- Духи очень умные. Только порой тяжело сознавать, что они могли бы забрать меня, но день за днем держат здесь. - Видимо, я напряглась, потому что Селина сказала: - Да, это они меня здесь держат! Хотя могли бы освободить в мгновенье ока. Вот прямо сейчас, когда вы стоите рядом. Им даже не пришлось бы возиться с замками.
Она стала очень серьезной. Я выпустила ее руки; можно тешить себя подобными мыслями, если от них легче, сказала я, только нельзя, чтобы они затмили реальное положение вещей.
- Селина, вас держит здесь мисс Хэксби. А еще мистер Шиллитоу и все надзирательницы.
- Нет, духи, - упрямо ответила она. - Это они отправили меня сюда и оставят здесь, пока...
- Пока - что?
- Пока не достигнут своей цели.
Я покачала головой и спросила, какова же их цель. Наказать ее? А что же Питер Квик? Я полагала, это он заслужил наказание?
- Я не о том, - чуть досадливо сказала Селина. - Так рассуждала бы мисс Хэксби. Я говорю о...
Она подразумевала спиритическую цель.
- Это вы уже говорили, - вздохнула я. - Я не поняла тогда и не понимаю сейчас. Думаю, вы и сами не понимаете.
Перед тем Селина чуть отвернулась, но теперь вновь смотрела на меня, и я заметила, как изменился ее взгляд, став невероятно печальным. Она перешла на шепот:
- Кажется, я начинаю понимать. И мне... страшно.
От ее слов, взгляда и сгустившихся сумерек мне стало неуютно и тоскливо, но я снова взяла ее за руки и сняла с них перчатки, согревая ее пальцы в своих ладонях. В чем дело? - спросила я. Чего она боится? Селина не ответила и вновь отвернулась. Ее руки дрогнули, я выронила перчатки и нагнулась их поднять.
Они лежали на холодных голых плитах. Я подняла их и заметила на полу белое блестящее пятно. Когда я прижала его пальцем, оно хрустнуло. Это была не известка, осыпавшаяся с мокрой стены.
Это был воск.
Воск. Я смотрела на него, и меня затрясло. Потом я взглянула на Селину. Она заметила, как я побледнела, но пятна не видела.
- Что случилось? - спросила Селина. - Что с вами, Аврора?
Я вздрогнула, ибо мне почудился голос Хелен... Хелен, которая назвала меня так в честь статуи и которой не требовалось иного имени, потому что собственное подходило ей как нельзя лучше...
- Что с вами?
Я взяла Селину за плечи. Вспомнилась фальшивомонетчица Агнес Нэш, уверявшая, что из соседней камеры доносятся голоса призраков.
- Чего вы боитесь? - спросила я. - Его? Он по-прежнему приходит к вам? Приходит по ночам даже сейчас, даже сюда?
Под тканью тюремного платья я чувствовала ее тонкие руки и хрупкие косточки. Селина всхлипнула, будто от боли, и тогда я, разжав пальцы, смущенно отступила. Ведь я подумала о восковой руке Питера Квика. Но тот полый слепок был заперт в шкафу в миле отсюда и не мог причинить вреда.
И все же... все же между рукой и пятном была некая кошмарная связь, от которой пробирала дрожь. Рука-то из воска... Я представила читальню. Каково там ночью?
Наверное, все тихо, темно и неподвижно, и лишь на полках со слепками какое-то шевеленье. Будто легкая рябь. Вот дернулись губы и поднялись веки на лицевой маске, вот разогнулась ручонка младенца, и ямочки на ней стали глубже... Я вздрогнула и отшатнулась от Селины... Теперь я видела - видела! - распухшие пальцы Питера Квика, которые распрямлялись и сгибались. Рука пробиралась по полке, пальцы подтягивали за собой ладонь. Вот они распахнули дверцы шкафа, оставив на стекле следы...
И вот уже все слепки ползут по затихшей читальне. Размягчаясь и перемешиваясь, они превращаются в восковой ручей, который течет по улицам и подползает к умолкшей тюрьме, перебирается через гравийную дорожку и затекает в корпус, просачиваясь через щели петель и заслонок, через проемы решеток и замочные скважины. Воск белеет под светом газовых ламп, но никто не ожидает здесь ручья, который ползет, ползет абсолютно бесшумно. В уснувшей тюрьме одна Селина слышит неуловимое скольжение воска по песку коридора, когда ручей подтекает к ее камере. Вот он взбирается по беленой стене возле двери, подныривает под железную заслонку, проникает в темную камеру и стекает на холодный каменный пол. Затвердевая, он вырастает в острый сталагмит.
И превращается в Питера Квика, который обнимает Селину.
Картинка возникла мгновенно и так ярко, что мне стало дурно. Селина шагнула ко мне, но я вновь отпрянула и рассмеялась - смех показался жутким мне самой.
- Нынче я вам не помощница, Селина, - сказала я. - Хотела вас утешить, а кончила тем, что сама перепугалась из-за чепухи.
Но это вовсе не чепуха. Я это знала.
На каменном полу ярко белела восковая клякса - как она туда попала? Селина сделала еще шаг, тень ее платья накрыла кляксу, которая затем спряталась под подолом.
Я еще ненадолго задержалась, но чувствовала себя совершенно больной и разбитой, да еще возникла мысль, как это будет выглядеть, если мимо пройдет надзирательница и увидит меня такую - бледную и растерянную. Казалось, на мне горит знак вроде каиновой печати... Помню, я боялась, что его разглядит мать, когда я возвращалась после встречи с Хелен. Я кликнула миссис Джелф. Однако надзирательница посмотрела на Селину, а на меня даже не взглянула и молчала, пока мы шли по коридору. Лишь у решетки на выходе из зоны она приложила руку к горлу и сказала:
- Поди, нынче бедолаги показались вам взбудораженными? Они всегда такие, когда кто-нибудь сорвется.
Наверное, я поступила дурно, если после всего, что сказала Селина, бросила ее одну, испугавшись хруста какой-то восковой кляксы! Но вернуться я не могла. Под терпеливым взглядом темных добрых глаз миссис Джелф я потопталась у решетки и сказала, что узницы вправду взбудоражены, и, кажется, Дауэс - Селина Дауэс - сильнее других.
- Хорошо, что за ней приглядываете именно вы, миссис Джелф.
Надзирательница будто смутилась и, потупив взгляд, ответила: она тешит себя мыслью, что добра ко всем заключенным.
- Что до Селины Дауэс... Не бойтесь, мисс Приор, - пока она под моей охраной, с ней ничегошеньки не случится.
Миссис Джелф вставила ключ в замок; ее крупная белая рука на фоне тесной решетки напомнила о восковом ручье, и я вновь почувствовала дурноту.
Снаружи было темно, в сгустившемся тумане смутно маячила улица. Помощник привратника долго искал извозчика, и когда наконец я села в экипаж, юбки мои словно отяжелели от клубящегося марева, которое я втащила с собой. Туман все поднимается. Он уже так высок, что просачивается под шторы. Эллис, которую мать послала отнести мне ужин, застала меня на коленях у окна - скомканной бумагой я конопатила щели в рамах. Чего это я затеяла? - спросила горничная. Не дай бог, простужусь или поранюсь.
Я ответила, что боюсь задохнуться в тумане, который в темноте прокрадется в мою комнату.
25 января 1873 года
Нынче утром я сказала миссис Бринк, что должна кое-что ей сообщить.
- Касательно духов? - спросила она и после моего утвердительного ответа увела к себе в комнату, где усадила на диван, не выпуская моих рук.
- Меня посетили, - сказала я. Услышав это, миссис Бринк переменилась в лице, но я поняла, о ком она думает, и добавила: - Нет, то была не она, а совсем новый дух. Мой проводник - связник, встречи с которым ждет каждый медиум. Наконец-то он пришел и показался мне!
- Этоон? - тотчас спросила миссис Бринк.
Я покачала головой.
- Знайте, что в сферах нет различия междуониона. Однако в земной жизни тот дух был мужчиной и теперь должен являться в этом облике. Он хочет продемонстрировать подлинность спиритизма. И намерен это сделать в вашем доме, миссис Бринк!
Я думала, она обрадуется, но вышло иначе. Миссис Бринк отняла свои руки и, глядя в сторону, сказала:
- О, я понимаю, что это означает, мисс Дауэс! Конец нашим сеансам! Я знала, что нельзя вас удерживать, что в конце концов должна с вами расстаться. Но никогда не думала, что отдам вас какому-то мужчине!
Теперь я поняла, отчего она держала меня при себе и показывала лишь приятельницам. Я рассмеялась и взяла ее за руки.
- Полноте, ничего это не означает, - сказала я. - Считаете, на всех мне не хватит сил? Неужели Марджери думает, что ее мама уйдет и больше не вернется? А я вот полагаю, мамочке будет легче прийти, когда мой проводник ей поможет и поведет ее за руку! Но если мы его не подпустим, мой дар может пострадать. И уж тогда я не знаю, что это будет означать.
Миссис Бринк побледнела.
- Что я должна сделать? - прошептала она.
Я обещала духу, что она пошлет за 6-7 своими друзьями и попросит их прийти завтра вечером на темный круг. Будуар следует передвинуть ко второй нише, ибо мне сообщили, что там магнетические силы лучше. Нужно приготовить кувшин с фосфорным маслом, при свете которого будет виден дух; меня нельзя ничем кормить - только кусочек белого мяса и глоток красного вина.
- Я знаю, произойдет великое и удивительное событие! - сказала я.
Но сама вовсе этого не знала и ужасно трусила. Однако миссис Бринк звонком вызвала Рут, передала ей мои слова, и та сама отправилась по домам приятелей хозяйки. Вернувшись, она сказала, что 7 человек придут непременно, но миссис Моррис просит позволения захватить с собой племянниц - двух мисс Адэр, которые у нее гостят и, как все, обожают темный круг.
Всего набиралось 9 человек, а этакая толпа для меня великовата и без материализации. Заметив мой испуг, миссис Бринк сказала:
- Как, вы боитесь? После всего, что мне рассказали?
- Не тушуйтесь! - ободрила Рут. - Все будет превосходно!
26 января 1873 года
Сегодня воскресенье, и утром мы с миссис Бринк по обыкновению ходили в церковь. После этого я сидела в своей комнате и вышла только затем, чтобы съесть чуточку холодной курицы и кусочек рыбы, которую Рут сама приготовила специально для меня. От стакана теплого вина я немного успокоилась, но потом, когда в гостиной раздались голоса и миссис Бринк отвела меня вниз, я увидела выстроенные перед нишей стулья и задрожала под взглядами дам.
- Не знаю, что нынче получится, тем более в присутствии незнакомых, - сказала я. - Но мой проводник велел устроить сеанс, и я должна подчиниться.
Кто-то спросил:
- Почему будуар передвинули к нише с дверью?
Миссис Бринк объяснила, там лучше магнетические силы, а дверь не имеет значения, поскольку ее не открывали с тех пор, как служанка потеряла ключ, да еще загородили ширмой.
Потом все замолчали и уставились на меня. Я сказала, что нужно дождаться послания, и мы сидели в темноте минут 10, после чего раздался легкий стук, и я пояснила: со мной связались и велели занять место в будуаре, а гостям следует открыть кувшин с маслом.
Гости подчинились, и я увидела голубоватый свет на потолке, до которого занавесь не доходила. Потом я сказала, что гостям приказано петь. Они пропели полностью два гимна, а я уж не знала, смеяться мне или плакать. Но едва об этом подумала, как меня сильно тряхнуло, и я вскрикнула:
- Дух явился!
Все было совсем не так, как я ожидала: возник мужчина, вернее, громадные руки, черная борода и красные губы. Меня затрясло.
- О господи! Вы настоящий? - прошептала я.
Когда мужчина услышал мой дрожащий голос, его чело разгладилось, он улыбнулся и кивнул.
- Что случилось, мисс Дауэс? - окликнула меня миссис Бринк. - Кто там?
Я не знала, что ответить, и тогда мужчина шепнул мне на ухо:
- Скажи - твой господин.
Я сказала, а он вышел в комнату, и все закричали: О! Господь милосердный! Дух!
- Кто ты, дух? - спросила миссис Моррис, и мужчина пророкотал:
- Мое духовное имя Неотразимый, но на земле меня звали Питер Квик. Вы, смертные, должны называть меня земным именем, поскольку к вам я прихожу в человечьем облике!
Какая-то дама произнесла "Питер Квик", и я повторила это имя, ибо до сего момента сама не знала, каким оно будет.
Потом я услышала голос миссис Бринк:
- Ты пройдешь среди нас, Питер?
Но дух не захотел; оставшись на месте, он принимал вопросы, а публика то и дело изумленно вскрикивала, слыша его верные ответы. Потом он закурил приготовленную для него папиросу, отпил из стакана лимонад и рассмеялся:
- Спириты могли бы добавить сюда капельку спирта!
Когда кто-то спросил, где окажется лимонад после его ухода, дух, на секунду задумавшись, ответил:
- В животе мисс Дауэс.
Потом миссис Рейнольдс, глядя, как он держит стакан, сказала:
- Питер, можно взять тебя за руку, чтобы узнать, насколько она тверда?
Я почувствовала, что дух колеблется, но потом он все же разрешил ей подойти ближе.
- Нате, - сказал Питер. - Ну, какова моя рука на ощупь?
- Теплая и твердая! - воскликнула миссис Рейнольдс.
Питер засмеялся.
- О, я бы хотел, чтобы вы держали ее подольше. В наших пределах столь красивых дам не водится.
Однако реплика явно была адресована за штору, но не с тем, чтобы меня подразнить, а сказать: "Слышишь? Ей-то невдомек, кого я считаю красивой!"
В ответ мисс Рейнольдс кокетливо захихикала; когда Питер вернулся за штору и положил руку мне на лицо, ладонь пахла ее кокетством. Я крикнула, чтобы все опять громко пели.
- С ней все благополучно? - спросил кто-то, и миссис Бринк ответила, что я вновь впускаю в себя духа и мне нельзя мешать, пока обмен субстанциями не завершится полностью.
Потом я снова оказалась одна. Я крикнула, чтобы зажгли свет, и вышла из будуара, но меня так трясло, что я еле передвигала ноги. Меня уложили на диван. Миссис Бринк звонком вызвала слуг - прибежала Дженни, а за ней Рут, которая спрашивала:
- Ну как все было? Изумительно? Почему мисс Дауэс такая бледная?
От ее голоса меня затрясло еще сильнее, и миссис Бринк принялась растирать мне руки.
- Вы не слишком ослабели? - повторяла она, а Рут сняла с меня туфли, обхватила мои ступни, а потом стала согревать их дыханием.
Наконец старшая мисс Адэр сказала:
- Ну будет, дайте и мне за ней поухаживать.
Она села подле меня, а другая дама взяла мою руку.
- О, мисс Дауэс, ничего подобного я не видела! - нашептывала мисс Адэр. - Каково это, когда дух является в темноте?
Потом все ушли, кое-кто оставил для меня деньги - я слышала, как Рут бренчит монетами, но так устала, что мне было все равно, пенсы это или фунты; хотелось лишь уползти в какое-нибудь темное местечко и преклонить там голову. Я лежала на диване и слушала, как Рут запирает двери, а миссис Бринк расхаживает в своей комнате; потом она улеглась в постель и стала ждать. Я знала, кого она ждет. Я подошла к лестнице и закрыла рукой лицо, а Рут глянула на меня и сказала:
- Умничка.
Часть третья
5 ноября 1874 года
Вчера исполнилось два года, как умер мой милый отец, а сегодня в приходской церкви Челси моя сестра Присцилла наконец-то обвенчалась с Артуром Барклеем. Она покинула Лондон по крайней мере до начала будущего сезона. Медовый месяц продлится десять недель, а затем прямо из Италии они уедут в Уорикшир, где нас приглашают погостить с января до весны, но пока я не хочу об этом думать. В церкви я сидела с матерью и Хелен; Прис шла со Стивеном, а кто-то из детишек семейства Барклеев нес в корзинке ее цветы. Когда сестра вышла из ризницы и Артур откинул ее белую кружевную фату, выяснилось, что не зря последние шесть недель Прис избегала всякой мимики - такой красивой я, пожалуй, ее не видела. Мать прикладывала к глазам платок, в дверях церкви хлюпала Эллис. Разумеется, у Прис теперь своя горничная, которую из Маришеса прислала тамошняя экономка.
Я думала, будет тяжело наблюдать за проходом сестры по церкви. Оказалось - нет; я лишь чуть-чуть взгрустнула, когда подошло время на прощанье расцеловать новобрачных, когда был увязан и помечен багаж, а Присцилла, сияющая в светло-коричневой накидке - за двадцать четыре месяца первое цветное пятно в нашей семье, - обещала нам посылки из Милана. Кажется, я поймала на себе несколько сочувственно-любопытных взглядов, но определенно их было гораздо меньше, чем на свадьбе Стивена. Видимо, тогда я была материнским бременем. Теперь же стала ее утешением. Я слышала, как на завтраке гости говорили:
- Слава богу, у вас есть Маргарет, миссис Приор. Как она похожа на отца! Вот уж вам утешение.
Никакое я не утешение. Мать не желает видеть в дочери привычки и черты своего мужа! Когда все свадебные гости разъехались, она бродила по дому и, качая головой, вздыхала: "Как стало тихо!" - словно сестра была ребенком, воплей которого ей не хватало. Мы вместе постояли в дверях сестриной спальни и оглядели опустевшие полки. Все было упаковано и отправлено в Маришес, даже всякие девчачьи пустяковины, которые, видимо, Присцилла захочет передать собственным дочерям.
- Мы превращаемся в дом пустых комнат, - сказала я, и мать снова вздохнула.
Она подошла к кровати и сдернула занавесь балдахина, а затем покрывало, приговаривая, мол, нечего им тут сыреть и плесневеть. Мать приказала Вайгерс свернуть матрас, выбить коврики и отдраить камин. Сидя в гостиной, мы прислушивались к непривычному грохоту в спальной, и мать раздраженно обзывала Вайгерс "неуклюжей коровой", а потом взглядывала на каминные часы и опять вздыхала: "Сейчас Присцилла в Саутгемптоне... А теперь уже плывет по каналу..."
- Как громко идут часы! - жаловалась она и переводила взгляд туда, где прежде стояла клетка с попугаем: - Как тихо стало без Гулливера!
Нельзя заводить в доме питомцев, бурчала мать, а то вот привыкаешь к ним, а потом расстраиваешься, когда теряешь.
Пробили часы. Мы обсудили свадьбу и гостей, дом в Маришесе, красивых сестер Артура и их платья; потом мать достала шитье и принялась рукодельничать. Около девяти я, как обычно, встала, чтобы пожелать ей спокойной ночи, однако мать одарила меня странно колючим взглядом.
- Надеюсь, ты не собираешься меня бросить, чтобы я отупела здесь в одиночестве, - сказала она. - Сходи-ка за какой-нибудь книгой. Почитаешь вслух, мне никто не читал с тех пор, как умер твой отец.
Чувствуя легкую панику, я сказала, что ни одна из моих книг ей не понравится и она сама это знает. Так надо взять такую, которая понравится, ответила мать, какой-нибудь роман или чью-нибудь переписку; я в недоумении застыла, а она подошла к шкафу возле камина и наугад вытащила книгу. Это оказался первый том "Крошки Доррит".
И вот я читала, а мать ковырялась в шитье и бросала взгляды на часы; затем она позвонила, чтобы Вайгерс принесла чай с кексом, и осуждающе крякнула, когда та звякнула чашкой; из парка Креморн доносился судорожный треск фейерверка, а с улицы - случайные выкрики и взрывы смеха. Казалось, мать слушает без особого внимания - не улыбалась, не хмурилась, не покачивала головой, но когда я останавливалась, она кивала и говорила:
- Продолжай, Маргарет. Читай следующую главу.
Читая, я поглядывала на нее из-под ресниц, и передо мной отчетливо возникло ужасное видение.