Тесса чуть не расхохоталась вслух. Надо же, бедняги думают, что шарлатанские снадобья чудака Эрикуса могут на нее повлиять! Она взлетела и через долю секунды очутилась в своей спальне. По лестнице мягко топал Фред.
– Госпожа, к столу! – возвестил заяц немного запыхавшимся голосом.
Тесса царственно выплыла из комнаты, Фред почтительно посторонился. В уютной гостиной всё было готово. Приветливо потрескивали дрова в камине, в тарелках дымился суп, распространяя поистине волшебный аромат. Перед столом стояло старинное резное кресло, принадлежавшее ещё прабабушке Тессы. Волшебница аккуратно подобрала подол и села. Феликс поставил перед ней серебряную тарелку с супом. Сами зайцы взобрались на высокие детские стульчики, принесенные с чердака. Когда-то на них сидели малыши из рода волшебников Гор и Долин. Зайцы успели принарядиться: теперь на них были короткие штанишки и жилетки из атласной материи.
Из кухни раздался гулкий бой часов. Тесса улыбнулась и попробовала суп серебряной ложкой. Зайцы последовали её примеру. Странно, но суп на вкус совсем не отличался от обычного. Даже Тесса не могла обнаружить, что же они туда положили. Некоторое время все молча ели.
– Загадай желание, госпожа, ты не забыла? – подал голос Феликс.
– Волшебникам не надо загадывать желания. То, что мне надо, и так сбудется! – наставительно ответила Тесса.
Суп был очень вкусный, и она незаметно съела целую большую тарелку. Ничего не произошло.
– Ну вот, – посмеиваясь сказала волшебница, – несмотря на ваши глупые штучки, всё осталось по-прежнему.
Фред и Феликс разочарованно переглянулись. Внезапно кто-то постучал в парадную дверь. Фред стрелой сорвался с места и кинулся открывать.
– Странно, – подумала Тесса, – ко мне уже давно никто не заходит без дела!
Послышались осторожные шаги, и в гостиную вошел высокий светловолосый мужчина с порозовевшим от мороза лицом.
– Марк? – не веря своим глазам, воскликнула Тесса.
Мужчина подошел к ней и поцеловал волшебнице руку.
– Знаешь, я вдруг понял, каким дураком был, – сказал он, – в нынешнее Рождество я наконец-то решился прийти и просить тебя забыть нашу давнюю размолвку. Я подошел к твоему дому и вдруг увидел во дворе ёлочку. Она так приветливо мигала мне огоньками, что я осмелился постучать в твою дверь. Он замолчал и посмотрел на Тессу умоляющим взглядом, в котором только слепец не заметил бы нежность и любовь.
– Я сама виновата. – сказала она тихо. – Прости меня.
Никто не узнал бы сейчас в ней надменную даму, с гордым видом шествующую по улицам городка.
Феликс, пыхтя от усердия, открыл бутылку шампанского. Фред помог ему разлить вино по бокалам.
Тесса перевела на помощников озадаченный взгляд, её лицо посветлело.
– Вы можете идти!
Она вдруг наклонилась и расцеловала зайцев в теплые пушистые щечки.
– Если хотите, можете остаться у меня уже как люди, – сказала она и с притворной строгостью добавила. – Но чтоб порядок был идеальный!
Фред и Феликс, весело подпрыгивая, побежали на кухню. Их прыжки становились всё тяжелее и тяжелее, затем до Марка и Тессы донеслись радостные возгласы.
А потом влюбленные слушали только друг друга. Всю сказочную Рождественскую ночь.
В доме у реки
Всех посетителей Квартиры Страха встречал с порога кулак брата Порфирия. Сам Порфирий в драки не ввязывался – был двоедушником, что априори означало постоянную внутреннюю борьбу. К тому же, он боялся, что при ударе расколется на две части, не важно, равные или не очень. Из осторожности Порфирий и в Аргентину и на Кипр старался не выезжать одновременно. Зато проблема множественности вселенных его не волновала: он сам по себе был такой проблемой.
– Шизофрения или метемпсихоз, – разводили руками доктора и продолжали колоть его по привычке – неприятное, но необходимое лекарство. [cut=Читать далее…]
Иногда заходил в коммуналку налоговый инспектор – по виду сущий козёл. Соседи остерегались злить гостя. Даже дядя Петя (воплощённый ужас с топором) подпускал его к жене, хотя и на расстояние одной политровки. По вечерам из чулана появлялся страшный Хозяин, кряхтел, пил горячий чай. Мелкими шажками уходил в ночь травить эльфов. Если ночные ожидания не оправдывались, горевал, залезал на дворовый клён с пузырьком чернил, украденным у тихой старушки Марты (всё равно слепая, не заметит). Устроившись на ветке, Хозяин разрисовывал листья клёна всякой похабщиной. Кусочки древесной коры падали с многострадального дерева на местного кота – кастрата Мурзика. Борода Хозяина лезла клёну в глаза, прорастала сквозь ветви, но дерево терпело: живущая в нём дриада переживала очередное бабье лето и не упускала возможности прикоснуться к гостю сучковатой коленкой.
В час ночи в камерном исполнении слушали Шопена. Исполнительница, недоделанная пианистка, на весь двор терзала древний "Бехштейн". Клавиши разбегались из-под сильных пальцев, как тараканы. Расстроенный рояль рыдал.
– Это соловьи, – утешал Марту муж, старик Бутылкин. Та притворялась, что верит, и накрывалась одеялом с головой.
Вышедший на инвалидность за производственную травму Санёк слонялся по квартире и врал про трудовой героизм соседке Ангелине, умной девушке двадцати трёх лет. Она слушала, потому что ещё верила в сказки: в грифонов, драконов и в свою способность перевоспитать много повидавшего взрослого мужика со шрамом во всю щеку.
Но были в коммуналке номер шесть и нормальные соседи. Они иногда собирались за бутылкой "Абрау-Дюрсо", закусывали бычками, привезёнными из приморского города, и гадали, что делать с надоевшими до жути жильцами-маргиналами. Старик Бутылкин играл желваками, вечно кочующий по двору дед Петрович близоруко щурился – если бы соседи вели себя смирно, он был бы обычным осёдлым дедушкой.
– Хорошо бы столкнуть их всех с балкона! – мечтал Гуревич (интеллигент, сослагательное было его уделом!).
– Авария?
– Крысиный яд?
– Наёмный убийца?
– Короткое замыкание?
– Во сне? Газ?
Предложения сыпались, как из рога изобилия, и тут же отклонялись. Экс-генерал Чтоль предложил перестрелять мерзавцев поштучно. – Я приглашу их на дайвинг в Анапу, – сказал, наконец, Бутылкин, – но надо ждать лета. До листопада мы не успеваем.
– Нет! Они сами не поедут, а если везти за свои, то придётся продать все наши жалкие сокровища! – старик Петрович выпрямился, оглядел товарищей по несчастью и улыбнулся беззащитной улыбкой. – Я предлагаю прогулку на лодке! Безотказное средство! Проверено лично!
– Но где вы возьмёте лодку? – спросила Ангелина кротко. Она не боялась воды.
– На реке, в лодочном сарае! – торжествующе объявил старик.
– Что же, неплохая идея, – суровое лицо Чтоля прояснилось, – оттуда ещё никто не возвращался живым!
Огромный мосластый кобель с проплешиной на боку, гонявший во дворе бесполого Мурзика, прервал увлекательное занятие и, остановившись, насторожил уши. Из тени медленно вышел Харон с веслом, приблизился к верному псу и положил руку на покрытую шрамами морду.
Облачники
Облачники жили на облаке, копошась среди завитков и перьев, рисуя чудесные узоры, обустраивая облако и с любовью украшая его собранными в комки или развеянными клочками волшебного пара. Облако было очень большое, хотя с земли выглядело маленьким и необитаемым. Людям казалось, что оно само по себе меняет форму, исчезает, растёт и расцветает нежными красками. На облаке нашло приют много самых разнообразных существ – строителей воздушных замков и городов мечты. Очень часто они затевали вместе какое-то полезное и нужное дело и радовались сами, и радовали людей, не подозревавших об их существовании. Рядом с ними поселился и голубь мира – снежно-белая птица с огненными глазками. Обитатели облака кормили его воздушными крошками, и голубь был сыт, потому что его насыщали не комочки пара, а сам факт кормления и заботы.
Но однажды что-то случилось: то ли Птица раздора пролетела, то ли кто-то что-то недослышал, то ли кто-то обиделся не на того, на кого надо, а выяснять отношения сразу не стал. Недоговоренность породила непонимание, рознь и даже враждебность. И облачники перестали разговаривать друг с другом и участвовать в общих делах. Некоторые пробовали оттащить от облака свои облюбованные клочки и зажить собственной жизнью, но всё-таки что-то тянуло их обратно. Голубь мира суматошно летал вокруг рассорившихся облачников, пытался их помирить, оставлял у порога туманных домов оливковые ветви. Но всё напрасно. Хотя часть облачников и не догадывалась о конфликтах и продолжала тихо жить-поживать на облаке, голубь страдал. Ведь неконфликтная часть и так особо не утруждалась и не кормила его плодами своих фантазий. Бросив голубю одну крошку, лентяи удалялись к себе, зарывались в пушистые одеяла и могли дремать там годами. Голубю было горько, что раздоры охватили самых творческих облачников, созидателей его прекрасного дома. Голубя никто не слушал, его отпихивали, от него отмахивались и почти не кормили. Голубь похудел, осунулся и совсем обессилел. На подгибающихся лапках он пробовал подходить к каждому отдельно и тыкался клювом в окна, но его прогоняли с порога – что де понимает в капитальных и глобальных конфликтах эту глупая птица с ее нелепыми попытками перемирия. Нет, этот сложный вопрос не под силам решить никому! Однажды налетел порыв ветра, и голубь не смог противостоять его потокам своими ослабевшими крыльями. Он упал с облака, ударился о землю и умер.
Облачники сначала ничего не заметили. Они продолжали враждовать во имя высоких принципов и не интересовались другими вещами, происходящими в их доме. Засыхали каналы вдохновения, зарастали сорняками поля фантазий. Облако приобрело странную дырчатую форму и было близко к распаду. И как-то вдруг почти одновременно облачники хватились голубя мира. Втайне друг от друга они ходили на место, где он любил чистить пёрышки, и недоумённо вытягивали шеи. Наконец их осенило, где искать птицу, и поодиночке, тайными путями, они слетели на землю и нашли голубя. Они стояли над маленьким жалким тельцем с нелепо растрепанными потускневшими перьями и скрюченными лапками и не могли понять, как это могло произойти! Они не могли поверить, что смерть его непоправима, и он никогда больше не постучится клювом в их дома. Они вспомнили, как обижали его, как не слушали мудрых советов, как забывали кормить его добрыми новостями и вкусными плодами общего труда. И тут около тела голубя опустилась Птица раздора. Она была чёрная, лоснящаяся, огромная. Птица щелкнула клювом, схватила голубя и с хрустом сожрала бедного миротворца. Облачники и отбить его не успели – поодиночке это бы не удалось, а вместе работать они отвыкли.
– Ничего, ему не больно, он всё равно умер, – утешал себя каждый, возвращаясь на облако. Но что-то изменилось в их душах. Они стали часто приходить на бывшее место обитания голубя мира, приносили туда свои фантастические цветочки и плакали. Правда, еще поодиночке.
И вот однажды на облако спикировала зловещая Птица раздора. Со смущенным и раздосадованным видом она кинула облачникам серый комок и улетела. Облачники пригляделись и увидели маленькую Птицу раздора. Она была покрыта тёмно-серым пухом и еще держала голову набок как птенец, но сквозь серый пух уже пробивались сияющие белые перья. Птичка доковыляла до голубиного насеста, смешно балансируя коротенькими крыльями. Она посмотрела на облачников красными глазками и раскрыла клюв, требуя пищи. И облачники, забыв обиды и ссоры, наперебой кинулись кидать птенцу самый аппетитный и дорогой их сердцу корм.
Удар Музы
Имя у неё было красивое. И фамилия короткая и звонкая. Но вместе они звучали несколько странно, спасибо родителям. А ведь Андромеда с детства мечтала стать актрисой. Таланта, правда, даже близкая родня в ней не находила, что очень осложняло дело. В конце концов, неподходящую фамилию можно заменить, говорили мама, папа, дядя, тетя, дедушка и бабушка, а вот талант… Трудно поверить, что расхлябанность, истеричность и склочность их балованной деточки примут за артистизм и душевную тонкость большие театральные начальники. Тем не менее, Андромеду отпустили в столицу. Она рыдала, кричала, канючила, билась на полу в истерическом припадке и так достала предков, что те вынуждены были смириться с неизбежным. И поехала кандидатка в артистки поступать в театральный вуз.
– Андромеда Бзик? – переспросил седой дядька в старомодных очках, когда Андромеда предстала перед приёмной комиссией. Девушка догадалась, что он здесь главный.
– Нина Заречная! – отвечала Андромеда, входя в образ. Со всхлипываниями и завываниями начала она знаменитый монолог о страданиях одинокой общей мировой души. Её голос звучал так пронзительно, что несколько мух, круживших по залу, моментально нашли выход и вылетели на улицу строго через форточку.
– Бзик! – с извиняющейся улыбкой матёрого интеллигента покрутил головой председатель комиссии.
– Да? – обрадовалась девушка, прерывая своё выступление. Слух она имела отменный. Он был отточен годами подслушиваний. Её творческую натуру всегда живо интересовала чужая личная жизнь.
– Вы свободны! – сказал седой дядька. Его клевреты молча закивали.
– Меня?! Я! Я! – по равнодушным лицам экзаменаторов Андромеда поняла, что провалилась.
Она шла по улице, кипя злобой. Попыталась наступить на хвост безобидному голубю, чуть не пнула вовремя увернувшуюся кошку, швырнула томиком Чехова в пробегавшую мимо шавку (не попала!), с хрустом наступила на оброненные кем-то очки. Её, прирождённую артистку, будущую мировую знаменитость, унизили, оскорбили, не оценили. На глаза разъярённой Андромеде попалась тощенькая девочка с пёстрой банданой на голове. Повинуясь внезапному импульсу, неудавшаяся артистка схватила малявку за ручку и оттащила с тротуара за живую изгородь.
– Что вам надо, тетенька? – пискнула её жертва, пытаясь вырваться.
– Ты меня выслушаешь! – рявкнула Нина Заречная, скривившись в страшной ухмылке и загораживая собой проем между кустами. Она простёрла к единственной зрительнице руки с устрашающего вида накладными ногтями и загробным голосом начала: "Люди, львы, орлы и куропатки…"
Девочка слушала ее, вжав голову в плечи. Но на словах "страшно, страшно, страшно", произнесённых с пугающей патетикой, бедняжка вдруг решительно и быстро стянула с плеч рюкзачок и обрушила его на голову Андромеды Бзик. Та на ногах устояла, но зато замолчала и стала растерянно ощупывать травмированное место. Девочка порскнула прочь, волоча за собой рюкзачок.
Через пару десятков лет Муза Аполлонова стала известным психотерапевтом. Но, несмотря на отличную память, профессор Аполлонова никак не могла вспомнить, где же раньше видела она ту милую, женственную, невероятно талантливую актрису, безыскусная и искренняя игра которой несколько лет подряд заставляла её вечерами мчаться домой к телевизору и с замиранием сердца следить за перипетиями судьбы несчастной Пелагеюшки, не подозревающей о своём высоком происхождении княгини Моветон де Ларёк.
Спасти городского голубя
Первые летающие будильники появились благодаря британскому электронщику по кличке Соня. Спать он любил, делал это с удовольствием и умудрялся дремать даже во время ланча в ближайшем к работе фаст-фуде, запихивая в рот пересоленные кусочки чего-то жиросодержащего и нитратного. Несмотря на неподвижный образ жизни и картошку фри, был Соня тощ как щепка. Его русская бабушка однажды в сердцах произнесла странную фразу: "Два метра сухостоя!" Соня не понимал по-русски, но обиделся. Он же не виноват, что такая генетика: другая бабушка происходила из племени масаев. Она была вывезена в Англию маленьким и толстеньким белым дедушкой, который поклонялся ей как какому-то африканскому божеству и под угрозой развода, с некрасивыми истериками и высокими прыжками с растопыренными руками перед входной дверью, закрыл ей путь в фотомодели уровня когда-то блиставшей Наоми.
От черной бабушки Соня унаследовал приятный смуглый цвет кожи, но успеху у девушек это не способствовало. "Скучный ты, карамелька!" – обычно говорила очередная подружка, клюнувшая на поджарый Сонин экстерьер.
Молодой человек работал в компьютерной фирме. Он не раз думал, что проблема сна прямо таки напрашивается, чтобы он ее решил. Самое главное – вовремя встать с постели, тогда день более-менее удавался. Соня привык просыпаться под безнадежное пищание будильника где-то через полчаса после первого сигнала. Да, именно в этом таился корень зла: труднее всего было проснуться. Соня приобрел новейший убегающий будильник, напичканный всякой хитрой электроникой. Будильник этот при нажатии на кнопку "стоп" отпрыгивал на полметра, а затем снова издавал довольно мерзкий звук. Соня сползал за ним с кровати, нашаривал кнопку рукой, и это продолжалось несколько недель, пока однажды у будильника не кончилось терпение и он, отскакивая от неумолимо ползущего за ним спящего хозяина, вскочил на подоконник и покончил жизнь самоубийством, бросившись в открытое окно. Второй будильник был хитрее. И не без причины: все будильники этой фирмы были связаны по вай фай, и слух о хозяине-садисте распространился среди техники с ошеломляющей скоростью. Резвыми прыжками уносились будильники в лучший механический потусторонний мир, как бы усердно Соня ни запирал двери и окна. Последний страдалец рискнул нарушить основное правило робототехники и разбил оконное стекло, причинив Соне физический ущерб, поскольку в то утро над Лондоном пронесся сильный ураган. На Соню упала плохо закрепленная полка, и перелом руки стал меньшим злом из того, что могло бы случиться, упади полка на десяток сантиметров в сторону.
Ураган подхватил напичканное электроникой тельце будильника и понес над городом. Приземлился он на чердаке старинного особняка среди летучих мышей. На призыв будильника откликнулось несколько таких же мучеников любителей сна. Популяция летучих мышей в отдельно взятом особняке была уничтожена. Бедные зверьки, их крылья коварные приборы нашли наиболее подходящими для своих планов! Теперь на чердаке гнездились будильники. Хозяева, потревоженные шумом, несколько раз проводили инспекцию, но ничего не обнаружили и успокоились, списав звуки на старость исторического здания. Слишком много электроники и бесплатного вай фая также внесли свою лепту в эволюцию бодрых механизмов. Некто мистер Клок начал закупать через Интернет программное обеспечение и в отсутствие хозяев особняка даже организовал тайную доставку на чердак некоторых комплектующих.
Первый демонстрационный полет состоялся в самом сердце Лондона. Гордо и красиво летела стая будильников в небе английской столицы. Те, кто заметили, сначала ничего не поняли, так как прежде всего бросались в глаза крылья летучих мышей. Но когда в Лондоне закончились голуби, жители заволновались. Город стал свободен от помета, памятник Нельсону на Трафальгарской площади выглядел как новенький. Крылатые бестии агрессивно освобождали для себя экологическую нишу. Однако без серых летучих крыс, как на французский манер стали звать голубей некоторые лондонцы, город поскучнел. Воробьи пока еще весело чирикали, но будильникам не хватало места для полета. Из-за проблем с безопасностью воздушного транспорта временно закрылись ближайшие аэропорты.