Глаза девочки превратились в две колючие льдинки.
– Ты не смеешь приказывать мне! – зло выкрикнула она, в один миг отдалившись на тысячи миль.
– Ещё как смею. Я твой отец. А вас, если подойдёте к моей дочери ближе чем на версту, я в тюрьму засажу за совращение малолетних.
Отец крепко схватил Лену за локоть и решительно повлёк к дому. Девочка рванулась к мужчине, но тот сделал вид, что не заметил, и поспешно зашагал прочь.
На её ресницах заблестели слёзы. Несколько шагов она безвольно следовала за отцом, а потом, будто опомнившись, дёрнула руку, пытаясь освободиться:
– Пусти, я закричу!
– Я тебе закричу. Придём домой, там поговорим.
Всю дорогу девочка молчала, угрюмо уткнувшись в серый асфальт, в прихожей сбросила туфли, швырнула куртку и, не удостоив отца взглядом, направилась в свою комнату.
– Сейчас придёт мама, поговорим с ней о твоих увлечениях, – строго сказал Сергей Викторович.
Она с ненавистью в упор посмотрела на него.
– Я думала, ты человек, а ты… Если ты хоть слово скажешь маме…
– Непременно скажу. Подумать только! Влад! Он же тебе в отцы годится!
Девочка в приступе ярости бросилась на отца и, задыхаясь от слёз, стала молотить его кулаками:
– А ты? Ты на двадцать лет старше своей девицы, это нормально?
– На восемнадцать, – машинально поправил он и, чувствуя, что сморозил глупость, прикрикнул, чтобы остановить её истерику: – Прекрати сейчас же! И вообще это разные вещи.
Плач оборвался, и Лена язвительно произнесла:
– Почему? Какая разница? И вообще, если ты хоть слово скажешь маме, я заявлю, что это ты мне показываешь пример и что Влад – твой знакомый, только ты просил меня об этом не говорить. Посмотрим, кому мама поверит.
– Ах ты паршивка!
Он хотел шлёпнуть негодную девчонку, но она ловко увернулась и, громко хлопнув дверью, скрылась в своей комнате. О том чтобы уйти и оставить её дома одну, не было и речи. Он позвонил Наде предупредить, что сегодня прийти не может.
Атмосфера в доме была пронизана электрическими разрядами вражды. После эйфории примирения Сергею Викторовичу было особенно больно осознавать, что его дочь, его маленький Ленок, в одночасье стала совсем чужой, далёкой. Он не мог докричаться до неё. Да и как заставить её слушать, если она сравнивала несовместимые вещи!
Нужно что-то предпринять, но что? Поругать, отшлёпать? Но она уже не маленькая девочка. Прежде, когда он слышал разговоры родителей про опасный переходный возраст, он думал, что его сия чаша минует. Как это могло случиться? Почему?
Сергей Викторович лихорадочно искал способ решения проблемы, но все мысли были зыбкими, расплывчатыми. Он терял дочь. Она пришла к нему за одобрением и поддержкой, но как он мог одобрить этот чудовищный кошмар?! Однако если продолжать в том же духе, она наперекор ему наделает глупостей.
Он вошёл в комнату дочери. Она сидела на диване, склонившись над книгой. Густые русые волосы упали, полностью закрыв лицо. Девочка неторопливым жестом откинула прядь со лба и, подняв голову, посмотрела на отца. Её глаза были прозрачно-голубыми, как льдинки. Он всегда видел в ней только ребёнка и впервые осознал, как сквозь детскую хрупкость и угловатость в ней уже проглядывала чисто женская грация. Проклятье! Лучше бы она была уродливой, косой, кривой!
Он приблизился к дочери и положил руку ей на плечо, надеясь прикосновением перекинуть мостик через разделяющую их пропасть.
– Может, поговорим?
– Нам не о чем говорить, – отрезала она, сбросив его руку с плеча.
– Не сердись. Я был не прав, когда накричал на тебя, – примирительно начал он, – просто мне казалось, тебе естественнее встречаться с мальчиками твоего возраста.
– А тебе не естественнее жить с мамой? – жестоко прозвучало в ответ.
Он молчал, кляня себя за беспомощность. Дочь опять поставила его в тупик, в замкнутый круг, из которого он не видел выхода. Не дожидаясь ответа, она презрительно усмехнулась.
– Мне не нужны прыщавые недоумки. Что они знают? Что могут? С ними с тоски можно сдохнуть.
– А какое веселье с этим старым Казановой? – раздражаясь, сказал отец.
– Такое же, как Наде с тобой. Он умный. Он так красиво говорит, читает стихи…
Вдруг подбородок её задрожал, и она, закрыв лицо руками, заплакала. Сергей Викторович обнял дочь, пытаясь утешить, как в те дни, когда она маленькой девочкой прибегала к нему со своими детскими горестями.
– Ну что такое? К чему слёзы?
– Почему? – сквозь всхлипы проговорила она. – Почему он ушёл? Выходит, я ничего для него не значу? Какая же это любовь?
– Ну конечно, он не любит тебя, – ухватился он за брошенную ею самой спасительную соломинку.
Девочка отняла руки от лица и подняла на отца аквамарины глаз, полные недетской боли.
– Не любит? – тихо переспросила она и вдруг резко вскочила. – Неправда!
Книга соскользнула с её колен и шлёпнулась на пол. Сергей Викторович машинально нагнулся. Набоков "Лолита". Перед ним всё поплыло. Небольшая книжонка в бумажном переплёте казалась пудовой. Он медленно поднял её и поднёс к лицу дочери, словно боялся, что она недостаточно хорошо видит.
– Что это? – сухо спросил он.
– Книга, – с вызовом бросила Лена.
– Ты читаешь эту мерзость?
– Это, между прочим, классика.
Девчонка откровенно глумилась над ним. Взять бы её поперёк живота да выпороть как следует. Но он понимал, что от этого будет ещё хуже, и усилием воли сдержался.
– Я не то хотел сказать. Но ты ведь разумный человек. Ты видишь, как легко этот твой знакомый от тебя отказался. Стоит ли из-за него переживать? – загоняя в угол свои раздражение и злость, сказал Сергей Викторович.
Она немного помолчала, а потом произнесла:
– Это оттого, что у нас пока что всё было не по-настоящему. Вот ты не можешь уйти от Нади, потому что у вас всё по-настоящему. Да, надо чтобы всё было по-настоящему, – задумчиво повторила она.
– Что значит, по-настоящему? – холодея, произнёс Сергей Викторович.
Загадочная улыбка, озарившая её лицо, разом сошла, и она передёрнула плечами:
– Ничего. Это я так. Не обращай внимания.
Его жизнь превратилась в кошмар. Он как угорелый нёсся с работы домой, страшась оставить дочь одну, покупал видеокассеты, книги, чтобы отвлечь её от опасных мыслей. Они больше не возвращались к щекотливой теме, сохраняя видимость добрых отношений, но он не мог избавиться от чувства, что призрак недосказанного навечно поселился среди них. Может, лучше посоветоваться с женой? Но что он мог сказать? И потом, разве она слепая? С девчонкой творится неладное, а она только и занята своими переживаниями, распалялся Сергей Викторович, но тоненький голосок совести насмешливо вставлял: "У самого рыльце в пуху".
В тот день у жены был отгул. Убедившись, что она собирается провести его за домашними хлопотами, Сергей Викторович отправился к Наденьке. Только вырвавшись из дома, он понял, как соскучился по ней. Сколько времени прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз! Казалось, дни растянулись в месяцы. Она была нужна ему, как никогда. Он устал от проблем, переживаний, устал притворяться, разыгрывая из себя доброго папашу, когда внутри у него клокотала гремучая смесь боли, гнева и бессилия. Наденька – вот кто поймёт и утешит его, заставит хотя бы ненадолго забыть о свалившемся на него несчастье.
Сначала она дулась, что он долго не приходил, но это было больше похоже на игру, и он охотно подчинился её правилам. Проблемы остались далеко, в другом измерении. Сухо потрескивали свечи, их блики играли на пузатых бокалах с вином. Наденька, лёгкая и свежая, привычно опустилась к нему на колени. Их губы встретились. "Мы один раз целовались. По-настоящему", – пробуравила мозг фраза дочери. Он невольно отпрянул.
– Что-нибудь не так? – спросила Надя.
– Нет, всё в порядке. Шальная мысль. Вот буду старичком, ты меня, наверное, разлюбишь? – попытался он свести всё к шутке.
– Глупый, – улыбнулась она. – К чему загадывать надолго? Пока что ты отнюдь не старичок.
Она вновь прильнула к нему. Дочь. Он ничего не мог с собой поделать. Перед его взором стояла Леночка. Он усилием воли сдержался, чтобы не отстраниться, принимая ласки Нади. "По-настоящему… по-настоящему…" – сверлило мозг.
– Да что с тобой сегодня? – недовольно спросила Надя и резко встала с его колен.
Он испытал странное облегчение, как будто само прикосновение к ней было ему в тягость.
– Просто болит голова, – соврал Сергей Викторович. – Но это пройдёт.
Пройдёт ли? Он пытался сбросить с себя наваждение, но лицо дочери стояло между ним и Надей. "По-настоящему". А по-настоящему ли всё это?
Чем ближе он подходил к дому, тем сильнее в нём нарастало чувство тревоги. Он перешёл на бег, уже не сомневаясь, что с его девочкой случилось непоправимое. Не уберёг. Она, чистая и беззащитная, обратилась к нему, а он стал читать ей нравоучения. Моралист фигов! Зачем он ушёл сегодня? Кто, кроме него, защитит её? Он бежал, задыхаясь с непривычки, но не в силах перейти на шаг. Только бы она была дома. Только бы с ней ничего не произошло. Он не стал дожидаться лифта и помчался вверх по ступеням. В висках стучало. Лёгкие болели от напряжения. Когда он поднялся на свой этаж, в глазах потемнело, и он ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть.
– Где Лена? – спросил он у жены, открывшей дверь.
– У себя. Уроки делает. За тобой что, гнались?
– Нет, уже всё в порядке, – облегчённо вздохнул он. – Просто мы слишком мало уделяем ей внимания, а у неё всё-таки переходный возраст. Но теперь всё будет иначе.
Отдышавшись, он прошёл в комнату дочери. Лена сидела за столом в ореоле света от настольной лампы, по-детски поджав ноги. Он тихонько подошёл к ней и обнял за плечи.
– Девочка моя. Я хочу, чтобы ты знала, что ты – это самое настоящее в моей жизни.
– А мама?
– Ты и мама. А Надя – это временное, пустое. И Влад тоже. Только не возражай. Обещай больше никогда не видеться с ним. У тебя в жизни тоже должно быть настоящее.
Лена знала, что имел в виду отец.
Они с Андреем шли, взявшись за руки. Первый снежок серебрил мостовую. Было жалко наступать на него, оставляя чёрные провалы следов, поэтому они шагали осторожно и бережно, стараясь не рушить первозданную чистоту ранней зимы. Его ладонь была тёплой, и от него веяло надежностью. Они часами говорили обо всём на свете, и им никогда не было скучно.
– Ну как твои? – спросил Андрей.
– Полный о’кей. Отец сидит дома, вчера маме коробку конфет притащил. Радуется как младенец, что мы с тобой встречаемся.
– Так ты ему не рассказала про прикол?
– А зачем? Пускай будет в тонусе, а то мало ли ещё какая Наденька появится.
– Ну ты даёшь!
– А что? Думаешь, легко было вернуть его к нормальной жизни? Хорошо, что у тебя отец такой классный. Другой бы на его месте ни за что не согласился. Я решила, что после школы тоже в театральный пойду, – решительно сказала Лена.
– Отец говорит, у тебя талант, – кивнул Андрей.
– Правда? – просияла Лена и добавила: – Знаешь, тебе просто повезло, что у тебя с родителями никаких проблем. А вообще-то с ними так трудно.
– Ничего не поделаешь, опасный возраст, – понимающе вздохнул Андрей.
Мой король
1
Сумерки медленно и неотвратимо подминали под себя город. Линялое небо низко висело над улицами, словно пытаясь раздавить их. Клочья сизых облаков были разбросаны по нему, как куски серой пропылённой ваты, которые по весне достают из оконных рам. С востока накатывал мрак, и только зарево далёкого пожара тлело на фоне сгущающейся черноты, изредка прорезая её зловещими сполохами.
Груды кирпичей и бетонных плит, которые ещё недавно были домами, высились по обе стороны улицы, словно затаившиеся динозавры. Меж ними возвышался уцелевший фасад пятиэтажного дома. Он уставился на пустынную улицу слепыми проёмами окон, за которыми не было ни комнат, ни коридоров. Среди руин он выглядел нелепой театральной декорацией.
На развалинах одного из домов, скорчившись, сидела маленькая девочка лет шести. Она прижимала к себе плюшевого зайца и тихонько всхлипывала. Она казалась единственным живым существом в этом театре смерти. Девочка боялась темноты. Ей мерещилось, что в тени прячутся чудовища, и по мере того, как сгущаются сумерки, они подступают всё ближе и ближе. Все пережитые страхи дня меркли перед ужасом надвигающейся ночи. Малышка зажмурилась и уткнулась в мягкую плюшевую шёрстку зайца.
– Эй, ты чего тут плачешь? – разрезал тишину звонкий мальчишеский голос.
Девочка подняла голову. Перед ней стоял мальчишка лет десяти. Его нечёсаные волосы вихрами торчали в разные стороны, а лицо было перепачкано сажей. Он не походил ни на тень, ни на привидение, и ночные страхи девчушки отступили.
– Тебя как зовут? – спросил мальчишка.
– Леська, – шмыгнув носом, сказала девочка.
– А я Густав.
Мальчишка поглядел на руины, потом на девочку и спросил:
– Ты что, тут жила?
Леська молча кивнула, и вдруг слёзы переполнили её глаза. Она громко, навзрыд заплакала, вновь всем своим крошечным существом ощутив боль страшной утраты и крах ее привычного маленького мирка. Мальчишка склонился над ней и, подняв девочку с земли, сказал:
– Не плачь. Хочешь, я покажу тебе свой замок?
Леська перестала плакать.
– Замок? – переспросила она.
– Ну да. Я в этом замке король, но, если хочешь, мы будем там жить вдвоём.
Леська с удивлением уставилась на нового знакомого. Этот вихрастый паренёк ничем не отличался от тысяч других мальчишек и мало походил на короля. Хотя до сих пор Леське ни разу не доводилось встречаться с королями, поэтому она не могла сказать наверняка, как они выглядят.
– Ты взаправдашний король? – недоверчиво спросила она.
– Конечно, а разве сразу не видно? – улыбнулся мальчишка.
– Я думала, что короли носят корону, – сказала Леська, которой всё ещё не верилось, что перед ней стоит король.
– Знаешь, я не очень люблю её надевать, потому что корона сползает на нос и мешает думать, – объяснил Густав. – Ну что, пойдём в замок?
Леська уцепилась за руку Густава, и они пошли по тёмному вымершему городу. Мальчик шёл уверенной походкой человека, который знает, куда идёт. Леська, торопясь и спотыкаясь, семенила за ним. Теперь ей не было страшно, ведь она была не одна, её вел за собой настоящий король. На ставших чужими улицах иногда встречались обрывки прошлого. Вот вывеска кондитерской, где они с мамой покупали пирожные. С неё по-прежнему смеялся весёлый утенок, но теперь его улыбка до ушей казалась кощунственной издёвкой. Вот полуразрушенный детский сад, одна стена которого обвалилась, обнажив засыпанные штукатуркой искорёженные детские кроватки.
Несколько раз Густав и Леська сворачивали. Теперь девочка не узнавала улиц. Густав шёл молча и сосредоточенно. Леська не приставала к нему с расспросами. Она пыталась представить себе, как выглядит таинственный замок, где живёт юный король, и думала, почему она ничего не слышала о нём раньше.
Когда Густав наконец остановился, было совсем темно.
– Пришли, – сказал он.
Ребята нырнули под арку и оказались в тесном дворе с беспорядочным нагромождением полуразрушенных построек. Крыши с большинства из них были сорваны и обнажали рёбра балок. Разбитые стёкла окон голубоватыми кристаллами отсвечивали в лунном свете. В углу двора прилепилась чудом сохранившаяся небольшая башенка с остроконечной крышей. Густав направился к ней.
– Смотри не споткнись. Тут много битого стекла, можно пораниться, – предупредил он Леську, осторожно ступавшую вслед за ним.
Ребята оказались перед входом. Вблизи стало видно, что обстрелы не пощадили и этой башенки. Всюду царило запустение и разруха. Густав толкнул дверь, и та с тихим шуршанием открылась, пропуская ребят в темноту.
– Подожди, я сейчас зажгу свет, – сказал Густав.
Было видно, что здесь он хозяин. В темноте он двигался ловко и почти бесшумно, ни на что не натыкаясь. Леська услышала чирканье спички, и помещение осветилось живым, колеблющимся огоньком свечи. Просторная комната была похожа на склад. Возле стены высились сложенные стопками пачки бумаг, рядом были грудой навалены стулья со сломанными ножками и другая рухлядь.
– Иди сюда, – позвал Леську Густав.
Девочка подошла к нему и увидела обжитой уголок. У стены диссонансом всему убранству башенки красовался настоящий камин с причудливой чугунной решёткой и мраморной полкой. Напротив камина валялись матрасы с набросанными на них подушками и скомканными одеялами. Рядом прилепился стол, сделанный из ящиков, застеленных газетой. Тут же были ящики, изображающие шкаф.
– Это и есть твой замок? – разочарованно спросила Леська.
– Ну да. Видишь, тут даже крыша не течёт, – с гордостью ответил Густав.
Губы Леськи задрожали от обиды.
– Я тебе поверила про замок и про короля, а ты меня обманывал, – сказала она.
– Ничего не обманывал. Это и есть самый настоящий замок, – настаивал Густав.
– Ты это кому-нибудь расскажи. Что я, не знаю, какие бывают настоящие замки? – насупилась Леська.
– Глупенькая. Это ведь не простой замок, а заколдованный.
Это меняло дело. Леська ещё раз огляделась и согласилась, что на заколдованный замок тут, пожалуй, похоже. Между тем Густав старался разжечь огонь в камине. Это ему удалось не сразу. Леська лежала на матрасе, укутавшись в плед, и смотрела, как языки пламени с жадностью набрасывались на скомканные листы бумаги и обрывки газет, но лишь оглаживали деревянные обломки мебели, не желая приниматься за них всерьёз. Наконец пламя занялось и, потрескивая, вгрызлось в деревяшки. Время от времени Густав шевелил поленья, при этом салют пляшущих, шаловливых искорок взметался ввысь.
– Сейчас мы устроим настоящий королевский пир, – сказал Густав, доставая из импровизированного шкафа консервную банку, несколько сырых картофелин и плитку шоколада.
Леська вдруг почувствовала, что она очень голодна, но Густав не спешил печь картошку. Он объяснил, что сначала угли должны прогореть.
– Хочешь есть? – спросил он.
– Ещё как, – вздохнула Леська.
Густав разломил шоколадку и протянул девочке.
– Поешь, пока картошка не поспеет. Глупости, что аппетит нельзя перебивать. В моём королевстве все перебивают аппетит, когда голодны, поэтому там нет голодных.
Леська с благодарностью приняла королевское угощение.
– А что ещё делают в твоём королевстве? – спросила она.
– Каждый день ходят друг к другу в гости на день рождения.
– Разве день рождения бывает каждый день? – удивилась Леська.
– Конечно, каждый день хотя бы у кого-нибудь бывает день рождения, а так как все жители моего королевства очень дружат, то и в гости приглашают сразу всех. Вот и получается, что праздник бывает каждый день, и кондитерам приходится каждый день печь именинный торт такой большой, что нужен целый час, чтобы обойти его кругом, а именинника поднимают на пожарной лестнице, чтобы он мог задуть свечи.
– И там никогда никто не ссорится? – спросила Леська.
– Конечно нет. В моём королевстве все очень умные и понимают, что из ссоры никогда ничего хорошего не выходит.