– Очень приятно. Командующий армией Вениамин Валентинович Лазаревич. Мы нигде с вами не встречались на военных дорогах?
– Я служил у Самсонова и у Юденича. Дошёл до капитана. Был ранен на немецком фронте. Уволен в шестнадцатом по ранению. Мобилизации не подлежу, – ответил Карабань и выложил документы.
Лазаревич взял бумаги. Полистал и вернул Карабаню.
– Очень хорошо. Но, я уверяю вас: Вам не придётся ходить в строю. Дело в следующем. Хочу предложить вам службу в нашем штабе.
– В качестве кого?
– Штабного фотографа.
– Теоретически это возможно… Но несколько неожиданно.
– Я всё понимаю и не требую немедленного ответа. Кстати, Анастасия Валерьяновна что-то ещё умеет делать?
– Знаю ремингтон. Училась на сестру милосердия.
– Где учились на медсестру?
– В орловском губернском военном госпитале.
– Замечательно. А в травах разбираетесь?
– Бабушка научила кое-чему. Да и мама – тоже.
– Значит, зверобой отличаете от лютика?
– Конечно. И чистотел от лопуха. Хотя и он – небесполезное растение.
– Ну, вот и здорово. Соглашайтесь. Обещаю все виды довольствия, как работникам штаба.
– Можно подумать?
– До завтра, – сказал командарм и протянул руку.
– Так быстро?
– Вы же бывший.
– Тогда, до завтра.
Лазаревич проводил их до лестницы. Прошёл по коридору. Постучал в одну из дверей.
– Войдите, – послышалось из-за дверей.
– Это я, Лазаревич. Как вы себя чувствуете Михаил Васильевич! – спросил командарм, входя в комнату.
– Если утром будет хотя бы неплохо, то завтра продолжу путь.
– Торопиться не следует. Лев Давидович Троцкий, да и сам Владимир Ильич Ленин вряд ли одобрят, если вы примете дела у Антонова-Овсеенко в плохом состоянии. Вам надо серьёзно подлечиться. Да и негоже вам пробираться в родной штаб чужими тылами. Вот возьмём Екатеринослав и Луганск, тогда и примете фронт. А сегодня у меня тут были два интересных человека… Муж и жена Рябоконь. Держат в городе фотографический салон. Он бывший военный, уволенный из армии два года назад по ранению. А она – ремингтонистка, медсестра и немного знахарка. Знает разные травы. Если хотите, я подошлю её к вам.
– А как вы на них вышли?
– Их салон был оформлен оригинальнее всех. Похоже на то, что деникинцы их привлекали для фотографирования. У них на стенках много групповых и одиночных фотографий из штаба Деникина.
– Интересно. Пусть придут. Мы им устроим проверку. Вдруг шпионы.
– Ну, если б были шпионы, не стали бы афишировать свои шашни с Деникиным. И потом, не они к нам пришли, а мы их вызвали. Да и к сотрудничеству с нами они не рвутся. Хотя какая-то проверка не будет лишней. Но вы в данном конкретном случае не рискуете ничем. Вам не вредно попить отвары. А ни она, ни он вас не знают, и любые происки здесь просто исключены.
– Ладно. Хорошо. Спасибо, Вениамин Валентинович. Пришлите их.
Поздно вечером у костра собрался весь штаб Махно.
– Брат Белаш, сообщи-ка нам данные, полученные из Екатеринослава? – попросил Нестор.
– В городе засел генерал Шкуро. Гарнизон его достаточный, чтобы держать круговую оборону не одну неделю, даже в случае полной блокады.
– Ты предлагаешь блокаду? – Махно придвинул к себе карту.
– Даже не осаду. Бесполезно.
– Почему?
– Мы не сможем обеспечить плотность окружения.
– Штурм? С саблями на пулемёты? – Махно снял фуражку и пригладил длинные волосы.
– Не более чем на двух участках, – ответил Виктор Белаш.
– А на остальных?
– В город ведут три дороги. По ним и направить конницу.
– А как лазутчик проникнет в город? – спросил Махно.
– На паровозе.
– Вот и мы основные силы давайте направим по железной дороге. А это две ветки.
– Когда выдвигаемся? – спросил Лепетченко.
– Выступаем завтра на заре, – ответил Махно.
– Может, для разминки возьмём Павлоград? – предложил Чубенко.
– Ни в коем случае, – поспешил с ответом батько. – Если мы даже и возьмём его, то Екатеринослава нам уже не видать.
– Это почему же, батько? – удивился Белаш. – Нешто мы такие бестолковые?
– Витя, Леша, Петро, Михайло, братцы. Вы умнейшие мужики. Но! Взяв Павлоград, мы обнаружим себя и тотчас привлечём к себе внимание противника. Это заставит его немедленно принять контрмеры и выстроить оборону. Закон тактики. Мы же оставим Павлоград в тылу и подойдём к Екатеринославу неожиданно. А вот Гуляй-Поле мы попытаемся отбить одним штабным батальоном. Семён, – Махно обратился к тыловику, – выдай каждому бойцу по полтиннику, чтобы они могли оплатить проезд пригородным рабочим поездом.
– Стоит ли, батько, это ж, какие деньги? – возразил Бурбыга.
– Возьмём Екатеринослав, сразу же воротим. Только проследите, чтобы не пропил никто. Нам не след обнаруживать себя ни на перроне при посадке, ни в вагоне. Да, и ещё… Винтовки укоротить. Всем обрезать стволы и приклады, чтобы ни у какого патруля или дозора не возникло подозрения, что едут лазутчики.
– А скажи-ка мне, брат Белаш, какие у тебя сведения по Гуляй-Полю?
– Пехотный полк, пулемётная рота, конный эскадрон. Всё это под командованием полковника Маркелова. Подразделение не маленькое, не тыловое, но расположено в тылу. На коротком отдыхе. Спокойны за себя. Уверены, что ты в Мариуполе, красные – на Дону, а Григорьев – на румынском фронте, – доложил начальник разведки Виктор Белаш.
– Но лобовой атакой мы их не возьмём.
– Да и мне не хочется вести людей на пулемёты.
– Но и подвергать артобстрелу будущую столицу мира тоже не дело. К тому же местный гарнизон может вызвать подмогу, и тогда нам не избежать затяжных боёв.
– Тогда, давай возьмём для начала хутор с небольшим гарнизоном, а потом, переодевшись в беляков, пойдем на Гуляй-Поле.
– Нет, сделаем так.
Хутор был окружён со всех сторон. Рота, засевшая там, разоружена. Офицера поставили к стенке и расстреляли.
– Кто денщик вашего офицера? – спросил Махно.
Рота молчала.
– Батько, вот ротный список я нашёл. Сейчас высчитаем.
– До утра высчитывать будем. Я же всё равно рядовых солдат не расстреливаю. А они по дури своей не хотят говорить. Тогда я сейчас точно расстреляю самого курносого из них или самого рыжего. А ну-ка, вот ты, поди ко мне.
И тут из толпы вышел бравый, красивый и высокий солдат.
– Я денщик.
– Не врёшь? Фамилия?
– А чего мне врать, ты же меня всё равно халвой не угостишь и Георгия не дашь. Рядовой Копытин я.
– Балагур… Верно, говоришь, не дам ни халвы, ни Георгия. Догадливый. А хочу я, чтобы твой командир полка из Гуляй-Поля выкупил у меня вот этих солдатиков за сотню винтовок, пару пулемётов да пяток ящиков патронов. А то у меня на две сотни бойцов всего сто винтовок да один пулемёт. Бери коня и скачи. Да чтоб к утру был тут как штык. А то ко мне к утру ещё рота подойдёт, и тогда мы сами пойдём брать вас в плен, а этих расстреляю. Дайте ему коня! Скачи.
– Не поскачу.
– Это почему же?
– Полковник Маркелов меня сейчас же к стенке поставит.
– Так ты ж не говори, что я тебе дал коня. Наплети, что ты сам украл у меня коня и сбежал. Скачи!!! – крикнул Махно и стегнул коня плетью.
Конь взвился и помчался галопом в сторону Гуляй-Поля.
На подходе Копытина остановил дозор.
– Беда! Беда! На Никитском хуторе махновцы. Быстрей веди меня к полковнику Маркелову.
Денщика ввели в избу, где среди офицеров он увидел генерала Шкуро.
– Ваше превосходительство, денщик поручика Хлынова, рядовой Копытин. На хуторе Никитском хозяйничает какая-то банда. Поручика Хлынова расстреляли. Грозятся утром пострелять всю роту.
– Что за банда. Большая? Кто у них командир?
– Не знаю. За старшего какой-то малец. Они его батькой кличут. Бойцов у них сотни две. Но к утру должна ещё рота подойти.
– Это кто ж тебе всё так складно рассказал, солдат Копытин? – спросил генерал.
– Подслушал.
– Почему же они тебя с поручиком к стенке не поставили?
– А я спрятался. И слышал, как он говорил, дескать вернёт пленных за выкуп. А после-то я коня тихонько отвязал и галопом сюда.
– Больше ничего? – спросил генерал.
– Да вроде всё.
– Правда ли?
– Да как на духу, Ваше превосходительство.
– Ладно, ступай, солдат. Ну, что Сергей Александрович. По-моему, вы уже всё поняли. Это сам Махно со штабом. И не две сотни их. Батальон – не менее. К утру, возможно, еще батальон придёт. Выводи полк. Окружай. Атамана ко мне. На допрос. Командуйте. Убеждён, что ваш подвиг будет оценен по заслугам. Я отбываю на станцию Зализничную. Телеграфируйте в Екатеринослав. До встречи, – сказал генерал Шкуро и, попрощавшись с каждым за руку, вышел на крыльцо, взгромоздился в коляску и под охраной роты отбыл.
Полковник Маркелов повернулся к своему заместителю:
– Давай, Валерий Иванович, поднимай полк. Надо к ночи всё закончить.
– Здесь оставим кого-нибудь?
– Оставь взвод для охраны и пулемёт.
На станции генерал Шкуро вошёл в поезд. Снял шинель с башлыком и фуражку.
– Можно давать отправление? – спросил его адъютант.
– Да. Спёкся батько Махно. Ха-ха-ха-ха. Мужлан. Возомнил себя генералом, – сказал Шкуро полковнику Шифмер-Маркевичу.
– Ходят слухи, что он внебрачный сын князя Ладислава Иримова или крымского хана, – сказал полковник.
– В общем-то, ничего невероятного в этих легендах нет. К тому же все бастарды пожизненно были оригиналами во все века и в разных странах.
– Смешение кровей всегда давало взрывоопасные результаты, – генерал достал часы. – Шестнадцать ноль-ноль. Смеркается. Наверное, полковник Маркелов уже на подходе к тому хутору.
– Темнеет, – сказал Маркелов.
– Ничего, – сказал капитан, гарцевавший рядом, – это нам на руку.
В это время сзади прозвучал артиллерийский залп, и снаряд разорвался в арьергарде.
– Не понял, – сказал капитан.
– Я тоже. Там же наша артиллерия осталась, – ответил полковник, и в этот момент с обеих сторон дороги застрочили пулеметы.
– Ну вот. Заработали кресты на могилы. Но меня так не возьмёшь! – сказал со злобой капитан. – Где этот сука, Иван Сусанин. Зарублю!!!
Среди пулемётной трескотни испуганно ржали кони, кричали раненые и падали убитые. Вдруг пулемёты резко замолчали, и в наступившей тишине раздался крик:
– Бросай оружие!!! Руки до неба!!! Сдавайся!!!
Ночью махновцы вошли в Гуляй-Поле. Как только конный отряд остановился возле здания управы, Махно приказал:
– Слушай меня внимательно! По домам расходятся только местные. Через час всем вернутся с едой на троих. Всем разузнать про мою жену. Только после этого разойдётесь до утра. Остальные, что не местные, остаются со мной. Пленных от унтеров до офицеров ко мне на допрос. Рядовых отпустить безо всяких условий на все четыре стороны. Кто захочет служить у меня, зачислить на довольствие.
Махно слез с коня, поднялся на крыльцо, через плечо крикнул:
– Феодосии!
– Здесь я, батько.
– Прикажи на стол собрать. Полковника пленного ко мне.
– Слухаю.
Махно, а следом Белаш, Аршинов и Федосий Щусь прошли в кабинет, который некогда занимал Нестор Иванович.
Ординарцы накрыли стол зелёной скатертью. Поставили на неё бутыль самогона, горшок с варёной картошкой. Нарезали хлеб и сало. Появились солёные огурцы, квашеная капуста, мочёные яблоки и арбузы, головки лука и чеснока, квас, рассол и компот. Расставили лафитники. Разлили самогон.
– Давайте, братья, выпьем за нашу викторию. А кто погиб, тому вечная глория.
– Виват!
– Хэйя!
Выпили. Ввели пленного полковника.
– Доложись! – приказал ему Махно.
– Полковник Маркелов.
– Зовут как? Выкладывай всё, чтобы я не позвал тебе на помощь хлопцев из моей охраны.
– Сергей Александрович.
– Что можешь сообщить о пребывании моей жены?
– Не знал, что у вас есть жена. Да и не наш это профиль. Я командир армейского подразделения.
– Жаль. Сколько лет?
– Если мне, то тридцать семь.
– Из какой семьи?
– Отец заводчик.
– Буржуй. Увести.
Махно взял в руку налитый самогоном лафитник. Выпил. Закусил огурцом.
Ввели поручика.
– Слушаю тебя.
– Вы что-то хотите узнать или спросить о чём?
– Доложись.
– Подпоручик Елютин Валерий Алексеевич.
– У кого вы отбили Гуляй-Поле? – спросил Белаш.
– Здесь был красный комдив Пархоменко.
– Что вы слышали о моей жене? – опять взял на себя инициативу Махно.
– Ничего. Но слышал, что вы недавно играли свадьбу.
– Откуда такой интерес?
– Чисто человеческое любопытство.
– Тебе бы в контрразведке служить.
– Не предлагали.
– А пошёл бы?
– Не думал об этом.
– Сколько лет служишь?
– С пятнадцатого.
– Тебе двадцать два – двадцать три?
– Двадцать один.
– Из вольноопределяющихся?
– Да.
– Из какой семьи?
– Отец – инженер. Мать – учительница.
– Пойдёшь ко мне?
– А можно?
– Иди.
Махно опять взял налитый лафитник. Выпил. Закусил.
– Давай следующего.
Ввели поручика.
– Слушаю тебя.
– Спрашивайте.
– Я командарм Махно.
– Караулов Леонид Максимович. Подпоручик.
– Где моя жена?
– Я так понял, что вы бывший глава управы.
– Да. Бывший.
– Насколько я знаю, после вас тут побывали немцы, петлюровцы, Пархоменко и мы.
– Из команды Пархоменко были пленные?
– Вроде были. Ими занималась контрразведка. Всех расстреляли.
– Увести.
– Я военный врач. Фельдшер.
– Докладывать не умеешь, фельдшер. Я чуть было не поставил тебя к стенке.
Мне будешь служить?
– Буду.
– Хороню. А ветеринары у вас есть?
– Есть. Прапорщик Страшной.
– Где солдат Копытин?
– Там капитан Елистратов саблей размахивал…
– Убили балагура.
Махно опять выпил и закусил. Повернулся к Белашу и сказал:
– Капитана с полковником в расход. Чтоб к утру от них и следа не осталось. Впрочем, приведите этого героя-капитана.
Махно схватил бутыль, налил себе самогону, выпил и захрустел огурцом.
Ввели капитана. Махно молча глянул на него и продолжал грызть огурец.
– Ну, чего молчишь, капитан? Сказать нечего? Или как? Или чего? Или вообще?
– Хочу сделать заявление, – наконец выдавил из себя капитан.
– Да? И какое же? – удивился Махно.
– Возьмите меня на службу.
– Годов-то сколько тебе?
– Двадцать семь. Из них служу пять лет. С осени четырнадцатого.
– Кто твои родители?
– Отец из крестьян. А мать, хоть и из заводчиков, но те тоже бывшие крестьяне.
– У тебя такое благородное происхождение. Почему ты не в революции?
– Не знаю. Не получилось. Так как? Берёте?
– Возьму. Если ответишь на один вопрос.
– Пожалуйста.
– Зачем зарубил ты солдата Копытина?
Капитан опустил голову.
– Белаш, дай ему саблю.
– Зачем, батько.
– Дай, дай. Желаю с ним сразиться.
– Не выдумывай. Хочешь кокнуть его, давай мы его во двор выведем.
– Нет, я хочу с ним сойтись на шашках.
– Ладно. На. Держи, – сказал Белаш и протянул капитану свою саблю.
– Защищайся! – сказал Махно и вынул из ножен свою шашку.
– Не буду, – сказал капитан. – Вы сейчас меня тут покромсаете, а потом ещё и к стенке поставите.
– Если ранишь меня, отпущу. Защищайся! – ответил Махно и лёгким ударом разрубил капитану ремень на поясе. У того повисла портупея.
По волчьи блеснули глаза капитана. Он поднял шашку, но следующим лёгким ударом Махно перерубил ему ремень портупеи. Та свалилась на пол.
Капитан отскочил назад. Зазвенела сталь. Белаш, Озеров и Щусь вышли из-за стола и встали кругом. Вскоре Махно стал теснить капитана в угол. И уже ранил, было, его в руку. Но капитан перекинул шашку в левую руку и продолжал бой, а вскоре стал теснить Махно. Оба разгорячились. Махи были угрожающими, а удары обещали если не смерть, то увечье. В какой-то момент Махно намеревался сделать шаг назад. Но капитан, толи нарочно, толи случайно сделал резкий выпад и наступил Нестору на носок сапога. И подвыпивший Махно споткнулся и упал на спину. Всё произошло так быстро, что не все смогли мгновенно отреагировать. А капитан уже замахнулся, чтобы нанести удар. Но что-то мелькнуло в воздухе, и его шашка вместе с кистью руки рухнула на пол. А следом прогремел выстрел, и капитан рухнул на пол. Щусь левой рукой опустил наган в кобуру, а свою саблю сунул в ножны. Затем он поднял Махно с пола. Отряхнул его. И спросил:
– Ты в порядке, батько?
– Да всё в порядке. Только я ничего не понял.
– Ты ему руку отрубил. А я, чтобы он не мучился, пристрелил его, – ответил Щусь, открыл дверь и крикнул, – Степан. Позови-ка там ещё двоих.
Вошли бойцы и вынесли труп капитана из кабинета.
Присутствующие возвратились за стол. Выпили.
– Но где же моя Настя – горе и несчастье? – опять загрустил Махно. – Неужели у Пархоменко?
– Всё может быть. Могли и немцы взять. Да и петлюровцы – тоже.
– Всех поубиваю и штабелями уложу!!! – заорал захмелевший Махно.
– Я думаю, батько: кто начнёт с нами торг, у того и Настя, – сказал Белаш.
– Долго ждать буду. Может послать письма всем, кто побывал здесь, да спросить, чего хотят?
– Думаю, не стоит обнаруживать столь горячую заинтересованность. Ведь каждый из них может разыгрывать блеф. Но лучше всего тебе следует сделать вид, что она для тебя всего лишь одна из любовниц. А за тебя любая пойдёт.
– Тебе легко говорить, а она восемь лет мне писала письма! Да она же у меня вот здесь!!! – Махно ударил себя в грудь и маханул ещё один лафитник. Потом взял гармошку и пьяно запел:
По Муромской дороге
Стояли две сосны.
Прощался со мной милый
До будущей весны.
На маленькой платформе тридцатой версты стояла огромная толпа в ожидании пригородного поезда. Не менее того народу толпилось и у билетной кассы. По перрону прогуливался военный патруль.
В помещении станции пожилой кассир, принимая деньги и выдавая билеты, говорил начальнику станции:
– Сегодня необычайно большой наплыв пассажиров. Причём, в основном-то, мужики.
– Видать, что-то в городе назревает, – высказал начальник станции.
– Ну, если в городе, то ладно, лишь бы не у нас.
– А ну-ка я проверю документы у пары-тройки пассажиров, – высказал предложение молодой офицер, бывший в помещении.
– Будьте осторожны, голубчик. Как бы чего не вышло.
Подпоручик вышел на платформу и тотчас обратился к первому попавшему мужчине.
– Билет есть?
– А як же ж.
– А паспорт?
– Не ношу с собой, Ваше благородие.
– А надо бы. А что у тебя под бушлатом?
– Да ничего, вашбродь, – пререкался боец.
– Распахни-ка, – продолжал настаивать офицер.