими плечами опыт и расчетливость сорокалетней женщины…
На завтра, на четырнадцать часов дня, в подмосковных Липках у Всеволода была запланирована встреча с состоятельным заказчиком, для которого он начал разрабатывать концепцию лофта в доме, построенном по проекту архитектора Шехтеля – дом-шприц на Знаменке. (Когда Шехтель проектировал этот дом, он кололся морфием, оттого и такое странное название – шприц.)
Три дня назад Всеволода познакомили в галерее ФАЙН АРТ (в этой галерее Всеволод в то время выставлялся) с Сашей Семеновым, который купил в шприце, на последнем его этаже, роскошную квартиру в пятьсот метров, с двухсотметровой залой. Восемнадцать окон из этой залы смотрели прямо на Кремль (до революции этот лофт был борделем. – Прим. авт.). Саше Семенову пришлись по душе и Севины работы, и сам скульптор. Всеволод устроил его во всем, и он сделал ему предложение – такое предложение, над которым нет нужды задумываться. В этот же день они съездили на Знаменку, Сева осмотрел лофт, прикинул, что к чему, и дал свое согласие. Они ударили по рукам.
– Я согласен.
– Сколько тебе надо дней, для того чтобы набросать эскизы?
– Один… два дня.
– О′кей. Ты сможешь в четверг подъехать в пансионат Липки с уже готовыми эскизами?
– Да, смогу. Во сколько?
– Подъезжай к двум часам дня.
Всю среду Всеволод разрабатывал тему проекта и к вечеру успел кое-что для себя соорудить. Завтра в два часа дня в подмосковных Липках он собирался показать свои эскизы заказчику.
Этот вечер не предвещал для Всеволода ничего особенного. Он, как обычно, прогуливался со своей овчаркой, стокилограммовым кобелем Францем, по Проточному переулку, неподалеку от своей мастерской, в которой он не только работал, но и жил вместе с женой и дочкой.
На улице стемнело. Всеволод свернул с переулка в сторону гаражей, примыкавших крышами к дворовому газону. Свет от уличных фонарей освещения отбрасывал тень на крыши. Скульптор в тот год зачастую с разбега спрыгивал с гаражей вниз вместе с Францем (для тренировки собаки и поддержания своей спортивной формы).
Скульптор зажал в руке длинный поводок, шагнул на крышу, скомандовал:
– Франц, вперед… – и с разбегу прыгнул с гаражей вниз…
Франц, вопреки команде хозяина, не шелохнулся, он как вкопанный стоял на месте. Всеволод летел вниз и пытался сообразить, что с ним происходит, он ничего не мог понять. Где та самая точка опоры, где та самая земля… А вот и опора, а вот и земля.
– А – а-а-а-а-а-а!!! – скульптор взревел от боли…
Взревел и сразу пропал в небытие, потеряв сознание. Вместо двух с половиной метров он пролетел вниз шесть метров… Сева очнулся. Попробовал встать на ноги.
– А-а-а-а-а-а! Дикая и нестерпимая боль опрокинула скульптора на землю. Он в кровь искромсал себе губы зубами… Как только боль поутихла, до скульптора стало доходить, что он лежит в яме, через минуту он вспомнил, что прыгал с крыши вместе с Францем…
– Франц… Франц… Франц!
Франц в это время стоял над котлованом и поскуливал, он уже три неполных часа охранял своего хозяина. Всеволод увидел Франца, стоящего наверху, и скомандовал:
– Франц, тащи, тащи, Франц, тащи!!!
И Франц, конечно, потащил. Всеволод что есть мочи ухватился обеими руками за поводок. Франц тащил, а Всеволод скрипел зубами. Усилие воли за усилием воли, рывок за рывком. Через полминуты Сева оказался на поверхности земли. Он огляделся вокруг себя, бросил взгляд на дно котлована и сразу же все понял, он упал с крыш гаражей в вырытый накануне котлован. Всеволод перевернулся на спину и глубоко вздохнул. Затем расслабился, взял небольшую передышку, для того чтобы собраться с силами. Франц сидел над хозяином и облизывал ему руку с зажатым в ней поводком.
В начале шестого, когда уже стало светать, лежащего на спине Володю заприметил проходивший мимо юноша. Юноша остановился возле скульптора:
– Что с вами? Вам плохо? Вам помочь?
Франц зарычал…
– Фу, Франц! Не рычи. Да, плохо, парень… Я упал вчера ночью с гаражей в эту яму…
– Что мне делать, как вам помочь?
– Парень, беги ко мне домой. Я за углом живу… – скульптор назвал пацану адрес мастерской – и позови сюда мою жену, ее зовут Мартой. Расскажи ей все, возьми у нее денег на бутылку и сбегай к метро. Купи в палатке пузырь водяры и мухой сюда возвращайся, чтобы я от боли не сдох.
– У меня папа хирург. Давайте я его позову, а потом и за водкой сбегаю.
– Нет, выпить принеси. А за отцом потом.
Через пять минут к Севе подбежала Марта. Еще через десять минут Всеволод выпил полбутылки водки.
– Спасибо тебе, пацан.
– Да не за что. Как вам, полегче?
– Да, чуток, а ты как здесь в пять утра оказался?
– С ночной дискотеки домой шел, я через подъезд от вас живу. У нас тоже собака есть – доберман… парень посмотрел на тяжело дышащего Франца… Ну все, я за отцом побежал?
– Беги.
Через пару минут к Вове подбежал отец мальчика, пощупал здесь, потрогал там, спросил
– Здесь болит?
– Нет.
– А здесь?
– Нет.
– А здесь больно??? – Мужчина сжал Вове место между бедром и ногой.
– Ой-ой-ой!!!
– У вас, скорее всего, перелом шейки бедра. С такой травмой вам надо в больницу.
Вскоре подъехала скорая. Марта сунула пятихатку в руку врачу скорой:
– Помогите, отвезите мужа в хорошую больницу.
– Девушка, лучше СКЛИФа мы сейчас вряд ли что найдем.
– Везите в СКЛИФ…
На землю рядом со скульптором упали носилки. Всеволод переполз на них…
Широкая в плечах медсестра, дежурившая в эту ночь в приемном отделении СКЛИФа, попыталась сдернуть рукой штанину с ноги Севы. Сева сжал правую руку в локте, приподнял спину и прокричал:
– Ты что делаешь, с ума сошла!!!
– Не видишь, что ли, штанину с твоей ноги снимаю. Чего орешь как резаный? Что за мужики пошли, не прикоснись к ним. Не дотронься! Так от боли воют, слово режут их!
– Ты ногу мне выдергиваешь из жопы, а не штанину снимаешь, как мне не выть? Давай, режь штанину ножницами!!!
– Жалко такие дорогие штаны портить.
– Режь, не жалей, потерявши ногу, по слаксам фигли плакать!!! Медсестра подошла к стеклянному шкафчику. Открыла створку, пошатнулась и еле удержала свое равновесие, чуть не рухнув на него. Она всем телом облокотилась о шкафчик, так что он задребезжал стеклами. Сестричка с трудом стояла на ногах, она взяла с полочки ножницы и подошла к скульптору. И только тут Всеволод догадался, что она была пьяна. Медсестру штормило из стороны в сторону, она еле стояла на ногах… Из ее рта разило самой настоящей спиртягой…
– Режь аккуратней! Ты что, спирта под утро опилась? Всеволод с опаской покосился на ножницы…
– Не опилась, а выпила. Нам после ночной боевые сто грамм положены! Да не бойся – не переживай ты так, яйца тебе не отрежу – целыми останутся!!! У меня рука твердая, так разрежу твои штаны, что и пикнуть не успеешь…
Сестра склонилась над ногой и ловкими движениями руки начала разрезать левую штанину. Из-под шапочки, надетой на ее голову, свисала белая прядь волос. С виду ей было немного за сорок, а из-под халата проглядывала полновесная гладкая и белая грудь размером с гандбольный мячик. Все то время, пока сестра резала штаны, Всеволод боязливо смотрел на ее руку с зажатыми в ней ножницами. Но сестричка владела ножницами в совершенстве, не хуже любого портного, через пять минут две штанины отправились в ведро… Всеволод быстро одернул трусы. Сестричка улыбнулась
– Гляди-ка, какие нынче стеснительные мужики пошли.
Всеволода переложили на кушетку и отвезли в рентгеновский кабинет. После рентгеновского кабинета скульптор оказался в палате с диагнозом "перелом шейки бедра".
В палате на столике стоял небольшой черно-белый телевизор на двенадцать каналов. За час до того, как лечь спать, Всеволод узнал из выпуска новостей о том, что сегодня днем был расстрелян из автомата бизнесмен Александр Семенов. Он был убит вместе с женой и детьми в подмосковных Липках в два часа дня. Заказчика и работу Сева конечно же потерял, но жизнь свою сохранил. Сохранил благодаря тому, что накануне вечером он прыгнул с крыши гаража в котлован…
Я снова и в который раз вспомнил слова генерала, сказанные им мне около десятка лет назад в солнечный погожий день, в тот день, когда я на небе увидел острый как иголочка солнечный лучик: "Случай нас тогда спас…" Вот и не верь после этого генералам.
Наутро, во время обхода, лечащий врач присел на краешек кровати, поинтересовался самочувствием скульптора и сказал:
– Молодой человек, вам предстоит сложная и непростая операция, родственникам желательно переговорить с заведующим отделением по этому вопросу.
Мама Всеволода, Светлана Александровна, постучала в кабинет заведующего отделения после обеда. Постучала и приоткрыла дверь:
– Можно к вам?
– Входите, входите!!!
– Здравствуйте, профессор, я мама Всеволода Бояринова из пятой палаты. Его лечащий врач просил к вам зайти…
– Здравствуйте, Светлана Константиновна!!! Здравствуйте, добрый день!!! Проходите… Вы представить себе не можете, как я рад видеть вас у себя кабинете. Это для меня и нашего отделения такая честь… такая честь. – профессор чуть не подпрыгивал на кресле, выражая тем самым свои эмоции.
Выразив себя, профессор встал с кресла, подошел к двери и прикрыл ее за мамой Всеволода…
– Профессор, хватит кланяться, ей-Богу. Вы же не за этим меня звали, давайте о деле говорить…
– Присаживайтесь, пожалуйста…
Светлана Константиновна привыкла, давно… давно привыкла к тому, что перед ней распинаются и стелятся… и по делу и без дела… Она в свое время закончила школу-студию МХАТ и достаточно неплохо была ознакомлена в общих чертах, с системой Станиславского.
Судя по убранству кабинета и по манере преподать себя, профессор был из той когорты, из тех мужчин, которые не упустят удобного случая, для того чтобы отвесить даме комплимент, а заодно и приударить за короткой юбчонкой. В его персональном кабинете, с виду похожем на уютный гостиничный номер, воздух был перенасыщен запахами мужского одеколона, его руки были вычищены до блеска, как пред парадом сапоги. В одном углу стоял плазменный телевизор в четыре экрана, правее – глубокий диван кожаный, на котором можно было при случае и вздремнуть часок другой во время ночного дежурства… А у стеночки, справа от широкого стола, за которым в мягком кресле восседал сам профессор, облюбовал свое место грандиозный аквариум немереной кубатуры с плавающими меченосцами, расцветок происхождения Божественного, внутренней подсветкой и всплывающими к поверхности воды пузырьками. Белый халат, надетый на него, был накрахмален и открахмален белее белого. Если с такого профессора, предположим, возникнет желание пылинку снять, то растеряешься ввиду отсутствия таковой. Войдя в такой кабинет, мало дать на лапу, пристыдишься и не посмеешь. Оказавшись в нем, сразу, с первого брошенного по углам взгляда понимаешь: если недодашь, то точно недорежут или перережут и сделают калекой на всю оставшуюся жизнь. Атмосфера… Атмосфера решает многое, если не все… А атмосфера в кабинете профессора располагала к тому, чтобы дать сразу и столько, сколько для этого надо… Что касательно самого хозяина люксового апартамента, то сказать о нем, что он был стоящим хирургом, с первого взгляда, конечно же и никак не получалось, но зато всего остального за глаза хватало… Все в этот раз упиралось для Светланы Константиновны в доверие… В доверие на слух, а не на опыт жизненный. Светлана Константиновна присела на стул:
– Я слушаю вас, профессор…
– Хорошо, давайте тогда сразу же к делу. Оперировать вашего сына буду я сам. Всеволоду будет нужно скрепить шейку бедра пластиной. У нас в клинике есть в запасе свои пластины, но они отечественного производства и низкого качества. Можем посодействовать в покупке импортной…
– Так, я все поняла. Сколько?
– Что, сколько?
– Сколько стоят пластины?
– Ах, сколько стоят?! Так всего-то пять тысяч долларов…
– Сколько-сколько вы сказали? – Светлана Константиновна выразила некоторое удивление профессору.
– Пять тысяч. И то это только из личного к вам уважения и потому, что Всеволод ваш сын. А так такая операция, другим больным, обычно в десять тысяч обходится…
– Хорошо, пять так пять, я завтра или послезавтра вам принесу деньги. На какой день будет назначена операция?