Эти два листочка Бони вложил в груду бумаг на коленях в соответствии с датой и взялся за следующее письмо. Уже не в первый раз он пытался прочитать все подряд, раскладывая письма всеми возможными способами, в том числе и так, как сегодня, - сортируя по времени написания. Он перекладывал их с места на место, но его не оставляло чувство, сходное с тем, что испытываешь, раскладывая пасьянс, - когда карты идут одна за другой, все замечательно и уже кажется, что пасьянс сойдется, как вдруг - последний туз спрятан за последней королевой червей, а под ней прячется последний король пик, прячется, прячется.
Следующее письмо отправлено из Вены несколько недель спустя.
"Габсбурги и вправду владели кой-какими хорошими вещицами. Некогда в Гофбурге хранился тканый хитон, разделенный или, вернее, не разделенный воинами, бросавшими жребий у подножия Креста; и Копье, коим Лонгин пронзил ребра Христа, ставшее столь же непременным атрибутом германских легенд, как и более знаменитая Чаша. И, еще важнее, - единственная частица тела Иисуса Христа, оставшаяся на земле после Вознесения. Угадай, что это. Да! Кусочек Его крайней плоти, отрезанный моелом, святым Симеоном, что прожил долгую жизнь лишь для того, чтобы совершить этот подвиг и вскоре после того опочить. Какова же судьба реликвии? Подобно Граалю, она то появляется, то исчезает; ее ищут; она является в видениях; говорят, что она находится в той или иной изумительной, инкрустированной драгоценными камнями раке. Ей посвящено не так уж много книг, сравнительно с Граалем. Монахиня-мистик Хильдегарда Бингенская не только видела, но и пробовала ее в своем видении: она была положена в рот монахини, как гостия (ведь это же Тело Его), и, по словам визионерки, оказалась сладка, точно мед. Я ничего не сочиняю. Антиквары говорят, что почерневший пенис Наполеона время от времени объявляется на аукционах - его обычно именуют "сухожилием", но все, конечно же, знают, что это на самом деле. А чем бы вы хотели завладеть, Mon Empereur? Думаю, в этом нет никаких сомнений, а?"
После долгих раздумий (казалось, мысли Бони доходят до его сознания медленно, как старые водители, которые с возрастом все осторожнее правят машиной; тут уж ничего не поделаешь, приходится ждать) он бросил это письмо в кучу у своих ног.
Следующее пришло тоже из Вены - возможно, из того же путешествия шестьдесят седьмого, хотя первый листочек с датой затерялся:
"…или же агатовая чаша, некогда принадлежавшая Фердинанду I. Многие полагают, что это и есть Святой Грааль. Заинтересовался? Не думаю, что это так, но будет совсем несложно проверить справедливость моих подозрений. Фердинанд вые привез в Европу из Константинополя тюльпаны и лилии. Так сказано в моем путеводителе. Сегодня пойду в Гофбург, погляжу, что мы сможем там найти. Вот только надену пальто - в долине Дуная осенью холодновато. Да, и еще хорошо бы выпить чашечку кофе mil schlag. Охота началась".
Охота, конечно же, была его игрой, но тогда она не казалась такой жестокой, как сейчас: Фонд Расмуссена послал его в путешествие по всем европейским столицам, дабы он обнаружил что-нибудь бесценное и вечное, опознал его и любым способом им завладел. Они с Сэнди посмеивались, рассуждая о том, что можно найти на чердаках старых империй, - запыленное, бестолково помеченное бестолковыми хранителями, но все еще живое, все еще могущественное. Игра. Бони вспомнил (только сейчас и вспомнил, старые воспоминания обрушились на него: так часто бывает в последнее время) - однажды, на убогой научной экспозиции в его школе, он увидел раковину улитки, приклеенную на карточку, где по-латыни было написано ее название; целый год, не меньше, она казалась совершенно мертвой, но как-то весенним днем высунула ножку, освободилась от клея и поползла по стеклянному футляру, оставляя след звездной слизи. Бони видел ее.
"Чаша действительно здесь, - писал Крафт в следующем письме, на другой день, первого апреля. - Здоровенная, роскошная и некрасивая. Вот цитата из путеводителя: "Витрина V - Чаша из восточного агата, с ручками, по оценке экспертов, изготовлена из самого большого известного цельного куска этого полудрагоценного камня; 75 сантиметров в диаметре; утверждают, что в текстуре камня можно увидеть слово "Христос"", - но я не увидел. Чаша попала к Габсбургам как часть приданого Марии Бургундской, вышедшей замуж за Максимилиана I в 1470 году; была передана вместе с серебряной утварью для крещения (Витрина VI) и рогом единорога (Витрина VII), но путеводитель расхолаживает: рог этот - всего лишь бивень нарвала.
Возможно, за прошедшие столетия она утратила свой божественный блеск (я имею в виду чашу, Витрина V). Лет двести или восемьсот назад, она, должно быть, производила иное впечатление. Может быть, конечно, мы все понимаем с точностью до наоборот, и если некогда мир был устроен не так, как сейчас, то, что некогда было могучим орудием, теперь кажется хламом - как форд модели "Т", который полвека держали под дождем.
А может, это и не та чаша. Возможно, у Габсбургов ее никогда и не было, или же она оказалась среди того барахла, которое Густав Адольф увез в Швецию, а среди снегов и лютеран чаша потеряла свои чары. А может быть, она была у Габсбургов и все еще остается у них, но только никто не знает, где же она; может быть, много лет назад о ней забыли, и осталась одна уверенность, что некогда чаша принадлежала им. Я могу представить, как герцог за герцогом, император за императором роются в груде вещей в kabinetten, ищут ее среди чаш, безоаров, среди украшенных драгоценными камнями черепов ящериц, среди ртутных барометров, механических устройств, волшебных мечей, реликвариев, окаменевшей древесины, зубов дракона, мощей святых, вечных двигателей, бутылочек с водой из Иордана, изумруда в сорок карат с углублением для яда, мумии русалки, lac lunae и десяти тысяч часов, показывающих различное время. Как чулан Фиббера Макги. Она должна быть где-то здесь".
На следующем письме стоял пражский штемпель. Апрель 1968 года. Он вернулся в Америку из Вены и потом уехал обратно? Или остался в Европе до нового года, а там и до весны? "Виза, которую ты с такими трудностями достал для меня, сослужила свою службу. Я пишу это письмо в поезде Вена - Прага. В последний раз, когда я был там, Прагу оккупировали нацисты. Теперь ее могут уничтожить русские, как некогда это сделали императорские войска. Задумал роман о вервольфе, который бродит по городу". Из конверта, в котором лежало это письмо, выпала открытка без единого слова, - безусловно, отпечатанная задолго до того, как Крафт написал письмо: Пражский Град, Градчаны, собор Святого Венцеслава, башни цвета сепии на фоне приближающихся туч.
"Говорят, Делание было завершено в Праге, году примерно в 1588-м. В это время в городе, несомненно, царило величайшее волнение: появилась некая необычайно ценная вещь. Это совершенно точно. Нашли ли эту вещь, сделали ее, возникла ли она там просто потому, что пришло время; был ли это человек, сокровище или же процесс - я не знаю, любая твоя догадка может быть так же близка к истине, как и моя, иначе зачем тебе с такой щедростью тратить деньги на мою поездку; но я должен признать, что уже отчаялся найти чашу среди бесчисленных покровов времени и перемен, не говоря уже о решимости основных игроков держать язык за зубами при любых обстоятельствах. Пришли типы в шинелях, проверяют документы".
Еще одна открытка в тонах сепии: "Интурист выделил мне комнату в бывшем монастыре инфантинок - чудесное здание, построенное в стиле барокко великим богемским магнатом - Петром Рожмберком. Мне досталась отдельная келья. Порой я представляю себя облаченным в черное, воображаю, что получил очищение и склонил колени в молитве".
Прага пробудила в нем дар красноречия. В этом городе сочинялись длинные письма.
"Самое удивительное в Праге то, что она осталась нетронутой. Война почти не коснулась ее (имею в виду только здания, камни): ее не бомбили и не обстреливали. Даже после войны, в тисках социализма, она не изменилась, если не считать отвратительных бетонных многоэтажек и статуй Дядюшки Джо; Прагу не перестроили в интернациональном стиле (коробки из стекла и бетона), ее не заполонили новые магазины, она не задохнулась в выхлопных газах. (Машины - подлинная чума современной Европы, они наносят не меньше вреда, чем бомбы - наводняя каждую улицу и площадь, сотрясая памятники. Здесь же на улицах можно увидеть лишь несколько правительственных ЗИЛов с затемненными стеклами. Большая же часть населения ходит пешком или ездит на велосипедах.) Только погляди: в старой части города нетронутой сохранилась целая улица средневековых домов, известная как улица Алхимиков, ибо здесь некогда жили "дымокуры", которые пытались создать Эликсир для императора Рудольфа II, - до тех пор, пока щедрость императора не иссякла. Одним из них был доктор Ди, окруженный детьми, медиумами, слугами и ангельскими советниками. Можно ли найти его дом? Войти в него? Обещаю, Бони, я все разузнаю".
Где-то здесь была еще одна открытка - Бони помнил ее, - открытка с изображением той улицы; снова сепия и ни единого слова, одна темная картонка. Неужели в этом городе продают только старинные открытки? А может, Крафт никогда и не покидал Соединенных Штатов, и эти открытки - всего лишь сувениры, добытые в иные дни, а заграничные сообщники время от времени отсылали их? Не были ли все его письма, истории и до абсурда всеведущий путеводитель просто игрой, которую он вел, следуя поручениям Бони, или же ради своего собственного развлечения?
"Джордано Бруно был здесь в 1588 году, и без всяких объяснений и по неясным причинам император Рудольф подарил ему 300 талари. Талари - так говорил сам Бруно; "доллар" - довольно близкая замена; согласно путеводителю, слово "доллар" произошло от слова Tal - "долина", потому что серебряные шахты, принадлежащие графу Стефану Шлику - поставщику монетного двора его величества, - находились в Иоахимстале, долине, что расположена недалеко от Карлсбада. Что-то вроде Долины Долларов. Ты же знаешь, что богемцы считались лучшими рудокопами в Европе. Вообрази, некогда чешские горы были полны драгоценными камнями. Полагаю, что при словах "драгоценные камни" ты представляешь только Бирму и Перу? Во всяком случае, я - да. Но прежде здесь было великое множество самоцветов. Говорят, что Рудольф, до безумия любивший драгоценные камни, владел коллекцией неслыханной ценности; при нем состоял личный охотник за драгоценностями extraordinaire, именем Симон Тадеуш, работавший в Исполиновых горах; я был там в тридцатые годы - краткий, чрезвычайно краткий промежуток времени, когда этот настрадавшийся народ был свободен.
Исполиновы горы! Перед глазами так и встают Семь Гномов, которые с наступлением вечера шагают домой, а за плечами у них ранцы, так и горящие самоцветами! Полагаю, что в Карлсбаде и сейчас есть где остановиться. Я хочу переговорить с моим гидом и охранником - он неприятный, но тихий молодчик. У меня есть план".
Несмотря на то что письмо продолжалось на все тех же голубых листочках, было понятно, что Крафт вернулся к нему через какое-то время или даже на следующий день: