Картина-8
В квартире соседки за столом сидели две женщины и пели:
Заметают снежинки
В перелеске тропинки.
А на окнах узоры в мороз.
Но коварные вьюги,
Словно злые подруги
Не увидят в глазах моих слёз.
Наталья: Давай, Петровна, допивай, да я схожу, принесу ещё. У меня в холодильнике стоит такая же. Что-то моего Григория долго нет. Уже ночь на дворе. И времени второй час. Надо заодно выйти посмотреть. Может, под дверью или во дворе валяется.
Она скрылась за дверью. Петровна убрала пустую посуду. Открыла холодильник. Взяла из него блюдо с холодцом. Ножом нарезала студень. Достала салат. Выложила его на тарелку и полила растительным маслом. Возвратилась Наталья.
Наталья: Никого. Наверное, налакался где-то в ресторане и дрыхнет в подсобке.
Петровна: Дык, позвони.
Наталья: Бесполезно. Он просил не звонить. Хотя уже второй час. Сейчас.
Она взяла мобильник: Алле! Ой. А-а-а-а… Кто это? А-а-а… Мне Григория… Гришу. Ой!
Она опустилась на стул, со страхом закрывая рот.
Петровна: Что там?
Наталья: Да трубку взял чужой человек, а потом какая-то пальба.
Петровна: Какая пальба? Стрельба, что ли? Ну, пиротехника, поди. Новый год же?
Наталья: Ой, что-то не похоже. Стрельба. Ей-богу.
Петровна: Дык, может по телевизору что идёт. Мало ли.
Наталья: Ой, Петровна, не знаю. Боюсь я что-то.
Петровна: Позвони ещё.
Наталья опять попыталась позвонить. Но тщетно.
Петровна: Ну и что?
Наталья: Не отзывается.
Петровна: Ну, час назад поговорила и то хорошо. Терпи.
Наталья: Ой, Петровна, хотела бы, да не получается. Времена уж больно лихие.
Петровна: Ну, что ж ты хочешь? Он же не где-то, а тут, через две – три улицы от нас. Добытчик. Мой тоже всю жизнь мотался. Да всё больше по командировкам. То в пустыне, то в тайге.
Она наливает в рюмки вино.
– Давай, Наташа, за твоё здоровье. За удачу. Чтоб муженёк утром с наваром воротился.
Наталья: Ради такого дела не грех и напиться. Ваше здоровье.
Они чокнулись, выпили и опять запели:
Гаснут тонкие свечи,
Только в памяти встречи
В одинокой, тревожной судьбе.
Ни таёжные ветры,
И в пути километры,
Не дают позабыть о тебе.
Наталья: Что-то я, Петровна, давно не вижу твоего Степана Фёдоровича. Уж больше года, наверно?
Петровна: Да уж третий год как сгинул. Поехал в очередной раз на заработки, да так и пропал. Я куда только не писала. И в розыск подавала. Один ответ: не был, не проживал, не работал, не значится. Нет и всё. Без следа. Никто не знает. Видать где-то голову сложил. Береги своего Гришу. Он хороший.
Наталья: Да уж. Не знаю, что от него можно ожидать. Скрытный. Только сегодня вдруг узнала, что он может быть Дедом Морозом, да ещё и на гармошке играет. Вот уж не думала. Двадцать пять лет прожили, а я не знала, что за ним такое водится.
Петровна: Видать, не было случая, к слову сказать об этом. А может, оно и было сказано, да вскользь, а ты не придала этому значения. Или подумала, что заливает. Поэтому и удивилась лишь нынче. Я ведь тоже со своим Степаном сорок лет прожила, а только через много лет узнала, что он говорил на персидском языке. Случайно услыхала, как он на улице с нацменом разговаривал.
Наталья: Наверное, служил где-то там?
Петровна: Всю войну прослужил в Тегеране. Мне и невдомёк было, что мой муж мог по ихнему говорить. Я после того как он пропал всё чаще стала задумываться о том, кто я такая, что я знаю, что умею, какая я? И чем больше думала, тем больше вспоминала о нём. Он-то сам не ахти какой видный был. А когда его не стало, поняла, кем он был для меня. А ведь, я помню, мне ещё бабушка моя говорила: Танюшка, будь скромной. Ты хорошенькая. Но помни, это не твоя заслуга. Это так природа распорядилась. И мужа выбирай не по росту и внешности. А чтобы любил тебя. Чтоб жил с тобой всю жизнь. А красивый то, что – поматросит и бросит.
Наталья: Ну, Петровна… Хочется же, чтобы и дети были красивыми.
Петровна: А, что, разве мои дети некрасивые?
Наталья: А, они от него?
Петровна: А, от кого же? От него. Да ты посмотри фотографии. Две копии. И старшенькая, и младшенькая. Немножко обидно, конечно, ни одна не пошла в меня. Обе в него. Но у них лица получились тонкими. Аккуратненькими. И все выходки отцовы.
Наталья: Ну, может, ты и права. По-своему. Но, если так себя оценивать, ничего не добьёшься в жизни.
Петровна: Ой, знаешь… Это намедни, одна артистка выступала с поздравлением новогодним, а в конце сказала: повышайте себе самооценку. Я очень изумилась. И что же это будет, если все мы начнём повышать свою самооценку. До каких краёв? Ты будешь думать, что ты умнее меня, а я начну думать, что я умнее всех. Может для вашей карьеры это и хорошо. Да только, что толку-то. Вон у мэра, куда в какой кабинет не зайди, у всех пальцы веером. А как воровали, так и воруют. То одного возьмут с поличным, то другого под штыки. О скромности забыли. Вон от высокой-то самооценки, куда ни глянь все бабы курят, пьют и обкалываются татуировками страшнее мужиков. Забыли о скромности. Забыли.
Наталья: Ой, Петровна. Будешь скромной, ничего в жизни не добьёшься.
Петровна: А, чего ж ты добилась-то. Нешто чего изобрела? Или открыла что-то?
Наталья: Да… Нет. Ничего не изобрела и не открыла.
Петровна: Ну, тогда может большим человеком была?
Наталья: Ну, как… Больше десяти лет проработала главбухом на заводе.
Петровна: Ну, не велико достижение. Слушай, Наташа, мы уж лет десять в соседях. А я всё не решусь спросить про твоих детей.
Наталья: Да, не было у меня их никогда… А теперь уже и не будет. Поздно.
Петровна: Что ж так. Вы оба на вид здоровые. Али с ним, что не так?
Наталья: Да всё так…
Петровна: А, что ж тогда?
Наталья: Да, так вот…
Петровна: Не ну, если не хочешь говорить, то и не надо. Я же не буду тебя за язык тянуть.
Наталья: Да был у меня роман с сокурсником. В студенчестве. У нас на курсе все девки на него западали. Вот и решила я, что на мне-то он точно женится. А когда я ему сказала, что залетела, он даже ухом не повёл. Мне тогда врачи говорили, что другого ребёнка у меня не будет. Я не поверила. Да и институт хотелось закончить вовремя.
Петровна: Ну и как? Закончила?
Наталья: Да, со своей группой. Но… больше я не залетала. То есть могу. Но… будет дауном. А зачем он мне? Ни богу свечка, ни чёрту кочерга. А мы с Гришей не вечны. Состаримся. Уйдём в мир иной. Кому наш ребёнок будет нужен?
Петровна: Никому. Это верно. Без присмотра его ещё и на органы могут разобрать. А ты не думала, что Гриша может на стороне завести шашни?
Наталья: Не заведёт.
Петровна: Ты уверена?
Наталья: Да. Я это предусмотрела. Ещё в самом начале нашего совместного проживания нашла его медицинскую карточку и упросила знакомую врачиху записать ему в карточку, что он в детстве перенёс паротит.
Петровна: Это свинку, что ли?
Наталья: Да, свинку.
Петровна: И он знает об этом?
Наталья: Да, чтобы он не дёргался, я ему сказала.
Петровна: И он смирился?
Наталья: А куда ж ему деваться?
Петровна: Ты хоть любишь его?
Наталья: Если б не любила, не прожила бы с ним двадцать пять лет.
Петровна: Ну, хорошо, хоть так. Давай, как выпьем и споём.
Завывают метели,
Стонут сосны и ели.
И от воя волков стынет кровь.
Но лихие бураны,
Наговоры-обманы
Не убьют в моём сердце любовь.
Картина-9
Григорий проснулся за решёткой: О! И где я?
Старшина: Какая идея?
Григорий: Не идея, а где я? Ну, в смысле, где я нахожусь? Куда я попал?
Ефрейтор: По сравнению с тем, где мы тебя подобрали, то ты в раю. Догадываешься?
Григорий: А, что случилось?
Сержант: Ещё спрашивает. Что, что… Спал бухой в сугробе. Тебя привезли. Ты ещё буянил. Матерился. Мы вынуждены были оформить административное задержание. Если бы при тебе был паспорт, отвезли бы домой. Но у тебя даже квитанции из химчистки не оказалось.
Григорий: А где мои вещи?
Ефрейтор: Наконец, вспомнил. Вот твои вещи. Все здесь. Вот рюкзак с баяном. Вот красный мешок в белый горошек. Твоё?
Григорий: Моё!
Старшина: Хочешь забрать?
Григорий: Да. Хочу забрать.
Старшина открыл клетку, выпустил его: Выходи, забирай. Распишись. Вот здесь. Получил всё, претензий не имею. Вот так. Забирай и свободен.
Григорий взял в одну руку рюкзак, в другую – мешок. Запустил в него руку. Порылся в нём. Потом вывернул его наизнанку и вытряхнул содержимое на пол. Но на пол упал только фантик от шоколадной конфеты.
Старшина: Что-то не так?
Григорий: Деньги. Тут было четыре по пять и пять по одной. То есть в сумме двадцать пять тысяч рублей.
Сержант: Ты ничего не путаешь?
Григорий: А чего мне путать.
Старшина: Не знаю, не знаю. Чего не видел, того не видел. Подумай сам, вспомни, что пил, с чем закусывал и где спал.
Григорий: Да я и не пил. У меня тут ещё был батончик колбасы и чекушка водки, которую я даже не распечатал.
Старшина: Ничего подобного и близко не было. Что было, то записано. Вот. Баян в рюкзаке. Красный мешок в белый горошек. Всё. Больше ничего. А ты говоришь не пил. А чего ж мы тебя из сугроба вытаскивали, как репку? Нам что, больше делать нечего? Потому что пьян был вдрызг. Матерился, как сапожник. Так что, по всем прикидкам корячится тебе пятнадцать суток за сопротивление и оскорбление представителя власти. Если не против, можем оставить. А нет – иди!
Григорий: Ну, вы сами подумайте. Как это иди? Я всю ночь работал, заработал деньги на месяц вперёд. А теперь – иди. Что мне жена скажет?
Ефрейтор: Товарищ не понял. Так ты что, хочешь оформиться на пятнарик? Этого ты хочешь?
Сержант: Да чего с ним толковать? Давай отвезём его туда, где мы его подобрали. А ну, пошли! Давай, вставай!
Ефрейтор: Пошли. пошли. А то дуришь народ и детей. Обдираешь, зашибаешь дурные деньги. Кстати, нетрудовые доходы. Налоги не платишь. Или платишь? Конечно, нет.
Сержант: Вот именно, а пьёшь, как свинья, валяешься, где попало, и ещё предъявляешь необоснованные претензии к людям при исполнении, которые спасли тебя от замерзания. Пошли.
Ефрейтор: Давай, давай, бери свои бэбехи. Поехали. Ты нам здесь не нужен. Праздник закончился. Наступили трудовые будни.
Они вывели Дронова, впихнули в машину.
Картина-10
Ефрейтор: Давай, выгружайся. Приехали. Вот в аккурат, то самое место. Вот здесь и ищи свои деньги, колбасу и водяру.
Они хлопнули дверьми и уехали. Дронов сел на сугроб. Зачерпнул снег ладонью. Обтёр лицо.
– Ох-хо-хо-хо… Ну вот тебе… Заработал. И домой не с чем идти. И шесть тысяч потратил на изготовление костюма. Ничего не отбил. Полное разорение. Опозорился хуже некуда. Неудачную акцию предпринял. Ну вот, ещё и снег пошёл.
Он тяжело поднялся и побрёл по дороге.
– Опять этот долбанный пакет. – Он пнул его. Потом подобрал. Разодрал его. Бросил на снег бумаги. – На хрен мне всё это надо. О! А тут ещё какой-то свёрток. Что они сюда накрутили? Сволочи гнусные.
Он взял за край обёрточной бумаги и выпустил свёрток из другой руки. Обёрточная бумага осталась у него в руке, а на снег посыпались пачки денег.
– Э-э-э-э-… А, это что такое? Баксы? Ни фига себе. А ну быстро их в мешок. Чтоб никто не видел. Это же сколько? В пачке сто на сто, десять тысяч. Помножить на пятнадцать пачек. Я таких бабок отродясь в руках не держал. И бумаги тоже сюда. Следы оставлять не надо. А вдруг бумаги тоже ценные. Это же спасение. Странно. Откуда же эти бабки оказались в моём мешке? Надо по-быстрому линять отсюда. Эй, такси!!!
Взвизгнув тормозами, возле него остановилась машина.
Таксист: Куда едем, Дедушка Мороз?
Григорий: Домой! На хаузен казармен! С Новым Годом!
Таксист: Взаимно, Дед Мороз! Взаимно! Едем! Ну, удалось хоть немного заработать?
Григорий: Ну, не так как планировалось, но есть надежда, что жена не выгонит.
Таксист: Ну и отлично. Всех денег не заберёшь. Главное – здоровье. Сердце рвать не надо. Нам направо или налево?
Григорий: На Толстого.
Таксист: Тогда направо.
Григорий: Вот сюда. Во двор. Вот и мой подъезд. Это вам. Сдачи не надо.
Таксист: Это много.
Григорий: Пусть это новогодним сюрпризом от Деда Мороза. До свиданья.
Таксист: Спасибо. До свиданья, Дед Мороз!
Действие второе
Эту историю мы могли бы и закончить на хорошей, оптимистической и вроде бы справедливой ноте. И даже, наверное, могли бы поставить на этом точку. Но жизнь частенько по-своему расставляет знаки препинания. Поэтому истории на этом не заканчиваются и порой имеют самые неожиданные продолжения.
Картина-11
В больничной палате, в постели, в бинтах и с трубочками, идущими к аппарату искусственной вентиляции лёгких, лежала Вика. У её постели сидел мужчина в халате.
Леевский: Меня зовут Клавдий Гурьевич Леевский. Я следователь. Мне поручено расследовать дело о расстреле сотрудников ОАО "ОСКОЛ". Так ведь называлась ваша фирма? Вы можете полностью назвать себя?
Вика: Виктория Викторовна Артюкова. Кадровик. Начальник отдела кадров.
Леевский: Что вы можете сообщить по данному делу. Вы одна осталась живой. Хорошо, что все родственники сотрудников всполошились, и все стали звонить в милицию. Но часа два было потеряно. Если бы скорую вызвали вовремя, то возможно спасти удалось бы ещё кого-нибудь. Расскажите, пожалуйста, как всё начиналось?
Вика: Ну, мы собрались узким кругом, чтобы встретить Новый год. Выпивали. Пели. Танцевали. Ну, в общем, всё, как водится. Такой вполне обычный себе корпоративчик. Даже Дед Мороз приходил. Поздравил нас. Всё достойно. Хотя есть одна странность.
Леевский: Какая?
Вика: Шеф наш, директор Сергей Петрович Баглашов официально через специализированное агентство заказал Деда Мороза.
Леевский: И что же здесь необычного?
Вика: Да вот в том то и дело, что Дедом Морозом оказался бывший наш сотрудник, которого уволили за месяц до того.
Леевский: И кто он?
Вика: Бывший главный инженер Григорий Иванович Дронов.
Леевский: Вы уверены? Как вы это определили?
Вика: Полной уверенности нет, но когда он ушёл, то некоторые сотрудники высказали предположение, что это был он.
Леевский: Ну, поскольку их никого не осталось в живых, то и не стоит опираться на их мнение. Сами-то вы что думаете по этому поводу? Вы уверены, что это был именно он?
Вика: Нет, такой уверенности у меня нет. Но должен существовать снимок.
Леевский: Какой снимок? Не этот?
Вика: Ой. Точно. Это же мы все фотографировались всей компанией с этим Дедом Морозом. Но… Только… Дед Мороз-то оказывается косоглазый. Значит всё-таки не Дронов.
Леевский: Виктория Викторовна. Я уже прошёлся по всем агентствам, занимавшихся данной услугой. Поздравлял вас всё-таки Дронов.
Вика: Но Дронов не косоглазый…
Леевский: Ну, это не проблема для артистичного человека. И ничего странного здесь нет. Вы же сказали, что он уволенный?
Вика: Да. Два месяца назад.
Леевский: Ну вот, видите, Два месяца. Человек без работы. Кусать же что-то надо. Вот и подрабатывал он, как может. Так, э-э-э-э… Что же было дальше?
Вика: Мы продолжили застолье. А примерно через час ворвалась банда.
Леевский: Сколько их было?
Вика: Да… Много.
Леевский: Много, это сколько? Три, пять, десять?
Вика: Да, человек десять. А, может, и больше. Посчитать было трудно.
Леевский: Почему?
Вика: Помещение небольшое. Нас было пятеро. А их целая бригада. Они все плясали, горланили и стреляли в потолок.
Леевский: Описать можете?
Вика: Ой, нет. Они все были ряженые и размалёванные. А с ними ещё и Дед Мороз.
Леевский: Опять? Но на этот раз вы, наверное, уже повнимательнее присмотрелись к нему и более определённо можете сказать, что это был тот же самый, этот ваш бывший Дрынов?
Вика: Вы думаете – Дронов? Нет. Вот то-то и странно, что нет. Не тот же самый. Не он.
Леевский: Точно не он?
Вика: Нет. Не он. Точно. И голос не его. И рост. Не его. И это… Как это правильно сказать… Жесты…
Леевский: Моторика?
Вика: Да, моторика. Не его. Но… Правда…
Леевский: Что такое?
Вика: Одежда была в точности, как у того. И это ещё более странно.
Леевский: А, вот это ещё более интересно. Хотя, у него могла быть такой же одежда. Как и у всех городских Дедов Морозов. Ведь они могли шиться в одном пошивочном ателье и даже по одному образцу.
Вика: Нет. Вот сейчас, вспоминая тот вечер, меня не покидает ощущение, что костюм был сделан дома. И мешок…
Леевский: А что с мешком?