35. Предатель Иннокентий
Ах, свадьба!
Этот чудный день приближается час за часом! Какие грандиозные перемены он сулит в судьбе жениха! А в судьбе невесты?!
Все утро девушки (под управлением пожилой дамы) одевали Перепечкина в изысканный брачный костюм. Сегодня – последняя примерка.
Фотограф, подчиняясь негромким командам адвоката, щелкает г-на Перепечкинав с разных ракурсов. Тут же представитель свадебного салона Смирнов.
– Сбоку он импозантнее смотрится… – убеждает адвокат фотографа. – Как задремавший орел, не правда ли?
Но Любаше, Ксении Михайловне и Любови Семеновне сейчас не до грандиозных перемен в судьбе влюбленных. Надо утрясти последний вопрос. Они горячо спорят. Анжела всхлипывает:
– Было, было незабываемое удовольствие, я сама видела! Скажи, мама?
Любовь Семеновна замахивается на Перепечкина:
– У, старый пень! Так бы и двинула! Получил неземное наслаждение – и в кусты! Анжелочка ему и так, и сяк… Тридцать три удовольствия!
Любаша гнет свое:
– Да не было, он говорит, не было незабываемого наслаждения! Ничего он не чувствовал!
– Ну, сделайте что-нибудь, Любаша! – умоляет Ксения Михайловна.
– А я что сделаю? Я ему рожу, что ли, этот сраный отсос?
Адвокат уточняет:
– Во-первых, нижний поцелуй. Во-вторых…
Но его не слушают, даже замахиваются.
Ксения Михайловна законным образом кипятятся:
– Спал как сивый мерин, вот и не чувствовал! А люди-то видели! Да вот хоть ты, Любаша!
– Я же ушла, Вы сами меня отправили! Как я могу теперь подтвердить? Это по совести против трупака-то?
– Во-первых, не трупака…
На умницу-адвоката опять замахиваются.
Ксения Михайловна, вспомнив, указывает на Иннокентия:
– Он! Вот он все видел! Еще орал: "Не забудь застегнуть ширинку!"
Она наступает на попугая:
– Орал? А ну говори быстро!
В атаку на попугая идет и Любовь Семеновна:
– Ты слышал? Ты видел?
Любаша ничего не понимает:
– Да что вы к птице пристали? Совсем облысели?
Дамы в голос отвечают:
– А как же? Свидетель!
Иннокентий испуганно удирает:
– Поправь манишку!
Любовь Семеновна командует:
– Тебя не про манишку спрашивают, дурак! Говори по делу!
– А как птица сказать может? Вы совсем, что ли?
Любовь Семеновна:
– Может! Когда не надо – поет соловьем… А когда надо… Ты хоть посмотри, какую красавицу отгрохали папашке твоему!
Смирнов любуется господином Перепечкиным:
– Да, жених что надо. Эти перстни доставлены из Гамбурга вчера самолетом…
Любаша встревожено сообщает снова:
– Иван Михайлович говорит, что он по-прежнему сомневается в правильности выбора.
Адвокат заламывает руки:
– Почему? Ну, почему, Иван Михайлович? Так хорошо сидит костюмчик…
Он умоляет:
– Ну что ж Вы, голубчик! Мы уже с ног сбились, дорогой мой! Ну почему Вы не торопитесь к своему счастью?
– Он говорит, что этап романтики закончился слишком быстро… – сообщает Любаша. – Он говорит, что нижний поцелуй возможно пришел несвоевременно от… развратной молодежи. Если он, конечно, был.
– Был! – категорично заявляет Любовь Семеновна. – Было неземное наслаждение как пить дать…
Любаша в сомнении:
– Доказательств по-прежнему нет.
– Какие еще нужны доказательства трупу? – возмущена Любовь Семеновна.
– Ну, ну, Любовь Семеновна… – урезонивает ее адвокат.
Любаша переводит:
– Он требует найти ему новую девушку… С более выраженной романтической мотивацией…
– Опять заладил свое! Какая тебе мотивация, старый дурак? Хватай пока горячо!
– Ну, ну… – мнется адвокат.
– Да что Вы нукаете все время? – не понимает Любовь Семеновна.
– Вообще, он имеет право на любую девушку… – кисло заявляет адвокат.
– Кто? Он? Между нами, он имеет право только на гроб! Ишь ты: сказочно богат… престиж… статус… А вот как мужчина каков?
Она сдергивает с Перепечкина парик.
– Полюбуйтесь!
Смирнов отшатывается от страшной картины живого мертвеца.
Любовь Семеновна надевает парик снова.
– Да если бы не парик – и смотреть не на что!
Адвокат не знает что сказать:
– Вы причиняете моему подопечному боль! Если он такой плохой, то почему вы за него выходите замуж?
– Любовь зла! – говорит Ксения Михайловна. – А Вы как думали, дружок?
Перепечкин тем временем вдруг начинает синеть и хрипеть. В какой-то момент открывает глаза, почему-то находит взглядом Любовь Семеновну и останавливает взгляд на ее большой груди. Любовь Семеновна торопливо крестится.
– Ой, страшный! Как черт из табакерки!
Но спохватилась и грозно приказывает:
– А ну закрой глаза! Закрой, я сказала!
– Ну, ну… Любовь Семеновна… – мямлит адвокат.
– Да что Вы нукаете все время? А ну закрой глаза!
Сплевывает в сторону:
– Ну чисто Вий, мамочка…
Любаша торопливо хлещет Перепечкина по щекам:
– Ну зачем ему столько эмоций? Вы же видите, что он элементарно не справляется с ними!
Побледневший Смирнов перехватывает взгляд жениха.
– Вы знаете, куда он смотрит?
Любовь Семеновна откликается:
– А то!
Она прикрывает бюст руками:
– А ну закрой глаза, живо! Видите, мертвяк – а туда же! Ему порно подавай, а вы говорите романтика!
Иннокентий тоже потрясен:
– Господибожемой…
Любовь Семеновна обескуражена явлением попугая:
– Вот еще один дурак – в любую щель лезет…
Она замахивается на предателя интересов:
– А ну!
Иннокентий отскакивает:
– Спасибо, блядь! Поправь манишку.
Терпение Любовь Семеновны лопнуло. Она выглядывает в коридор:
– Старшина! Быстро этого на нейтрализацию! Хватит кошмарить людей! Хватит я сказала!
36. Убить христопродавца!
И только в кабинете профессора Майера все наносное отступает на второй план. Здесь курится сладковатый дым, здесь оазис философской мысли, здесь все располагает к неспешному созерцанию событий, текущих мимо как песок сквозь пальцы…
Глаза Майера и Козырева полуприкрыты, вокруг тишина. Привычно сидит подле ног Козырева Лиза. Она предана как старая собака, пожившая с хозяином много-много лет. Она смотрит вдаль, щурится будто бы от сильного ветра промозглых невзгод, которые уже проступают на закате дней…
Вера зевает от недосыпа, Пушкин топчется со сценарием. Хильда читает вслух СМС-ку от Аделаиды.
– "Доктор, вчера я приняла ведерную клизму, я свежа как цветок. Зайдете посмотреть на Вашу Аделаиду? Извините, что это пока единственная новость нашего романа. Вы знаете, как я мучилась запорами…"
– Запорами… – вторит Майер.
Лиза глубокомысленно покачивает головой.
Хильда вздыхает:
– Бедняжка. Что ответить?
– О да, зайду… Поздравьте ее с ведерной клизмой. Что еще?
– Она опять пишет, что я возможно дрянь и тупица.
– Окей, – не возражает профессор.
Хильда читает дальше:
– Она пишет, что любви нет, ее заменяют бесконечные пожизненные фантазии о ней… Хольт, Вы никогда не думали об этом?
Майер молчит.
Тогда Хильда обращается к Козыреву:
– Я так и не поняла в прошлый раз: в русской экзистенции любовницы водили мужчин писать? Я не изучала этот вопрос.
– Водили.
Майер вздыхает:
– Как жаль, что вождения писать не было в немецкой экзистенции.
Хильда отвечает со знанием дела:
– В немецкой экзистенции было царство рацио, в русской – эмоцио. Однако это плохо. Я готова попробовать Вас отвезти сделать писание, чтобы почувствовать что такое эмоцио.
На пороге кабинета появляется Ксюша (он же Алексей Синица) в сопровождении лжесурдопереводчицы.
Лиза встает, садится на колени у ног профессора (сбоку) и смотрит вдаль, щурясь от воображаемого ветра.
Сурдопереводчица спрашивает:
– Ксюша интересуется: как поступить девушке, которая начала периодически засыпать на продолжительное время? Заснет ли она навсегда?
– Да, – отвечает Майер.
– Как быстро это произойдет?
Пушкин тянет привычную волынку:
– Роман Григорьевич, голубчик, ну пожалуйста… Всего одна минута… Все стоит, канал рвет душу, а съемочных дней осталось всего 17…
Вера полна презрения:
– 121-ая серия стоит, 127-ая не движется, а в сто тридцать первой и конь не валялся!
Козырев туманно вглядывается в страницы, вдруг нехорошо оживляется:
– Хитрюга… Борзописец… Ай да, Пушкин! Ай да сукин сын!
Он тычет Пушкина в живот.
– Гнида конъюнктурная!
Снова тычет – теперь сильнее.
– Опиум для народа!
Пушкин, рухнув, понятно, хнычет:
– За что Вы все время меня бьете, за что?! Мне скоро на пенсию…
– Эй, мальчик, помоги ему! – приказывает Козырев. – Я не убил этого христопродавца?
– Он не мальчик, – уточняет сурдопереводчица. – Он – глухонемая.
– Сколько раз повторять – просто немая, – спорит Ксюша.
Хильда ласково обращается к Ксюше:
– Что ж вы сразу-то молчали?
37. Мужчина ее сердца
Как бы ни близился шумный день счастья Ивана Михайловича Перепечкина, не будем забывать, что разбитых сердец на свете осталось еще немало.
То есть, поговорим нынче немного о грустном. Тем более, что сегодня ненастный день. За большими окнами холла Клиники – дождь.
Из лифта Майя вывозит кресло с Валерий, подкатывает к самому окну.
Майя говорит светло:
– Знаете, Валерия Николаевна, а мне не с чем расставаться… У меня никогда не было мужа… Любовь не приходила…
Она загадочно улыбается:
– Значит и не уходила…
Сзади подходит Лиза, ей удается утянуть фиолетовый шарфик с шеи Валерии, но в последний момент переводчица бьет ее по руке.
– Не сметь! Не сметь!
Майя внезапно в необъяснимом порыве бешенства надвигается на Лизу, раскидывая руки, словно готова задушить воровку… потом просто машет безвольной рукой.
За окном Вера и Козырев идут к машине. Лиза торопится за ними. Вера и Козырев сели. Лиза заглядывает сквозь стекло.
Вера кричит из салона:
– Отойди, отойди, Лиза!
Козырев открывает дверь:
– Лиза, ко мне!
В салоне Лиза достает из рябинового ридикюля знакомую фотографию мужской задницы.
Она щурится как будто играет в каком-то триллере:
– Мне кажется, я этого мужчину уже где-то видела. Кевин, мне не может изменить память!
Козырев восклицает:
– Этот мужчина я, Лиза! Наконец ты нашла его!
Машина трогается.
Майя докладывает:
– Он уехал с ней. Он сказал, что она его экзистенциальная любовница.
Судя по всему Валерия язвительно восклицает что-то вроде:
– Передайте ей мои поздравления. Лиза – секси?
Майя отвечает ей:
– Я уже ничего не знаю, что у этого кретина на уме! Возможно, секси.
– Скажите, Майя, разве сисяко Веры может смотреть на писяко моего мужа, когда она достает его пенис?
Грустные женщины молча смотрят в окно.
38. Альтернативный мир существует!
Как вы понимаете, Алексей Синица появлялся в кабинете профессора не зря. У Яны уже случилось два летаргических засыпания за эти полтора месяца знакомства с Алексеем.
Сегодня третье. Сон Яны длится уже одиннадцатый час. Он приходит внезапно, в любое время. Сегодня Яна уснула просто на кухне: сползла по стенке и уснула с пакетом майонеза в руке.
Наука еще докажет, что во время этих провалов в летаргический сон, Яна оказывалась в другом пространстве, – в пространстве нереализованных событий. Там, где живут ее неродившиеся дети – Митя и Вася.
Яна растерянно бродит по какой-то полузнакомой квартире, озираясь:
– Я ничего не помню… Ничегошеньки…
Входит какая-то девочка лет семи.
– Здравствуйте, Яна Сергеевна! Сомик, ты скоро?
Яна спрашивает у Васи:
– Сомик? Кто тебе дал такое прозвище?
– Ты сама, мама… Ты забыла?
– Я ничего не помню, мальчики мои… Ну хорошо… Митя, ты знаешь, что ты – неродившийся ребенок? Ты тоже, Вася…
– Да, знаю. Мне незачем рождаться. Я и так есть. И всегда был, и буду всегда.
– Кто тебе сказал?
Вася поясняет со знанием дела:
– Они.
– Кто это "они"?
– Самопишущиеся скриптрайтеры, Е1204 и Е1205.
Митя мечтательно говорит:
– А я бы хотел родиться.
Вася возражает:
– А я считаю, что быть всегда – это хорошо. Не надо ни рождаться, ни умирать.
– Да, мама. Мы просто сущности, – говорит Митя. – У нас нет тел. Просто временная видимая оболочка.
Яна трет виски пальцами, никак не может собраться с мыслями:
– Видимая оболочка… Я не знаю, хорошо ли это.
– Это никак, мама.
– Но у нас есть тела, Сомик… – говорит Митя. – Вот сейчас же есть.
Он трогает Яну.
– Вот ты, мама. Я вижу тебя. Чувствую.
Яна трогает Васю.
– И я все чувствую и вижу.
Она целует детей.
– Вы очень похожи на меня. Такие же глаза, носики…
– Смешно, – отвечает Вася.
Он берет нож и отрубает себе палец. Протягивает. Яна пятится.
– Что ты сделал? Боже мой, что ты сделал, сыночек?
– Мама, не бойся.
Тут Яна замечает, что из раны не течет кровь.
– Это же не тело, – поясняет Вася. – Это просто сущность. Она просто приобрела форму и стала видимой.
… Время в этом пространстве как-то летит незаметно, вернее, оно просто является как будто бы ниоткуда, как будто бы просто на ощущениях. Как будто бы его просто формируют ее беспричинные ощущения.
Яна себя ловит на чувстве, что уже ночь.
Действительно, ночь.
Она и младшенький Митя спят в одной постели. Яна сквозь сон целует ребенка, прислушивается к сопению мальчика и на лице ее тихо-тихо разгорается счастливая удовлетворенная улыбка…
Так дремлет мать-кошка, накормившая котят из соска.
Вдруг Яна порывисто вскакивает, торопится к постели Васи, берет его руку – палец на месте.
Яна подходит к окну. Действительно, ночь.
– Неужели этого города не существует на самом деле, – произносит она вслух. – Неужели это всего лишь мираж?
Она выходит из дому. В редких окнах горит свет, шуршат последние автобусы, в них – редкие пассажиры. Она входит в ночную аптеку.
– Чем могу помочь? – спрашивает дежурная.
Яна берет со столика буклет, растерянно прижимает к груди. Проходит секунда – буклета нет в ее руках, он лежит на месте.
– Вы чего-нибудь заметили? – спрашивает Яна.
– Что я должна была заметить?
– Я взяла со столика буклет. Но такое ощущение, что я его не брала…
– Вы его не брали. Я смотрела за Вами.
– В таком случае можете Вы взять его и поднести к груди, как это сделала я?
– Пожалуйста, но зачем?
Она берет буклет и прижимает к груди. Яна трогает буклет.
Дежурная произносит с сочувствием:
– Кажется, Вам серьезно нездоровится.
Яна зло твердит:
– Но я тоже брала! Тоже!
Она вырывает буклет:
– Дайте его сюда!
Она прижимает буклет к груди.
– Видите?
– Что именно?
– Видите, буклет у меня в руках?
– Нет.
Буклета в руках Яны нет, он по прежнему в руках дежурной.
Яна выскакивает из аптеки, – кажется, она поняла в чем дело. Слезы застилают ей глаза.
Не видя ничего, она делает шаг на проезжую часть, чтобы перейти улицу. На нее налетает машина. Удар, – и ее безжизненное тело нелепо отлетает назад на тротуар. Машина не останавливается. Очень быстро ссадины затягиваются, Яна как ни в чем ни бывало поднимается тротуара и движется дальше.
Яна возвращается домой. Она отправляется в детскую, чтобы посмотреть на старшего сына. Оба сына спят в своих постелях. Она изумлена. Она торопится опять в спальню – Мити в ее постели нет.
… Самое главное и самое страшное, что она не может поймать ощущение реально текущего времени.
Только что была поздняя ночь, а теперь уже утро. Она не понимает, куда делся остаток ночи. У нее нет ощущения, что он был.
…Яна стоит на коленях перед кроватью Мити, сын гладит ее, успокаивая.
– Мама, ну вот же я… Я здесь… Ну, посмотри, вот мои руки… Видишь?
Яна недоверчиво берет его руки в свои.
– Да, да… Я вижу… Но у меня в душе сидит какое-то ужасное подозрение… Ты знаешь, я только что попала под машину. И со мной ничего не произошло.
Она подходит к постели Васи, который проснулся и сидит, свесив ноги. Яна его обнимает.
– Мне кажется, я сейчас исчезну, детки мои…
Вася успокаивает мать:
– Ну, подумай сама, куда ты можешь исчезнуть? Мы никуда не исчезаем. Мы всегда здесь. И ты всегда здесь.
– Да, это сказали скриптрайтеры Е1204 и Е1205, – подтверждает Митя.
– Я не хочу никаких скрипрайтеров! Не хочу!
Она набрасывает на голову первое, что попалось ей под руку – оранжевую футболку младшего сына и отчаянно бьется головой о подушку.
– Не хочу! Все не так! Я не хочу так!
Дети озадаченно смотрят на нее, не зная как справится с материнской истерикой.
Постепенно она исчезает из их поля зрения, словно тает…
39. Но я же не умру
– Ты проспала восемнадцать часов, – доносится до нее голос Синицы. Он удивлен. – Что это за футболка?
Яна открывает глаза, пробуждаясь в своей спальне.
– Какая футболка?
Синица протягивает Яне детскую оранжевую футболку.
Яну озаряет. Она благодарно обнимает Синицу.
– Я люблю тебя, Синичка. Ты мне даришь самое настоящее счастье… Это футболочка моего сына, моего Сомика…
Она набрасывает футболку на шею и шепчет:
– Сомик… мальчик мой… Алексей, я хочу к детям. Когда мы снова займемся этим?
– Побудь со мной немного, не улетай.
– Ты и так можешь любить меня по 18 часов в сутки, 18 часов я перед тобой голая. Это мало?
– Я не хочу тебя спящую. Ты знаешь, я беспокоюсь. Твои провалы увеличиваются. Сначала 9 часов, потом 14, теперь…
– Скоро наверно я усну навсегда. И ты отвезешь меня в клинику, и там ты увидишь всех своих жертв.
Она снимает футболку с шеи и принюхивается:
– Вот так пахнут мои детки…
Она продолжает:
– Ты увидишь всех своих жертв, убийца! А я увижу…О, если б ты знал, что увижу я! Сыников моих… Митю… Васю… Синица, кстати я хочу быть беременной от тебя!
– Я тоже хочу, но зачем? Чтобы все повторилось снова?
– Да, ты прав.
Но оживляется: