Я хотела выехать из деревни сама, но, боясь отказа, не решилась попросить об этом Пирата, он догадался сам. Пират почти всегда чувствовал, что я хочу. Тогда я подумала, что, наверное, всю оставшуюся жизнь буду сравнивать всех мужчин с Пиратом. У нас в издательстве работала редакторша, вдова маршала, одного из десяти самых известных по последней большой войне. Маршал бросил свою еще довоенную жену и в середине шестидесятых женился на ней, двадцатилетней. Они прожили всего три года, но после маршала она так и не смогла выйти замуж снова. Неженатые капитаны не рисковали жениться на вдове маршала, это было бы нарушением субординации, полковники мечтали о генеральских погонах, но развод мог повлиять на их карьеру, и они предпочитали не рисковать. Маршалу было терять нечего. Он оставался маршалом навсегда.
Я села в машину и тронулась, осторожно выехала на главную улицу, естественно названную именем Ленина и единственную покрытую асфальтом. Все смотрели на "вольво", на генерала, сидящего рядом со мной, и, наверное, на меня, особенно маленькие девочки. Может быть, когда-нибудь одна из них выйдет замуж за генерала, во всяком случае теперь у них будет если не цель, то мечта.
На московской трассе я увеличила скорость, вначале до восьмидесяти, потом, видя, что Пират дремлет, до ста двадцати километров в час, ожидая, что Пират откроет глаза, посмотрит на спидометр и скажет, чтобы я сбросила скорость. Пират через некоторое время посмотрел на спидометр, но ничего мне не сказал и снова закрыл глаза. И я тут же сбросила скорость до восьмидесяти, понимая, что без его подсказок я вряд ли приму единственно верное решение, потому что, как я поняла еще во время учебы на автокурсах, при вождении единственное решение может быть правильным, потому что на дороге невозможно повернуть даже на несколько метров назад и повторить маневр.
После возвращения в Москву Пират подписал доверенность на право вождения мною "вольво". Теперь после работы над рукописью мы выезжали на мое совершенствование в вождении. Машину вела я, Пират сидел рядом и подсказывал, если я делала грубые ошибки. Особенно меня пугали узкие улицы, на которых машины могли столкнуться при каждом неточном движении одного из водителей. На московских проспектах, когда машины неслись буквально в метре одна от другой и невозможно было расслабиться хотя бы на несколько секунд, я, как при прыжках с парашютом, после каждой поездки теряла в весе. Через неделю Пират, вероятно посчитав, что я готова к обучению профессионалом более высокого класса, нанял водителя из кремлевского Девятого управления, который сопровождал правительственные машины. Через месяц я чувствовала себя уверенно и в ночных поездках, и в дождь. Пират считал, что я талантливый водитель, - мой талант был заложен на занятиях баскетболом, езде на велосипеде, я хорошо чувствовала свое тело; несмотря на некую громоздкость, я хорошо и легко танцевала.
Я даже обнаглела немного и начала ездить в крайнем левом ряду и уже сигналила фарами менее расторопным водителям.
Мы продолжали работать над рукописью, Пират был предельно точным, и даже опубликованные цифры он проверял по разным источникам. Он впервые рассказал о гибели первой советской атомной подводной лодки, о том, что сбитых в Африке советских летчиков не искали, чтобы не выдать секрет пребывания наших военных в той или иной стране. Особенно меня поразила история нашего крупнейшего геолога, которого выкрали в Афганистане и предложили обменять на десять пленных моджахедов. Командир части мог произвести обмен в течение двух часов, но армейское советское командование на это не решилось и запросило Москву, откуда ответили, что нельзя создавать прецедент: обменяем один раз, будут похищать постоянно.
Геолог был известным в Афганистане специалистом еще до переворота и войны, он открыл большие запасы нефти, и моджахеды разрешили ему написать письмо Брежневу. Ответа не получили, и его голову с отрезанными ушами передали в расположение советских войск. После этого многие специалисты под разными предлогами стали покидать Афганистан, теперь уже зная, что, если с ними произойдет подобное, к ним на помощь не придут.
- Но почему так поступали? - спросила я.
- Старая русская, а потом и советская традиция - не беречь людей. Нас много. На место павшего встанут тысячи новых борцов.
- Может быть, поэтому и не встали, и советская власть, как только представилась такая возможность, рухнула почти в три дня.
- Конечно, и поэтому тоже, - подтвердил Пират.
- В зарубежных источниках приводится много фактов жестокости нашей разведки. Убивали диссидентов, которые оставались за рубежом, убивали своих работников, которые переходили на сторону противника из политических убеждений.
- Работник разведки принимает присягу, а это все равно что подписать контракт, а контракт надо выполнять. Изменение политических убеждений - это невыполнение контракта, за это наказывают во всем мире, у нас наказывают смертью.
- А ты убивал тех, кто нарушал контракт?
- Я не убивал, убивать не генеральское дело, это делали работники с более низким званием.
- Но ты отдавал такие приказы?
- Да, отдавал.
- А если бы тебе приказали, ты убил бы?
- Конечно, это входит в условие моего контракта.
- Но ведь те, которые остались за рубежом, оказались более правыми: система, на которую они работали, лопнула. Они оказались дальновиднее, чем вы.
- Условия контракта предусматривают выход из системы. Уйди и выступай против.
- Но выход из системы означал смерть.
- Ничего подобного. Могли быть лишения, нищета. Кстати, мы очень уважали академика Сахарова. Убеждений не разделяли, но уважали.
- Сослали, насильно кормили, когда он объявлял голодовки.
- В системе были издержки, но насильное кормление, психушки - это ведь не мы, это врачи, которые могли и отказаться, но не отказались.
Если раньше мы работали только в первую половину дня, то теперь Пират диктовал и после обеда. В тот день я так устала, что, приготовив ужин, предложила сама:
- Может быть, выпьем?
- С удовольствием, - ответил Пират.
Мы пили виски, Пират рассказывал что-то смешное, я смеялась, забыв о матери и своих проблемах.
В тот вечер, зайдя к Пирату в спальню пожелать спокойной ночи, я поцеловала его, он обнял меня, и я осталась.
После этой ночи я стелила постель нам вместе. По утрам при виде темных кругов у него под глазами у меня замирало сердце, ведь все это может кончиться мгновенно.
Однажды ночью, когда мы лежали рядом и курили, Пират сказал:
- Вчера я впервые молился. Впервые за всю свою жизнь.
- Не могу этого даже представить. Более неверующего человека, чем ты, я еще не встречала. И о чем же ты просил Бога?
- Ничего не менять, оставить все как есть и как можно дольше. Я всегда знал, что вернуться в прошлое невозможно. Все стареет и меняется. Только молодые женщины остаются по-прежнему прекрасными. И старые мужчины ищут молодых женщин, похожих на тех молодых, из их молодости, надеясь, что с ними им будет так же хорошо, как много лет назад.
- И, найдя, разочаровываются? - спросила я.
- Нет, - ответил Пират. - Радуются, понимая, что это последняя их радость в жизни. Раньше я не понимал и презирал мужиков, которые бросали своих жен, любимую работу ради молоденьких швабр. Теперь я их понимаю. Седина в бороду, бес в ребро. Не со мною первым это случилось и не с последним.
- Значит, я нравлюсь тебе только потому, что похожа на твою Татьяну?
- Ничего зазорного в этом не вижу. Да, я любил свою Татьяну и теперь люблю Татьяну в тебе. Я думаю, без постоянства вообще любви не бывает.
Это стало единственным, произнесенным вслух Пиратом, признанием в любви. Он оказался прав. Потом у меня будут другие мужчины и даже любимый муж, но всех я буду сравнивать с Пиратом, и ни один из них не дотянется до того совершенного мужчины, каким запомнился мне Пират, - может быть, только когда они постареют и перестанут суетиться, чтобы произвести впечатление образованных, щедрых и сильных мужиков.
Если обучение вождению Пират перепоручил профессионалу из Девятого управления, то моей одеждой он занялся сам.
- Возьми, что тебе понравится из одежды Татьяны, - сказал он.
Я взяла несколько строгих деловых костюмов. Мода на "английские" костюмы за четверть века совсем не изменилась. Платья Татьяны слишком меня обтягивали, и я засомневалась. Я стеснялась своей большой груди, объемных бедер и ягодиц, которые, на мой взгляд, слишком выделялись, поэтому в одежде я предпочитала просторные платья и широкие юбки. Я поделилась своими сомнениями с Пиратом. Он рассмеялся:
- Но это же твои достоинства. Женщины, у которых этих достоинств недостаточно, идут на всякие ухищрения, чтобы их увеличить и выявить. Тебе просто повезло.
- А почему ты не раздал ее одежду подругам?
- Среди ее подруг не оказалось ни одной великанши, как ты.
В тот год погода долго не портилась. Пират уставал и спал после обеда, я продолжала работать над рукописью. Вечером мы обычно шли в один из ресторанов, в то лето я побывала в самых лучших и дорогих московских ресторанах. Еще мы ходили в картинные галереи, их в Москве оказалось очень много. Пират ничего не покупал. Мне понравилась небольшая картина: пейзаж, напоминающий парк возле нашего с матерью дома.
- Накоплю денег и куплю, - сказала я. Мне очень хотелось увидеть эту картину у себя в комнате. Я представила, как буду смотреть на яркую зелень зимою.
Пират усмехнулся.
- Ты это сказала, чтобы я тебе ее купил? - спросил он.
- Да, - призналась я. Пирату врать было бессмысленно, я это давно поняла.
- Не куплю, - сказал Пират. - Первую картину человек должен купить сам, тогда это запомнится на всю жизнь. Я не хочу лишать тебя этого удовольствия.
- Подарки тоже доставляют удовольствие, - возразила я.
- Что легко достается, с тем легко и расстаются. Я давно уже не бедный, но помню стоимость первой купленной своей картины. Большие деньги я тогда заплатил. Три свои генеральские зарплаты.
- Кто стоил три генеральские зарплаты?
- Кустодиев.
- Так дешево?
- Это было сразу после войны и по случаю.
- А что, Кустодиев, что в гостиной, подлинник?
- Конечно.
- А Дейнека?
- Да. У меня нет копий.
- А что за художник, похожий на Рубенса?
- Это и есть Рубенс. Но Рубенса я не покупал. Это трофей.
- Рубенс не может быть трофеем. Ты его взял из немецкого музея?
- Нет, из частной коллекции одного из немецких гауляйтеров.
- Но гауляйтер ее наверняка украл?
- Думаю, что да.
- А не считаешь ли ты, что картину надо вернуть?
- Не считаю.
- Но тогда ты уподобляешься этому гауляйтеру.
- Нет. Нам не вернули значительно больше. Немцы нас ограбили.
- Зачем же нам уподобляться им?
- Мои наследники решат, как поступить с этими картинами. Но будет одно условие. Эти картины не могут быть вывезены с территории России. А этот пейзаж Яблокова хорош, - переключил разговор Пират. - Я давно за ним слежу. Хороший художник, но не из первых.
- Только время определит первенство…
- Не обязательно, - не согласился Пират. - В картинах, как в кино, которое тебе ближе, всегда должен быть второй план. Ненавязчивый, не сразу заметный, он вначале входит в подсознание. Хорошую картину можно рассматривать всю жизнь.
Пейзаж Яблокова я купила на следующий день, потратив часть прибыли от своей книгоиздательской деятельности. Я становилась почти обеспеченной женщиной, заказав той же авторской группе новый кинороман. Сценарист, который писал роман, сказал мне, что он видел Хренова и тот просит о встрече. Я согласилась. Мы встретились в центре на Тверской в одном из теперь уже многочисленных кафе.
Хренов в ковбойке, заправленной в китайские полотняные брюки, в стоптанных сандалетах, с пластиковой папкой в руках ждал меня у входа в кафе. Сегодня даже студенты не позволяют себе приходить в таком виде на встречу с работодателем, я не сомневалась, что он будет просить у меня денег или помощи в устройстве на работу.
- Что будешь пить? - спросила я.
- Извини, у меня туго с финансами.
- Я заплачу.
- Первый раз за меня будет платить женщина.
Не в первый, подумала я тогда, за тебя платили и я, и твоя жена, она, правда, деньгами своего отца.
Хренов изучил меню и выбрал самое дорогое виски. Меня выставляли. Мне стало грустно. Я с утра готовилась к этой встрече. Сходила в парикмахерскую, сделала маникюр, надела новое платье от Версаче.
Хренов выпил, быстро съел салаты, достал сигареты "Пегас", но, увидев у меня пачку "Парламента", попросил сигарету.
- Ты, как всегда, хорошо выглядишь, - сказал он.
"Не всегда", - хотела я ответить, но промолчала.
- Я, собственно, хотел поговорить с тобою по делу.
- Я так и думала.
- Но почему же? Нас с тобою связывали не только дела.
- Дела нас с тобою как раз и не связывали.
- Тем более. А первая любовь, как известно, никогда не забывается.
- Кому известно?
- Все так говорят.
- Не верь. Все забывается.
- Ты, значит, забыла?
- Да, переходи к делу.
На самом деле никто ничего не забывает. Я помнила, как он плакал и просил у меня прощения, а через несколько дней перестал со мною здороваться, будто не он, а я ему изменила. Я знала, что после окончания института он начал работать в киноиздательстве, потом тесть помог ему получить должность редактора в Комитете по кинематографии.
- В данный момент я, как и большая часть творческой интеллигенции, без работы.
- Давай без обобщений, конкретнее, чего ты хочешь?
- Я знаю, что ты организовала частное книгоиздательство. Я прошу тебя помочь мне с трудоустройством.
- Формулируй точнее. Ты хочешь, чтобы я тебя взяла на работу? А что ты можешь?
- Как что? - обиделся Хренов. - Я три года проработал в издательстве. Я хороший редактор.
- По моему объему работы мне не нужен второй редактор. С редактированием я справляюсь сама. Мне нужен менеджер.
- Сейчас все себя называют менеджерами, но никто не знает, что это такое.
- Я знаю.
- Объясни.
Так на работу не устраиваются. Но все-таки он был моим сокурсником и нуждался в работе. Пришлось объяснять. Я уже не справлялась - толковый работник, который бы снял с меня часть организационных хлопот, мне требовался. Я задавала ему конкретные вопросы по своим издательским проблемам и получала неконкретные ответы. Хренов мог только читать рукописи и давать советы, а в советах я не нуждалась. Конъюнктура книжного рынка быстро менялась. Меньшим спросом теперь пользовались зарубежные детективы, и на прилавках появились детективы из современной российской жизни. Я предполагала, что и на зарубежные кинороманы скоро тоже упадет спрос. Я отобрала две видеокассеты с фильмами, действие которых происходило в России. Нормальная киноклюква со съемками в России и в Финляндии с советскими "Жигулями" и "Волгами", которых было много в Финляндии. Советские милицейские погоны навешивались на финские шинели, а звезды на финские ушанки. Действие якобы происходило в Ленинграде. Мне нужен был писатель или сценарист, чтобы сюжет этого фильма преобразовать в роман. Хренов таких не знал и стал меня убеждать в аморальности подобной деятельности. В мои планы не входило ни обучение, ни перевоспитание Хренова.
- Извини, - сказала я. - Ты мне не подходишь.
- Не можешь простить? - спросил Хренов.
- Не говори глупостей.
- Закажи тогда еще выпить.
Понятно, с паршивой овцы хоть шерсти клок. Я заказала, расплатилась и встала. Хренов поспешно выпил и вышел со мною.
- Тебе куда? - спросила я, подходя к "вольво".
- Мне в Марьину Рощу.
- Извини, не по пути.
И я уехала. И больше никогда не вспоминала о Хренове. Работа над рукописью заканчивалась. Я с шофером съездила за матерью, Пират неважно себя чувствовал. Еще до ее приезда я договорилась с соседкой-пенсионеркой, жившей этажом выше, что она будет ухаживать за матерью. В своей квартире мне не хотелось оставаться даже на ночь. В первый же день мать устроила мне небольшой допрос:
- Ты живешь с этим стариком?
- Живу, - ответила я.
- Не стыдно? - спросила мать.
- Не стыдно, - ответила я.
- Сейчас многие продались, - многозначительно заметила мать.
- Не многие, - ответила я ей. - Многих не покупают.
- У него семья, дети, внуки? - спросила мать.
- Он вдовец, у него нет детей и внуков.
Мать замолчала, осмысливая услышанное. Я знала, каким будет следующий вопрос, и не ошиблась.
- У него хорошая квартира? - спросила мать.
- У него еще есть и дача, и машина.
- Может быть, он захочет написать еще одну книгу?
- Может быть…
Наверняка мать уже прикидывала, что на следующее лето хорошо бы не снимать дачу, а пожить на генеральской.
В один из жарких дней мы с Пиратом ездили на дачу, которая оказалась хоть и старомодной, но удобной: с гостиной внизу, с просторной кухней, с двумя спальнями и кабинетом Пирата на втором этаже. Еще в доме был подземный гараж и подвал. Под подвалом еще один подвал, заставленный ящиками с консервами.
- Раньше было трудно с продуктами, - пояснил Пират.
- Срок хранения консервов может закончиться, - предположила я.
- Я обновляю запасы, - ответил Пират.
И в городской квартире он показал мне все тайники. Кроме кабинетного сейфа, где он держал именной вальтер и наган, были еще два сейфа. Один за книжными шкафами с драгоценностями его жены и сейф-стеллаж, закрытый деревянной панелью, в котором стояло двенадцать ружей, большинство из них были отделаны золотой и серебряной чеканкой и перламутром. Два ружья из-за коротких стволов напоминали обрезы, одно ружье с оптическим прицелом.
- Из каких можно стрелять? - спросила я.
- Из всех.
Иногда Пират уезжал на два-три дня. Я оставалась в квартире с Бенцем. Первые недели он просто не замечал меня, но, когда мы остались одни, он подошел и лизнул меня в лицо. Я так обрадовалась, что поцеловала его в холодный нос. Теперь Мария не жила в квартире и приходила раз в неделю помогать мне в уборке.
Наконец мы закончили рукопись. И хотя я могла издать книгу и сама, мы решили отдать рукопись в "Сенсацию", все-таки издательство было инициатором написания книги.
Я отпечатала на принтере три экземпляра рукописи, сделала контрольные дискеты, одну из которых вместе с рукописью передала в издательство, хотя могла передать только дискету, издательство с рукописями уже не работало. Дискеты, магнитофонные кассеты и рукописи Пират разложил по разным сейфам.
Мы устроили ужин. Я тогда не знала, что это был прощальный ужин. Утром я отвезла в издательство дискету и рукопись. Книга обещала стать сенсацией. Вечером Пират мне сказал:
- Я оттягивал командировку до окончания книги. Книга закончена, и я уезжаю завтра утром.
- Надолго? - спросила я.
- Недели на три. Ты побудешь с Бенцем. Он не любит оставаться с Марией.
Утром, когда я проснулась, Пирата уже не было. "Вольво" стояла во дворе, в аэропорт или на вокзал Пирата, вероятно, отвезли на служебной машине.