Да потому что боится - вот почему… Страх делает человека послушным. Кто боится смерти, тот ее слушается. Смотрит на нее, замерев, как кролик перед удавом и ждет указаний. Подчиняется каждому ее слову, каждому жесту. Страх перед смертью - великий помощник убийцы…
Абу-Нацер полез в карман, вынул нож с выкидным лезвием, нажал на кнопку. Раздался хищный щелчок, и узкая обоюдоострая полоска стали вонзилась в живот ночи. Абу-Нацер глубоко вздохнул и свободной рукою пощупал напрягшуюся в промежности тяжесть. У-у-ух… большой!.. жаль, что придется ждать до дома. Интересно, а если совместить? Трахать и убивать, убивать и трахать - одновременно… вот ведь должно быть наслаждение! Но сейчас точно не получится… надо будет как-нибудь потом… может, даже Хамдана, с его ладным округлым задом и гладкой женской кожей… Подожду, пока провинится в чем-нибудь и… Абу-Нацер сглотнул слюну. Со стороны дома раздался шорох. Братья возвращались.
Теперь они уселись перед ним на корточках вдвоем, бок-о-бок, похожие друг на друга, как и положено братьям-погодкам, вместе ползавшим, стукаясь лбами, по прохладному каменному полу отцовского дома, на пару гонявшим кур по пыльному двору, спина к спине сражавшимся в деревенских мальчишеских драках. На этот раз прямо напротив Абу-Нацера оказался Хусам, как старший. Что ж, так тому и быть. Абу-Нацер приподнялся, встав на одно колено, чтобы обеспечить телу твердую широкую опору, без которой не может получиться хороший удар. Правую руку с ножом он держал сзади, прижав ее к бедру.
"Как дела, Хусам?" - спросил он почти ласково, беря его за плечо свободной левой рукой. Плоть под ладонью была мягкой и податливой. Абу-Нацер снова сглотнул слюну.
Хусам молчал, парализованный страхом.
"Эй, Ахмад, - позвал Абу-Нацер, не отводя глаз от Хусама. - Принеси-ка из дому ведро воды."
Ахмад кивнул и растворился в темноте двора. Скрипнула дверь.
"Знаешь, зачем мне вода, Хусам? - все так же ласково спросил Абу-Нацер. - Умыться. Потом."
Он ударил Хусама ножом в сердце как раз в промежутке между двумя последними словами. Хусам охнул, будто наступив на гвоздь, и качнулся назад. Но Абу-Нацер крепко держал его за плечо левой рукой, правой продолжая нажимать на нож, который и так уже по самую рукоятку утонул в хусамовой груди. Полузакрыв глаза, Абу-Нацер вслушивался в удивленное трепетание пораженного сердца там, на другом конце лезвия. Потом он наклонился вперед и крепко прижался щекою к щеке умирающего, всей кожей впитывая его смертную испарину, жадно вдыхая широко раздутыми ноздрями свежий запах смерти, пробивающийся сквозь газы, выходящие из вдруг расслабившегося кишечника. Чувство было острым и сильным, как первый оргазм после длительного воздержания.
"Потом… - прошептал Абу-Нацер на ухо трупу. - Не все умирают так чисто, как ты, Хусам. Чисто и быстро."
Он еще продолжал нашептывать ему что-то, когда вернулся Ахмад с ведром и принялся аккуратно пристраивать его рядом, ища ровное место, чтоб не дай Бог, не расплескалась вода. Крестьяне берегут воду. Вдобавок к этому, он не хотел мешать конфиденциальной беседе Абу-Нацера с братом. Со стороны и в самом деле казалось, будто Абу-Нацер сообщает Хусаму что-то очень важное, не предназначенное для чужих ушей. Наконец Абу-Нацер глубоко вздохнул и поднял голову.
"Пес!" - сказал он негромко и оттолкнул от себя безжизненное тело.
Ахмад, приоткрыв рот, смотрел, как падает его брат, как падает то, что еще недавно было его братом, падает навзничь, неловко, на манер куклы, подогнув под спину руку, как, покатавшись по груди и запоздало дернувшись вперед-назад, стукается об землю тяжелым затылком хусамова голова с широко открытыми глазами и какой-то смущенной полуулыбкой. Он просто не мог оторваться от этого зрелища и продолжал смотреть… сначала смотреть, а потом изо всех сил коситься в сторону брата, даже тогда, когда Абу-Нацер сердито повторил свое "пес!", и двое его людей, выйдя из столбняка, схватили самого Ахмада, заломили руки и, повалив лицом вниз, засунули в рот грубую, раздирающую небо и язык, тряпку.
"Держите крепче, мать вашу!.." - сказал Абу-Нацер, вставая на ноги. Он снял футболку, заголившись по пояс и рассеянно провел ладонью по набухшим соскам. У-у-ух… подожди, то ли еще будет… Он подошел к телу Хусама и рывком вытащил нож. Рана хлюпнула и выбросила крохотный фонтанчик крови, запачкав пальцы. Абу-Нацер слизнул кровь и обернулся на Ахмада. Тот смотрел на него с земли расширенными зрачками, вывернув голову и кося глазами, как поверженная лошадь.
"Хочешь?.. - спросил его Абу-Нацер свистящим шепотом, показывая нож. - Знаю, хочешь… и я хочу. Ох, как хочу…"
Член его напряженно пульсировал в тесных джинсах.
Он лег на Ахмада сверху, прижавшись всем тазом к ягодицам, елозя голой грудью по мокрой от кисло-сладкого пота спине. Крепко ухватив Ахмада за лоб, он задрал ему вверх голову и широким жестом распорол горло от уха до уха, а потом еще минуту-другую лежал на умирающем, чувствуя, как горячая струя крови льется ему на руку, как всхлипывает, булькая, последнее дыхание, как мелко дергаются ноги, как замирает жизнь, уходя в пыльную, стосковавшуюся по влаге землю. Затем Абу-Нацер встал с трупа и еще раз ощупал свои напрягшиеся гениталии.
"У-у-ух… - подумал он, переводя дыхание. - Как же я сегодня своих баб порву… страшное дело… добраться бы поскорее. Ну ничего, с Зиядом мы быстро разберемся. На сегодня я уже зарядился."
"Где вода?" - спросил он вслух, оглядываясь. Махмуд указал.
- "А Хамдан где?"
- "Да тут он, блюет…"
- "Ну пусть блюет… Только ты ему передай, чтобы низко не нагибался. Я сейчас в таком настроении, что ни одну задницу не пропущу."
Полоща руки в ведре, Абу-Нацер привычно удивился - отчего это кровь так плохо смывается? Не иначе как хочет вернуться туда, откуда вышла, оттого и липнет так, льнет к человеческому телу…
"Вот скажи, Махмуд, - сказал он благодушно, стряхивая воду и натягивая футболку. - Почему я ему не сказал полотенце захватить? Мог бы ведь и вытереться, с удобствами? Ну?.."
"Нельзя, - мрачно отвечал Махмуд. - Полотенце - белое. Далеко ночью видно."
"Вау! - восхитился Абу-Нацер. - Молодец!"
И впрямь, молодец. Далеко пойдет, если выживет. Не то что Хамдан.
* * *
Зияд во двор выходить отказался - мол, неудобно на костылях, да еще и ночью. Отчего бы, мол, дорогим гостям в дом не зайти, на стаканчик сладкого кофе? Абу-Нацер недовольно поморщился. Лишних свидетелей ему не хотелось, да и кровью он уже насытился за сегодняшний вечер. Но спорить с Зиядом тоже времени не было. Он подумал, покряхтел и снова подозвал Хамдана.
"Ладно. Иди и скажи - я согласен. Только передай ему, что разговор у нас будет важный, мужской, не для женских ушей, так что пусть уберет из комнаты всех своих жен, бабок, детей и стариков. И кофе нам подавать не надо. Некогда. Короче - пусть позаботится о том, чтобы нас никто не видел. Давай, давай, Хамдан, торопись. Свистнешь, когда все будет готово."
Когда Хамдан скрылся в темноте, Махмуд нерешительно кашлянул:
"Э-э… Абу-Нацер… не лучше ли достать автоматы?"
"А зачем они нам сейчас? - рассеянно ответил Абу-Нацер, думая о другом. - Нам еще по двору пройти надо. Пусть пока в сумке лежат. Или тебе таскать надоело? Тогда так и скажи - отдадим Хамдану."
"Да нет, не надоело… - пожал плечами Махмуд. - Просто как-то надежнее. Что там у этого пса в доме? Черт его знает, отсюда не видно…"
Абу-Нацер призадумался.
"Нет, - сказал он наконец. - Быть такого не может. Во-первых, боится он меня больше смерти. А во-вторых, ты же сам слышал - здесь по всем домам с обысками прошли, где по разу, а где и по два. И еще пройдут. Так что никто тут не станет оружие дома держать, даже последний дурак. А Зияд не дурак."
Махмуд неохотно кивнул. Абу-Нацер снова задумался, прислушиваясь - не шевельнется ли нехорошее предчувствие, не выдаст ли прославленное его чутье затаившуюся впереди опасность? Нет… Хотя, и в самом деле - чем черт не шутит?.. От двери донесся легкий свист.
"Ладно, - сказал Абу-Нацер, вставая. - Кто предчувствиям не верит, тот до седин не доживет. Как в дом войдем, достань один автомат, на всякий случай. Только помни - стрелять нельзя. Сразу солдаты набегут - не меньше роты. Видел джипы? В общем, надо его втихую, как и тех - ножиком или придушить. Но автомат надень, так уж и быть. Для солидности. А то и прикладом приложиться, коли что не так пойдет…"
В большой зиядовой гостиной, на экране телевизора в отчаянии заламывала сдобные руки толстуха из черно-белого египетского фильма. В углах комнаты удобно устроился теплый домашний полумрак, ни за что не желающий уходить, невзирая на все старания приделанной посередине люстры. Люстра добросовестно протягивала к углам все четыре своих тусклых рожка, но полумрак оставался неумолим. Он чувствовал себя в осаде из-за наглухо закрытых оконных трис, отгородивших от него родственную темноту ночи. Зияд полулежал-полусидел в самом дальнем углу, на низкой тахте, весь обложенный подушками. Лицо его было в тени, так что, войдя, Абу-Нацер не сразу обнаружил своего старого приятеля и остановился, недоуменно осматриваясь, в самой середине гостиной, где прямо под люстрой полукругом стояли большой мягкий диван и кресла.
"Садитесь, гости дорогие," - голос Зияда звучал странно хрипло и напряженно.
Абу-Нацер обернулся.
"А, Зияд, душа моя, - сказал он наидружелюбнейшим тоном и сделал шаг в его сторону. - Мир дому твоему. Как поживаешь?"
"Назад! - взвизгнул Зияд. - Я сказал - сесть! Всем сесть на диван! Последний раз говорю!"
Он сделал движение, и тут только Абу-Нацер увидел нацеленный в его сторону автоматный ствол. Этого еще только не хватало… Он медленно отступил, не сводя глаз с едва различимого в темноте зиядова лица.
"Сесть! - повторил Зияд. - Всем сесть!"
Абу-Нацер кивнул своим людям, и они все уселись на диван, Хамдан посередке.
"Сумку! - продолжал командовать Зияд. - Сумку положи на кресло, справа!"
"Вот же песий сын, - подумал Абу-Нацер. - Прав был Махмуд… молодой, чувства острые. А ты чересчур на прежний опыт полагаешься. Вот и получай теперь…"
"Да ты что, Зияд? - спросил он вслух как можно жестче. - Обкурился, что ли? Не видишь, с кем говоришь?"
"Пес! - донеслось из угла. - Убийца! Зачем братьев моих зарезал? Что они тебе сделали, грязная твоя душа? Кто их детей и жен теперь кормить будет? Я?"
Абу-Нацер опустил голову, стараясь сосредоточиться. Как этот клоун успел узнать о гибели братьев? Не иначе - кто-то из домашних Ахмада наткнулся на трупы во дворе и догадался немедленно оповестить следующего по старшинству - Зияда - по телефону. Да, скорее всего, так и случилось. Не везет, так не везет. "А вот в следующий раз дураком не будешь! - упрекнул он сам себя по давней привычке извлекать урок из любого промаха. - Скинул бы падаль под обрыв - не пришлось бы сейчас на невезение пенять. Главное, и обрыв-то там всего в двух шагах… Ах ты, черт… Да разве ж тебе, кобелю, тогда до того было? Ты тогда все больше о бабьих задницах думал, да об оглобле своей… Тьфу!.."
"Что молчишь? Язык от страха проглотил?" - выкрикнул Зияд.
"А что тут говорить? - спокойно ответил Абу-Нацер. - Ты ведь нас для чего сюда заманил? Чтобы перестрелять? Ну и стреляй. Только тебя это не спасет. И семью твою тоже. Их всех потом мои парни на вертела насадят и по жилочке тянуть будут, до самой смерти. Помнишь Абеда Маршуда? То-то же. Так что, перед тем, как стрелять, подумай, на что своих близких обрекаешь."
Зияд нервно засмеялся:
"За дурака меня держишь, Марван? А я ведь тебя не глупее. Это верно, обгонял ты меня с самого детства - где на шаг, где на полшага, но главное ведь - чей конь будет первым под конец, правда? И конь этот - мой, Марван, мой, а не твой. Ты думаешь, чего я сейчас жду, почему не стреляю? На спусковой крючок нажать боюсь? Нет, не боюсь… хватит, Марван, отбоялся я тебя… Джипа я жду, Марван… ага… джипа. Вот как джип проезжать станет, тут-то я вас всех троих и положу, одной очередью. А потом еще и в лоб дострелю, для надежности. А потом, сам понимаешь, подожду солдат, пока дом окружат; постреляю в окошко по небесам, они тоже сюда постреляют, потом начнут переговоры вести: мол, сдавайтесь, пожалейте женщин и детей… Ну, я поупираюсь, да и сдамся под конец - единственный уцелевший боец героической группы легендарного Абу-Нацера. Скажу: вместе отстреливались, все погибли, кроме меня, всех солдаты в бою поубивали. Поди потом докажи другое… И семье моей будет почет и уважение, как семье шахида… деньгами помогут, как водится - а как же иначе? Посижу я недолго - крови на мне нету… с полгодика продержат, да и отпустят. Такое вот кино, Марван. Нравится?"
Абу-Нацер задумчиво покачал головой. Да, что и говорить, неплохо придумано. Молодец. А усадил-то их как грамотно - под лампой, как на ладони, а сам - в тени. И расстояние приличное… это ж сколько тут будет? Метров семь, не меньше. Одного точно успеет уложить, а может и двоих. Но не больше. Опыта не хватит, хладнокровия. Опять же поза у него для стрельбы неудобная: сидя, много не настреляешь. В общем, хватит расслабляться, пора дело делать, а то и ведь и впрямь начнет стрелять сдуру. Хамданом придется пожертвовать… жалко, так и не пригнул его… Он вздохнул и полез в карман.
"Стой! - немедленно закричал Зияд. - Ты куда руку суешь? Вынимай, только медленно, не то - стреляю!"
"Да что ты нервный такой? - улыбнулся Абу-Нацер, вынимая из кармана руку с пачкой сигарет и показывая ее Зияду. Выкидной ножик - вот же удобная вещь - точь-в-точь поместился с другой стороны пачки. - Покурить-то дашь напоследок?"
Он ловко вытряхнул сигарету прямо в рот и повернулся к Махмуду:
"Эй, Махмуд, чиркни-ка мне зажигалкой. А то наш хозяин не любит, когда я в карман лезу."
Махмуд медленно вынул зажигалку, чиркнул. Наклонившись к нему над Хамданом, Абу-Нацер быстро прошептал:
"Крикну "пес"… Хамдан - прямо, Махмуд - направо, за кресло, автомат…"
Выпрямился, выдохнул клуб дыма, погрозил Зияду сигаретой:
"В одном ты, Зияд, неправ. Братьев твоих мы казнили, это верно. Но разве я в их смерти виноват? Разве не ты им приговор подписал?"
- "Это как же?"
- "Да очень просто. Зачем меня обманул? Зачем притащил мне этого еврея со всем его длинным хвостом? Я тебе, кажется, ясно все объяснил: нужно такого, чтобы долго его не искали, чтобы связей на нас - никаких… а ты кого привел? И ведь знал, кого ведешь! Знал, кого ведешь!.. А?.. Говори! Ведь знал, да?.. Знал! Все ты знал! Пес!"
В следующее же мгновение диван опустел. Абу-Нацер резко прыгнул влево, распластался по полу, перекатился дальше, опрокидывая низкий кофейный столик. Махмуд симметрично скакнул вправо, по дороге рванул на себя сумку, упал за кресло, дернул на себя "калач", засуетился, нашаривая рожок. А по центру, как коренной, с диким ревом, широко раскинув руки, понесся Хамдан, смертник - навстречу смерти, как и положено.
Зияд растерялся и упустил драгоценные мгновения. Еще секунду назад он убеждал себя, что он здесь босс, в этой комнате; он приказывает, а остальные беспрекословно подчиняются, послушные его подавляющему превосходству. Ведь он мог убить их всех одним движением пальца. И в то же время, где-то в глубине сознания, он сомневался, что это действительно так, что превосходство его и в самом деле настолько велико. Уж больно уверенно держался Абу-Нацер, уж слишком безмятежными выглядели его бойцы. Он пытался подбодрить себя криком, издевательскими замечаниями в адрес своих противников, но и это не помогало. Скорее наоборот - презрительное спокойствие, с которым реагировал Абу-Нацер, еще больше подрывало уверенность Зияда в себе.
Внезапная атака обрушилась на него, как крыша во время землетрясения. Он потерял самообладание. Первым побуждением было закрыть голову, но руки оказались заняты, потому что судорожно сжимали совершенно бесполезную железяку. Он отбросил бы автомат, если бы чувствовал, что у него есть на это время. Но времени не было совершенно - Хамдан с ревом несся на него, раскинув руки, закрывая собою мир, огромный и страшный, как зиядова паника. Поэтому Зияд просто поднял руки с зажатым в них оружием на уровень плеч и зарылся лицом в сгибы локтей, уходя, убегая от надвигающегося ужаса единственно доступным ему способом. Судорога страха перекрутила все его тело в одном кривом напряженном изгибе, свела мышцы живота, скрючила пальцы, передалась автомату, и тот затрясся в длинном паническом припадке, выплевывая бесконечную очередь, захлестывая комнату яростной лавиной свинца.
Когда грохот смолк, Зияд испытал огромное облегчение. Во-первых, он был жив, во-вторых, наконец-то стало тихо, если не считать назойливого звона в ушах. Он поднял голову и посмотрел вокруг. Посередине комнаты, в свете единственного, чудом уцелевшего рожка чудом оставшейся висеть люстры, стоял Абу-Нацер, вытряхивая из волос крошки штукатурки. Хамдан лежал лицом вниз, упав грудью на тахту и почти касаясь зиядовой загипсованной ноги вытянутыми вперед руками. Черная футболка на его спине была мокрой и блестящей. Махмуд сидел на полу, прислонившись к креслу и держась рукою за бок. Между пальцев его сочилась кровь, странно яркая в тусклом свете лампочки. Рядом лежал автомат. Абу-Нацер закончил отряхиваться и подошел к Махмуду:
"Как ты? Ранен?"
"Да вот… - сказал Махмуд, отрывая ладонь от бока и показывая рану. - Задел-таки, сволочь. А ты?"
- "А я цел."
"Ну ты даешь… - восхитился Махмуд. - Не зря говорят: есть у тебя семь жизней."
"Больше, - спокойно ответил Абу-Нацер, поднимая с пола "калач". - Я сегодня считал. Ты подожди пока, брат. Вот с этим псом разберусь и тогда…"
Он направился к Зияду. Тот сидел, вжавшись спиною в стену и неотрывно смотрел на скрюченные кисти рук мертвого Хамдана, скомкавшие простыню в считанных сантиметрах от его ноги. Абу-Нацер подошел, встал рядом, окликнул:
"Эй, Зияд! Как поживаешь? Что ж ты нас не перестрелял-то? Как ты там говорил?.. - единственный уцелевший боец героической группы легендарного Абу-Нацера… Красиво… жаль, не получилось."
Зияд поднял автомат и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок. Абу-Нацер рассмеялся.
"Нет, брат. Ты свои шансы уже все расстрелял, до единого. А зачем? Длинная очередь никуда не годится. Смотри, как надо."
Он небрежно вскинул свое оружие и, почти не целясь, выстрелил Зияду в колено. Дикая боль пронзила Зияда. Он скорчился и закричал, резко и громко, как раненый заяц.
"Вот видишь, - ласково сказал Абу-Нацер. - Всего одна пуля, зато какой эффект! Я б тебя еще многому мог научить, но извини - времени нету. Ты тут так нашумел… вот-вот гости сбегутся. А я застенчивый."
Он снова поднял "калач" и дважды выстрелил Зияду в лицо. Махмуда Абу-Нацер застрелил сзади, в затылок. Раненый мог только помешать при отходе, а оставлять его здесь, с риском, что попадет в плен живым, было просто глупо. Через пять минут он уже спускался по склону, быстро, уверенно, бесшумно. Надо было успеть скрыться в пещере до появления вертолетов. Проходя крутой скальный участок, Абу-Нацер оперся ладонью на округлый камень, неожиданно гладкий и влажный от ночной росы. "Жаль Хамдана, - подумал он. - Такой красавец… и кожа, как у женщины."