Шли дни, заметно прибавляя Колчанову сил для преодоления расстройства тела. Звон в голове, правда, еще не исчез, но утончился в ниточку - еще немного, и оборвется. А полнотелая женщина все больше его волновала, рука как бы не желала забыть тепло ее плеча. Конечно, сестра Людмила Терентьевна подметила тайный интерес выздоравливающего юнца. Может, ее позабавил контраст между явной его нерешительностью и желанием, тоже явным. И однажды в день, а вернее, вечер своего дежурства Людмила Терентьевна позвала Колчанова в процедурную попить микстуру. А когда он выпил ложку горького напитка, взяла его, трепещущего, за руку и повела в темную каморку за процедурной, где белела накрытая простыней кушетка, - и тут произошло то, что должно было произойти по природе вещей. Сестре Людмиле хватило опыта и терпения, чтобы преодолеть страх новичка. И была такая опустошительная радость, что Колчанов как бы воспарил (и, между прочим, оборвался неприятный звон в голове) и быстро пошел на поправку. Так они встречались еще три вечера.
Между тем фронт приближался, в Кронштадте срочно формировались бригады морской пехоты, и Колчанов, выписанный из госпиталя, как раз и попал в одну из них. Вместо палубы отремонтированного эсминца "Карл Маркс" его ожидали холмы и перелески близ бывшей эстонской границы. Здесь Второй бригаде предстояло загородить молодыми телами дорогу на Ленинград…
Не спалось Колчанову в тесном накуренном кубрике морского охотника.
Рядом завозился Пихтелев, достал кисет, принялся сворачивать самокрутку.
- Не кури, - сказал Колчанов. - Дышать же нечем.
- Дык потом - как высадимся - не покуришь, глядь.
Говорок у Пихтелева был - будто короткими очередями из пулемета.
- Ну ладно-ть. - Он сунул цыгарку в кисет. И, помолчав немного: - Сержант, ты питерский, да? Таку речку - Оять - знаешь?
- Нет. Где это?
- Да близко - за Ладогой - в Свирь текёт - там поселок есть - Алеховщина - не слыхал? Это така местность! - Пихтелев, жмурясь, покачал головой.
- Ты же из Мурманска, а не из Але… как ее…
- Дык я там рожденный - в деревне - батя в тридцатом - оттудова меня с сестрой увез - в Мордобойку…
- Что за Мордобойка?
- Дык это в Мурманске - Северный Нагорный поселок - его Мордобойкой прозвали - бараки там - рабочие рыбокомбината, глядь, жили - батя пошел на бондарный завод - ему в бараке комнату дали - а я…
Замолчал, задумался Пихтелев.
- Ну, и что ты? - спросил Колчанов, а сам-то мыслями все еще по Кронштадту томился.
- Вокруг бараки, болото, грязь - а я избу брошенную - никак не забуду - речку Оять - така тихая, така красивая - и лес кругом…
Тут задребезжало, заскрежетало, затрясло.
- В лед, что ли, вошли, - пробормотал Колчанов, прислушиваясь к наружным звукам.
А Пихтелев:
- Ужасное дело, как тянуло - на Оять - с удочкой - головли там - а в тридцать девятом призвали - на финскую сразу - потом на Ханко - который год, глядь, воюю и воюю…
Верно понял Колчанов: в темноте вечера отряд с ходу вошел в поле дрейфующего льда и это вызвало непредвиденную задержку. Катера-тральщики не смогли продолжать движение во льду. Пришлось им выбрать тралы и повернуть обратно на Лавенсари. Отряд перестроился. В голову вышли тихоходные тральщики, их корпусам вроде бы хватало силы раздвигать лед. За ними шли канлодки, а дальше уж катера с десантом.
Пока перестраивались, уходило время, операция выбилась из штабных расчетов. И когда выползли наконец на чистую воду, командир отряда принял решение: идти дальше без вспомогательных кораблей. Просто уже не было времени ждать, пока тральщики поставят тралы да тронутся малым своим ходом. А канлодкам без тральщиков нельзя. Командир отряда приказал им, тральщикам и канлодкам, возвращаться на Лавенсари. Уже перевалило за полночь, когда катера с десантом врубили полный ход и помчались по черной воде Нарвского залива. Их малая осадка в общем-то позволяла проскочить поверх возможных минных заграждений.
В четвертом часу ночи все тринадцать катеров вышли к точке развертывания.
Быстрый стук сапог по трапу. В носовой кубрик в облачке морозного воздуха спустился командир взвода лейтенант Слепцов. Покрутил курносым носом - ох, и накурили! - и скомандовал:
- Подготовиться к высадке! Проверить оружие, закрепить снаряжение!
Молча подымались по трапу. Встречный ледяной ветер ударил в лица - с этой минуты о тепле забудь. Стояли тесно на обледенелой палубе близ носового орудия, уже расчехленного, готового к стрельбе. Черно, черно вокруг, такая чернь разлита, что никакой рассвет не прошибет. Шли теперь малым ходом. И - не глазами, а будто кожей воспринимал Колчанов приближение берега.
Но вскоре и глаза, привыкнув к мраку, различили прямо по курсу слабо просветлевшую полосу прибрежного льда. Вот, значит, и берег. А фрицы небось спят в этой Марикуле и не ведают, кто к ним в гости пожаловал…
Только скользнула эта мысль, как вдруг слепяще вспыхнуло впереди слева пятно света - из недр ночи вымахнул голубоватый луч и медленно пошел вправо по водному плесу, словно пересчитывая катящиеся к берегу валы. Не дойдя до катеров, луч прожектора истаял, погас.
Рокотали моторы, надвигался берег - неровный, угрожающе затаившийся. Невозможно уже… тревога ожидания - комком у горла. Еще сотни две метров черной воды… Скорей бы! Скорее выброситься на сушу и, пока фрицы не очухались, рвануть вперед…
Широким фронтом подходили к берегу катера первого броска. Не слишком ли растянулись?.. Ага, слева начали высадку… Вот и на колчановском катере оборвался рев моторов… По инерции движемся - неужели к самому берегу? Мелко же тут… а берег крутой, скалистый… Остановились метрах в пятнадцати - ближе, значит, невозможно…
- За мной! - выкрикнул лейтенант Слепцов.
И прыгнул в воду. Попрыгали и остальные десантники. Вода обожгла холодом не только тело, но и, кажется, душу. Колчанов двинулся к берегу по неровному плотному дну, вдруг провалился по грудь… черт!., еле успел вздернуть кверху автомат… Теперь опять мелко…
И тут снова вспыхнул и побежал по плесу прожекторный луч, как бы слегка спотыкаясь на силуэтах катеров, на фигурах десантников, идущих в воде, выходящих на берег. Ну, теперь-то… С рассерженным кошачьим шипением взлетела над местом высадки ракета… и сразу вторая, третья… Всматриваются… Берег, еще недавно казавшийся нежилым, выбросил световые щупальца нескольких прожекторов… десятки ракет повисли над десантниками.
Светло стало - и кончилась тишина.
Почти одновременно заработали пулеметы с берега и с моря - трассирующие очереди прожгли черное полотно ночи и будто схлестнулись. С бронекатеров и охотников ударили пушки, нащупывая прожектора и огневые точки на мерекюльском берегу, разбуженном внезапным боем.
- Вперед, вперед! - орал Слепцов. - Быстрее!
Теперь под ногами лед. Нагромождения льда у самого берега. Оскальзываясь, падая и поднимаясь, десантники одолевали ледовый припай, карабкались на крутой заснеженный берег, задыхаясь, цепляясь за углы скал, за гибкие прутья кустарника. Ну все, зацепились! Теперь - врешь, не скинешь…
Длинная пулеметная очередь повалила десантников, не успевших отдышаться, в снег. Слева, в лесочке, мигало желтое пламя, и, как понял, присмотревшись, Колчанов, пулемет бил по катерам, а может, по десантникам, еще не выбравшимся на берег.
- Лейтенант! - крикнул он Слепцову. - Я возьму его!
- Давай! - ответил комвзвода. - Он из дзота бьет. Зайди с тыла!
Быстрыми перебежками, от выступа скалы к сосне, от сосны к кустам, Колчанов со своими ребятами приближался к работающему пулемету. За кустами полого уходила вверх голая местность, тут не пробежишь, не проползешь к дзоту. Колчанов сказал Кузьмину, жарко дышавшему рядом:
- Ты и Цыпин! Ползите кустами вон туда, обойдете дзот…
Не договорил. Над головой прошелестело, впереди громыхнул взрыв, взметнулся столб черного дыма, свистнули осколки, куски скального грунта. Пулемет замолчал. С катера пушка жахнула, подумал Колчанов, а сам уже, пригнувшись, бежал к дзоту, на бегу вытаскивая из кармана полушубка гранату. Пулемет ожил, теперь немец бил по атакующим - поздно, поздно, уже они в мертвом пространстве, и быстроногий Кузьмин, раньше всех добежавший, сунул в амбразуру гранату. Глухо рвануло в дзоте, повалил дым. Ну, теперь все. Заткнули глотку.
Отсюда, с прибрежной высотки, в мерцающем свете ракет увидел Колчанов десантников второго броска, бредущих в воде, карабкающихся на припайный лед. Увидел вспышки выстрелов на катерах, поддерживающих высадку огнем… и всплески ответных разрывов… ах ты, рвануло на одном катере, прямое попадание…
- Колчанов! - достиг его слуха высокий голос Слепцова. - Давай вниз! Выходим на дорогу!
Пришлось Колчанову со своим отделением припустить бегом - снег на скате был плотный, - чтобы догнать взвод, уходящий вдоль берега влево, в сторону Мерекюли. Там, в низинке, гремел бой, что-то горело, бежали фигурки к автобусу…
Наезженная дорога, вдоль которой шел взвод Слепцова, как раз повернула к горящей деревне, когда Цыпин схватил Колчанова за руку:
- Сержант, смотри!
Оглянувшись, Колчанов увидел: по дороге, нагоняя их, быстро шли люди, не разберешь сколько, слитная темная масса. Свои, что ли? Все же Колчанов скомандовал ребятам залечь на обочине. А Цыпин, вот же ослушник чертов, выскочил на дорогу, присматриваясь к идущей группе - к своим, братьям-десантникам… Вдруг заорал:
- Фрицы!
И метнулся в кювет, в сугроб, а те, идущие, загалдели, вдогонку Цыпину ударило несколько очередей. Тут же на эту группу, бежавшую, видимо, на подмогу своим в Мерекюле, обрушили автоматный огонь десантники из колчановского, да и из других отделений. В упор расстреливали заметавшихся немцев. За пять минут все было кончено. Только вышли на дорогу - трофейное оружие, "шмайсеры" подобрать, - как возник и стал приближаться вой моторов. Десантники прислушались, обратив лица в сторону деревни. На лица лег дальний свет фар.
- На обочину! - крикнул Слепцов. - Быстро!
Мигом - врассыпную, в обе стороны, в придорожные кусты. Из Мерекюли шли машины с включенными фарами. Впереди бронетранспортер, за ним штабной автобус, крытый грузовик. Подъезжая к месту побоища, бронетранспортер замедлил ход - немцы, видимо, вглядывались в трупы на дороге. Колонна остановилась, выли моторы, выбрасывая клубы вонючего газа. Может, увидев шевеление в кустах, а может, просто наугад - вырвалась из черного ствола на бронетранспортере и хлестнула по обочине длинная пулеметная очередь. И сразу в ответ - автоматный гром. Из машин посыпались солдаты. Залегли, открыли огонь. На дорогу и с дороги полетели гранаты. Взрывы, взрывы, крики, свист пуль… вспышки яростного огня… Пихтелев размахнулся и швырнул тяжелую противотанковую гранату - влепил в пятнистый борт бронетранспортера, под пулеметную турель, громыхнул взрыв, пулемет умолк. Штабной автобус стал объезжать дымящийся бронетранспортер, но его забросали гранатами, перекрестили автоматным огнем, и он тоже замер на оглохшей от ночного боя дороге. И уже полыхнул, выбрасывая оранжевые языки, крытый грузовик.
Разгром автоколонны был быстрым и полным. Слева и справа доносились звуки боя - то усиливалась пальба, то слышались одиночные выстрелы, - а тут, на дороге, невдалеке от горящей деревни Мерекюля, стало тихо. Только шумел ветер в равнодушных кронах сосен. Только стонали раненые. Хрипел, сплевывал кровью лейтенант Слепцов, раненный в грудь осколками гранаты. Его и еще троих перевязали, положили на плащ-палатки. А двое убитых остались тут, неглубоко закопанные в замерзшую землю у обочины дороги.
- Колчан, - прохрипел, глотая слова, Слепцов, - прими коман-н-ние… Идти на юг… станц… Ауве…
- Понял, - кивнул Колчанов. - К станции Аувере.
Он знал: еще на Лавенсари проработан основной вариант десанта - прорываться к железной дороге небольшими группами, обходя опорные пункты противника. И он принял у командира взвода планшет с картой и застегнул на правом запястье ремешок компаса.
По компасу и повел на юг свою группу, в которую влились и десантники из других взводов, вышедшие тут, поблизости, на берег. Перекура не разрешил, нельзя было терять время. Раненых несли на плащ-палатках.
Снег был глубокий, по колено, продвигались не так быстро, как намеревались, и шли бы еще медленнее, если б не Семен Пихтелев: он шел впереди, своим большим сильным телом прорубал дорожку в сугробах. Лес был негустой и низкорослый - не нравился Колчанову этот прибрежный эстонский лес. Полушубок и ватные штаны, намокшие при высадке, покрылись ледяной коркой, обламывавшейся и снова нараставшей при движении, и только в движении был смысл этой чертовой ночи. Хорошо бы стянуть сапоги и сменить мокрые портянки на сухие… Некогда, некогда… Вот выйдем к станции - тогда уж…
Справа стрельба стихла, а слева все еще доносилась. Там ухали пушечные выстрелы. Зеленоватые сполохи ракет освещали подбрюшье низко нависшего неба.
Востроглазый Цыпин первым увидел слева, в притуманенном пространстве - нет, не людей, а некоторое, что ли, шевеление. Колчанов передал по цепочке - остановиться, изготовиться, а Цыпина послал в разведку. Пока тот ходил, десантники отдыхали, прислонясь к стволам сосен, курили, зажав огоньки самокруток в ладонях. Первый перекур после высадки, шутка ли, часа два не куримши, - а после боя ох как хочется затянуться горьким махорочным дымом.
Запаренный, запаленный, вернулся Цыпин.
- Свои! Старлей велел, само, двигаться до него.
- Какой старлей? - спросил Колчанов.
- Начштаба. Дай-ка докурю, Вася. - Цыпин отобрал у Кузьмина недокуренную цыгарку, жадно затянулся.
Группу старшего лейтенанта Малкова, начальника штаба батальона, нагнали на выходе из леса. Тут была невысокая насыпь заброшенной, как видно, узкоколейки. Тут и остановились. Малков, сосредоточенно-решительный, велел командирам взводов доложить численность и потери. Затем произвел перестроение, разбил группу - человек семьдесят - на три подразделения. Выяснилось, что один из ротных командиров убит при высадке, другой тяжело ранен. В группе не оказалось офицеров, кроме Малкова и лейтенанта-комсорга батальона, которого Малков тут же назначил своим замполитом. А командирами подразделений поставил долговязого мичмана, рыжеусого старшину первой статьи, который на митинге кричал, что его семью истребили, и Колчанова.
- Твой взводный ранен? - спросил Малков Колчанова. - Тяжело? Заменишь его, сержант, пока не выйдем на соединение с другими группами. Командиры, ко мне!
Из-под круто изломанных строгих бровей оглядел лица командиров. Руками, обтянутыми кожаными перчатками, развернул карту, осветил нужное место фонариком.
- Загородите свет. Значит, обстановка. Береговую оборону мы прорвали. В Мерекюле, - ткнул он пальцем в квадратики у линии побережья, - разгромили штаб не то полка, не то дивизии. Комбат с основной группой десанта движется левее нас по проселочной дороге на Пухково, - показал он на карте, - с задачей выйти на шоссе Нарва - Таллин вот здесь, восточнее Лаагны. Кузьменко со своей ротой должен выйти на шоссе между Лаагной и Репнику. Но, по моим данным, напоролся на артиллерийскую позицию, ведет там бой. - Малков повернул голову в ту сторону, откуда доносились пушечные выстрелы, несколько секунд послушал. - Мне комбат приказал идти на правом фланге. Направление на Репнику. - Палец начштаба уперся на карте в этот населенный пункт. - Восточнее Репнику выйдем на шоссе. Дальнейшие действия - выход на железную дорогу. Там - соединиться и ждать подхода частей Второй армии. Задача ясна? Теперь - как будем двигаться…
Слушая Малкова, Колчанов подумал, что надо бы отдать лейтенанту-комсоргу заявления в партию, восемь штук, что лежали у него в кармане гимнастерки. Ну ладно, потом.
Пока начштаба инструктировал командиров, десантники перекуривали, а кое-кто и перекусывал сухим пайком. Пихтелев, которому, по причине крупного телосложения, еды требовалось больше, вспорол финкой банку американской прессованной колбасы. Это лакомство необычайного вкуса и запаха интенданты не пожалели для десанта. А Кузьмин разговорился со знакомым бойцом из первой роты, тоже бывшим ханковцем. Тот, лихо сбив шапку на затылок и часто затягиваясь махоркой, сыпал скороговорочкой, как ворвались в Мерекуку эту, а деревня вся забита мотоциклами, повозками, автобусами - ну что ты! И пулеметные гнезда вокруг, полно часовых - ну и пошло! Из домов офицеры выскакивали в одном белье. И по чердакам пришлось, а саперы к дзотам подползали, рвали толовыми шашками, был такой тарарам, все в огне - ну что ты!
- Молодцы красные бойцы, - одобрил Кузьмин. - Ну, мы сами не хлопали ушами. - Стал было рассказывать, как разгромили автоколонну, но вдруг прервал горячий рассказ, спросил: - Серега, ты, случаем, не знаешь такую радистку - Дворкину Симу?
- Дворкину? - Тот наморщил лоб.
- Такая маленькая, пятно на щеке.
- Случаем, знаю. Она с нашей ротой высаживалась, только с другого катера. Убило ее.
- Убило?! - вскричал Кузьмин. - Да ты что… Сам видел?
- Мы уже выбрались на берег, а те еще шли. Эту, Симу, Артюхов Иван поддерживал, она ж мелкая, ее волной заливало, так Иван помогал ей, рацию тащил. Тут снаряд рванул. Как раз в ихней гуще…
Старший лейтенант Малков скомандовал начать движение. Шли вдоль насыпи, потом открытым полем, в котором тут и там торчали голые ветки кустарника, - вдруг боевое охранение, шедшее впереди, доложило: болото! Незаметное, незамерзшее, оно, можно сказать, коварно затаилось под снежной присыпкой. Стали его обходить справа и вскоре вышли на проселок, ведущий к одинокому хутору. На хуторе было тихо и вроде безлюдно. А с юга доносился - все более явственно - гул, и это был самый приятный для слуха десантников звук. Слышите? Слышите? Канонада… Вторая ударная пошла в наступление… нам навстречу… Ага, ну, братцы, давайте, давайте… а уж мы поднажмем…
К хутору подходили с двух сторон. Над хуторскими строениями, уснувшими, казалось, вечным сном среди деревьев, висела плотная завеса тишины. Ни огонька в окнах добротного дома с острой двускатной крышей. Но - слабый курился дымок над трубой.
Со своими двадцатью парнями Колчанов тихо приближался к штакетнику, за которым темнел длинный каменный сарай. Хоть бы там не было фрицев, думал Колчанов. Передохнуть бы часок в тепле, поесть, раненых перевязать… перемотать портянки… В эти предрассветные часы - самый крепкий сон у людей… А мы воюем, воюем…
Ветер рванулся будто с хуторских крыш, обсыпал снежной крупой десантников, крадущихся к забору.