Повесть вошла в шорт-лист Литературной премии им. Марка Алданова на лучшую зарубежную повесть 2008 г.
Опубликована на сайте международного литературного клуба Интерлит.
Содержание:
1. Влади 1
2. Инна 9
3. Влади 15
4. Инна 24
5. Влади 28
Примечания 30
Александр Тарнорудер
Продавец красок
1. Влади
После полосы сплошного тумана мне, наконец, слегка улыбнулось счастье. Всего-то и делов, что взяли меня в Хоум Центр продавцом в отдел красок. До этого я служил там же, только в охране: проверял сумки на входе, обшаривал посетителей магнитометром и приговаривал:
- Оружие есть, господа-дамы?
Оружия у покупателей, как правило, не бывает, а те, у кого оно есть, покорно предъявляют мне пластиковое разрешение. Собственный пистолет висит у меня сзади в кожаной кобуре и доставляет массу неудобств. Главное неудобство - это постоянная забота, чтобы он, не дай Бог, не пропал. Придется тогда заполнять массу бумаг и бланков, давать показания, возмещать компании номинальную стоимость утерянного старья. Самое лучшее - держать оружие в сейфе, целее будет, вот только стоит нормальный сейф побольше, чем моя месячная зарплата. Поэтому я, как настоящий революционер-конспиратор, держу его под подушкой, а туда, куда король ходит без свиты, я хожу вооруженный до зубов, мало ли что может случиться. И, как вы уже догадались, я всегда готов замочить врага прямо в сортире.
Раньше мой пост был на въезде на стоянку, где мне вменялось в обязанность проверять багажники. Что дают такие проверки, так и осталось военной тайной, потому что кроме как"…на предмет подозрительных предметов…", а также весьма сомнительных "случаев из практики" наш офицер безопасности Моше ничего придумать не мог. Зато на еженедельном инструктаже наша полупенсионерская команда неизменно получала лекцию о "контурах безопасности", в которых багажники служили внешним контуром, а магнитометр - внутренним. Но я не долго пачкал руки на внешнем контуре, всего через месяц из-за текучки кадров меня приставили к магнитометру. Моему молодому коллеге Виктору повезло меньше - он стоит на стоянке в жару и в дождь уже больше года. Вот так, уже привык называть Витю "моим молодым коллегой", а ведь он лет на десять старше меня, но поскольку его стаж в компании на полгода меньше, то он по универсальным "дедовским" правилам считается "молодым", и пост его поганей моего.
- Виктор, сам подумай, - утешаю я его, - для такого прибора им нужен по крайней мере кандидат наук.
В соответствии с местными порядками я, однако ж, доктор философии, поскольку степени кандидата здесь не имеется. Ясное дело, моя прежняя работа не имела ничего общего с магнитометрией. Я двадцать лет занимался разными пневмо-штучками для подводных лодок и даже диссертацию защитил, закрытую, естественно. А чтобы тему доступно (и не выдавая гос. тайну) вам разъяснить, то называлась она примерно так: "Усовершенствование и надежность редуктора газового высокого давления со шпилечным клапаном".
Кстати, позвольте представиться: Шпильман Владимир Ильич. Понятно, что сотрудники КБ ласково называли меня "наш Ильич". В земле же обетованной меня сократили до Влади. Чего греха таить, я лелеял надежду продать своим новым сионистским друзьям абсолютно все, что я знаю про свой редуктор высокого давления со шпилечным клапаном. Совершенно бескорыстно, только чтобы за приличную зарплату быть полезным военно-подводным силам новой родины. Но то ли еврейские подводники и сами уже все прознали про редуктор, то ли клапан а у них не той системы, но покупать секреты доктора Шпильмана В.И. никто не спешил, и пришлось переквалифицироваться в работника охраны, где у меня есть достаточно времени пофилософствовать.
- Влади! Влади! - разнеслось по селектору на весь огромный ангар. - Зайди к Марциано! Влади - к Марциано!
Я оборачиваюсь и ищу глазами Бориса. В отсутствие офицера безопасности мы с Виктором подчиняемся Борису, как старшему по стажу. Это по правилам он должен стоять у входа вместе со мной, а так Борис на правах "деда" позволяет себе разные вольности типа прогуляться по прохладному залу, и не спешит занять положенное ему по расчету место на внутреннем контуре обороны.
Марциано - наш бог и царь. За глаза его кличут Марципаном: этакий сладенький, блестящий, словно покрытый глазурью, пухленький и лысенький колобок на коротких ножках, заправляющий нашим филиалом. Формально мы не подчиняемся Марциано, но стоит ему лишь приподнять выцветшую бровь, как любой из нас тотчас же вылетит с работы. Я вижу, что он стоит и наблюдает за мной из-за стекла своего кабинета под крышей. Ждать Марципан не любит, а Борис лениво бредет по проходу, останавливаясь и заговаривая с сотрудниками. Мне ничего не остается, как преступно оставить пост, подойти к центральной кассе и поднять трубку селектора:
- Борис, тебя ждут у входа! Борис, подойди ко входу!
- Слышал! Не ори! - хамит он, понятно, не по селектору, а по внутренней связи. Нам обоим ясно, что мое объявление на весь зал - исключительно для босса.
Я торжественно, как переходящий кубок, всучаю Борису магнитометр и рысцой бегу к антресоли Марциано. Все знают, что он любит, когда его подчиненные входят в кабинет запыхавшись после подъема по крутой и гулкой железной лестнице.
- Доброе утро, - бодро рапортую с порога, стараясь удержать дыхание.
- Утро… утро, - бормочет он и кивает в сторону стула, - кофе хочешь?
- Спасибо, - я знаю, что Марципан любит хороший кофе.
Колобок отталкивается от стола и, не вставая, катится на кресле в кофейный уголок, а я принимаюсь потихоньку осматриваться. Свет горит только над столом, а в дальних углах, заваленных коробками, сумрачно, как на складе. Мощный кондиционер дует прямо на меня, и минуты через две мне становится холодно. Вспоминаю сплетни про Марципана, который зазывает к себе в холод девочек в легких маечках и держит до полного посинения, вернее, в расчете на другие реакции нежного девичьего организма. Окна в каждой стене позволяют видеть почти любую точку нашего ангара - отмечаю про себя, что об этом надо постоянно помнить.
- Тебе покрепче?
- Ага.
- Ну и правильно, а то это не кофе. Молока?
- Нет, спасибо.
- Правильно, ты не настоящий ашкеназ.
Я хмыкаю, беру кофе и снова благодарю. Я жду, чего ему от меня надо: Марциано редко собственноручно готовит кофе, обычно гоняет по лестнице секретаршу Нурит, которая сидит внизу.
- Печенье хочешь? С кокосом.
Я не люблю печенье с кокосом, но отказываться неудобно. Марципан катится обратно к своему столу.
- Ты что знаешь о красках? - спрашивает он меня.
О красках я знаю только то, что они противно воняют и пачкаются, но, спросите любого консультанта по набору раб. силы, такой ответ был бы концом любого интервью. А тот факт, что я попал к Марципану на интервью, у меня теперь не вызывает никакого сомнения. И мой ответ должен быть позитивным, лаконичным и быстрым, а смыслу в нем быть не обязательно.
- У нас есть большой выбор отличных красок на любой вкус и для каждого покупателя, - отвечаю я бодро, нахально и достаточно быстро.
Несмотря на то, что я никак не работник Хоум Центра, я делаю упор на "у нас", как бы причисляя себя к общему делу торговли хозтоварами, которое я всего лишь охраняю. Марципан шумно отхлебывает горячий кофе и смотрит на меня с интересом.
- Ты интеллигентный молодой человек, - произносит он.
В переводе это означает: "Оказывается, этот старый хрен еще способен что-то соображать". Я жду продолжения.
- Шмулик уходит, - Марципан, щурясь от напряжения, делает попытку разгрызть кокосовое печенье и бросает его в корзину для бумаг. - Ты знаешь Шмулика? - задает он риторический вопрос.
Ну кто в нашем небольшом городке (так и хочется назвать его уездным городом N), не знает Шмулика из Хоум Центра, ведь он - вылитый Дуду из рекламы: средних лет лысоватый мужичок в белой майке и красном комбинезоне. Шмулика, которого покупатели "узнают" и братски хлопают по плечу, за которым табунами бегают дети и фотографируются с помощью мобильника на фоне картонной рекламы Дуду.
- А что такое? - осторожно спрашиваю я.
- Семейный бизнес, - Марципан бросает в корзину бумажный стаканчик с недопитым кофе и снова обзывает меня интеллигентным молодым человеком. - В общем так, я хочу, чтобы ты заступил на его место…
В моей голове мгновенно проносится целый вихрь: это значит, что я попаду в штат Хоум Центра; это значит, что у меня будет больше зарплата, а если дела пойдут хорошо, то и какие-никакие бонусы от продаж; это значит, что я буду работать одну смену в день вместо своих обычных полутора; это значит, что у меня появятся хотя бы минимальные социальные условия. А если одним словом, то вместо полураба я стану человеком - мечта каждого охранника на птичьих правах. И, может быть, я смогу, наконец, купить машину, чтобы по субботам не сидеть дома и зависеть от чужой милости.
- Получать пока будешь, сколько сейчас, а потом - как дела пойдут, - диктует Марципан. - Они этого не любят, - он подразумевает мою компанию по охране, которая не дает работникам поступать на работу в места, которые они охраняют. - Но ты мне нравишься.
Я все еще молчу, я хорошо знаю непостоянство Марципана под его глазурной оболочкой.
- Согласен?
- Согласен… - выдавливаю из себя ответ и все еще не верю своему счастью.
Марципан нажимает кнопку на своем телефоне и нетерпеливо слушает гнусавую мелодию давно надоевшего шлягера.
- Моше, - приказывает он моему офицеру безопасности, - я беру Влади к себе. Приведи завтра с утра кого-нибудь другого.
- Яков, ты что, с ума сошел!? Кого я тебе достану за один день? Вот прямо завтра утром? Ну дай хоть до конца недели, у меня и так проблемы.
- Да не интер-ресуют меня твои пр-роблемы! - рычит Марципан и демонстративно отключается.
- Иди, поработай еще день на этого бандита, - кивает он мне, - а в обед зайди к Вики - она тебя оформит. Испытательный срок - три месяца, не потянешь - сам виноват. Шмулик тебя натаскает, не хуже него будешь. Иди…
Марципан делает хорошо известный жест рукой, выдворяя меня из кабинета. Но мне не до обид, ведь он взял меня к себе на работу. Несмотря на холод, по позвоночнику течет струйка пота. Я медленно спускаюсь в зал и бреду в туалет плеснуть себе на лицо воды. Тепловатая вода не освежает. Из зазеркалья на меня смотрит потная и красная рожа с кривой усмешкой и всклокоченной шевелюрой. Волосы пепельные, глаза слегка монголоидные, но добрые (Ильич все же), щеки едва заметно обвисли, лишь подбородок остается волевым. Раз за разом набираю полные ладони воды и брызгаюсь во все стороны, как отряхивающийся спаниель.
Казенная белая рубашка вся в мокрых пятнах. Ничего, думаю, просохнет на жаре минут за десять. Теперь надо стереть с лица эту проклятую ухмылку и спокойно сообщить новость "ребятам". На посту меня встречает полный состав нашего охранного батальона - Боря и Витя.
- Задал тебе жару Марципан? - участливо спрашивает Борис, оглядывая мокрую рубашку.
Я собираюсь с духом и выпаливаю:
- Он берет меня в штат.
На лицах моих приятелей читается недоумение и зависть.
- Кем?
- На краску, вместо Шмулика.
- Поздравляю! - Виктор протягивает мне руку. Он явно радуется, если не за мою удачу, то освободившемуся месту на внутреннем контуре обороны. Виктор лелеет надежду перебраться со въезда на стоянку ко входу в наш ангар.
Борис откровенно завидует, считая, что по праву "деда" место должно принадлежать ему. Непонятным образом новость разлетается по залу, подходят с поздравлениями мои новые сослуживцы. Ко мне хорошо относятся, особенно женщины, из-за расписания автобуса я прихожу до открытия и никогда не отказываюсь помочь передвинуть коробки или что-нибудь перетащить. Рот у меня до ушей, я стою у входа в Хоум Центер с магнитометром, как Статуя Свободы с факелом. Редкие покупатели улыбаются, здороваются со мной, как со старым знакомым, и без напоминаний протягивают сумки и рюкзаки для проверки. После года, проведенного у входа в хозмаг, я, как бабка на лавке, могу всласть посудачить обо всех.
Как, спросите, мне это удается? Да очень просто. Я-таки имею, как говорят в Одессе, замечательный вид на стоянку. А по поведению граждан уездного города N на стоянке я многое могу о них рассказать. Места всегда хватает на всех - еще не было случая, чтобы огромное пространство было забито под завязку. Большинство сразу отправляется на гарантированно свободные места, но некоторые просто обязаны досконально проверить ближние ряды. Но есть и такие, что долго ждут, чтобы освободилось место прямо у входа - они считают ниже своего достоинства пройти лишние метров сто - лучше прождать полчаса. Кто-то всегда стремится идти впереди… кто-то придерживает дверь для своей спутницы… кто-то возвращается к машине от самого входа, чтобы еще раз дернуть ручку запертой двери… кто-то бросается за первой же тележкой, несмотря на то, что тележек тоже всегда хватает на всех…
Но интереснее всего поведение обладателя места. Пробовали засечь время, которое требуется, чтобы покинуть стоянку у магазина с момента открытия двери машины? Я-то пробовал - в среднем секунд тридцать: двигатель завести, ремень пристегнуть, но если в это время кто-то другой ждет, пока освободится место, то, представьте себе, товарищ будет копаться побольше минуты! Он сполна насладится самим фактом, что кто-то ждет его монаршего волеизъявления это место покинуть, и совсем не торопится.
В обед я проглатываю дежурную питу, даже не заметив, что в нее запихнула моя жена Инна, и бегу к Вики оформляться. Она терпеливо объясняет, что и где писать. Завидев мою докторскую степень, она недоверчиво спрашивает:
- Диплом небось купил?
- Зачем купил? Подарили! - отвечаю я переводом на иврит старого мохнатого анекдота, стараясь оставаться серьезным как можно дольше.
Это всегда хорошо действует - первые секунды человек в шутку не врубается, но потом начинает понимать, что его разыграли, и недоверчиво улыбаться. Реакция Вики так и остается при ней, потому что в этот момент моя рация оживает: Виктор сообщает со стоянки о приезде Моше.
- Потом-потом, - машу я Вики рукой.
Я вылетаю из подсобки и несусь во весь опор на пост. Еще не хватало, чтобы Моше меня там не обнаружил - вполне может не заплатить мне за сегодняшний день. Спасибо Вите, успеваю вовремя. Как и ожидалось, начальник наш находится в весьма разъяренном виде.
- Пойдем поговорим, - кивает он мне в сторону стоянки.
Мы садимся в его машину, стоящую у входа на месте для инвалидов.
- Твою! Душу! Мать!! - произносит Моше на чистом русском языке без акцента и с падежами.
Я раскрываю рот: оказывается, этот тип понимает по-русски. Продолжение, однако же, следует на арабском, где к маме по традиции присоединяются сестры, которых у меня никогда не было. Затем Моше переходит на родной иврит, поминая всех чертей. До меня, наконец, доходит, что он виртуозно владеет только одной ключевой фразой про душу-мать.
- Ты не знаешь Марципана! - вопит Моше и бьет зачем-то руль. - Это такая сволочь! Он эксплуатирует своих работников! Он за всеми следит и записывает, только чтобы лишнего шекеля не дать.
Ого, думаю, а ты, ягненок беленький, никого не эксплуатируешь? Держишь всех по две смены, платишь минимальную зарплату без надбавки за дополнительные часы, пенсии и в помине нет, и еще считаешь себя благодетелем. И в бухгалтерии каждый раз найдут, что вычесть по мелочи.
- Он к девкам пристает, он сексуальный маньяк! Ты его совсем не знаешь, а я знаю, ты от него взвоешь через месяц, а у нас тебе хорошо, у тебя перспективы.
- И какие, - интересуюсь, - перспективы? - Я вижу, что Моше слегка занесло, но он, нисколько не смущаясь, продолжает гнуть свое.
- Я всегда к вам хорошо относился (он сделал едва заметную паузу перед "вам"). Неблагодарные вы все! Обратно проситься придешь, а не возьмем. Мы добро помним, но и предательства не забываем.
Мне становится весело - точь-в-точь реакция моего бывшего завотделом на отъезд в Израиль.
- И кого же я предал?
- Ты по договору две недели должен отработать, да Марциано за тебя так просил, только что в ногах не валялся, это я для него одолжение делаю, а не тебе. Ты это понимаешь?
- Угу, - я вспоминаю рык Марципана и прилагаю все усилия, чтобы не расхохотаться. Договора никакого у меня нет - лишь листок учета кадров да разрешение на оружие.
- Пристегнись! - командует Моше, - поедем!
- Куда?
- Совсем тупой? Оружие надо сдать лично! Не понимаешь?
Моше хамит, но я стараюсь не обращать внимания. Он рвет с места с визгом резины и вылетает со стоянки под клацанье заградительных шипов. Всю оставшуюся дорогу Моше, выпустив пар, молчит, а я счастлив, что расстанусь, наконец, со своей видавшей виды весьма поцарапанной пушкой. Не люблю оружия. Правда, из пистолета я стреляю на удивление хорошо. Еще в институте я выбил двадцать шесть из тридцати, в первый раз взяв в руки Макарова: две десятки и шестерка. Майор Пащенко не поверил и выдал мне еще три патрона сверх нормы. Результат был чуть хуже - десять-восемь-семь, но все равно я был на втором месте после стрелка-разрядника с его двадцатью девятью.
В характеристике с военной кафедры мне написали так: "Характер замкнутый, малообщительный." (Так и хочется сказать: нордический стойкий). Ну как же, надо же держать рот на замке, а то тов. Брежнев коллекционировал на Колыме анекдоты про себя любимого. Но поскольку я настрелял двадцать шесть, то даже на военной кафедре скрепя сердце подписались: "Из личного оружия стреляет отлично". В израильском тире, где очков не начисляют, а главное кучно попасть в поясную мишень, меня тоже похвалили - попадаю.
Пока едем, вспоминаю почему-то этого Пащенку - украинского детину под два метра ростом с круглой и красной от пьянства рожей, ходячий анекдот про майора с военной кафедры. А сейчас мне приходят на память два эпизода с Пащенкой. Мы первый год "на военке" и нас постоянно дрючат шагистикой. Сильно воняя утренним перегаром, майор личным примером показывает нам, как надо тянуть носок - он, стоя на левой ноге, под углом сорок пять градусов тянет правую. Застыв, как статуя майора, тянет уже минут пять, так что смолкают в рядах смехуечки, и все группы, пардон, взводы, затаив дыхание смотрят, когда же дрогнет в оттянутом носке майорская нога. Пащенко простоял целых одиннадцать минут до звонка.
А второй эпизод был уже в лагерях: кто-то из нас, курсантов, пожаловался, что его Калашников не пристрелян и ни к черту не годится. Пащенко молча взял калаша, поднял его на одной вытянутой руке, как игрушку Макарова, вбил новый рожок с патронами и срезал короткими очередями все три мишени.
- Почисть. Вечером под лупой проверю: найду грязюку - урою, а не дам советское оружие позорить.
Представляю радость Инны, что в доме больше не будет "этой гадости".