- Правда?.. Странно. Я ничего не говорил, у меня рот был… занят…
- Зануда и пошляк к тому же! - рассмеялась Кана, но снова прильнула и стала перебирать мои волосы.
- Хотя действительно размышлял об этом, - признался я. - А как ты объясняешь, почему?.. Ведь, вроде, ничего не мешает сказать: "О Кани, побудь моей почти-женой!", затем медленно стянуть с тебя это тоненькое платье, бросить его ветру, обхватить тебя покрепче, а потом… можно на диване, можно в песке или в прибое… Ведь и мое тело хочет этого. И твое. Так ведь?..
- Хочет, - кивнула Кана. - Иногда просто невмоготу. Так и рвешься воскликнуть что-то вроде: "О, Виса, возьми меня наконец!" Но в жизни это явно не звучит. Хотя в романах мне такие моменты нравятся. Так вот, иногда здорово ты меня доводишь, но потом отпускает и вдруг становится так хорошо… Не так, как после секса. Там "хорошо", потому что кайф, а в душе зачастую - погано. А здесь - просто хорошо.
- Почему так?
- Ну, ты же сам сказал, что когда нежность не слуга сексуального инстинкта, а сама по себе, она остается чистой, божественной что ли. Мы оба знаем, что не хотим секса друг с другом… Вернее, хотим, даже очень, но знаем, что его не должно быть. А раз его не будет, то и наши эти нежности телячьи не потому, что мы собираемся трахаться, а просто потому, что нам хорошо вместе.
- Да это понятно. Я спрашиваю, откуда такое неприятие… Как думаешь?
- Неприятие чего?
- Ну, того, что мы могли бы побыть друг для друга почти-мужем и почти-женой. Ведь, если, например, ты попросишь, я, как ты выразилась, потрахаюсь с тобой. Не вижу никаких препятствий.
- Ну, если ты предложишь, я тоже не откажусь. Только заметь, что стоило нам заговорить о сексе, как даже то возбуждение, что было, пропало.
- Вот я и спрашиваю, почему так?..
- Ну, я ощущаю почему, но как-то сформулировать не могу. Давай, подумай. Может, у тебя получится.
- Хорошо… - Я немного расслабился, усадил Кану рядом, крепко обхватив одной рукой, и откинулся на пружинящую спинку. - Смотри, какая луна…
Мы смотрели на небо. Вроде, ничего не меняется: каждую ночь - одни и те же звезды, одни и те же созвездия, разве что луна то худеет, то полнеет… Одно и то же, но любоваться можно каждую ночь. И не надоедает… Время остановилось, и я даже забыл, что над чем-то размышляю. А когда вспомнил, ответ появился сам собой.
- Я понял. Мы боимся, что станем друг для друга точно такими же зверушками, как остальные наши… Нет, не так. Я боюсь, что ты станешь для меня точно такой же, как все мои почти-жены. А ты боишься, что…
- Да, я тоже поняла! - перебила Кана. - Я могу пойти после нашего свидания и найти себе почти-мужа. А вот где я найду другого Вису?.. Если ты станешь для меня на один уровень с почти-мужьями, мне не к кому будет убегать и не кому плакаться при очередной неудаче… Нет, все равно как-то глупо звучит, не могу я толком объяснить свое ощущение! Кстати, после наших встреч я иногда по целому месяцу даже и не думаю о новых почти-мужьях. Противно… Потом проходит, конечно.
Кана принялась что-то оживленно говорить о разных своих почти-мужьях. Обычно она молчалива, но иногда - находит. Из-за нее не было слышно моря. А ведь именно сейчас, ночью, когда его почти не видно, плеск совершенно особенный. Таинственный и объемный. Днем на него не обращаешь внимания, потому что видишь набегающую волну и прекрасно понимаешь, откуда берется шум. Но он внешний, заглушающий нечто гораздо более важное. Ночью не так. Ты напрягаешь слух и вдруг понимаешь, что шумит не набегающая волна, а сам Океан. Целиком.
- …представляешь, я ему говорю: ты же сын женатых родителей, так почему ведешь себя, как… Тут я высказалась! Да, грубовато, но он сам виноват. И что ты думаешь эта скотина сделала? Пошел жаловаться. Меня потом даже оштрафовали немного. По статье "Зарегистрированный факт гражданского оскорбления". Впрочем, сама виновата. Целых два месяца с ним жила, думала, что раз сын…
Мне хотелось слушать океан. Что же делать?.. Впрочем, есть один старинный, банальный, но от этого не менее действенный способ.
Я притянул к себе Кану и поцеловал в губы. Потом еще и еще… Наступила тишина, в которой через минуту можно было различить гул океана.
- Слышишь? - шепнул я спустя полчаса.
- Угу, - буркнула Кана. - Только мне холодно становится.
Мы по-хитрому, словно змеи в брачный сезон, переплелись. Сразу согрелись, а местами - даже слишком. Но вскоре откуда-то появился совсем не теплый ветер, так что мы встали и, ежась, пошли с берега в ночное кафе.
За столиками никого не было. Работники ночной смены в полном составе сонно пялились в информационный экран, по которому передавали какую-то спортивную муру. На маленькой, уютной сцене два музыканта играли в шахматы. Увидев нас, оживились. Один, наверное, проигрывающий, смешал фигуры и достал инструмент…
Я знал эту парочку. Они бродили по острову и играли для всех, кто хотел слушать. Не уверен даже, что хозяин кафе что-то им платил. Но ребята не бедствовали: люди жертвовали не много, но часто и охотно. На острове их принимали. Правда, именно их самих: открытых, добрых и немного чокнутых. А вот музыка у дуэта получалась на любителя. Очень грустная и какая-то улетно-психоделическая. Один играл на флейте, другой - на ситаре. Сочетание не для слабонервных!.. Им бы барабанщика в группу. И клавишника… А до тех пор слушателями дуэта будут посетители ночных кафе и безнадежные меланхолики. Впрочем, ночью, на фоне хора цикад, ситар звенел просто завораживающе…
Мы выбрали столик поменьше и сели друг напротив друга. Коснулись коленями. Мало! Не сговариваясь подвинулись. Теперь возможностей больше…
- Что закажете?.. - Служащий улыбнулся, словно старым знакомым, мы здесь и правда далеко не в первый раз…
Я как обычно пожал плечами, кивнув на Кану. Впрочем, он на нее и смотрел.
- Горячего чая и кокосовый пирог с манго, - охотно заказала Кана. - А потом чего-нибудь для бодрости, но не сильного.
Мне тоже нравился этот пирог. В муку втирается масло и кокосовая стружка. Получается сухое, но очень рассыпчатое и вкусное тесто. А начинка - манговая мякоть с местными ягодами для кислинки и обжаренным кешью. Я как-то пробовал делать дома - не получилось. Надо будет еще раз расспросить повара, наверняка, утаил какую-то важную деталь…
Я уловил запах жареных орехов, на что желудок немедленно откликнулся радостным "буль-буль". Оказывается, изрядно проголодался!..
Мы с удовольствием поели, потом пересели за боковой столик, чтобы быть рядом. Слушали музыку. Я попросил флейтиста сыграть "Одинокого лебедя", но Кана сказала, что плакать ей сейчас совсем не хочется, так что лучше чего-нибудь повеселей. И дуэт заиграл самое веселое произведение из своего репертуара. Правда, от него все равно хотелось плакать.
- Кани, как думаешь, любовь есть? - вдруг спросил я.
- Наверное. Хотя иногда думаю, что только в романах и фантазиях. А в реальной жизни - нет. Но все-таки, наверное - есть, просто очень редко встречается.
- Да, ведь драгоценные камни в земле тоже есть, хотя этого и не скажешь, когда копаешься на огороде… А если любовь есть, то что это такое?..
- Не знаю…
- А как думаешь? Ведь это надо обязательно знать, а то, представляешь, встретим и не узнаем!..
- Что такое любовь?.. Ну, наверное, это то, что остается, когда убрать все остальное.
- Как это? - Я спросил, пытаясь представить, что Кана имеет в виду. Она шевелила губами, видимо, пытаясь выразить словами свою мысль. - Можешь на примере?
- На примере?.. Сейчас попробую. Вот, что такое огонь?..
Я молчал, думая, что вопрос отвлеченный, но Кана смотрела на меня, явно ожидая ответа.
- Огонь? Мне сразу представляется полянка в лесу и костер, в котором можно печь бананы. Не сразу, конечно, когда угли останутся… Сухие ветки, листья, по ним бегают языки красного пламени. И в них надо подкладывать не очень сухие толстые ветки, чтобы огонь успел их обсушить и перескочить, когда закончится листва…
- Странный у тебя какой-то огонь! - хмыкнула Кана. - Где ты в наших джунглях видел сухие листья и ветки?!
- Да я из детства вспоминаю.
- А, понятно. Ладно, вот смотри. Если из твоего огня убрать, допустим, ветки, дерево и листья, огонь останется?
- Вообще-то потухнет.
- Я про другое! Бывает огонь без веток? Да. Значит, ветки и листья - это не огонь. Убираем дальше: бывает огонь не в лесу? Да. Значит, огонь - это не только костер в лесу… Огонь обязательно с красными языками пламени?.. Нет, он бывает и другой…
- Понял, - кивнул я. - Надо убирать все, что не относится к огню-самому-по себе, так мы сможем добраться до качества, без которого огонь перестает быть огнем. И так узнаем, что есть огонь.
- Виса, не путай меня, а то собьюсь, - мотнула головой Кана. - Если убирать и убирать, то останется что-то очень-очень важное, без чего огонь перестает быть огнем… - Кана снова замолчала. Я хотел вставить, что об этом я только что и сказал, но благоразумно промолчал. Она втянула через полосатую трубочку немного коктейля и продолжила:
- Так и с любовью, мне кажется. Если убирать все, без чего она бывает, то можно, наверное, ответить на это твое "что такое любовь?"
- И без чего огонь перестает быть огнем?
- Ну, помнишь пословицу?.. Хотя нет, наверное, ты ее не знаешь. Она наша местная, мне в детстве родители ее часто повторяли: "бойся огня, который не греет". Смысл тут не в огне, конечно. Я даже не помню, к чему у мамы это присказка была. Но ведь и правда - какой огонь без тепла?.. Не огонь это. Так что: огонь - это тепло.
- А что такое любовь?
- Виса, ну что ты меня каждый раз мучаешь своими умными разговорами?! - наконец не выдержала Кана. - Ведь ни одной встречи не обходится…
Она молодец, держится. Тара, например, каждый раз, как я начинал задушевные разговоры, просто говорила: "Не лезь ко мне в мозги!" И включала какой-нибудь сериал. Но ведь это так интересно: пробовать понять…
Кани умница. Ей тоже не очень нравится, но она хотя бы пытается, даже вон примеры научилась выстраивать, а то ведь раньше одни только: "да не знаю я", "не могу объяснить", "чувствую, но сказать не могу"… Тут дело в устройстве женских мозгов, наверное.
- О любви же говорим! - возразил я. - Неужели самой не интересно понять, что это такое.
- А что ее понимать?.. Любовь чувствовать надо, а не понимать…
- Согласен! Но все-таки? Как бы ты сказала в двух словах?
- В двух словах? - Кана вдруг задумалась и посмотрела в сторону океана. Лицо ее стало непривычно серьезным. - Любовь… Любовь - это то, что делает нас не одинокими.
9
Внутри плавно накатывает флейта. Словно волна. Громкий, едва не пронзительный вскрик-всхлип и потом медленный откат. И снова, и снова. Волнение флейты становится все громче, превращаясь в мелодию. Вот уже слышен и ситар, который сначала воспринимался как неведомо откуда взявшийся порыв ветра. Теперь было слышно, что это именно звон ситара. Редкий, задумчивый, тоскливый.
Я проснулся. Музыка еще пела в голове, но теперь только мелодией. Приятно, но вот уже не хватает звука, и ловишь его в голове, не находишь, пытаешься напевать мелодию, но не хватает таланта или воображения превратить ее в звон ситара и волны флейты.
Руке и телу тоже вдруг стало чего-то не хватать. Тепла? Я открыл глаза - рядом пусто. Я лежу на тариной водной постели, но Тары рядом нет. Подогрев выключен. Рядом - никого. А вокруг - пустые шкафы.
Я неуверенно улыбнулся, возвращаясь во вчерашний день. Видимо, заезжала самая долгая моя почти-жена, но почему-то увезла только книги и парфюм, опустошив шкафы. А любимую кровать оставила.
Вечером мы встретились с Каной, всю ночь просидели в кафе, слушали музыку, немного выпивали и много-много говорили. Обо всем на свете.
Потом под утро пошли ко мне и еще говорили. А потом упали на кровать и заснули. Обнявшись. Тело еще помнило ее тепло. Руки затекли, - ведь они боялись шевелиться во сне. Одна до сих пор была неестественно согнута, а вторая сама собой щупает место на кровати, где, похоже, еще несколько минут назад была Кана. Рука надеялась найти если не сам источник тепла, то хотя бы след. Но следов в надувной кровати не остается. Тем более, когда выключен подогрев.
Я вернул излишне самостоятельную руку себе и осознанно отправил заниматься делом: включить вибрацию и легкий нагрев. Поиск того, чего нет - это занятие для ума, а не для руки.
Я вспомнил о Таре, и на душе опять зашевелились бездомные голодные кошки, но не так активно, как вчера.
Жалко, что Каны нет, было бы так хорошо проснуться вместе. Интересно, почему она ушла? Явно ведь намеренно. Ушла, боясь желания остаться? Или проснулась, почувствовала скованность сплетенных тел и вспомнила брошюрки про осознанное одиночество? А ведь хорошая тема для какой-нибудь главы "о несвободе совместного существования, которая проявляется даже на уровне тел".
Хотя Кана вряд ли читала подобные брошюрки по-настоящему. Обязательное изучение в школе - не в счет. Мы читаем что-то только когда хотим этого сами, читать по указке или программе - все равно что произносить слова на чужом языке. А я вот вчера именно читал.
А еще, возможно, что внутри у нее появился образ, из-за которого…
Зазвонил телефон, и я соскочил с кровати еще до первых нот поняв, что это мелодия Каны.
- Слушай, Вис, так хорошо было с тобой утром, бли-ин, я лежу, нежусь, а тут вспоминаю, что вчера оставила самолет без привязи. Че-ерт! Извини, что убежала. Надеялась, что его на берег вынесло, на песке ждет родимый, ан нет, смылся погулять. Ты уже проснулся? Поможешь искать?..
"Ну - или так" - подумал я и стал собираться, радуясь, что проведу с Каной еще один день. Ее голос, настроение мне понравились. Похоже, она совсем не расстроилась из-за сбежавшего самолета, наоборот, вовсю веселилась. И мне эта радость и легкое возбуждение передались. Я прямо видел, как она скачет по берегу, пытается ругаться и при этом неудержимо улыбается. Вот почему, когда говоришь по телефону, то многое можно скрыть, но улыбку всегда слышно?..
По дороге заскочил на кухню и ненадолго застопорился перед холодильником. Есть еще не хотелось, но что-то взять надо. Или не надо? Сумку таскать не хотелось. Утром так приятно гулять налегке. Ладно, обойдемся без сложного завтрака. Универсальный ответ - бананы и привет. Хлопнул дверью холодильника, схватил со стола связку бананов и выскочил на улицу.
Очень рано. Даже прохладно, почти все досматривают сны, самые сладкие как раз в это время, на рассвете. На песчаной дорожке к морю видны следы. Я знаю, чьи они. Даже не разумом. Просто знаю. И знал бы, даже если бы разумность на мгновение отключили. Это как раз тот след, который утром искала моя рука.
Как странно: порой холодный и зыбкий песок умеет сохранять тепло души лучше, чем надежный и удобный водяной матрац.
Я быстро зашагал по краю дорожки, стараясь не оставлять своих следов.
- Ну, где ты уже?! - Кана увидела меня издалека и не оценила медленности моего приближения, сочтя их за сонливость. А я ловил тепло ускользающих шагов. Но как тут объяснишь?..
- Ты тут уже весь берег перетоптала, - сказал я. - Ступить некуда. Где твой беглец?
На берегу, посреди усеянного следами песка, лежало перевернутое надувное кресло, - видимо ночью до него тоже добралось море, но не заинтересовалось сильно, забрав более интересную добычу.
- Где-где… Да вон!..
Я глянул в сторону восхода и на его фоне довольно отчетливо рассмотрел самолет, который сейчас выглядел немного нелепой, но вполне самостоятельной лодкой без парусов.
- Недалеко, - решил я. - Даже вплавь можно, наверное… Ну, для тех, кто плавает хорошо, - вовремя добавил я, заметив, что Кана собирается что-то сказать.
- Нет, тут моторка нужна.
- Да ладно, зачем? Да и Сен сейчас спит, будить его дольше, чем самим сплавать. Давай возьмем мой катамаран. За одним разомнемся и поговорим. Знаешь как здорово разговаривать, когда педали крутишь!
- Вчера что ли не наговорился? - Кана смотрела вслед самолету и, похоже, что-то прикидывала. - Впрочем, давай, пока не жарко.
Я переложил связку бананов в другую руку и зашагал по берегу к Мелкобухте. Звали ее так вовсе не из-за мелководья, дно здесь, наоборот, уходило вглубь сравнительно круто. В Мелкобухте держали всякую плавучую мелочь: лодки, небольшие катера, катамараны. Вот и мой стоял тут, большую часть времени жарился на солнце без дела. Разумеется, хорошо привязанный.
- О, давай позаимствуем эту моторку! - предложила Кана, оказавшись среди десятка разноцветных и разнокалиберных лодок.
- Нет, нельзя. Если человек мотор не снял, значит, или растяпа, или скоро подойдет и куда-то поедет. Давай на катамаране. Я по нему соскучился. Вчера же только прилетел.
- Так бы сразу и сказал, - хмыкнула Кана. - Любитель медленной езды.
- В устах летчицы звучит жутким оскорблением!
- Да ничего подобного… совсем и… не жутким. - Она помогла мне спихнуть легкий катамаран в воду и уже сидела в левом кресле, насмешливо поглядывая на меня.
- Зато, если часто ездить на катамаране с педалями, то ноги будут сильными и стройными, а если только молча сидеть попой в кресле самолета, то - неизвестно!
- Что ты понимаешь! Один полет сжигает больше калорий, чем топтание твоих педалей вокруг всего острова, ибо - нервы.
- Вот, сейчас и сравним, крути, давай.
- Я-то сравню, а вот как ты сравнишь?
- Ну, доплывем до самолета, ты мне покажешь как им управлять, давно обещала.
- Когда это? - искренне удивилась Кана. - Вот уж такого я вслух обещать не могла!
- А ты не вслух… Я помню, когда-то давно, но я запомнил очень хорошо, нам было так легко вдвоем, что я почувствовал образ, в котором я за штурвалом твоего самолета, а ты прижалась сзади и положила ладони на мои запястья. Причем, помню хорошо именно образ, а детали - когда это было и при каких обстоятельствах…
Шутливый разговор резко стал серьезным. Настроение сменилось, и мы какое-то время молча крутили педали. Потом захотелось сменить тему. Причем, видимо, сразу обоим и одновременно, потому что мы хором сказали:
- Кстати, как там родители? - Кана.
- Кстати, про педали и ноги… - Я.
Мы рассмеялись.
- Ладно, раз мы такие оба испугались, то я назло скажу по-серьезному. Знаешь, если я даже в мыслях дала кому-то взяться за штурвал своего… Альвиса, то это - многое значит. Наверное, это было еще тогда… Еще не знали, что наши матрицы… Знаешь, он для меня словно живой. И очень дорогой. Даже с людьми такого не чувствовала. Только с тобой, но это другое. Вот сейчас он уплыл. Понятно, что просто не углядела, привязать забыла, волной унесло, но мне кажется, что Альвис сам решил поплавать, заскучав ночью на берегу. Заскучав и, может, даже приревновав. Ты и слова-то такого не знаешь, наверное. Оно в романах старых встречается только… Потому я так и смеялась утром, и все внутри пело. И я бегала по берегу и ругалась на него, а самой так хорошо и весело…