- Я? Маринка, ты смеешься?! Я в город шел с базы, свернул не туда, заблудился, блин!.. - незаконченная тирада взмахнула длинным непечатным хвостом. - Уже думал, замерзну тут на хрен. Ты-то здесь откуда?
- Я тут живу. И в первый раз слышу про какую-то базу.
- Лыжная база в лесу. Нормальная, кстати, и недорого. Поддубовая-3 - скажи, прикольное название? Вроде секретного города.
Я коротко переглянулась с Яром. Яр допил чай, отодвинул чашку на середину стола и спросил:
- Ну и где твои лыжи?
Пашка вытаращился удивленно:
- Какие лыжи? Я же в город шел! Посмотреть на цивилизацию, в баре посидеть. Как ты себе представляешь: заваливается мужик в бар в лыжах?
Расхохотался во всю ширь прокуренных, но крепких пока зубов. Пашка. Я вдруг заметила, что он, оказывается, сильно сдал: обрюзгший, красные прожилки на дряблых щеках и в белках мутноватых глаз. И черт его знает, произошло ли это за последние пару месяцев - или он уже много лет выглядел все хуже и хуже, а я не замечала, упорно видела перед собой того парня с операторского, за которого двадцать с чем-то лет назад по дружбе выскочила замуж да так и не расставалась толком с тех пор.
И не то чтобы я так уж сильно ценила его профессионализм, никогда не был Пашка выдающимся кинооператором, да и просто хорошим, если руку на сердце, тоже. О его надежности, каковой я много лет сама себе объясняла наше затянувшееся сотрудничество, после тех Пашкиных показаний, после сдачи рабочих материалов "Морды" речь уже, конечно, не шла… И все равно. Ничего мы не могли с этим поделать. Мы попросту слиплись, увязли друг в друге, как глупые мушки в янтаре. Никогда я не любила янтарь, он и не камень вовсе. Не уверена, что ему найдется место в моем саду.
- А вообще я с тебя тащусь, Маринка, - Пашка сунул в рот горсть орехов, заработал челюстями. - Допрашиваешь, как если бы это я смылся с концами, бросив группу куковать в жуткой глухой дыре. Ты не представляешь, что там было. Какой кипеж поднялся, когда все доперли…
Засмеялся довольно. Ему явно приятно было об этом вспоминать. А мне - любопытно послушать.
- Расскажи.
Заметила краем глаза, как нахмурился Яр. Ему не было ни приятно, ни любопытно. В моей противоестественной, но прочной связке с Пашкой ему не оставалось ни малейшего места. Иностранец, чужой, лишний; ничего, пускай послушает тоже.
- Интересно, да? Я думаю, почти как на своих похоронах побывать. Ну, сначала все друг друга спрашивали, кто тебя видел. Самое смешное, что находились такие - аж до следующего вечера… ты же пятнадцатого смылась, я правильно помню?
- Не знаю, я не помню вообще.
- Точно-точно, я потом вычислил задним числом. Семнадцатого начали конкретно нервничать: съемок нет, из министерства названивают, в гостинице кончилась бронь, выселяют, а транспорта нет. Короче, восемнадцатого приехал Эдуардыч. И только тогда до народа дошло, что ты… ну, совсем. Да, перед тем еще Толик с Петровичем опять подрались, Петрович в реанимацию загремел. Бабы друг другу морды попортили, ну, дело житейское. Мальский, естественно, телеги катал километрами, не знаю даже, куда он их все потом пораспихивал. Смешно было, Маринка, зря ты там где-нибудь поблизости не спряталась, обхохоталась бы. Ну, потом Эдуардыч как-то все разрулил, вывезли нас оттуда, разогнали по домам, а бабло до сих пор обещают, - Пашка снова захихикал, действительно, что может быть смешнее. И вдруг посерьезнел, словно сменился план на раскадровке. - Да, ты, наверное, не в курсе. В последний день твоя девочка пропала.
Вскинул голову Яр. Я напряглась, чувствуя, что вот оно наконец проявляет себя, проглядывает на свет - червоточина, черное вкрапление внутри медового янтаря, маленькая мушка, вечность назад принесенная в жертву его будущей уникальности и ценности - а этого нельзя, нельзя никогда, и лучше не слышать:
- Какая девочка?
- Ну, твоя, балетная. Юлька.
- Как пропала?! - вступил Яр, и Пашка перевел на него взгляд недоуменно, а затем на его лице зримо отразилась логическая цепочка, кивнул понимающе:
- Да примерно так же, как и Маринка. Все вещи остались в номере, а ее нет нигде, и уже автобусам отходить… Потом заявили, конечно, в милицию. Вроде бы ее видели какие-то свидетели где-то на вокзале. Но, короче, так и не нашли, - обернулся ко мне. - Как и тебя, кстати.
Я повернула голову:
- Она же тебе звонила, Яр.
Он повторил без интонации, отзвуком, эхом:
- Звонила.
Прикрыл глаза, шевельнул губами, вспоминая, прикидывая. Посмотрел в упор:
- Шестнадцатого. А потом я, когда приехал, не смог ей дозвониться. И… не придал значения. Я искал тебя.
И стало очень тихо. Надо было принять, понять, осмыслить. Юля, единственная, кто имел хоть какое-то значение там, в отброшенном за ненадобностью мире, за границей заколдованного леса, зимы, станции Поддубовая-5. Моя осознанная и признанная вина перед ней, девочкой, которая светилась, - оказалась в разы страшнее и непоправимее, чем я думала. И уже поздно куда-то бежать, что-то делать, даже если б я и могла; слишком давно, древняя сосновая смола застыла в неизменную каменную данность, и придется с этим жить дальше.
Теперь понятно, зачем он тут оказался, Пашка. Видимо, я должна была узнать именно от него: роли расписаны четко, поворотные пункты точно расставлены по ключевым сценам. И Яр тоже узнал от Пашки, только что, - чем и доказал свою непричастность к авторству этой постановки. Ну хорошо. Посмотрим, кто появится следующим. Что будет дальше. Надо же, а я сомневалась, произойдет ли хоть что-нибудь.
А маленькая давно не подавала голоса, вспомнила я со внезапной паникой, как о невыключенном утюге, тоже мне, ситуативная мать; а если она уже надрывается черт-те сколько?! А я сижу тут на кухне, пью чай, треплюсь и не слышу… Набросила на плечи гардус, кивнула, ничего не объясняя, Пашке с Яром, вышла в зимнюю вечернюю мглу, в несколько скрипов по снегу проскочила к себе. Не спишь?
Она не спала и не плакала, сидела в колыбели и сосредоточенно вертела в пальчиках свою любимую игрушку - яшмовый кулон. На кожаной оправе давно вилось по кругу дополнительное тиснение от четырех новеньких острых зубов. Подняла головку, улыбнулась, что-то сказала весело и беззаботно.
Я взяла ее на руки, завернула в одеяло - нечего возиться с комбинезоном, тут два шага всего. Интересно, кстати, где мы размещаем Пашку - тоже у Отса, рядом с коллекцией? Да ну, что за чушь, не собирается же и он здесь навеки поселиться. Взбежала по крыльцу, мимолетно вспомнив старуху Иллэ: так странно, казалась вечной, а теперь уже, наверное, больше никогда сюда не вернется. Вошла на кухню, и Пашка с Яром синхронно подняли головы навстречу.
- Проснулась? - риторически спросил Яр.
Пашка не спросил ничего. Смотрел на маленькую, не отрываясь, как будто видел впервые; а впрочем, он действительно ее впервые и видел, что он мог разглядеть тогда, в лесу, в глубине плетеного сооружения на полозьях, меньше всего похожего на детскую коляску, заблудившийся, полузамерзший, деморализованный?.. И потом, это же Пашка. До него всегда медленно доходили самые очевидные вещи.
- Маринка, - наконец выговорил он.
Это слово прозвучало не то обвинением, не то укором, не то краткой историей жизни с полным комплектом воспоминаний и длинных взаимных счетов. Чем угодно, только не моим, простым и обычным, именем.
* * *
Янтарь - смола ископаемой сосны эпохи мела и эоцена, очень давно, как раз когда вымерли динозавры. Название литовское, окраска от золотистой и медовой до красновато-коричневой. Еще бывает белый (костяной), черный, слоистый, облачный, пенистый. Блестящий или реже матовый, и часто с инклюзами - включениями растений, пауков, клещей, насекомых.
Его можно растворить в спирте или ацетоне, можно поджечь в пламени свечи, и пускай себе горит со всеми своими инклюзами, а мы вдохнем напоследок аромат смолы, и ни о чем не будем жалеть. А если потереть, потревожить, то возникнет электрический разряд, затрещит, заискрит, ударит током… не больно. Чтобы по-настоящему больно - это не к янтарю.
Ну, где ты там застрял? Долго еще собрался разглядывать в лупу этих несчастных мошек? Им все равно ничем уже не поможешь. Летим.
У меня тут есть кое-что поинтереснее янтаря.
Глава третья
ФЛЮОРИТ
- Так давай снимем. Эдуардыч найдет бабло…
- Смеешься?
- Почему? Эдуардыч тебе и не такое прощал. Он же знает, что ты крейзи, как все гении.
- Сам ты крейзи.
- Дык с кем поведешься.
Пашка довольно расхохотался; доносившийся из-за двух ставен и одного стекла звук усилился, и я почти физически почувствовала, как напрягается Яр, как щелкает пультом, прибавляя громкость на видеоплеере. Яр, которого мало что в мире могло вывести из себя.
Пашка приходил ко мне ночью, и мы, конечно, переспали, и нам было, кажется, хорошо - черт, я ничего не помнила точно, я же спала, я так до конца и не проснулась, и в какой-то момент - приснившийся, настоящий? - вроде бы даже усомнилась: а может, и не он, может, Яр?.. И поразилась жуткому равнодушию этой мысли. А затем заплакала девочка, потому Пашка, наверное, и не остался; едва одевшись, бежал во тьму, в мороз, и я не удивилась бы, если б к утру его уже не было здесь вообще.
Но Пашка был. Не знаю, где именно он переночевал, но с утра, когда я выскочила в зимнюю кухню нагреть воды для молочной смеси, он уже вовсю хозяйничал там, варил кофе, заглядывал во все кастрюли, баночки и коробки, пробовал пальцем что-то тягучее, нюхал щепотки трав. И мы как-то сразу, без неловких пауз, вступили в легкую, ни к чему не обязывающую болтовню, позавтракали вдвоем, потом переместились ко мне, и маленькая тянулась за дразнящей Пашкиной пятерней, похожей на шевелящегося спрута, и смеялась вместе с нами - а потом я взяла да и рассказала ему про сценарий. И Пашка тут же предложил: давай снимем. Он всегда вызывался работать со мной мгновенно, на этапе неоформленной еще идеи, уж точно до того, как читал сценарий.
Я болтала с ним, и наползало странное, обманчивое ощущение, будто мир наконец разомкнулся. Что где-то там, за пределами некоего радиуса, очерченного вечной зимой и кружевным заколдованным лесом, по-прежнему идет жизнь, клубятся интересные события, даже снимают кино! Веселая работа для легких на подъем рисковых людей. Было что обсудить, распланировать, задумать - а там рвануть и попытаться. Как будто и не было ничего. Никаких загадок, никаких несообразностей и чуждых закономерностей искаженного и замкнутого мира станции Поддубовая-5, потерявшей актуальность и силу. Поскольку я уже написала сценарий. Почти собрала воедино свой будущий сад камней.
Но совсем рядом, за окном, во флигеле Отса, то и дело нервно подкручивая громкость, смотрел кино Яр. Не должен он смотреть сейчас кино, с чего это вдруг, мало ли существует занятий, более подходящих моменту; да его вообще не должно сейчас здесь быть. Но он был, они находились тут оба, на общей, слишком тесной для них территории, и ничем хорошим это кончиться по определению не могло.
Маленькая подтянулась, взялась обеими ручками за край колыбели и резким, уже привычным усилием продемонстрировала свой главный на нынешний момент фокус, не побитый пока рекорд, последнее достижение. Пашка придержал ногой накренившуюся колыбель. Малышка стояла - такая взрослая, розовощекая, гордая собой.
- Классная девка, - сказал Пашка, и в голосе его отчетливо прозвучала смесь зависти и ностальгии. - Ты молодец, Маринка. Я всегда знал.
Протянул руку, и маленькая, изловчившись, схватила его за палец, не пошатнувшись на крепких, широко расставленных ножках.
* * *
А почему именно мы должны были ее искать? Она забрала документы, подписала обходной лист. Хотя у нее задолженность осталась по библиотеке, две книги, "Краткая история танца" и Мопассан - кстати, вы не в курсе, может, их нашли в ее вещах? А то ведь знаете как оно сейчас, фонды практически не пополняются…
Хорошая девочка, да. Нам всем очень жаль. Мы так за нее радовались! Мы всегда очень рады, когда кому-нибудь из учениц выпадает шанс. Ведь с трудоустройством в нашей профессии всегда тяжело, особенно если вдруг без блата, потому и приветствуем участие во всяких творческих конкурсах, кастингах, отборах для работы за границей. В прошлом году Юленька чуть было не прошла кастинг в популярное ревю. А помните телешоу "Магия танца" на первом канале? Ну да, уже давно, лет десять назад, но ведь вся страна смотрела! Так вот, Олечка Бойченко - это она в журнале "Elle", видите? - тоже наша девочка. Конечно, теперь ее подзабыли, но у нее и сейчас очень много приглашений в разные проекты, в ночные клубы, на корпоративные праздники!.. И другие девочки понимают, что им есть куда расти. Они у нас все очень дружат между собой! Всем училищем праздновали, когда Юленьку пригласили сниматься в кино. Кто ж мог подумать, какой ужас, прости Господи…
Знаете, а ведь она мне сразу не понравилась. Та режиссерша, как ее, говорите? Да, Маркова Марина. Черная, страшная, на людей кидалась чуть что. Ну да, иногда девочки подшучивают друг над другом, ну прицепят что-нибудь к платью, ну подложат битого стекла в пуанты… они же совсем дети еще. Но как эта жуткая женщина на них вызверилась тогда!.. И знаете, что я думаю? Это она подговорила Юленьку забрать документы. Юле же два года еще оставалось, училась хорошо, шла на золотой аттестат. Но вы же сами понимаете - кино. Все девочки хотят быть кинозвездами, Господи прости…
А вы уверены? Вы точно знаете, что она, эта Марина, правда из кино? А то у нас тут разное говорят. Она ведь тоже, я слышала, пропала, как и наша Юленька… не дай Бог.
Зачем в отделение? Я уже вам все рассказала, что знала. При чем тут вообще наше учебное заведение, хотела бы я знать? Мы меньше всего хотели бы фигурировать… Наша Аннинка, Анненское хореографическое училище, между прочим, древнейшее в стране, у нас традиции! Мы даем девочкам творческую профессию, открываем перед ними широкую дорогу!
Вы бы лучше разобрались как следует с этой, якобы из кино…
* * *
У Пашки все оказалось просто. Прозвонить справочную на предмет расписания поездов, оформить заказ на остановку по требованию (он клялся, что на железной дороге с незапамятных времен существует такая услуга), собрать вещи и в нужный момент быть на станции, делов-то. Я слушала, кивала и постепенно проникалась: он прав. Я не могла уехать только потому, что осталась одна с маленькой. А теперь, когда со мной, черт возьми, сразу двое мужчин, помощников и носильщиков, - почему бы и нет?
Вырваться наконец отсюда, потому что сколько можно?! Вернуться, поразить всех наповал своим возвращением и воскрешением еще вернее, чем исчезновением и давно всеми признанной гибелью. А там, поймав момент массового поражения и ступора, всех построить, нагнуть, запрячь, заставить работать в едином механизме. Запустить и снять фильм. Тем более что все уже придумано.
Возможно, так и было спланировано с самого начала. Но мне надоело разгадывать чужие ребусы. Будем считать, что в данном случае совпали цели и желания. Мои с неизвестно чьими.
Пашка завеялся куда-то - договариваться, звонить, а может, и так, в туалет. Я добыла из-под лежанки парижскую сумку - когда он был, если был вообще, этот Париж? - сплющенную в длинный блин за ненадобностью пятого измерения. Положила в отдельный карман маленький белый ноутбук. По-хорошему, перед редактурой сценарий надо распечатать, увидеть на бумаге. На первом же встречном принтере. Так, что у нас еще из необходимых вещей?
Маленькая наблюдала за моими сборами медленными движениями черных глаз из-под периодически смыкающихся век. Она хотела спать, уже засыпала. В это время мы с ней обычно выходили на прогулку.
За спиной скрипнула створка, впуская высокую и широкую, как дверной проем, струю холодного воздуха. Как будто непонятно, что здесь ребенок, что дверь нужно прикрывать за собой, едва проскользнув внутрь, какой же ты все-таки козел!..
Гневно обернулась навстречу.
- Ты не идешь гулять? - спросил Яр.
- Дверь закрой!
Выкрикнула заготовленное по инерции, тем более что какая разница, кто из них. Яр спохватился, аккуратно прикрыл створку. Малышка вздрогнула от моего крика и снова опустила веки, похожие на блюдца из мутного стекла.
Он подошел ко мне, по дороге споткнулся о распластанную сумку, посмотрел на нее недоуменно, словно припоминая, что же это такое может быть. Перевел глаза на засыпающую девочку, затем в угол под ставнями, где стояла картина Михайля; мой взгляд следовал за его, след в след, словно по тропе, прокладываемой через минное поле. И тем более неожиданно наши глаза встретились.
- Ты уезжаешь? - коротко спросил Яр. - С ним?
- Не неси ерунду. Мы все вместе уезжаем. Или ты собирался так здесь и жить, на этой Поддубовой-5?
- Я ничего не собирался.