- Она отвела вас туда, где мог найти он, - проговорила я. - Чтобы по ночам вы тайком его приводили?..
Взгляд Селины изменился; похоже, мои слова ее ошеломили.
- К ней я никогда его не приводила! - воскликнула она. - Я никогда не вызывала Питера Квика для миссис Бринк. Я была нужна ей не ради него.
Не ради него? А ради кого?..
Селина не ответила и лишь покачала головой, глядя в сторону.
- Кого же вы приводили, если не Питера Квика? - наседала я. - Кто это был? Муж? Сестра? Ребенок?
Селина прикрыла рукой рот, потом наконец тихо сказала:
- Это была ее мать, Аврора. Она умерла, когда миссис Бринк была еще маленькой. Мать говорила, что не уйдет насовсем, что непременно вернется. Однако не вернулась, ибо за двадцать лет поисков миссис Бринк не нашла медиума, способного ее вызвать. А потом она отыскала меня. Ей было видение во сне. Она увидела, что мы с ее матерью схожи, между нами какая-то... сродность. Миссис Бринк привезла меня к себе, отдала мне вещи матери, и через меня та стала являться. В темноте она приходила к своей дочери и... утешала ее.
На суде Селина об этом ничего не говорила, и я видела, что ей стоит немалых усилий поведать о том мне. Казалось, ей не хочется рассказывать дальше, и все же я чувствовала - есть что-то еще, и она бы не возражала, если бы я сама догадалась, что это. Я не могла догадаться. Даже не представляла, что это может быть. Возникла лишь малоприятная мысль: странно, что такая дама, какой я вообразила себе миссис Бринк, могла разглядеть в семнадцатилетней Селине Дауэс тень своей покойной матери и склонить к ночным посиделкам, дабы призрак обрел плоть.
Но об этом мы не говорили. Я лишь снова расспрашивала о Питере Квике. Значит, он приходил только ради нее самой? Да, только ради нее. А зачем он приходил? Как зачем? Он ее опекун, хранитель. Ее связник.
- Он приходил, и что я могла поделать? - просто сказала Селина. - Я принадлежала ему.
Она побледнела, а на щеках проступили красные пятна. Я почти завидовала возбуждению, которое в ней росло и будто пропитывало затхлый воздух камеры.
- Когда он к вам приходил, на что это было похоже? - тихо спросила я, но Селина покачала головой: о, разве объяснишь? Ты словно теряешь свое "я", которое с тебя сдергивают, как платье, перчатки или чулки...
- Звучит ужасно! - заметила я.
- Так оно и было. Но вместе с тем - изумительно! В том была вся моя переменившаяся жизнь. Я сама, будто дух, перенеслась из одной скучной сферы в другую, лучшую.
Я нахмурилась, не понимая.
Ну как же объяснить! - воскликнула Селина. Ох, словами не выразишь... Она огляделась в поиске наглядного примера, и взгляд ее остановился на полке.
- Вы говорили о спиритических фокусах, - улыбнулась Селина. - Что ж...
Она подошла ко мне и протянула руку, словно предлагая ее взять. Я вздрогнула, памятуя о медальоне и записи в блокноте. Все так же улыбаясь, Селина тихо попросила:
- Заверните рукав.
Я не понимала, что она задумала. Взглянув на нее, я опасливо оттянула ее рукав до локтя. Селина перевернула руку, показывая внутреннюю сторону предплечья - белую, гладкую и еще теплую от одежды.
- Теперь закройте глаза, - сказала она.
Я чуть помешкала, но просьбу исполнила и глубоко вздохнула, готовя себя к какой-нибудь странности. Но Селина только потянулась и что-то взяла из мотка пряжи, лежавшего на столе за моей спиной. Потом она отошла, и я услышала, как она что-то берет с полки. Затем наступила тишина. Глаз я не открывала, но веки мои трепетали, а потом задергались. Чем больше длилась тишина, тем беспокойнее мне становилось.
- Еще секунду, - сказала Селина, заметив, что я ерзаю, и через мгновенье разрешила: - Все, можно смотреть.
Я осторожно открыла глаза. Почему-то пришло в голову, что она взяла тупой нож и порезала себе руку. Однако ее гладкая рука была целой и невредимой. Селина держала ее передо мной, хотя не так близко, как прежде, и чуть в тени, тогда как раньше рука была повернута к свету. Наверное, если б я вгляделась, то рассмотрела бы на коже легкую потертость и красноту. Но Селина не дала мне присмотреться. Я еще промаргивалась, когда ладонью другой руки она крепко провела по оголенному предплечью. Сделала это раз, потом другой, третий, четвертый, и я видела, как с каждым движением ладони на коже проступает слово, написанное корявыми темно-красными буквами, довольно блеклыми, но вполне разборчивыми.
Слово ПРАВДА.
Когда оно целиком проявилось, Селина убрала руку и, глядя на меня, спросила, считаю ли я это хитростью. Я не знала, что ответить. Селина вновь поднесла мне руку и велела ее потрогать; я подчинилась, и тогда она сказала, чтобы я лизнула свои пальцы.
Я нерешительно оглядела свои подушечки. Казалось, они покрыты беловатым налетом, и я подумала об эфире - веществе духов. От мысли лизнуть пальцы меня чуть не затошнило. Селина это заметила и рассмеялась. Затем показала, чем она занималась, пока я сидела с закрытыми глазами.
Для фокуса требовались деревянная вязальная спица и солонка: спицей чертишь слово, а затем натираешь руку солью, отчего буквы краснеют.
Я взяла ее за руку - слово уже исчезало. Вспомнилось, что спиритская газета объявила сей трюк подтверждением дара Селины, и все в это поверили - и мистер Хитер, и, пожалуй, я сама.
- Значит, так вы разыгрывали несчастных людей, которые искали у вас поддержки в своем горе? - спросила я.
Селина пожала плечами и, убрав руку, медленно опустила рукав. Без таких знаков горе людей не уменьшится, ответила она. Разве духи станут менее достоверны, если иногда натереть солью руку или в темноте уронить на колени дамы цветок?
- Ни один медиум из тех, что дают объявления в газете, не побрезгует этаким трюком - уверяю вас, ни один.
Она знавала спириток, которые в волосах прятали штопальную иглу для посланий от духов, и спиритов, которые носили с собой бумажные рупоры для придания голосу потустороннего звучания. Это рабочий момент профессии: сегодня дух приходит сам, а завтра ему надо помочь...
Вот так было и с ней, до того как она попала в дом миссис Бринк. Но потом... фокусы утратили всякий смысл. Все ее прежние способности выглядели сплошным трюкачеством!
- Можно сказать, я была бездарной... вы меня понимаете? Все это было ничто по сравнению с силой, какую я обрела через Питера Квика.
Я молчала. Наверняка сегодня я узнала и увидела то, чего никому другому не открывалось. Что до новой редкостной силы, о которой она сейчас сказала... да, я чуть-чуть испытала ее на себе, не так ли? Спору нет, это нечто. Но все равно оставалась загадка, какая-то неясность, недоговоренность...
Я повторила то, что сказала мистеру Хитеру: я не понимаю. Столь удивительная сила привела ее сюда, в Миллбанк. Питер Квик - ее хранитель, однако именно из-за него пострадала девушка, а миссис Бринк так испугалась, что умерла! В чем же его помощь, если сама она оказалась в тюрьме? И какой теперь толк от ее способностей?
Селина отвернулась и повторила слова мистера Хитера: мол, "у духов свои замыслы, которые нам не дано постичь".
Для меня определенно останется непостижимым, какую цель преследовали духи, отправляя ее в тюрьму! - воскликнула я.
- Разве что они вам завидуют и хотят прикончить, чтобы вы стали одной из них.
Селина лишь нахмурилась, не поняв меня. Есть духи, которые завидуют живым, сказала она. Но даже они не станут ей завидовать в ее нынешнем положении.
Она потерла шею, и я вновь вспомнила о бархотках и связанных запястьях.
В камере было холодно, я озябла. Не знаю, сколько времени мы проговорили, но сказано было гораздо больше, чем я здесь записала; взглянув на окно, я увидела, что уже совсем стемнело. Селина все держалась за горло, потом закашлялась и сглотнула. Сегодня ей пришлось слишком много говорить, сказала она. Затем шагнула к полке, прямо из кувшина глотнула воды и опять закашлялась.
В этот момент у решетки появилась миссис Джелф, которая внимательно на нас посмотрела, и я сообразила, что сижу здесь уже очень долго. Я нехотя поднялась и кивком дала знать, что выхожу. Затем повернулась к Селине и сказала, что мы еще поговорим в следующий раз. Она кивнула, все еще растирая горло. Добрые глаза миссис Джелф затуманились; она выпустила меня в коридор, а сама подошла к Селине и спросила:
- В чем дело? Заболела? Лекаря позвать?
Надзирательница развернула Селину к тусклому свету газового рожка, а я услышала, что меня окликают из соседней камеры - это была фальшивомонетчица Нэш.
- Все еще ходите к нам, мисс? - спросила она и, дернув головой в сторону своей соседки, заговорила наигранным шепотом: - Я уж подумала, она вас околдовала и сбагрила своим призракам либо превратила в лягуху или мышь. - Нэш поежилась. - Вот уж страсть-то! Вы знаете, что к ей по ночам ходют призраки? Мне через стенку слышно. Она с ими разговаривает и то смеется, а то плачет. Ей-богу, мисс, уж лучше карцер, чем середь ночи слушать голоса мертвяков! - Она вновь поежилась и скорчила рожу.
Наверное, опять подшучивает, как тогда, с фальшивыми монетами, решила я, но узница не улыбалась. Вспомнив слова мисс Крейвен, я сказала, что в тюремной тишине, бывает, мерещатся всякие бредни. Нэш фыркнула. Мерещатся? Уж она-то отличит хрен от пальца! Бредни? Мне бы ночку провести в ее камере да с такой соседкой, а потом уж говорить про бредни!
Ворча и покачивая головой, она вновь занялась шитьем, а я вернулась к камере Дауэс. Селина и миссис Джелф еще стояли под газовым рожком; надзирательница плотнее укутала горло Селины косынкой и погладила его. Меня они не видели. Наверное, думали, что я ушла. Селина коснулась своей руки с угасающим красным словом ПРАВДА, теперь спрятанным под грубой тканью, и я, вспомнив о подушечках пальцев, наконец-то их лизнула.
Я еще смаковала соленый вкус, когда миссис Джелф вышла из камеры и повела меня по коридору. По дороге нас окликнула Лора Сайкс и, прижавшись лицом к решетке, заныла: вот бы мы замолвили словечко перед мисс Хэксби, а? Ей бы только свидеться с братцем, чтобы передать письмецо, и дело враз пересмотрят. Одно словцо мисс Хэксби, кричала узница, и месяца не пройдет, как ее выпустят на волю!
17 декабря 1872 года
Сегодня утром миссис Бринк пришла ко мне, когда я уже оделась.
- Нам с вами нужно кое-что утрясти, мисс Дауэс, - сказала она. - Вы твердо решили, что не станете брать с меня плату?
С тех пор как я сюда переехала, я не брала с нее денег и сейчас повторила то, что говорила прежде: подношений в виде платьев и обедов вполне достаточно, и, кроме того, нельзя получать плату за работу духов.
- Я так и знала, что вы это скажете, милое дитя, - вздохнула миссис Бринк. Она взяла меня за руку, подвела к туалетному столику и открыла шкатулку своей матери. - Вы не желаете брать плату, но, полагаю, не откажетесь принять подарок старой дамы. Я бы очень хотела, чтобы это принадлежало вам. - Она говорила об изумрудном ожерелье. Миссис Бринк достала его из шкатулки и встала ко мне вплотную, чтобы застегнуть его на моей шее. - Я думала, никогда не расстанусь с вещами матери. Но сейчас чувствую - оно только ваше, и больше ничье. О, как вам идет! Изумруды оттеняют ваши глаза точно так же, как подчеркивали мамины.
Я посмотрелась в зеркало - изумруды и вправду мне очень шли, хоть и были такие старые. Я честно сказала, что еще никто не делал мне такого прекрасного подарка, которого я не заслуживаю, ибо всего-навсего исполняю требования духов. Если уж я не заслуживаю, то кто же его достоин? - сказала миссис Бринк.
Она снова близко подошла ко мне и коснулась застежки ожерелья.
- Вы же знаете, я лишь пытаюсь укрепить вашу силу. И сделаю для этого что угодно. Вам известно, как долго я ждала. Послания, что вы передаете, дорого стоят. О, я думала, уже никогда не услышу таких слов! Но Марджери становится ненасытной, мисс Дауэс. Если бы вместе со словами она еще видела облик и чувствовала прикосновение! Она знает, что на свете есть медиумы, которые уже начали это практиковать. Такому медиуму, кто сделал бы для нее подобное, она бы отдала всю шкатулку с драгоценностями, не сочтя это высокой ценой.
Миссис Бринк поглаживала ожерелье и мою голую шею. Все наши с мистером Винси и мисс Сибри попытки материализации ни к чему, разумеется, не приводили.
- Вам известно, что для этого медиуму нужен будуар? - спросила я. - Вы знаете, что дело это очень серьезное и еще не до конца понято?
Миссис Бринк ответила, что ей все известно. В зеркало я видела, что она смотрит на меня, и мои глаза, от сияющих изумрудов ставшие невероятно зелеными, казались вовсе не моими, а чьими-то еще. Я закрыла глаза, но словно продолжала видеть. Я видела взгляд миссис Бринк и ожерелье на своей шее, только оправа камней было не золотой, но серой, будто сделанной из свинца.
19 декабря 1872 года
Нынче вечером я спустилась в гостиную и увидела Рут, которая прилаживала над нишей рейку с пришитым к ней куском темной ткани. Я просила всего лишь черную материю, но сейчас увидела, что это бархат.
- Недурен отрез, а? - сказала Рут, когда я пощупала ткань. - Сама выбирала. Для вас, мисс. Решила, что теперь вам нужен бархат. Нынче большой день для вас, миссис Бринк и всех нас. И здесь вам все же не Холборн.
Я промолчала, а она улыбнулась и подала мне ткань, чтобы я приложилась щекой. На мне было мое старое черное бархатное платье, и Рут воскликнула:
- Ой, вас будто тень проглотила! Видно только лицо и блестящие волосы.
Потом пришла миссис Бринк. Она услала Рут и спросила, готова ли я, на что я ответила - пожалуй, однако наверняка узнаю, лишь когда начнем. Мы пригасили лампы, и чуть погодя я сказала:
- Если это произойдет, то, наверное, сейчас.
Я прошла за штору, миссис Бринк совсем погасила лампу, и на секунду мне стало страшно. Я не ожидала, что тьма окажется такой густой и жаркой, а мой закуток столь тесным; казалось, скоро в нем кончится воздух и я задохнусь.
- Может, не надо, миссис Бринк? - позвала я, но она ответила:
- Прошу вас, попытайтесь, мисс Дауэс. Постарайтесь для Марджери! Нет ли крошечного знака, намека - хоть чего-нибудь?
Сквозь бархатную штору ее голос казался пронзительным и цеплял, будто крючок. Он тащил к себе и прямо вытягивал меня из платья. А потом вдруг тьма будто расцветилась, и чей-то голос произнес:
- Я здесь!
- Я вижу тебя! - воскликнула миссис Бринк. - Вижу!
Когда я к ней вышла, она плакала.
- Не надо плакать, - сказала я. - Неужели вы не рады?
Это слезы радости, ответила миссис Бринк. Потом звонком вызвала Рут и сказала:
- Сегодня здесь произошло невероятное. Я видела свою мать в сияющем одеянии, она подала мне знак.
Рут поверила, ибо гостиная выглядела необычно, в ней странно пахло чудными благовониями.
- Стало быть, здесь точно побывали ангелы, - сказала горничная. - Всем известно: когда ангелы посещают круг, они приносят ароматы.
Я никогда об этом не слыхала, но Рут кивнула и потрогала свои губы.
- Так оно и есть. Духи прыскают благовониями изо рта.
8 января 1873 года
Две недели мы совсем не выходили из дома, били баклуши и только ждали наступления темноты, безболезненной для духов. Я предупредила миссис Бринк, что не следует ожидать появления матери каждый вечер, иногда можно увидеть одно лицо или белую руку. Она это понимает, но каждый вечер беснуется и, привлекая меня к себе, говорит:
- О, приди! Подойди ближе! Ты меня узнаешь? Поцелуй меня!
Однако три вечера назад, когда ее наконец поцеловали, она вскрикнула и схватилась за грудь, перепугав меня чуть не до смерти. Я вышла из транса, но рядом уже была Рут, которая прибежала в гостиную и зажгла лампу.
- Вот так и знала, что этим кончится, - сказала горничная. - Бедняжка слишком долго ждала и теперь не может с собой совладать.
Миссис Бринк приняла от нее нюхательную соль и немного успокоилась.
- В следующий раз такого не повторится, - сказала она. - Я приготовлюсь. Только будь рядом, Рут. Если ты будешь со мной и дашь свою крепкую руку, я не испугаюсь.
Рут согласилась. В тот вечер мы не повторяли попыток, но теперь, когда я покидаю себя, Рут сидит рядом с миссис Бринк и наблюдает.
- Ты видишь? - спрашивает ее миссис Бринк. - Видишь мою мамочку?
- Вижу, мэм, - отвечает Рут. - Вижу.
Но затем миссис Бринк, похоже, забывает о горничной. Она берет обе руки матери в свои ладони и спрашивает:
- Марджери хорошая?
- Хорошая, очень хорошая, - отвечает ей мать. - Потому-то я к ней и пришла.
- А насколько хорошая? На десять поцелуев или на двадцать?
- Она достойна тридцати поцелуев, - говорит матушка и закрывает ей глаза, а я склоняюсь к ней и целую - только в глаза, щеки и никогда в губы.
Получив свои 30 поцелуев, она вздыхает, обнимает меня и кладет голову на грудь своей матери. Сидит так с полчаса, отчего на моем платье взмокает газовая вставка, и потом говорит:
- Теперь Марджери счастлива. - Или: - Теперь Марджери полна.
Все это время Рут сидит и смотрит. Но до меня не дотрагивается. Я предупредила, что никто не должен касаться духа, кроме миссис Бринк, поскольку это ее дух, который приходит к ней. Рут только смотрит своими черными глазищами.
Когда я полностью прихожу в себя, она провожает меня в мою комнату и раздевает. Рут говорит, что я не должна возиться с собственной одеждой, мол, даме это не подобает. Она снимает с меня платье, расправляет его, потом стаскивает мои ботинки, а затем усаживает меня на стул и расчесывает мои волосы.
- Красавицы любят, чтобы им расчесывали волосы, уж я-то знаю, - приговаривает она. - Гляньте-ка на мою ручищу. Расчешет от макушки до кончиков, и волосики лягут гладко, что твоя вода или шелк. - Свои иссиня-черные волосы она прячет под чепцом, из-под которого иногда выглядывает белый пробор, прямой как стрела.
Сегодня Рут меня расчесывала, и я заплакала.
- Чего это вы хнычете? - спросила она. Я объяснила, что щетка дергает волосы. - Надо же, плакать из-за щетки! - засмеялась Рут и стала расчесывать еще усерднее. Она сказала, что сделает 100 расчесов, и велела мне считать.
Затем отложила щетку и подвела меня к зеркалу. Рут поднесла руку к моим волосам, отчего они с треском взлетели к ее ладони. Я перестала плакать, а Рут разглядывала меня и говорила:
- Ну разве вы не красавица, мисс Дауэс? Кто скажет, что вы не истинная юная леди, отрада мужскому глазу?