- Плохо, что ль, работаем?! - хмуро спросил бригадир каменщиков дядя Митяй.
- Нет, не плохо. Не о том речь. Мало внедряем нового.
- Почему мало? А свайные фундаменты? Разве они не дают выигрыш времени?
- Дают, но это уже дело прошлое.
- А панели вместо каменной кладки?
- Это - где возможно, Нам надо не только войти в график, но и иметь резерв на осень, когда погодные условия.".
- Резе-ерв… - протянул дядя Митяй. - Пусть кирпич в пакетах возят да раствор без щебня!
Секретарь партбюро Артюхин встал из-за стола:
- Погоди. С кирпичом наладится. Положение дел на кирпичном заводе разбиралось на днях на бюро обкома. А мы собрались, между прочим, не для того, чтобы спорить о пакетах.
- Ладно уж… - Дядя Митяй обиженно засопел и сел на лавку.
- Вот и ладно. Послушай лучше, что Олег Иванович про насосную доложит.
Олег Иванович взял лежавшую у доски брезентовую рукавицу, плеснул на нее воды из графина и вытер доску. Попробовал на столе мел и откашлялся.
- По проекту насосную станцию предусмотрено строить методом опускания. - Он провел мелом по доске. Жирная горизонтальная черта, как по линейке. - Над уровнем земли делаем опалубку, варим арматуру, заливаем бетоном и… - Он показал пунктиром, как бетонное кольце опускается вниз. - Метод хорош, если грунт насыщен водой.
- У нас не насыщен, - простодушно буркнул кто-то из угла.
- Вот-вот, у нас не насыщен, - подхватил прораб. - Значит, чтобы бетонное кольцо опустилось, надо гнать воду насосами, разжижать землю, а потом выбирать пульпу.
- Чем? - Тот же голос из угла. Все обернулись. Реплики подавал старый бетонщик Тихомиров, обычно не встревавший ни в какие споры. Но тут его, видать, что-то задело за живое. - В войну еще, помню, - продолжал он, - такие штуки делали… Вручную выбирали эту самую пульпу, растуды ее…
Мы думали, вопрос поставил прораба в тупик, но он, напротив, заметно повеселел.
- Насосов у нас нет, - сказал он. - Придется пульпу выбирать вручную и поднимать краном.
По прорабской прошло веселое сдержанное оживление. Что такое выбирать пульпу, знал не только Тихомиров.
- А у тебя есть другой вариант, Олег Иванович? - спросил Петров. - Если есть, выкладывай, не темни.
- Есть. Копать котлован под насосную экскаватором… - Все притихли, В наступившей тишине Олег Иванович продолжал: -…и затем вести все работы прямо в котловане - опалубку, армирование, бетонирование. Работать будем в две смены методом бригадного подряда. Поручить это дело думаем бригаде коммуниста Петрова.
"Значит, Петрову. Нашей бригаде… Мы - на решающем участке стройки". Я, вытянув шею, посмотрел на бригадира.
Петров принял все сказанное внешне невозмутимо. Помолчал, подумал, потом спросил:
- А расчеты, калькуляция?
- Расчеты уже делают. Документация в отделе труда и зарплаты.
- Ну что ж, можно попробовать… - Петров оглядел собравшихся, - Там будет, поди, только бетона полтысячи кубов?
- Около того, - улыбнулся прораб. - Вот это и есть наш резерв.
- Резерв солидный, - сказал секретарь партбюро. - Это тебе, Василий Акимович, и партийное поручение. Мы на партбюро думали, кому эту работу дать. Решили - тебе. Добавь в бригаду комсомольцев, сам посмотри, кого. Работа, конечно, трудная - земля, опалубка, бетон… Но применительно к нашим условиям - как раз то, что надо. Это даст выигрыш и во времени, и в деньгах.
- Все это хорошо на бумаге, - проворчал Толя. - А как зарядят дожди, придется по уши в грязи работать.
Сказал он это вроде сам себе, но Петров его услышал, встал:
- Тогда будем по уши в грязи… На время этих работ прошу дать мне вот каких комсомольцев…
Я замер. Назовет ли меня? Вряд ли… Топор в руках почти не держал - и вдруг на котлован, самую горячую точку стройки…
Петров, загибая пальцы, назвал пятерых комсомольцев и в их числе меня.
- А этого, - он показал на Толю, - не надо, хоть он и мой. И впрямь еще дожди зарядят. Пусть остается на пиле.
- Желающие высказаться есть? - спросил Олег Иванович.
- Есть! - злым тенорком откликнулся Толя и тяжело встал: - Это я к слову сказал, Василий Акимович, что "по уши в грязи". А вы сразу: "Этого на надо!" Да я…
- А и верно, - неожиданно поддержал его кто-то.
- Что верно-то? - Петров, привстав, пытался разглядеть, кто подал голос.
- Да не вытягивай шею, Акимыч: я это, Утюгов. Вишь, какая история: задело, видно, парня за живое…
- Сказано. Что зря тянуть разговор, - отрезал Петров. - Останется на пиле: И точка!
В тот же день мы провели короткое собрание у себя в бригаде. Петров оглядел нас и сказал:
- Вот что, ребята, пока механизаторы будут рыть котлован, нам предстоит работа. Большая. Но заработка большого не будет. Надо закончить все узкие заделки, чтобы потом мне меньше приходилось отвлекать людей от насосной. Понятно?
Толя между тем подсел ко мне и легонько ткнул меня в бок:
- Валерка, скажи ты ему… Мы ведь с тобой в любую погоду таскали доски по грязи.
- А зачем про грязь вякнул?
- Да я всегда как-то вперед скажу, а потом обдумаю. Понимаешь, характер у меня такой.
- Характер… - Я знал, что с Петровым трудно договориться. И вдруг меня осенило: - Идем к Синявскому. И "молнию" надо готовить про котлован… Ты в школе как, не в отличниках ходил?
- Нет.
- В ударниках?
- А не пошел бы ты…
- Давай к нам, в редколлегию.
- Морду, что ли, кому бить надо?
- И это. Но не в прямом, конечно, смысле…
Пока механизаторы рыли котлован под насосную станцию, мы готовили щиты для опалубки, кружала, поддоны, бетонировали стыки.
Работают плотники вроде не спеша. Я внимательно приглядываюсь к Петрову. На обветренном лице его поблескивает седая борода. Отпусти он ее - была бы лопата! Когда он сдержанно улыбается, борода вспыхивает на солнце, такая она густая и плотная. Покатые плечи его и медвежья сутулость говорят о силе. Петров мне не кажется стариком, хотя ему далеко за пятьдесят. Он учит меня тонкостям плотницкого мастерства. Учит ненавязчиво, как бы между прочим, за работой.
- Пошли-ка поглядим столярку на административном корпусе.
На первый взгляд все было в порядке: застеклены окна, установлены двери, врезаны замки. Но Петров сразу стал тихо про себя поругиваться:
- Дверные переплеты опять из сырого дерева…
Он попутно показал мне, куда надо загонять клинья, чтобы не повело дверной переплет.
- И вот погляди, - сказал он, - все двери.
какие ставим, открыты настежь. А после дерево усохнет - не закроешь. Комиссия придет - дерг-дерг, - и снова плотники за работу, Вообще-то напиши-ка об этом в "Прожекторе", может, будет толк.
…На днях Петров дал мне топор - тяжелый, аляповатый, с неухватистым топорищем и велел обтесать бревно. Работа вроде ничего особенного. И я ретиво взялся за дело. Однако хватило меня на полчаса.
Когда подошел Петров, топор меня уже не слушался: то круто вонзался в бревно, то, коротко звякнув, оскальзывался.
- Ты, случаем, не левша? - спросил он и вдруг строго прикрикнул: - Как стоишь?! Топор-то сорвется да по ноге и угодит!
- Плохой топор, - виновато сказал я.
- Это бывает, - согласился бригадир. - Дайка погляжу.
Он взял топор, повертел его в руках, словно перышко. Казалось, топор сразу утратил вес, едва Петров коснулся его. Потом пошатал бревно, которое я обтесывал.
- Закрепил плохо, - сказал он. - Упора нет, а бревнышко-то невелико, вот и елозит у тебя под топором, ползет в сторону. Да-а, теперь такая работа уже редка. - Он основательно закрепил бревно. - Теперь больше бетон, стеклоблоки, готовая столярка…
Легкими точными ударами Петров начал тесать бревно.
И, по-моему, в эти минуты он забыл обо мне, забыл, что он бригадир, забыл обо всем на свете. Единственное помнил - что он плотник, с малых лет привыкший тесать, ставить срубы, подгонять венцы, экономно и точно поднимать и опускать топор. Петров тесал и тесал бревно, щурился от удовольствия, чуть раздувал ноздри, принюхивался к запаху горячей сосновой смолы. Потом неуловимым движением кинул топор, и тот вонзился точно в центр бревна.
- Вот так, - сказал он. - Главное - стой правильно. Понял? Ну, давай. - Он ухмыльнулся чему-то своему и ушел.
Я снова принялся за бревно. Интересно, замечает ли меня Аня? Ее кран мне виден отовсюду. Вот она остановила свою огромную машину; я вижу, как вниз опускается крюк, и, спустя минуту-другую, в воздухе среди бело-синих летних облаков покачивается стеновая панель. Аня плавно разворачивает стрелу и сигналит. Монтажники уже наготове. Панель плывет над стройкой и вот мягко касается колонн - монтажники принимают ее, и ярко вспыхивают огни электросварки.
Ко мне подошел Хонин. Некоторое время молча наблюдал, как я обтесываю бревно, потом заговорил:
- К Петрову, значит, пошел… Ну и дурак.
Я оставил бревно и посмотрел на Хонина.
- Что глядишь? Не узнал? - Хонин улыбнулся. У него жесткий рот. Голос высокий, резкий и одновременно тусклый. Лицо его не запоминалось. Черты крупные, резкие, а как будто собраны у разных людей. - Зачем, говорю, в бригаду к Петрову пошел? У прораба есть должность уборщицы - вакантное место. Иди…
- Уборщицы?
- Ну! Вроде и работа, а делать нечего.
Я не мог понять, почему Хонин подошел ко мне. И вроде ведь добра желает. Да добро его какое-то…
- Отчего же сам не пойдешь в уборщицы? - спросил я.
- Зачем? - Он смотрел на меня необычайно пристально. - Мне и там, где я есть, неплохо. А надо будет - пойду. Это ты ранний чистоплюй.
Он наклонился, раздавил окурок на светло-желтой с капельками смолы древесине сосны, как раз там, где недавно прошелся топор Василия Акимовича, и заторопился обратно к башенному крану.
Я некоторое время глядел на этот окурок, потом, размахнувшись, вырубил его так, что он вместе со щепой отлетел далеко в сторону.
9
Котлован напоминал широкий колодец. На пятнадцатиметровой глубине от земли тянуло холодом, воздух был влажен и тяжел, а синева неба над головой казалась гуще, из нее исчезла привычная прозрачная дымка. Нам предстояло выстроить со дна до самого верха двойную опалубку и заполнить ее бетоном.
Сварщики варили арматуру. А мы поднимались все выше и выше, приколачивая к стойкам доску за доской.
Постепенно котлован начинал походить на арену для мотогонок по вертикальной стене.
Сверху, у ограждения, время от времени стояли любопытные. Часто слышалось:
- Во дают!
И тут же кто-нибудь говорил:
- Петро-ов!..
Никогда я еще не испытывал такого чувства гордости за то, что было сделано мною, за людей, с которыми работал. Это было ощущение причастности к чему-то настоящему. До сих пор мне казалось, что где-то существуют высота, романтика, жизнь, существуют помимо меня для каких-то иных людей, возможно, более удачливых, а может быть, и более стоящих; что я в стороне от настоящих дел; что большое проходит мимо. А тут с пронзительной ясностью понял, что строю завод, поднимаю его своими руками из земли, из сырой глины, что от моей работы сейчас зависит, уложимся ли мы в срок, сдадим ли вовремя первую очередь завода.
Ровно в двенадцать мы выбирались из котлована и тут же, неподалеку, устраивались обедать.
Однажды, когда я, усталый, грязный, сидел на бревне, ко мне подошла Аня.
- Ну, как новая работа? - спросила она.
- Нормально.
- Не жалеешь, что ушел?
- Хонина жалко…
- Почему никогда не приходишь?
Я вскочил. Мы смотрели прямо в глаза друг другу.
- Ты же сама не хотела со мной разговаривать! Помнишь, когда руки у меня… Ну, на больничном я был…
- Сегодня опять была видна часовня, - неожиданно сказала она.
- И снова белая?
- Белая. Я вчера была там.
- Одна? - Не знаю уж, как это у меня вырвалось. В уголках Аниных губ как будто едва наметилась снисходительная улыбка.
- С Хониным.
"Зачем это она?"
- Ну и что?
- Ничего. Он окурок погасил о ее стену. Вот и все. Вот так ввинтил его. - Она показала, как Хонин ввинтил окурок.
У меня как будто разладилось все внутри, я не находил, что сказать. Растерянно смотрел на поношенные, покрытые пылью Анины туфли и уже не мог поднять на нее глаз.
Она чуть коснулась пальцами моей щеки и ушла.
"Нет, не была она у часовни с Хониным. Это она придумала", - решил я.
10
Дождь налетел внезапно. Нас окатило, словно из опрокинутой бочки. И вмиг промочило до нитки.
Мы с Аней спрятались от ливня под навесом наклонной галереи.
Стояли рядом, холодные, мокрые, близко друг к другу, и от этого было жарко.
Лучом света вспыхнула ее улыбка.
- Грибы-то теперь пойдут!..
- Пойдут, - в тон ей ответил я, - мухоморы-то…
Она рассмеялась и прижалась ко мне еще ближе.
А дождь катил лавиной, гремел листами железа, сметал мусор. Земля не успевала впитывать его, так он был внезапен и обилен: по дороге уже мчались потоки воды.
"Котлован… - с тревогой подумал я. - Не поползла бы глина…"
Прибитая пыль, намокшее враз горячее дерево, смоченные внезапной водой камни, плиты - все пахло волнующе и остро. От близости Ани, такой неожиданной и ясной, у меня закружилась голова.
Аня посмотрела на меня пристально, прямо. Серые глаза ее вдруг потемнели, на губах появилась странная улыбка, будто она с этой улыбкой прислушивалась к чему-то неожиданному в самой себе.
Она медленно провела пальцем по моим бровям, сначала по правой, потом но левой, и вдруг сказала:
- Я видела твою сестру. Вы близнецы, что ли?
- Нет… - Я хотел добавить, что Ольга старше, однако вовремя спохватился.
Но Аня поняла меня, и снова вспыхнула ее улыбка.
- Вас просто не отличишь. Нет, нет, - в свою очередь спохватилась Аня. - Я ничего такого не хочу сказать. Просто это удивительно. И потом… - она помедлила, - мне это нравится. Ты ее любишь?
Я кивнул.
- Счастливый ты. Вас двое, таких хороших… А у меня, Валерик, только мама в деревне, больше никого… Деревня в глуши, в лесу… Речка маленькая… На дне видны камушки… У мамы коза. Белая. Вот и все. Туда приедешь, кажется, ничего не изменилось с детства…
Дождь пролетел, прогрохотал, и почти сразу по окнам зданий, стеклам кабины башенного крана полоснуло солнце.
Аня подняла голову.
- Ну вот, вверху уже хорошо. Пора на кран.
Отовсюду из-под навесов выходили рабочие, направлялись кто куда. Наши плотники спешили к котловану.
В тот вечер мне пришлось задержаться: откачивали из котлована воду, выбирали клейкую грязь.
Возвращался я поздним троллейбусом, когда уж и пассажиров-то не было. За окном встряхивало черную летнюю ночь с размытыми огнями, время от времени набегавшими на меня. Потом огни куда-то провалились, из ночи вырвался нестерпимый грохот. Казалось, меня усердно охаживают по голове пустым ведром. Но проснуться не хватило сил. Сон застал меня в углу пустого троллейбуса, ведомого по ночному городу красивой, но хмурой девушкой.
Мне снилось, что возле самого моего уха работает насос, а из широкого шланга хлещет мутная вода.
Кто-то бежал, стуча сапогами, по мокрым доскам и кричал, что оголены провода…
Я просыпался, снова засыпал.
Потом я вдруг увидел грибы, большую плетеную корзину, полную грибов, и не сразу понял, откуда она взялась. Напротив сидели две старые женщины.
- Я-то думала, выпимши, - донеслось до меня. - А он, видать, та-ак…
Я понял: это про меня говорят задержавшиеся в лесу бабуси. Видно, заснул всерьез.
Отвернулся к окну и стал глядеть в темноту, пытаясь определить, что за остановка.
Троллейбус резко тронулся с места и пошел дальше по ночному городу. Я прислонился виском к холодному пластику. Толчки отдавались в голове глухой болью.
- Пошли, видно, грибы-то? - спросил я у своих случайных попутчиц.
- Пошли мухоморы-то… Дома нас, поди, и не ждут. Думают, волки растащили…
Дома, едва стукнул, дверь отворила Ольга.
- Куда ты пропал? Что с тобой? Заболел?
- Здоров.
- А где был?
- В ресторане.
- Я серьезно спрашиваю.
- Квартальный план выполнял одним днем. И прихватил ночь.
- Выполнил?
- Спрашиваешь!
Она хмурилась, и мне казалось, что это я в зеркале вижу свои две стрелки над бровями.
- Уходи-ка ты со стройки… - сказала Ольга шепотом.
- Ни за что! - так же шепотом ответил я.
С упоением, соединенным со страхом, я думал об Ане. И странно, во всякую минуту воспоминание о ней с необъяснимой неизбежностью возвращало меня к мысли о Хонине.
Некоторые завидовали Хонину, что он так легко живет - не переработает, не возьмет на себя ничего лишнего.
Я чувствовал таившееся в нем куда более значительное зло, пока еще не вполне понятное для меня. А может, это потому, что он постоянно возле Ани? Неужто это обыкновенная ревность?
Я начал чувствовать, что Аню мне никто не может заменить: ни мама, ни Оля. Я мог без конца смотреть, как у ее губ вспыхивают легкие лучики.
Однажды мы с ней сидели у крана. Аня взглянула на часы:
- Опять не подвезли вовремя бетон. А привезут - начнется спешка. Сразу придет несколько машин, и Водяной начнет свое: "Давай скорее! Давай скорее!" Больше всего не люблю эту суету.
В спешке там допустишь ошибку, тут не доглядишь. А это кран… С такой-то махиной, - она хмуро взглянула на перечеркнувшую полнеба стрелу, - и до беды недолго…
Подвезли бетон. Аня встала, огляделась, кругом и улыбнулась:
- Курорт окончен!
И когда Аня поднималась к своей кабине, я случайно перехватил взгляд Хонина. В глазах его была злоба. Он пристально следил за каждым ее движением и не замечал, что я смотрю на него. На какой-то миг сердце кольнула необъяснимая тревога. Мне вроде бы следовало радоваться, что щелкнул Хонина по носу, а вместо этого я ощущал беспокойство оттого, что он неотступно был возле А ни.