Но в это самое время все затрепетало вокруг, псы прижали головы с хвостами к земле… и притихли. Недалеко от озера, прямо с его края, послышался едва различимый по звуку стук копыт. Вскоре слегка приглушенный ветерком стук перешел в отчетливый топот, послышалось лошадиное ржанье. А вслед этому поднялся сильный порывистый ветер, луна скрылась за облаками, на дворе стало темно, как перед грозой. Вековые сосны гнулись к земле, пожелтевшая и все еще не опавшая листва слетала с крон деревьев и опадала на землю. Я держал в одной руке совок с дохлой крысой, а другой ухватился за дверь, так, чтобы меня не оторвало от земли и не понесло вдаль по линии горизонта к заоблачным высотам. Но было разыгравшаяся стихия сразу и внезапно стихла. Так же внезапно стихла, как и поднялась до этого. Упругие деревья распрямились и обрели прежнею вековую стать, опавшие листья перестали кружить и легли на землю… Луна медленно выползла из-за облаков. Стало тихо на дворе… Так тихо, что я отчетливо слышал гулкие удары сердца в своей груди…
Теперь уже неподдельный голубой и лунный свет покрывал собой все – и небо, и землю, и горизонт… Стало светлее самого светлого летнего дня. Свет ночи поражал и предвосхищал мое воображение, он был ярок настолько, что самое яркое солнце в году меркло пред ним. А вскоре чуть вдали по линии горизонта в тишине ночи, под топот и стук копыт, показался и сам генерал. Он парил над землей с торжествующей улыбкой на лице и правил черным боевым конем… Генерал приближался ко мне… Он в этот момент был величественен и недосягаем. Генерал находился от меня на расстоянии птичьего полета. Я ждал, когда же он приблизится ко мне и я услышу от него главные для себя в жизни слова. Генерал словно застыл на месте, не приближаясь, но и не удаляясь от меня… Он смотрел в мою сторону и победоносно гарцевал конем, он был уверен в нашей с ним победе над крысиной стаей. Хотя бой еще и не был окончен. Генерал был великолепен собой, его глаза сверкали небесным счастьем. И тут, словно гром средь ясного неба, эхом донеслось до меня – с небес:
– Вадим… Достойных противников надо уважать!
– Mon general, но зачем убивать друг друга? К чему все эти жертвы, коль скоро, так и так, и все умрем. Кто раньше, кто позже… Зачем напраслину возводить вокруг себя?
– Затем, лейтенант, чтобы жизнь малиной не казалась!
– Но я не лейтенант, я капитан запаса…
– Пусть будет отныне так!
Сказав это, генерал приподнял коня на дыбы и вознесся к небу. Только я его и видел.
Я так и не успел спросить его о самом главном… Зачем он жил и Родине служил?!
Ладно, при удобном случае спрошу об этом Диану, она все знает, она постигла все тайны мироздания и смыслы бытия, и у нее на все готов ответ. Неужели и на это ответит… Зараза – такая!!!
Я взял штыковую лопату, пару раз ковырнул земельку, и ямка готова. Сбросил с совка в вырытую могилку крысу. Закопал отважного вожака стаи и отдал ему последние воинские почести, украсив его могилку крестом из двух опавших на землю веточек сирени. Посмотрел на небо черное. Да, генерал безусловно прав – достойные противники, требуют уважительного отношения к себе.
Нашими с ним противниками в эту ночь были крысы, что ж, хоть так, на безрыбье и рак рыба… Это, надеюсь, послужит ему там хорошим утешением, и только… Что… А за забором все так же завывала на луну стая бродячих и голодных псов.
Через десять минут, перед тем как зайти в дом, я сделал еще пару глотков свежего воздуха… Ух, хорошо!!! Ну и хорошо же сегодня ночью на дворе – до дрожи в теле, до мурашек по коже хорошо. Ну как же хорошо, ах, как хорошо, ну и хорошо! Я ощутил запах крови… Хорошо же! Ну, правда же, хорошо, ребята!!!
Зашел в дом и продолжил… К пяти утра дело было кончено, патронов больше не осталось и крысиной стаи тоже…
Я попрощался со своим соседом генералом – горделивым, на черном боевом коне… И проспал ровно три дня и ровно три ночи…
После смерти супруга Диана вместе со старшим сыном вновь выставила дом на продажу. Дом был модный, словно срисованный с картинки. Построен он был по немецкому проекту и в четыре этажа. И участок к дому прилагался достаточно приличный и основательный, расшикарный и в двадцать соток земли. С яблонями, тепличкой, вишенкой и бассейном в придачу ко всему… С картинки дом выглядел игрушечным… Григорьевы – мать и сын – просили за свой дом цену не чрезмерную, и через полгода их коттедж нашел своего покупателя…
Я же эти полгода чуть ли не каждый вечер проводил за беседами, по большей части ни о чем, со вдовой Олега Ивановича, за чашечкой чая в зале у камина или же за чашечкой кофе в зале подле кухни на первом этаже дома, все еще генеральского…
Разговоры наши с Дианой были неутомительные, но все же монотонные и однообразные. Большей частью они были наполнены сожалениями Дианы о жизни, от нее ускользающей, о молодости прошедшей, и о личной жизни, несложившейся и неудавшейся, и о любви настоящей, так ею и не познанной в своем замужестве за генералом. Не того – не того она хотела, и не о том и не о нем она мечтала в детских сновидениях своих.
– Как же я ошиблась в выборе своем, Вадим, сорок пять лет тому назад… Как же я ошиблась…
– Почему, Диана, Олег Иванович – уважаемый и заслуженный человек.
– Сапог – он и есть сапог, мне с ним даже поговорить в последние годы не о чем было, он в одном углу дома, а я в другом. Я выросла в интеллигентной семье и что я видела с ним, в жизни… То проверка, то поверка ночная, то попойка офицерская, то звездочку надо обмыть, то проверяющим стол накрыть, то женсовет гребаный и ненавистный мне. Вадим, я за годы службы сменила с Олегом Ивановичем двадцать три квартиры. Зачем?.. Затем, чтобы под конец жизни друг от друга по разным углам дома прятаться…
Сапог. Да, именно что сапогом она иногда за глаза и мимоходом называла своего покойного ныне мужа, так и не нашедшего себя в личной и гражданской жизни после своего увольнения в запас по выслуге лет.
Я же лишь пытался ей возражать изредка и по большей части тактично, однообразно и с осторожностью в словах. Рассуждая вслух о том, что Олег Иванович отдал свои лучшие годы Отечеству своему. И что он прошел Афган, да и не только Афган, и что он сполна исполнил свой долг воинской пред Родиной своей…
Но в Диане к этому дню сидела обида крепкая и многолетняя на мужа, ныне покойного, за то, что он так и не подарил ей любовь. За то разочарование, которое она получила от совместной с ним жизни к старости. И что ей было толку от того, что ее муж отдал свой долг Родине и что он был героем настоящим и неподдельным? Ей-то от этого какая была польза, что он герой пред Родиной своей? Какой ей-то, от этого был прок? Если лично она – Диана – к старости своей так и не познала любви пылкой и страстной. Той любви, от которой женщине жить хочется и просыпаться со счастливым лицом и любить, и любить, и еще раз любить, и быть любимой, и быть любимой бесконечно… И что в лучшие свои годы она ничего, кроме казарм, военных городков и прочей военной дряни, так и не увидела. Ну разве что море Черное бесконечное, да раз в год, да по отпускам она и видела…
– Вадим, вы только представьте себе, десять лет подряд в одном и том же санатории отдыхать. Все это время улыбаться и здороваться с людьми, которых иной раз и видеть даже не хочется. От притворства которых воротит и тошнит навыворот… Ходить для вида под руку – из столовой на пляж, с пляжа в столовую, со столовой в номер, и так каждый день, весь отпуск и все десять лет подряд. Для меня отпуском были те годы, когда Олег Иванович без меня к себе в деревню ездил!!!
И это был посмертный приговор генералу Григорьеву от его же жены…
На сороковой день после кончины Олега Ивановича мы сидели с Дианой в столовой за длинным штабным столом и поминали генерала добрыми словами.
По правую руку от меня на столе была выставлена большая фотография генерала в рамке с траурной лентой. На ней он был запечатлен бравым красавцем в военной парадной форме, со всеми боевыми наградами, так сказать, при параде и регалиях…
– Диана, но ведь Олег Иванович вас любил, и сыновей любил, и он хороший семьянин, да и человек неплохой?!
– Да, неплохой, и семьянин хороший, и сыновей любил, и меня боготворил… И мне-то что от этого?!
Выслушав Диану внимательным образом и переварив выше ею сказанное, я набрался смелости и храбрости, еще раз посмотрел на нее и с ходу выпалил, не задумываясь ни о чем:
– Диана, вы все знаете, вам все ведомо, для вас нет тайн. Вам все ни по чем. Скажите мне наконец – зачем он все-таки жил?!
– Затем, чтобы мне жизнь испортить, а затем и умереть!
А где все эти годы была ее любовь, где, скажите мне на милость, где она была? Он любил ее, и это да. А любила ли она его?.. И зачем она тогда вообще жила? Без любви душа женщины с годами увядает, подобно иссыхающему без влаги деревцу. Мужчина без любви, худо– бедно, конечно же может прожить. Но душа женщины без любви мертва. Простите меня за слово это страшное – мертва. Но как мне быть, как не произнести мне слова эти, по страху запредельные? Смерть души ее, как уйти от сравнения столь жестокого и ни с чем не сравнимого? Если женщина прожила сорок с лишним лет вне любви и без любви, и во что превратилась ее душа за эти годы… Криком кричу ночным, к Богу взываю о милосердии его, к женщине этой – по имени Диана!!!
Трудно мне сказать, во что превратилась душа Дианы к этим годам. Но по характеру и по манере вести разговор Диана была более всего склонна к уединенной жизни. В конечном же итоге Диана была вдовой генеральской. И более всего походила собою на властную женщину – экстраверта (одинокий экстраверт, что может быть хуже – и это пытка). Диана жила последнее время с полным осознанием того, что впереди ее ждут лишь годы старости и годы одиночества, обреченного на увядание ее души в теле ее.
Помянув Олега Ивановича добрым словом, я распрощался с Дианой и удалился восвояси к себе домой, удалился с грустью на душе. Мне не хватало в этот вечер его слов, слов безвременно почившего сорока днями ранее генерала…
Я вышел за калитку генеральского дома, прошел с десяток шагов и посмотрел в сторону озера. По водяной глади распластались лучи от ярких фонарей уличного освещения, расположившихся на другом берегу, в ста метрах от озера в соседней деревеньке. Отблески от фонариков покрывали своими полосками все озеро, от края до края. Я насчитал пять таких желтоватых полосок, отражающихся от воды.
Я смотрел на разлинованное полосами озеро и вспоминал генерала, которого мне довелось увидеть на дальнем его берегу за три недели до его кончины сырым осенним вечером. Я вспомнил в деталях наш с ним разговор в тот вечер, и нашу с ним победу над крысиной стаей ближе к ночи, и сигарету, им все же докуренную…
Перекрестившись и прочитав про себя положенную на то молитву, я пошел далее – путем своим, подальше от темного озера и своих воспоминаний…
Открыл ключом входную дверь, зажег свет в комнате и вздрогнул, и удивился, и онемел, и широко раскрыл глаза, и замер, вытянув лицо в тригонометрию, вслед за ртом!!!
Мимо меня проскользнула неприметная серая мышка. Проскользнула, но не убежала, а остановилась в метре от меня, прямо посредине комнаты. В комнате было достаточно светло, и я мог хорошо рассмотреть ее. Мышка как мышка, казалось бы и на первый взгляд, что так. Я таких за семь лет не меньше сотни штук переловил. Но в этот раз я стоял перед ней навытяжку и не шелохнувшись. Я смотрел на нее и не понимал, отчего она от меня не убегает. Через какое-то время мне показалось, что у нее осознанный взгляд. Выйдя из состояния оцепенения, я захотел взять ее в руки. Я осторожно, как только это возможно, не дыша и не шмыгая носом, тем самым не дразня ее, присел на корточки и протянул ладонь. Мышка находилась в двух указательных пальцах от руки… Я ждал, когда же она заползет краем своего брюшка на мою ладонь… Я желал этого! Но… постояв с полминуты, серая мышка неповоротливо развернулась в другую сторону и юркнула в половую щель, скрывшись под полом в свою норку…
Получив задаток за дом, Диана начала потихоньку паковать чемоданы и подготавливать картонные коробки для своих пожитков. Еще через три недели она тихо и незаметно для меня съехала с дома, уже не генеральского.
Глава 2. Колун и генеральская тележка
Новым хозяевам генеральского дома я Дианой представлен не был. Знакомиться же самому с новыми соседями я особой нужды тогда не испытывал. По тому времени я по складу своего характера был интровертом и более всего тяготел к уединению, наиболее комфортному для себя состоянию. В ту пору я по большей части сторонился людей – одиночеством своим…
Дом же генеральский после этого превратился то ли в притон, то ли в Клондайк с шумными компаниями и со стрельбой по ночам. К дому то и дело приезжали и отъезжали автомобили с грохочущими на всю округу магнитолами. С ночи до утра из генеральского дома доносились песни под гитару, и так целый год… Судя по всему, новый хозяин дома был человеком веселым, разухабистым и компанейским. Скорее всего, это был военный в отставке или же охотник, а кому еще в голову придет палить по пьянке и среди ночи по воробьям и по пустым бутылкам. Хотя это мог быть и рыбак…
Где-то через полгода я поздоровался на улице со своей соседкой справа Ольгой Антоновной, и она поделилась со мной своими горестями:
– Вадим Васильевич, лучше бы этот дом я купила, ни сна ни отдыха не видим. Замучил нас совсем новый сосед!
– Знать бы прикуп, жил бы в Сочи, Ольга Антоновна!
Я повернулся к ней спиной и немного, совсем немного улыбнулся. Улыбнулся оттого, что мне новые хозяева генеральского дома, особых хлопот не доставляли, ведь стреляли они не по мне, а по воробьям и пустым бутылкам, и через дом от меня…
В течение нескольких месяцев я обходил генеральский дом стороной, лишь изредка поглядывая в его сторону, под лай охраняющей его свирепой овчарки. Но через год я все же мимоходом познакомился с новым хозяином дома, уже не генеральского. Познакомился буднично, как это обычно и бывает меж добрыми соседями, на улице возле своей калитки. В тот летний субботний день я по обычаю многолетнему стоял возле калитки и считал ворон в ожидании жены, которая должна была вот – вот, с минуты на минуту, подъехать на дачу. В это время напротив меня притормозила машина с приоткрытыми окнами. За рулем авто сидел по виду первому брутальный и улыбчивый самец:
– Здравствуйте, мы ваши новые соседи. Меня зовут Всеволод. Это моя жена Анна, – Всеволод кивнул головой на женщину, по возрасту ближе к сорокалетнему. Женщина сидела на переднем сиденье правее него, и была беременна, на пятом или шестом месяце. По внешности Анна напоминала своего мужа. Лицами они более всего походили на брата и сестру, старшего и младшую, нежели чем на мужа и жену.
– А это моя дочь Алиса, – на заднем сиденье машины сидела спортивная девочка, по виду лет двенадцати.
– Очень приятно, меня зовут Вадим Васильевич, – я кратко, как это принято среди интровертов, представился своим новым соседям, не проронив более ни слова, а зачем… кому это надо, лишний раз свой рот раскрывать.
Я так для себе решил тогда, останусь и на этот, седьмой по счету подряд год интровертом – мечтательным, задумчивым и молчаливым… Но я ошибался много и значительно в своих предпочтениях и предположениях на этот и на три последующих года. Вновь обретенный мною сосед все последующие четыре года только и будет делать, что править железной рукой мастера мой годами устоявшийся образ. Постепенно превращая его – мой образ – из необщительного сыча, зануды, интроверта, в общительного экстраверта. В итоге дело дойдет до смешного. Дойдет до того, что не только мои близкие, но и я сам перестану себя на какое-то время узнавать…
Мой новый сосед был по первому взгляду мужчиной возраста среднего, ближе к сорока – сорока пяти годам. Бойкой и симпатичной наружности, с прямыми чертами лица. Он был коротко подстрижен и, судя по первому разговору и по одежде, был общительным, модным и продвинутым человеком без особых комплексов, свойственных для мужчин зрелого возраста. Это был уверенный в себе мужчина. Похоже, что общительный экстраверт, а кто еще так быстро пускается в знакомство. Но это опять же было лишь мое умозаключение, именно что в то утро и по той погоде – не более того, не более…
Через дней десять мне было суждено вновь столкнуться с моим новым соседом и его женой. Я в этот солнечный, мечтательный и будничный день только – только разгрузил десять кубов сосновых кругляков – под дрова на зиму, и занимался тем, что перекатывал их от ворот на участок. В тот момент, когда я подошел и наклонился к очередному кругляку, я краем глаза заметил слева от себя моих соседей, модно и неспешно прогуливавшихся возле детской площадки. Я сделал вид, что не заметил Всеволода и Анну и по инерции, по третьему или же по второму закону Ньютона, покатил очередной чурбачок чуть в горочку к себе на участок…
Действие рождает противодействие, или как там его – кто сильнее и настойчивее, тот и прав. Я был кратно упрямее чурбачков, и они, натыкаясь на мое усердие, перекатывались на мой участок один за другим, подчиняясь моей воле и неведомым им законам мироздания…
– Здорово, сосед, дровишек на зиму, что ли, прикупил?
– Здравствуйте, люди добрые и недобрые, – я разогнулся, прищурился от солнечных лучей и закончил фразу. – Да, прикупил с чуток.
Мы протянули друг другу руки и поздоровались. С его же женой Анной я поздоровался коротким кивком головы. Она в это время стояла чуть поодаль, в метрах пятнадцати от моих ворот, с высоко поднятой головой на возвышенной стороне детской площадки, словно на краю высокой скалы. Она бесконечно всматривалась в даль озера, приложив руку ко лбу. Ее платье раздувалось на ветру, а длинные черные и распущенные волосы колыхались в разные стороны. Она выглядела величаво и напоминала собой сказочный персонаж. Видимо, она разглядывала чаек, кружащих в это утро над водяной гладью, а заодно и выискивала белый парус, словно Ассоль в предвкушении Грея. Анна это делала, всматриваясь в даль гравийной дороги, в ожидании серенького фиатика Катерины Михайловны…
– Ничего себе чуток, тут не меньше восьми кубов будет… Чувак, ты что, на десять лет вперед дровишек прикупил?!
– Да нет же. Это только с первого взгляда так кажется, а на самом деле – кубов шесть или пять, не больше… И на год не растяну. Это же осина, а не дуб и не береза. Осина, она в момент сгорает.
– Она еще трещит и стреляет. Сколько денег отвалил?
– Да не дорого, в восемь тысяч с доставкой обошлось. Правда, мне их теперь колоть надо, то на то и выйдет, если на рынке колотые дрова покупать. Распилить – заплати, наколоть – опять же заплати. За все платить надо. Но я сам их колоть буду в целях экономии, только вот съезжу на рынок, куплю колун и завтра приступлю.
– А у меня есть колун, от генерала остался, хочешь, возьми, все равно он у меня без дела валяется, чего деньги за зря тратить. С этого момента мы перешли с моим соседом на ты.
– Хорошо, Сева, если надумаю, то воспользуюсь твоей любезностью.