Из сарая вышел человек в шинели, накинутой на плечи. Зевая, начал справлять малую нужду. Но не закончил. Секунду-другую остолбенело глядел на головы, появившиеся над забором, с протяжным криком метнулся обратно в сарай. Перемахнув через штакетник, продравшись сквозь тугие кусты, побежали к сараю десантники, и тут из оконца под крышей хлестнул пулемет. Четверо остались лежать на снегу, но остальные успели добежать, ворвались в сарай. Там ржали, бились за перегородкой лошади. Из дальнего угла ударили автоматы. Вспышки огня, взрывы гранат. Полезли по лестнице на чердак, гранатами уложили пулеметчиков. Задымилось, загорелось сено. Цыпин подбежал к перегородке, открыл дверь, две испуганных лошади пронеслись одна за другой, выскочили на двор, заметались меж деревьев. Высокий немец в надвинутой на уши пилотке, без оружия, выбежал из сарая, помчался, пригибаясь, к воротам. За ним опрометью пустился Кузьмин, настиг у колодца, немец вскинул вверх руки, Кузьмин с ходу ударил его в грудь ножом.
Лицо у Кузьмина было - не узнать улыбчивого балагура.
За домом еще строчили автоматы. Там управлялась группа Зародова, рыжеусого старшины первой статьи. Потом стихло. Быстро прочесали дом и подворье, перерезали провод полевого телефона. Убитых немцев стащили в канаву позади сарая, закидали снегом. Похоронили и своих - пятерых павших в скоротечном этом бою и лейтенанта Слепцова, не дожившего до рассвета.
Санинструктор Сысоев, маленький усердный чуваш, перевязал раненых. Было их девять, из них двое не могли передвигаться самостоятельно. Они просили оставить их на хуторе. Тут, в доме, топилась печка-голландка, она так и тянула к себе - ладони приложить, просушить носки и портянки. Но Малков торопился. Начинало светать, а он хотел до света непременно выйти к шоссе. Кроме того, правильно полагал, что немцы успели доложить по телефону своему начальству о нападении на хутор, а значит, скоро сюда приедут, и тогда выбраться с хутора будет трудно. Да и, между прочим, хозяева хутора не вызывали доверия. Мужиков, правда, не было, а были две женщины. Одна, старая и, похоже, больная, неподвижно лежала в постели, прикрыв глаза морщинистыми веками, а вторая, лет тридцати, в той же комнате забилась в угол и, стиснув у горла черный платок, смотрела на десантников не то чтобы с ненавистью, но - недобро. На вопросы не отвечала, будто немая.
- Нет, - сказал Малков. - Оставлять раненых тут не будем. Внимание! - повысил голос. - Кончай харчиться, обогреваться! Через пять минут выходим.
Проселочная дорога, судя по карте, вела прямо к поселку Репнику. Десантники шли лесом левее дороги. Ночь еще полнила лес сумраком, морозом, бесприютностью, но слева, в восточной стороне, уже заметно посветлело. Утро наступало в нарастающем гуле сражения, гул доносился с юга, в той стороне небо пульсировало, мерцало грозным розовым светом, - туда торопились, ломясь сквозь сугробы, десантники. Цель десанта была близка - скоро, скоро они выйдут к шоссе и, может, уже там соединятся с частями Второй ударной…
Ветер шумел над их головами в не знающих покоя кронах сосен.
Часа через полтора справа лес поредел, там открылись приземистые дома, подернутые утренней дымкой. Должно быть, это было Репнику. По проселку проехали три крытых грузовика, потом затарахтели повозки, лошадей погоняли немецкие солдаты.
Малков увел свой отряд левее. Вскоре вышли на опушку. Перед ними в полусотне метров было шоссе.
А на шоссе стояли танки.
- Привет, - негромко сказал Малков. - "Тигры".
Пришлось залечь. Некоторое время наблюдали, выжидали, не двинутся ли танки, не очистят ли дорогу. Из башенных люков торчали головы танкистов в шлемах. Переговаривались, курили. Стали подъезжать крытые машины, из них выскакивали солдаты.
- Что будем делать, Владимир Александрович? - спросил комсорг батальона. - Поморозим людей, если тут ожидать.
- Придется отойти, - сказал Малков. - Поищем, где перейти шоссе. Будем пробиваться к станции.
Колчанов, лежавший рядом с комсоргом, слышал этот разговор. Да уж, в лежку задачу не выполнишь. Двинуться лесом вдоль шоссе, не сплошь же загородили его танки, найти просвет, перебежать на ту сторону и - к станции Аувере. А уж к ней-то - если не к шоссе, так к железной дороге - должна ведь пробиться Вторая ударная. Канонадный гул еще шел с юга - давайте, давайте, братцы армейцы…
Отходили от опушки тихо, по-пластунски: уже было довольно светло, немцы могли бы заметить движение в лесу. Лес-то был реденький. Ползли, разгребая руками смерзшийся крупитчатый снег. И может, смогли бы бесшумно оторваться, если бы не…
Черт принес немцев-связистов откуда-то сбоку. Три солдата шли вдоль опушки, разматывая с катушки провод, переговариваясь и смеясь. Вдруг умолкли, остановились - увидели десантников. Как раз на колчановский взвод наткнулись. Нескольких секунд, пока связисты ошеломленно пялились на людей, словно выросших из снега, хватило, чтобы четверо или пятеро десантников метнулись к немцам с финками - чтобы, значит, без шума. Те, бросив катушку, побежали напрямик к шоссе, проваливаясь по колено в снег и не переставая орать на высокой ноте: "У-ху-у-у!" Теперь пошло в открытую, десантники полоснули из автоматов, уложили связистов.
- Отходить! - крикнул Малков. - Быстро! Бегом!
Им вслед ударили танковые пушки. Грохотом рвущихся снарядов, свистом осколков, криками и стонами раненых наполнился лес, еще недавно тихий, выморочный. Огонь был беглый, тут и там вскидывались дымно-снежные столбы, оглушенные десантники падали лицом в снег, вскакивали, и бежали, и снова падали. Срубленные осколками ветки сосен медленно, как в кино, летели вниз, ложились на взрыхленный снег, на алые пятна крови.
Колчанов, вскочив после очередного разрыва снаряда, побежал, наткнулся на лежавшего ничком бойца, затормошил: "Вставай! Ну, вставай же!" Боец не шевельнулся. Колчанов стал переворачивать его на спину. Автомат, висевший на груди, ненароком стукнул раненого по голове, шапку сбил.
- Шалыгин! - узнал Колчанов бойца из своего взвода. - Ты что? Куда тебя?
Рядом упал на колени, часто и громко дыша, Цыпин.
- Да он же ж мертвый! - выдохнул. - Не видишь, сержант?
Колчанов видел, видел уже. На груди Шалыгина расползалось по полушубку багровое пятно, жизнь вытекала… вытекла… Куда-то вбок незряче смотрели остекленевшие белые глаза. Колчанов закрыл ему веки, шапку нахлобучил на рыжую голову. Цыпин снял с погибшего автомат.
- Отвоевался Рыжун, - проговорил он.
Они земляки были, оба тамбовские. Цыпин стал разгребать снег, чтоб Шалыгина хоть как-то похоронить, а Колчанов ему:
- Отставить, Цыпин. Приказано отходить. Ну, быстро!
Близкий разрыв очередного снаряда бросил их в снег.
Пропели смертельную песню осколки. Не зацепило. Только ветки посыпались на спину да тротиловым удушьем забило ноздри.
Поднялись. Цыпин глянул на Колчанова злыми глазами:
- А если б тебя бросили тут валяться?
- Ну… - Колчанов запнулся. - Отстанешь, хуже будет…
Короткими перебежками двигался он меж сосновых стволов, меж дымных столбов разрывов. Очень даже просто было и ему получить рваный осколок горячей стали в сердце и остаться тут гнить на снегу под соснами, избитыми артогнем.
Вперед, вперед! Кажется, вышли из зоны огня. Отдышаться бы…
Кузьмин сидел, прислонясь к сосне. Мучительно подвывая, пытался стянуть с правой руки окровавленный рукав полушубка.
- Постой, помогу, - сказал Колчанов.
Осколок, как видно, вошел в плечо и застрял. Тут Цыпин подошел к ним. Стали они обматывать Кузьмину руку выше локтя бинтом из индивидуального пакета, а тот взвыл от боли.
- Тихо, тихо, - сказал Колчанов. - Потерпи, Кузьмин.
- Сысоева позовите…
- Да где ж его искать. Ты потерпи, обвяжем - легче станет.
- У него, само, кость перебита, - сказал Цыпин. - Ему это нужно… как ее… Постой, я ветку срежу.
Верно, подумал Колчанов. В госпиталях он насмотрелся, как закрепляли сломанные конечности гипсом, лангетами. Иммобилизация, вот как это называется.
Цыпин быстро очистил ножом сосновую ветку. Затем приложили ее к кузьминскому плечу и принялись жестко бинтовать. Кузьмин мычал, скрипел зубами, потом умолк.
- Вот. - Колчанов затянул узел. - Вот тебе заместо лангеты. Чего улыбаешься?
На лице Кузьмина, и верно, застыла не то гримаса, не то улыбочка - зубы оскалены, в зеленых глазах грозный прищур. Не был похож на самого себя Василий Кузьмин, бывший подмосковный жоржик.
- Промахнулись фрицы, - сказал он и сплюнул. - Думали, не смогу я теперь. А я-то левша!
Кузьмин хохотнул и схватил здоровой рукой свой автомат, прислоненный к сосне. Упер приклад в живот, показал в полуповороте, как будет вести огонь.
- Ну, молодец, - сказал Колчанов и накинул полушубок на его плечо. - Цыпин, возьми-ка вещмешок Василия. Пошли, пошли, ребята.
Обстрел еще продолжался, но снаряды танковых пушек уже не доставали до десантников. А в лес, в погоню, немцы, видно, не шли.
По лесу шастали связные, посланные Малковым, - собирали десантников. И когда собрались, сосчитали, оказалось, что тут, с Малковым, пятьдесят восемь человек, в том числе и много, не менее двадцати, раненых. Среди раненых шестеро были тяжелые, их несли на плащ-палатках, и жить им, наверное, оставалось недолго. Стало быть, потери, если не считать раненых, в группе Малкова составили семнадцать человек. Но где-то западнее, в направлении Репнику, стучали автоматы и слышались разрывы гранат - там шел бой. Возможно, часть десантников, вот эти семнадцать, отступая от шоссе, взяла слишком влево и наткнулась на немецкий заслон на грунтовой дороге близ Репнику. Был там и лейтенант-комсорг. А может, его достал осколок снаряда.
Эх, подумал Колчанов, а я-то хотел ему отдать заявления в партию от моих бойцов. Что теперь с ними делать?
Сильная стрельба доносилась и с северо-востока. Там, как понимал Колчанов, вела бой основная группа десанта во главе с комбатом. А на юге ворчали пушки и рокотали залпы "катюш", это федюнинцы подходили с юга к станции Аувере? Надо бы и нам поторапливаться, идти навстречу…
Понятное дело, так же думал и Малков. Дав на перекур ровно десять минут, он повел группу в сторону Лаагны, держась километрах в двух от шоссе.
В сером свете пасмурного утра тянулась лесом, увязая в глухих снегах, вереница усталых людей. Примерно через час Малков повернул их к шоссе. Но разведка, высланная вперед, вернулась и доложила: на шоссе стоят грузовики с солдатами… солдаты топчутся, мерзнут, что ли, а автоматы держат на изготовку… не пройти… Пришлось опять углубиться в лес. Шли трудно. Кто-то засыпал на ходу, падал в снег, его подымали - ноги отказывались передвигаться.
- Эй, Пихтелев, - сказал Колчанов. - Не спи. Снегом протри лицо.
Сам-то он держался только на командирской ответственности. Хоть и невелик командир, а все же. И поди ж ты, вдруг удивился Колчанов пробежавшей мысли, перед десантом ломала простуда, а теперь ни черта… хоть и выкупался в ледяной водичке… высушила боевая обстановка… Вот только ноги сильно мерзнут в мокрых портянках… Как бы к этой чертовой станции прорваться…
Нараставший гром в небе заставил вздернуть кверху голову, налитую тяжелой водой усталости.
- Стой! - крикнул Малков. - Прекратить движение!
Над лесом, над десантниками, приникшими к деревьям, прошли на небольшой высоте три звена "юнкерсов". Еще отдавалось эхо их моторов, как где-то поблизости, к северо-востоку, загрохотала бомбежка.
Сильно всполошились немцы, тупо подумал Колчанов. Посидеть бы полчасика… полежать немного…
И третья попытка перейти шоссе не удалась.
- Товарищ старший лейтенант, - сказал Колчанов, подойдя к Малкову. - Очень устали люди. Засыпают на ходу.
Малков ответил не сразу. Он был напряжен, как взведенная до упора пружина. Слушал звуки боя на северо-востоке, слушал канонаду, доносившуюся с юга, - весь ушел в слух. Некоторое время разглядывал карту на планшетке, постучал по ней пальцем.
- Примерно здесь мы, - сказал отрывисто. - Если до темноты не выйдем к станции… - Опять он задумался.
- Плохо, что рации у нас нет, - сказал Колчанов. - Куда они все подевались?
- Что? - Малков сбоку глянул на него строгим карим глазом. - Да, связь… Рации повреждены при высадке, одна утонула… Засыпают, говоришь, сержант? Объявляю привал. На снег не ложиться. Ветки наломать, лежать только на ветках. Костры не разводить.
Наломали соснового лапника - все ж таки подстилка, - поели консервов с сухарями, водой из фляг запили. Кто сразу заснул после еды, а кто сооружал себе самокрутку и курил, втягивая в промерзшее усталое тело вкусный махорочный дым. Колчанов тоже закурил.
- Слышь, сержант, - сказал ему Цыпин. - Там вроде стихает. - Он кивнул в южную сторону.
- Стихает, - не сразу ответил Колчанов. - Может, федюнинцы кончили артподготовку и пошли на прорыв.
Но он понимал, что артподготовка уже давно, еще до рассвета, должна была кончиться. Что же там делается, на передке?
Глаза у Колчанова слипались. Он сунул недокуренную цыгарку в снег, подтянул под голову вещмешок и заснул. Но и во сне, коротком и неспокойном, Колчанова не отпускала война. Он стоял на юте какого-то корабля, одышливо стучала машина, и приближался берег, темная гора, с этой горы ударила батарея, вспышка за вспышкой, снаряды рвались почему-то беззвучно, выбрасывая вокруг корабля водяные столбы. Вдруг с мостика крикнули: "Ложись!" Голос был странно знакомый, Колчанов обернулся и увидел на мостике женщину в белой косынке, повязанной низко над бровями. "Ложись, молодой! - кричала она. - С ума ты сошел?"
- Подъем! Подъем! - Старший лейтенант Малков ходил среди спящих, подымал десантников. - Подъем! - говорил он негромко. И, как бы оправдывая свою непреклонность: - Поморозитесь, ребята. Нельзя долго на снегу.
Двинулись снова к шоссе. С опушки увидели идущие вправо, со стороны Нарвы, шесть пятнистых громыхающих "тигров". Выждав, пока скроется в сизом облаке выхлопных газов корма последнего, Малков скомандовал в полный голос:
- Бего-ом!
Бежали, выдирая окоченевшие ноги из глубокого снега. Малков, стоя на шоссе, покрикивал, торопил. Уже проковыляли раненые и тащили через шоссе тяжелых, когда из-за поворота выскочили, тарахтя на весь лес, несколько мотоциклов. Увидев людей в полушубках, мотоциклисты спрыгнули с седел, от живота застрочили из автоматов. В тот же миг с той стороны шоссе ударили по ним автоматы десантников, прикрывавших переход. Только одному мотоциклисту удалось, развернув машину, умчаться назад. Малков и еще несколько десантников побежали к лежавшим на шоссе убитым и раненым, потащили их к обочине. Среди убитых был и Сысоев, усердный санинструктор, - до последней своей минуты он заботился о раненых, и вот он лежал навзничь в луже крови, маленький, с удивленно раскрытым ртом, рядом со своей большой сумкой с красным крестом. Выли, приближаясь, моторы, из-за поворота выезжали автофургоны, из них выпрыгивали солдаты.
- Скорей, в лес! - крикнул Малков на бегу.
Он уже был у обочины - и вдруг, вскинув руки, упал. Его шапка, словно сдернутая с головы, откатилась в кусты. К нему, опознав, наверно, в нем командира, побежали трое или четверо немцев, но Колчанов и Цыпин из кювета хлестнули по ним, а Пихтелев в два прыжка подскочил к Малкову и, схватив под мышки, поволок в кювет.
Как бежали до лесной опушки, как удалось добежать - Бог знает. Пихтелев тащил Малкова на закорках. Остальных раненых и убитых пришлось бросить на шоссе, будь оно проклято, - уходили под плотным огнем в лес. Немцы, растянувшись цепью, преследовали их, орали:
- Ivan, uhu-u! Wirst nicht weglaufen!
Громом оружия, свистом свинца полнился чахлый этот лес - и тяжелым дыханием людей.
Сквозь просветы меж сосен увидели строения хутора, штакетник, сараи, аккуратные поленницы. Зародов, шедший впереди, сунул два пальца под рыжие усы, пронзительно свистнул.
- Полундра! - раздался его крик. - На хуторе фрицы!
Теперь, когда Малков был ранен, а долговязый мичман, командовавший одной из групп, убит, всего-то и осталось командиров, что старшина первой статьи Зародов и сержант Колчанов. Отстреливаясь от противника, преследовавшего их от шоссе, перебегая, десантники теснили немцев, занимавших хутор. Цыпину и безусому Ване Дееву, самому молодому в группе бойцу, Колчанов велел выбить из сарая пулеметчика, и, когда те, подползя и метнув гранаты, управились, уцелевшие десантники ворвались на подворье и заняли круговую оборону.
Малкову перевязали голову. Рана, кажется, была не опасная, пуля чиркнула по черепу, но от потери крови, от контузии был Малков слабый и белый, как окружающий снег. Поверх повязки ему нахлобучили шапку одного из погибших.
Несколько раз немцы ходили в атаку, их отбивали. Израсходовали почти все гранаты, и уже в вещмешках оставалось по одному запасному диску, - правда, были у ребят и трофейные "шмайсеры".
На расстрелянный лес опускались сумерки. Слышался вой автомобильных моторов, - наверное, немцы подвозили подкрепления. Вдруг раздались резкие хлопки, на подворье стали рваться мины. Они наделали немало бед. Зародову оторвало ногу. Он, мыча от боли, потребовал, чтобы его перенесли в каменный сарай, там он лег на живот, наставил в темнеющий проем двери ствол автомата.
- Колчанов, - сказал, выталкивая слова из-под усов, - уводи ребят… Я прикрою… Прихвачу с собой… сколько смогу…
Минометный обстрел приутих.
- Иван! - раздался высокий голос из-за штакетника. - Здавайс! Виходи, хенде хох!
Зародов длинно, с боцманским загибом, выматерился в ответ. Лицо его было перекошено от боли и ярости.
- Уводи людей, Колчанов, - хрипел он. - Там, за колодцем, ворота… Я прикрою… Полный диск у меня…
Колчанов в раздумье поскреб небритый подбородок. Ясно, что с хутора надо уходить, - но как? Не подождать ли полной темноты? Он посмотрел на Малкова. Старлей сидел, прислонясь к стене сарая, с безучастным видом, глаза под строго изогнутыми бровями закрыты, - как неживой сидел он. Вдруг, словно ощутив тяжесть колчановского взгляда, он раскрыл глаза, прошептал что-то. Колчанов нагнулся к нему.
- Задача остается, - шептал начштаба. - Выйти к станции…
Возобновился обстрел. Колчанов рывком поднял Малкова, втащил в сарай. Здесь лежали раненые. Один, приподнявшись, писал на беленой стене окровавленным пальцем: "Проща…"
Еще рвались на подворье мины, а немцы уже начали новую атаку, лезли через поваленный забор. Крик, мат, сухой треск автоматов. Немцы напирали сильно, прорвались к жилому дому. Теперь десантники держали каменный сарай, но, понимал Колчанов, противник накапливал силы, окружал хутор. Надо уходить.
Передал по цепочке: отходить с хутора, двигаться в сторону колодца, к воротам, там - на прорыв, в лес. Пихтелеву велел тащить Малкова, но тот, шатаясь, встал на ноги, сказал, что сам пойдет. Колчанов видел, что старлей держится только на упрямой силе воли.