* * *
Про "К-19" много в 1975 году говорили, и горела она не один раз. Та авария расписана в секретных журналах. Доводилась нам "в части касающейся". Про то, что служить на ней отказывались, я сам слышал. Подводники суеверны. Не зря же ее "Хиросима" называли и песни про нее складывали.
Про первого командира ее Затеева говорили хорошо. Людей спас.
Тогда же про радиацию ничего не знали. Первые поколения лодок. Народ с них часто от рака крови умирал.
Записки третьего командира "Хиросимы" Ковалева не читал. Может, и рвались служить на нее, но Тарле в свое время говорил: "Никто не врет так, как очевидец".
Время уходит, и события выглядят уже по-другому.
То, что они шли на смерть – кто же отрицает? Шли. Только это у нас буднично. Без слов "И вот тогда, совершенно добровольно в этот ад пошли наши товарищи". Без пафоса. Просто пошли.
По поводу фразы "Началась беготня. Ажиотаж. Совещание. Свалка. Мандраж. Время на секунды". Кто же говорит, что это паника? Но знаний о реакторе тогда даже академикам не хватало. Да и реакторы, и все оборудование 1-го контура, были далеки от совершенства, и вина в том не только завода в Северодвинске, проектировщиков, в том числе и "Рубина". Просто не все сразу получалось. Нужна была практика. Часто кровавая. Не здесь ли кроется причина нежного отношения "рубиновцев" к "аварийщикам" с "К-19"? А про ажиотаж я сказал потому, что вообще-то и по другим приборам 1-го дивизиона можно установить, есть давление в 1-м контуре или нет. А не только по манометру. Они сами резанули по трубе, а в первом контуре в этот момент был не ноль – было не меньше 150 атмосфер. Это как? Вдумчивое решение? Или, все же, время шло на секунды? В "Рубине" эту аварию должны хорошо знать. Нам, во всяком случае, ее доводили именно так. Я не виню людей. И не могу их ни в чем винить. Тогда (да и сейчас) считалось, что офицер до всего доходит своим умом. Иногда это стоило жизни. Иногда лодки гибли. Так, может, дешевле людей учить?
Затеев хороший мужик, судя по всему.
У нас принято обвинять командиров. Причем его обычно обвиняют люди, которые никогда командирами не стали бы.
История гибели "К-19" уже описана. И ни один раз. Писали очевидцы, участники, противники, сторонники.
Даже Николай Черкашин о ней написал. Он вообще об авариях пишет.
Называть водку "К-19", наверное, не стоило, но таков мир. Кому война, кому мать родная.
А командира на лодке "капитаном" не называют. В песнях – может быть, на железе – нет.
* * *
Вчера приехал в Питер один мой однокашник по училищу. Тот самый, что есть в "Каюте". Он на курсе молодого бойца, когда мы еще присягу не приняли, командовал нам: "Встать! Сесть!" По многу раз. Тогда я считал его мерзавцем.
А теперь, говорят, он глава администрации Шкотовского района Приморского края на Дальнем Востоке. И ушел в запас он с адмиральской должности, был начальником тыла. И еще говорят, что он очень заботится обо всех, взял несколько наших однокашников на работу.
Он устроил встречу для ребят в ресторане, говорили, что там все было хорошо.
Но я не пошел. Вдруг он действительно стал другим человеком?
Мне все-таки дорого то юношеское отношение к нему, как к мерзавцу.
* * *
Да, о национальности. Нам плевать было на национальную принадлежность. У подводников ценится только знание и самообладание. И будь ты хоть арийцем златокудрым, хоть негром губатым – итог один: не знаешь – вон.
* * *
Когда-то в детстве я ходил на карьер с взрослыми ребятами. У них была "воздушка" – ружье, стреляющее такими маленькими пульками. Эти ребята стреляли лягушек. Они стреляли лягушке в голову, а потом наблюдали, как она умирает. Я не мог этому воспротивиться. Я был очень маленький. Я стоял и плакал. А они смеялись: "Над лягушками!"
Если б я встретил их сейчас, то в лучшем случае не подал бы руки.
А то и морду бы набил. Я теперь сильный.
За тех лягушек.
* * *
Читаю: "Мне, как старшему помощнику командира подводной лодки "К-19" с сентября 1965 года по июнь 1967 года и командиру "К-19" с июня 1967 года по октябрь 1969 года, выпала честь воспитывать экипаж на славных традициях, заложенных первым экипажем под командованием Николая Владимировича Затеева. Подводная лодка "К-19" в 1968 году была признана лучшей подводной лодкой Военно-Морского Флота!" – это Бекетов Ю. Ф.
"Мы на ней с рождения до ее тризны…" – на глаза наворачиваются слезы (как написала мне одна девушка).
"Жалко нашу ласточку, смотрите, какая она красавица!" – а это Иванов и Кузьмин.
Я отписал, что не будем забывать про год – 1965-й.
Они просто другие. Подводнички тех лет. Они ходили в автономки по 15 дней кряду и считались героями. У них "текли" парогенераторы. На большее их лодки не были способны. Это после истории с "К-19" многое в ЯЭУ доделали и переделали. Так что в море они ходили меньше нас. Давно замечено: меньше моря – больше пафоса. С 1978 по 1983 год я ходил по две в году по 90 суток каждая плюс 2 контрольных выхода по 10 суток – это уже 200 плюс по мелочи после похода суток 20 плюс на задачи еще 20.
Итого в году – 240 в среднем. А были и тяжелые года – по 260. А зам. комдивы ходили по 300. Прыгали с корабля на корабль. Там не до пафоса. Один мат.
"И этих, с "Комсомольца", отличает уровень выучки", – еще одна цитата.
На "Комсомолец" посадили неподготовленный экипаж и отправили его в море. Вина не экипажа, а командования, принимавшего решение по их отправке. "Комсомолец" считался неплохим кораблем. О его конструктивных достоинствах и недостатках можно спорить. Если всплывающую камеру в море на госиспытаниях отрывает и она тонет, то это, наверное, не вина экипажа и его выучки. Если ШДА при пожаре выдают в отсек СО, и резина маски приклеивается к лицу, и ее отдирают с мясом, то как это прикажите называть? Если клапан ВВД имеет прокладку, испаряющуюся при пожаре, отчего в закрытом состоянии он травит воздух – то причем тут выучка? Если люди, собравшись во всплывающей камере, вручную пытаются подтянуть и задраить нижнюю крышку, а она с перекосом, негерметична и ее при этом заклинивает, то какие претензии к людям в ней?
* * *
Письмо:
"Саша, это было опубликовано в газете "Труд-7" от 24 июня 2004 г. стр. 21.
"Заявление. Я, Бутейко Мария Даниловна, 1970 г. рождения, прошу назначить мне алименты на мою дочь 1998 г. рождения. Удивитесь, при чем тут ваше медицинское заведение – вы ж не роддом. А при том. В начале прошлого года мой муж, будучи находясь за рулем в состоянии нетрезвого опьянения, налетел на бетонный столб с тяжелыми последствиями, про какое ниже. Я пошла его навестить в травматическую больницу, то есть к вам. Дежурная глянула в список и сказала, что пациент Бутейко лежит в 26-й палате, причем сильно ушибленный в голову и вообще верхнюю половину своего человеческого туловища. Я пошла посмотреть. Висел на растяжках, в гипсе, да еще сплошь обмотанный бинтами, так что виднелись только глаза и ротовое отверстие.
Какой ни есть поврежденный, а супруг, и я стала отпаивать больного сливками, медом, собачьим салом и прочими дефицитами. Выполняла это каждый день ему в лежачем виде в течение месяца. Когда же платить сестрам за ночной уход стало нечем, я начала оставаться в палате до утра. И так продолжалось еще недели три.
И вот, наконец, его размотали, и что ж я обнаружила? Этот вовсе не мой муж! То есть, тоже по фамилии Бутейко, но Анатолий Николаевич, тогда как мой – Петр Карпович. Однако в женской консультации мне сказали, что уже поздно.
Конечно, вам любопытно, где все это время находился мой законный? Не знаю. Скорей всего, у той курвы, какую катал в машине, а может, у какой другой. Во всяком случае, дома его присутствия не наблюдалось. Когда ж через полгода он, то есть Бутейко П. К., заявился, я была уже сильно в положении от травмированного гражданина Бутейко А. Н.
Однако тот жениться на мне категорически не в состоянии, потому как я официально в состоянии замужем за Бутейко, который П.К., сам же он женатый – на особе, каковая в настоящий период проживает за границей, а именно в городе Шебекино Белгородской обрасти. В результате полученного мною ошибочного зачатия у меня родилась дочка по фамилии Бутейко, а по отчеству то ли Петровна, как мои старшенькие, то ли Анатольевна – от своего поврежденного отца.
Вина во всем этом происшествии, ясно, лежит на вашем лечебном заведении.
Потому ввиду моего затруднительного материального положения прошу в моей алиментарной просьбе не отказать.
Бутейко М. Д., кормящая мать"
* * *
Белая ночь, часа три, светло. На улицах Питера редкий народ. Всем почему-то радостно. То ли от воды, то ли от света. В районе Дворцовой площади навстречу идут, обнявшись, два совершенно счастливых парня. На них белые брюки, белые рубашки. Всем встречным, улыбаясь до ушей, они сообщают: "Нет! Мы не пидоры!"
* * *
Август. Принято вспоминать про "Курск" и вообще вспоминать.
Подводники немного другие. Не такие как все. Этот мир для них не реален. Для них реален тот, подводный мир, где опасности со всех сторон, а этот – какой-то несерьезный, смешной. А еще они проверяют этот мир на прочность или опасность. Они словно говорят: "Смотри, он же гнется во все стороны, как обычный картон, он совсем не опасен".
Вот идут два лейтенанта по Троицкому мосту в Питере, в форме, при всем параде. Один другому говорит: "Спорим, что сейчас с моста прыгну?" – и прыгает. Там метров двадцать пять до воды.
Еще о "Курске". Государству я не верю. И в 6 часов жизни тех, в 9-м отсеке, не верю. Если подводник пишет записку – значит, он боролся до конца. Не меньше трех суток.
Да, они могли выйти. Но надо было выходить самим. Сразу. Не ждать помощи. Помощь от адмиралов всегда придет невовремя. Холодная, бесстыжая сволочь.
Те ребята мне в сыновья годились.
Конечно, им надо было сразу собраться в 9-м, снарядить всю регенерацию, подготовить люк к открытию, одеться в теплое белье и СГП, растянуть тубус на люке, обступить его со всех сторон и дать в отсек ВВД. Чуть больше 7,5 кило (над люком было 74 метра). Если повышаешь давление за минуту, то кессонки не будет. Давление чуть выше 7,5 – и крышку люка сорвет, вода войдет внутрь и будет стоять у края тубоса. Под него – и выныривай. Свободное всплытие без аппаратов. За минуту вышли бы все.
Но это так. Взгляд со стороны. Никто не рассчитан на такое напряжение. Никто не рассчитан на то, что ведешь себя умно, не теряешь самообладания, когда от удара тебя мешает с ящиками ЗИПа и сорванными с места электрощитами.
* * *
Рассказали одну историю. Мама и ее взрослая дочь возвращаются с дачи, идут полем к электричке. Маме захотелось пописать, она ищет кусты. Кустики есть, но только они редкие и жидкие какие-то. Она лезет в них задом, а дочь ее корректирует, обе при этом кричат.
– Видно?
– Да, да, видно, еще дальше.
Мама – женщина, кстати, необычайно дородная, с приятными, хоть и огромными формами – пятится дальше в кусты.
– Видно?
– Да, да, давай еще!
Она еще пятится, и еще, и еще.
Наконец, дочь ей делает отмашку – начинай! – она садится и натруженно ссыт.
Когда она уже встала, облегченно натягивая трусы, сзади раздался голос:
– Хорошо, что не в стакан.
Она обернулась в небывалом смущении, и перед ней предстала картина: три мужика, расположившись со стаканами в руках на травке, в ужасе наблюдали, как на их скатерть-самобранку из кустов неумолимо, как бульдозер, руководимый далеким бригадиром, надвигается необъятная женская задница.
* * *
Позвонили со шведского телевидения. Шведы нашли в своем фьорде на глубине 115 метров затонувшую подводную лодку.
"Вы, как эксперт, могли бы нам сказать, русская это лодка или нет. Мы смотрели ваш фильм…"
Я сказал им, что я не эксперт, а писатель. Потом согласился – присылайте фото, посмотрим.
"Водолазов надо спускать!" – "Глубина там большая!" – "Какая же она большая, чуть больше ста метров!" – "Там сильное течение!" – "Для хороших водолазов это не проблема. Возьмите русских!" – смеются.
Русские водолазы – это хорошо, конечно.
Подозревают, что лодка 50-х или 60-х годов. По натовской классификации "Фокстрот". По нашей – 641 проект.
"Там еще за рубкой у нее зенитная установка! И обратите внимание на иллюминаторы на рубке! Их очень много!"
Ну, да. Ставили такое когда-то, но после войны уже всем было ясно, что главное для подводника – нырнуть и уйти, оторваться от преследования маневром по глубине и по скорости, а не вступать в дуэль с самолетом. Тот всегда в плюсе. Но это знание пришло в военные умы не сразу. Все пытались из лодки танк сделать.
"Мы думаем, что это русская лодка!"
"А почему не немецкая?"
"Немцы сообщали о всех своих потерях! И координаты давали!"
Боже ж ты мой! Уже весь мир знает, что только русские бросают своих.
* * *
Человек служивый здесь, в России, должен понимать, что только от его умения и зависит его жизнь. Ему надо, наконец, сказать: "Тебя никто не будет спасать. Наоборот, если ты в этой стране спасешься сам, то придет дядя прокурор и оценит, так ли ты при своем спасении защищал Отечество, как ему, этому дяде, хочется. А сломаешься – заменят, как винтик. В лучшем случае железку на грудь повесят. В худшем – так зароют. Пойми, тут в цене мертвые, а не живые. Тут любое количество положат просто так. Походя. И унижать тебя будут. Это обязательно. А теперь скажи: готов служить? Если готов – служи, но обо всем этом помни. Это Россия. Тут по-другому не бывает".
* * *
Моя жена иногда спрашивает быстрее, чем успевает подумать. Смотрим телевизор. Там упоминается Росинант.
– А Росинант это чья лошадь, Вронского или Македонского?
– Росинант – это лошадь Пржевальского! – говорю я. – А у Македонского был Буцефал, что в переводе с родного языка Александра Филипповича означает "фалл в бутсах".
* * *
В рассказе "Авария" все стилизовано под записи в вахтенном журнале. Действительно, взяты настоящие записи из журнала и по ним воспроизведена картина того, что люди все делают вроде правильно, а получается ровно наоборот.
Почему так получается? Потому что у них идет борьба с собственной автоматикой. Матрос выключением одного тумблера заблокировал им автоматику, и она теперь все время отрабатывала на "всплытие" (задирала нос), поскольку, что бы она ни делала, по приборам получалось, что дифферент не уменьшается, он всегда был "1 градус на погружение". Люди вмешиваются: они начинают перегонять в нос воду (кстати, не в носовые ЦГБ, а в специальные дифферентовочные), а автоматика отрабатывает свое, поскольку ей сигнал идет, и нос продолжает задираться. И вот он уже 15 градусов на корму, и центральный вдруг подумал, что у них вода в корму поступает, потому что непонятно, почему они не могут справиться. Дифферент между тем уже 30, потом 35 градусов. Валится защита реактора. Теперь лодка останавливается, но она же дифферент держит не только автоматикой и действиями людей, а еще и скоростью, которая падает до нуля. И как только скорость падает до нуля, после пузыря в корму и окончательной остановки хода, нос валится, как подрубленный, теперь у них уже дифферент не на корму, а на нос, несмотря уже ни на какую автоматику. Они без хода проваливаются на глубину 100 и более метров.
Положение спасает старшина команды трюмных. Пока лодка то вставала почти на попа, то зарывалась носом, была такая минута, когда она была на ровном киле, и в это время он успел добраться до пульта и продуть все группы ЦГБ – лодка пулей вылетает на поверхность. Все! Потом все во всем разбираются медленно.
* * *
Олежка Маслов умер. Инсульт. Осиротели мы. Тот самый Олежка, который есть в "Системе". Эту книгу он застал. Он все спрашивал про нее: "А, правда, что Саня Покровский написал там, что я не способен ничего украсть?"
А потом ему достали книгу, и он все прочитал сам.
Теперь вот нет его. Он только квартиру в Воронеже получил и почти сразу умер.
* * *
Это была змея. Большая, зеленая. А морда у нее была светло-зеленая, от чего казалось, что она даже светится, что ли. Она возникла у человека, стоящего напротив меня за спиной, пружиной распрямившись над его головой. Потом я каким-то загадочным образом ее схватил руками и ощутил, какая она сильная. Будто в руках у меня заходил стальной трос. Причем такое было впечатление, что у нее два тела – одно вставлено в другое, потому что, когда я сжимал внешнее, внутреннее успевало вывернуться.
И вот я понял, что я ее не сдержу. В этот момент ее морда оказалась на уровне моих глаз. Она вывернулась из моих рук и бросилась мне в лицо. Я отпрянул, ударился головой о стену и… проснулся.