Ну, что вы думаете по этому поводу? Она утверждает, Что это случилось только один раз, десять лет назад; что, лишь по случайности, по недоразумению, партнер неправильно интерпретировал ее действия, и опять же совершенно случайно она в тот день пребывала в капризном настроении. Но должен ли я купиться на это? Разве нельзя предположить, что эта женщина какое-то время была высокооплачиваемой проституткой? О, Господи! Бери ее себе, думаю я; ты ведь отнюдь не лучше и не выше по социальному положению, чем те гангстеры и миллионеры, которые находили себе подружек прямо на панели. Такие девушки, как Мартышка, ходят под руку с мафиози и кинозвездами, и не с человеком, который читал прощальную речь на выпускном вечере 1950 года в Викуахик-Хай. Не с редактором юридического журнала "Колумбиа Ло Ревью"! Не с благородным борцом за права человека! Давайте-ка честно ответим на вопрос: шлюха она или не шлюха? Те, кто видят меня с Мартышкой, прекрасно знают ответ: я волочусь за одной из тех, кого мой папа называет "потаскушками". Конечно! Могу ли я привести домой потаскушку, доктор? "Мамочка, папочка! Это моя жена - потаскушка. Правда, у нее потрясающая попка?" Даже если возьму ее к себе, вся округа все равно вскорости будет знать о том, какой я развратник. Так называемого гения разоблачат, и он предстанет перед миром во всей красе своих поросячьих наклонностей и грязных желаний. Дверь в ванную распахивается (все-таки я забыл ее закрыть!) - и вот он, спаситель человечества: сидит с осоловевшим взглядом, пускает слюни и салютует залпами спермы висящей над ним лампочке! Посмешище! Противный мальчик! Позорище для своей семьи! Да-да, я вижу, как в одно прекрасное утро просыпаюсь прикованным к стульчаку в Аду вместе с другими обожателями потаскушек. Нам выдают свежайшие белые рубашки, галстуки-бабочки и новые шелковые костюмы. "Добро пожаловать, шишки! "Добро пожаловать к нам со своими длинноногими подружками! - приветствует нас Дьявол. - Вы действительно многого достигли в жизни, парни! Вы стали выдающимися личностями! А вы, - говорит он, сардонически приподнимая бровь, и оборачивается ко мне. - Вы, перескочившие через два класса и в двенадцать лет оказавшиеся в старших классах; вы, ставшие посланником еврейской общины Ньюарка…" Эй, да ведь я знаю его. Это не дьявол! Это толстяк Уоршоу, равви Мой дородный и напыщенный духовный наставник! Со своим безукоризненным произношением и зловонным, отдающим "Пелл-Меллом", дыханием. По-чи-та-е-мый равви И я вовсе не в аду. Это моя бар-мицва. Я застенчиво стою, подле равви, потею, и, надо сказать, нахожу удовольствие в этом обряде посвящения. Александр Портной такой замечательный, Александр Портной такой хороший… Если честно, то слоги равви, которые складываются в слова, а потом в предложения, - если честно, то равви меня сегодня совсем не раздражает. Медленно течет время, на дворе прекрасное солнечное субботнее утро, а равви по слогам рассказывает собравшимся в синагоге родственникам и друзьям о моих многочисленных достоинствах и достижениях. Давай, Уоршоу, воспой мне славу, не спеши, я подожду, я ведь еще совсем молод, я могу простоять здесь хоть целый день…
- …преданный сын, любящий брат, отличник учебы. Он читает газеты (помимо всех текущих новостей, он знает поименно всех членов Верховного Суда и кабинета министров, а также имена лидеров большинства и оппозиции обеих палат Конгресса, а также имена председателей всех комитетов Конгресса), он перешел в старшие классы Викуахик-Хай Скул в возрасте двенадцати лет, и коэффициент его умственного развития равняется ста пя-ти-де-ся-ти вось-ми пунктам, и он… - вещает равви трепещущей от благоговения толпе, чье обожание буквально обволакивает меня пульсирующим облаком - я не удивлюсь, если по окончании обряда она поднимет меня на руки и понесет вокруг синагоги как Тору, и все прихожане передерутся друг с другом, чтобы приложиться устами к моему новому синему костюму, а старцы будут продираться сквозь толпу, дабы приложиться к моим стопам, к моим лакированным штиблетам от "Лондон Кэрактер". "Пустите меня! Дайте мне до него дотронуться!" А потом они будут рассказывать своим внукам: "Да, мы были там, на бар-мицве председателя Верховного Суда Портного"…
- …наш посланник, - декламирует равви Уоршоу. - Теперь он становится нашим посланником…
Только интонация его вдруг изменилась. И как!
- …этот человек с менталитетом сводника! - гневно обрушивается равви на меня. - С мировоззрением жокея! Что для него является высшим достижением человеческого опыта? О, для него важнее всего на свете сидеть в ресторане с длинноногой курвой! С потаскушкой в чулках телесного цвета!
- Послушай, По-чи-та-е-мый, я уже большой мальчик - так что можешь прекратить свои праведные речи! Ты выглядишь смешным! Да, я предпочитаю сексуальных красоток холодным уродинам - разве это трагедия? Зачем же рядить меня в одежды лас-вегасского прожигателя жизни? За что меня приковали к стульчаку? За то, что я люблю модную девчонку?!
- Любишь? Ты? Тьфу на тебя! Ты любишь только Себя, мальчик! Себя - с заглавной буквы! У тебя вместо сердца - пустой холодильник! У тебя кровь - из кристалликов льда! Удивляюсь, что ты еще не позвякиваешь при ходьбе! Модная девчонка - так называемая модная девчонка - всего лишь оперение для твоего члена! Вот и все ее предназначение, Александр Портной! Как ты обошелся со своими перспективами?! Омерзительно! Слышится любовь? Произносится: п-о-х-о-т-ь! Произносится: са-мо-влюб-лен-ность.
- Но я почувствовал какое-то шевеление в душе - тогда, у "Говарда Джонсона"…
- Это шевелится твой член, болван!
- Нет!
- Да! Это единственное, что в тебе когда-либо шевелилось! Что ты скулишь? Ты превратился в большой мешок полный обид! Ты зациклен на самом себе с первого класса, черт подери!
- Неправда!
- Правда! Правда! Голая правда, приятель! Страдающее человечество - пустой звук для тебя! Страдания человечества всего лишь прикрытие для тебя, парень, и нечего обманывать самого себя! "Посмотрите! - взываешь ты к своим собратьям. - Посмотрите, кого я трахаю: десятиметровую манекенщицу! Я получаю бесплатно то, за что другие платят по триста долларов! Разве это не триумф, а, ребята? Разве триста долларов не щекочут самолюбие? Конечно, щекочут! Только как насчет того, кого ты любишь, Портной?
- Послушайте! Разве вы никогда не читали "Нью-Йорк Таймс"? Всю свою сознательную жизнь я защищаю права беззащитных! Пять лет я боролся в рядах Американского Союза за Равноправие неизвестно ради чего. А перед этим работал в комитете Конгресса! Я мог бы зарабатывать в два, в три раза больше, чем я зарабатываю сейчас! Но я не стал открывать частное дело! А теперь меня назначили - неужели вы не читаете газет?! - заместителем председателя Комиссии по обеспечению равных возможностей? Я сейчас готовлю специальный отчет о дискриминации при продаже недвижимости…
- Херня все это! Ты - уполномоченный по пизде, а не по равным возможностям! Вот артист! Жертва задержки развития! Все суета, Портной, но ты в этом превзошел всех! Сто пятьдесят пунктов коту под хвост! И зачем тебе надо было перескакивать через два класса, дружок?
- Что?
- Зачем ты заставлял отца тратить на тебя такие деньги? Вспомни, сколько он присылал тебе на расходы, когда ты учился в Антиох-Колледж? Конечно, во всех твоих ошибках виноваты родители, не так ли, Алекс? Все, что в тебе плохого - это от них. А все твои достижения - плод твоих собственных усилий! Ах ты, неблагодарный! Ледяное сердце! Почему тебя приковали к унитазу? Я скажу тебе, почему: это наказание исполнено поэзии. Ты обречен дрочить свой член до окончания века. Дергай свой член ныне и присно и во веки веков! Вперед, уполномоченный - дрочи! Ибо твой вонючий путц - единственное, к чему ты относился с искренней сердечностью.
emp
Облачившись в смокинг, я заезжаю за Мартиникой. Она еще в ванной. Дверь в квартиру она оставила открытой - очевидно, для того, чтобы не вылезать из-под душа, когда я приду. Мартышка живет на последнем этаже большого современного дома в районе восточных восьмидесятых улиц, и мне становится немного не по себе при мысли о том, что в эту квартиру мог бы преспокойно проникнуть кто угодно - подобно тому, как только вошел сюда я. О чем я и сообщаю Мартышке через задернутую занавеску в ванной. Она прижимается ко мне влажной щекой.
- Почему кому-то заходить ко - мне? - спрашивает она. - Я все деньги храню в банке.
- Твой ответ меня не удовлетворяет, - говорю я, и возвращаюсь в гостиную, стараясь не раздражаться по пустякам.
На кофейном столике лежит лист бумаги. Наверное, какой-то ребенок заходил, думаю я, увидев издали эти каракули. Нет-нет, просто я впервые знакомлюсь с рукописным наследием Мартышки. Эта записка уборщице. Хотя сперва я подумал, что это - записка от уборщицы.
Но почему? Почему я решил, что это - записка от уборщицы? Только потому, что Мартышка - "моя" женщина, и, следовательно, Не может так писать?
дырыгая пажалуста памой пол возли ванной и
низабудь пратереть пылль между аконными рамами
мэри джейн р
Я перечитал записку трижды, и каждый раз - как это случается с некоторыми текстами - обнаруживал все новые оттенки смысла и скрытые подтексты; я трижды перечитал записку, находя все новые свидетельства тому, какие неисчилимые беды грядут на мою бедную задницу. Почему я не оборву наш "роман" сию же секунду? О чем я думал в Вермонте!? Взгляните на это "пажалуста" - да в ней не больше, чем в киношной декорации! А "низабудь"?! Разве не так произносят это слово проститутки? Но хуже всего дело обстоит со словом "дырыгая". Надо же так искалечить полное нежности и любви слово. Какое душераздирающее открытие! Сколь ненатуральными, неестественными могут быть человеческие взаимоотношения! Эта женщина не поддается обучению! Ее уже не исправить! Да по сравнению с ее детством можно считать, что я вырос в аристократических кругах Бостона! Что нас может связывать? Ничего!
Взять, например, телефонные звонки. Я зверею от этих се телефонных звонков! Помните, как очаровательно по-детски она предупредила меня о том, что будет звонить все время? Она действительно звонит все время! Я сижу у себя в офисе, у меня приемный день. Ко мне пришли родители психически больного ребенка. Они жалуются, что ребенка морят голодом в городской клинике. Они пришли со своей жалобой именно ко мне, а не в департамент здравоохранения, потому что один блестящий юрист из Бронкса сказал им, что их ребенок - несомненная жертва дискриминации. Между тем, я звонил главному врачу клиники, и тот сказал мне, что ребенок отказывается принимать какую бы то ни было пищу - держит ее во рту часами, но не глотает. И вот я пытаюсь объяснить этим людям, что ни их ребенок, ни они сами не подвергаются никакой дискриминации. Мой ответ поражает их, как гром среди ясного неба. Он и меня поражает. "Он бы проглотил все, как миленький, если бы у него была такая мать, как у меня", - думаю я про себя, одновременно выражая искреннее сочувствие проблемам моих посетителей. Но они заявляют, что не уйдут из этого кабинета, пока не поговорят с мэром. Они уже заявляли одному из сотрудников моего отдела, что не уйдут, не повидав "председателя Комиссии". Отец ребенка заявляет, что он постарается изо всех сил, чтобы меня уволили - чтобы уволили всех, кто не хочет помочь беззащитному маленькому ребенку, которого морят голодом только потому, что он пуэрториканец!
- "Эс контрарно а ла леи дискриминар контра куалькер персона", - цитирует мне папаша из двуязычной книжки, выпущенной городской комиссией по обеспечению равных возможностей.
Эту книжку написал я.
В эту минуту раздается телефонный звонок. Пуэрториканец орет на меня по-испански, моя собственная мать замахивается на меня из детства ножом, - ив это время секретарша сообщает мне, что на проводе мисс Рид. Это уже третий ее звонок за сегодняшний день.
- Я соскучилась, Арнольд, - шепчет Мартышка.
- Я сейчас занят. Извини.
- Я люблю тебя.
- Да-да, замечательно… Давай мы обсудим это позднее, ладно?
- Как я хочу, чтобы твой длинный член оказался в моей пизде…
- До свидания!
Что еще меня не устраивает в ней, раз уж мы начали об этом говорить? Она шевелит губами, когда читает. Серьезно. Представьте, каково мне сидеть за обедом с двадцатидевятилетней женщиной, у которой со мной роман, - и смотреть, как она шевелит губами, выбирая на газетной странице кинофильм, на который мы могли бы сходить. Я знаю, на что мы пойдем еще до того, как она сообщает мне об этом. Я читаю по ее губам! Я приношу ей книги - думаете, она таскает их со съемки на съемку для того, чтобы читать? Дудки! Она хочет произвести впечатление на фотографа, на прохожих, на совершенно незнакомых людей! Посмотрите, какая она разносторонняя! Видите эту девушку с потрясающей попкой? У нее в сумочке книга! С настоящими словами! На следующий день после возвращения из Вермонта я подарил ей экземпляр "Воспоем ныне славу знаменитым людям". Вложил в книгу карточку с надписью "Потрясающей женщине", упаковал ее как подарок, и вечером преподнес Мартышке.
- Посоветуй мне, что читать, ладно? - обратилась она ко мне с трогательной просьбой накануне. - Если я такая замечательная - как ты сам говорил, - то почему я должна быть дурой, правда?
Ну, я и решил для начала подарить ей книгу Эджи с фотографиями Уокера Эванса: она напомнит ей о детстве, расширит кругозор, поможет глубже понять свои корни (эти корни, конечно же, гораздо более интересны замечательному еврейскому мальчику, проповедующему левые взгляды, нежели пролетарской девчонке). С какой старательностью я составлял ей список для чтения! Господи, я собирался просветить ее! За Эджи следовал "Динамит!" Адамеца - мой собственный пожелтелый экземпляр, которым я зачитывался еще в колледже. Я воображал, как Мартышка будет читать эту книжку, испещренную моими пометками, которые помогут ей вычленить из текста самое главное, отличить выводы от примеров, общее от частного, и так далее, и тому подобное. К тому же книга была написана очень простым языком, и я надеялся, что она прочтет не только отмеченные мною главки, которые напрямую (как я полагал) связаны с ее детством - о преступлениях на угольных копях, - я надеялся, что Мартышка прочитает и другие главы, повествующие о том, каким жестокостям подвергался и какие жестокости творил рабочий класс Америки, дочерью которого она является.
А что, она действительно никогда не слышала про книгу, которая называется "США"?
- Блин, я вообще ни одной книжки в жизни не прочла!
И я покупаю ей Дос Пассоса в твердом переплете. Начни с простого, говорил я себе. Что-нибудь простое, но поучительное. Что позволит поднять ее на новый уровень. Ах, ты достигнешь сказочных вершин, я уверен. Тексты? У.Э.Б.Дюбуа "Душа Черного народа". "Гроздья гнева". "Американская трагедия". Любимая моя вещь Шервуда Андерсона - "Бедный белый" (заглавие должно ее заинтриговать, думал я). "Записки сына своего народа" Болдуина. Название курса? Ну, не знаю… "Угнетенные национальные меньшинства. Введение". Составлен профессором Портным. "История и функции ненависти в Америке". Цель? Спасти глупую шиксу. Избавить от присущего ее расе невежества. Превратить дочь бессердечного угнетателя в исследователя страданий и угнетения. Научить ее состраданию. Пусть она хоть немного озаботится мировой скорбью. Теперь вы поняли? Идеальная пара: она вернет жиду "ид", а я научу гоя слову "ой".
emp
Где я? Ах да. Я в смокинге. Держу в руке "дырыгую" записку, и в это время в гостиной появляется Мартышка Она купила платье специально к сегодняшнему вечеру. Интересно, к какому именно вечеру? Куда мы идем, по ее мнению - на съемки порнофильма, что ли? Доктор, это платье едва прикрывало ее задницу! Оно соткано из золотистой металлической нити и едва прикрывает ее комбинацию телесного цвета! Венчает же ее скромный вечерний наряд огромный парик - черная копна кучеряшек, из которой торчит размалеванное глупое личико. Боже мой, на что похож ее рот! Она действительно из Западной Виргинии! Дочь шахтера в городе неоновых огней. "И в этом виде она собирается идти со мной к мэру? - думаю я. - Одетая как стриптизерка? "Дырыгая"! За всю неделю не прочла и двух страниц из Эджи! Интересно, хоть картинки-го она посмотрела? Сомневаюсь, блин!
"Что же ты творишь? - продолжаю я корить себя пос-л. е того, как поспешно прячу в карман записку (завтра разорву, на клочки). - Совершаешь страшную ошибку… Послушай, ты же снял ее прямо на улице! Она же отсосала у тебя, даже не удосужившись узнать твое имя! Она торговала своей задницей в Лас-Вегасе! А может, и еще где-нибудь! Ты посмотри на нее - шлюха шлюхой! Шлюха заместителя председателя комиссии по обеспечению равных возможностей! Ты живешь как во сне! Твое общение с ней - страшная ошибка! Бессмысленное занятие! Пустая грата времени и сил!"
- Тебя что-то беспокоит, парень? - спрашивает меня Мартышка в такси.
- Нет.
- Тебе не нравится, как я выгляжу?
- Ты выглядишь чудовищно!
- Водитель! В "Пек энд Пек"!
- Заткнись. В "Грейси Меншн", шеф.
- Алекс, я получу смертельную дозу радиации - не смотри на меня так!
- Я не смотрю на тебя "так"! Я вообще ни слова не сказал!
- Твои черные еврейские глаза выдают все твои мысли, приятель. Тутти.
- Успокойся, Мартышка.
- Сам успокойся!
- Я спокоен! - отвечаю я. Однако решимости моей хватает еще примерно на минуту, и я говорю: - Только, ради Бога, не вздумай разговаривать о пизде с Мэри Линдси!
- Что?!
- Что слышала! Когда мы войдем туда, не вздумай рассказывать о своей пизде первому встречному! Не хватай Большого Джона за шланг, пока мы не пробудем там, но крайней мере, полчаса, ладно?
В этот момент водитель вдруг издает звук, похожий на скрип тормозов. Мартышка в ярости отодвигается от меня и начинает дергать заднюю дверцу:
- Я буду говорить, что захочу, делать, что захочу, и надевать, что захочу! У нас свободная страна, хрен жидовский!
Вам бы видеть тогда, как посмотрел на нас шофер, высаживая из такси. Оказывается, его звали Менни Шапиро.
- Буржуи сраные! - кричит он. - Шлюха нацистская!
И газанув так, что в воздухе сразу повисает запах паленой резины, исчезает за поворотом.
emp
С садовой скамейки, на которой мы сидим, отлично виден ярко освещенный вход в "Грейси Меншн"; одна за другой подъезжают машины с приглашенными на прием членами новой администрации. А я сижу, глажу ее руку, целую ее в лоб, прошу ее не плакать. Это я во всем виноват. Да-да, я хрен жидовский, прости меня, Прости, прости, прости…