- У меня нет времени, доктор. Или это трудно понять? Там же люди ждут, все встало!
Илиади поправил на носу круглые старомодные очки, закончил писать, не спеша сунул ручку в чернильницу и промокнул написанное канцелярским пресс-папье. Затем поднял величественный нос с очками на Ручьева:
- Садитесь.
Ручьев в изнеможении опустился на кушетку, бросил рядом мятый пиджак.
- Итак, на что жалуетесь?
- Не жалуюсь, доктор, здоров я.
- Принесите его карточку, - сказал Илиади сестре. Та бесшумно, как белый дух, исчезла.
- Какую карточку, зачем? - удивился Ручьев.
- Медицинскую, учетную, с историей ваших болезней.
- Да не болен я! И в больнице сроду не был.
- Возможно. Однако вот пришли, и значит, больны. Наше учреждение существует не для выдачи справок, а для лечения и предупреждения болезней. Кстати, у вас болезненный вид, бледность, тремор верхних конечностей. Положите руки на стол. Видите, даже на столе дрожат!
Ручьев встретил в переулке бородатого священника отца Василия. И говорили они в самом деле о названии комбината. В спешке он столкнулся с ним носом к носу, извинился, а отец Василий спросил:
- О чем закручинился, молодой человек?
- О названии своего комбината, - сказал Ручьев, часто дыша. - Не знаю названия, батюшка. Не подскажете ли? Вот так надо! - И чиркнул рукой по горлу.
Отец Василий, в мирской легкой одежде - брюках и рубашке с коротким рукавом, в сандалиях, - невольно улыбнулся. Он слышал, что директором пищекомбината назначен комсомольский секретарь Ручьев, знал прежнего директора Башмакова, упорного, забористого в казенном словолюбии человека, которого давно надо было сократить, и вот, стало быть, его сократили, а молодого поставили. Но неужто молодой Ручьев не знает такой малости, как название своего комбината? А по виду трезвый, только замученный и глаза горят, как у тронутого разумом.
- Новое название велели придумать, - разъяснил Ручьев, видя недоумение священника. - Сам начальник управления приказал. Лично.
Отец Василий склонил седую косматую голову, стал думать. Если лично начальник, надо думать.
- Скорее, батюшка, тороплюсь.
Отец Василий покивал, поднял на него умные глаза:
- Хорошо название "Слава богу!", но вам, неверующим, думаю, не подойдет. Можно - "Сытная пища", но это хуже, это - мирское.
- Плохо, - махнул рукой Ручьев и, хромая, побежал дальше.
- "Румяные щеки"! - крикнул поп вдогонку.
Ручьев не оглянулся.
В райкоме его встретили с веселой сердечностью. Как раз начался перерыв, все члены бюро и приглашенные курили в коридоре, и появление Ручьева сразу было замечено.
- Привет и горячие поздравления, коллега! - Громадный Мытарин сгреб его за плечи, ^ потряс и подтолкнул к Заботкину.
Этот сразу захлопотал о своем:
- Ну как с деньгами? Выдали получку, нет?… Что же ты, разбойник, делаешь? Мы же план по выручке завалим!
Но Заботкина ловко оттер редактор Колокольцев:
- Был у моих ребят? Материал в завтрашний номер им вот так надо. Интервью хотели дать, а по Башмакову - фельетон. Утром они бегали к тебе, да что-то неудачно. Ты почему не стал с ними разговаривать, загордился?…
Межов заметил, что новоиспеченный директор не в себе, взял его под руку, повел в кабинет Балагурова, участливо спрашивая:
- Что стряслось, Толя? На тебе лица нет, хромаешь, перевязанный… И на бюро опоздал.
- Да печать все, замучился…
- Печать? Какая печать, местная?
- Да вы же дергали меня весь день, закрутили совсем, курил много…
- Я вас не дергал, товарищ Ручьев, я требовал соблюдения санитарных правил на комбинате. А вот вы, молодой человек, заставили меня дважды заходить к вам, и оба раза без толку. У меня даже акт до сих пор вами не подписан.
- Подпишу. Дадите справку, и сразу подпишу.
Вошла белым привидением сестра:
- Его карточки нет, я принесла бланки.
- Заполняйте.
Сестра села сбоку стола, взяла ручку:
- Ручьев Анатолий Семенович, так?
- Да вы что в самом деле!
- Разденьтесь до пояса, - приказал Илиади.
- Зачем? Мне же только справку. Я нечаянно съел печать, и нужна справка о том, что съел.
Сестра и врач вопросительно посмотрели друг на друга, потом на Ручьева, потом опять друг на друга.
- Снимите рубашку, - повелел Илиади.
- Черт знает что! - Ручьев стал раздеваться.
- Возраст? - спросила сестра, продолжая писать.
- Двадцать шесть. Не судим. За границей не был, и родственников там нет.
Илиади вышел из-за стола, ласково положил руку на голое плечо Ручьева:
- Очень кстати, о родственниках. Скажите, у вас в роду никто не страдал нервными заболеваниями? Душевнобольных не было?
- Вы что же, подозреваете, что я сумасшедший?
- Это для истории болезни, - успокоил Илиади.
- Да не болен я, сколько говорить!
- Возможно. Однако выяснить мы обязаны. Случай, видите ли, несколько необычный, редкий. Вы согласны, Зина?
- Согласна. - Сестра посмотрела на замученного Ручьева и пожалела его: - В третьем годе одна молдавская колхозница вилку столовую случайно проглотила, об этом в "Огоньке" писали, портрет ее поместили.
- Да, да, я читал, голубушка.
- Она здоровая была, нормальная.
- Помню. - Илиади озаботился. - Как же это с вами случилось, уважаемый, расскажите.
Полуголый Ручьев вздохнул:
- Только и делаю, что рассказываю. Все учреждения обежал, везде слушают и посылают дальше. Вы мне дайте бумажку, и я уйду. Объявление в газету надо, срочно!
- Вот осмотрим, установим…
В коридоре послышался шум, затем стук в дверь, и в кабинет ввалилась Смолькова.
- Во-от он где!.. Товарищ Ручьев, сколько же мне за вами бегать?! Уф-ф, господи…
Сестра выскочила из-за стола и кинулась выпроваживать непрошеную посетительницу.
- Вы не имеете права, - упиралась та. - Он бегает от меня… Ох!.. Мне бумажка нужна, он устно разрешил.
Сестра все-таки выжала ее за дверь, закрыла задвижку и вернулась к столу.
Илиади приложил к потной спине Ручьева старинную трубочку деревянного фонендоскопа:
- Дышите глубже.
Ручьев вздохнул:
- Господи, и за каким чертом я…
- Не разговаривать. Задержите дыхание. Так. Повернитесь.
Он долго слушал Ручьева, простукивал грудную клетку пальцами, заставлял сжимать и разжимать руки, раскрывать рот и показывать язык, оттягивал щеки, заворачивал веки покрасневших глаз, потом положил на кушетку и прощупал желудок, помял весь живот…
- Как же вы ее съели, уважаемый?
- С колбасой, тысячу раз говорил!
- У них колбаса такая. - Опять заслонила его сестра.
- Да, да. Мы столько актов на них составили, столько штрафовали… Поднимитесь…
- Это Башмаков довел… Что ему штраф, не из своего же кармана. Он эти штрафы даже планировал.
Ручьев благодарно посмотрел на свою заступницу и встал.
- Значит, напишете, доктор?
- Да, да. Если установим. Пожалуй, надо направить на рентген.
- Сегодня уже поздно, завтра, - сказала сестра.
- Завтра?! - взвился опять Ручьев. - У нас же все встало!
- Ну и что? - Илиади был невозмутим. - Это же не вилка, уважаемый, не какой-то посторонний предмет, это печать предприятия, молодой человек, печа-ать! А вдруг вы ее не съели, а потеряли и кто-то ею воспользовался? В своих корыстных целях…
- Но вы же видели язык, доктор!
- Видел. Но это еще не доказательство. Человек - сложное существо, и только в самом общем виде его можно представить состоящим из трех частей…
Ручьев взорвался:
- Вы что, смеетесь, черт побери! Дадите справку или нет?
Илиади опасливо отступил к столу.
- Не волнуйтесь, уважаемый. Вот пройдете завтра рентген…
- Это же целые сутки, соображаете! Я ведь не мертвый, желудок работает…
- Да, да, разумеется, но что же делать. Ничего не поделаешь. Такой у нас порядок.
- Порядок? Давайте справку, или я ни за что не отвечаю!
Ручьев шагнул к нему, но Илиади проворно спрятался за стол.
- Не могу, уважаемый, надо иметь соответствующие основания. У нас тоже свой порядок.
Ручьев схватил рубашку и пиджак и ринулся к двери.
- У них тоже порядок, они не могут! Никто не может, и везде порядок! У-у! - Он откинул задвижку и выскочил в коридор.
XVI
Посетители с усталой обреченностью ждали возвращения нового директора. Жара еще не спала, и в конторе по-прежнему было душно и тягостно. Федька Черт и Иван Рыжих от скуки ушли в сквер играть в "козла". Вера Куржак ворчливо их порицала:
- Новая мода - "козел". Целыми днями хлещут, доминошные те столы за лето в землю вколачивают.
- Говорят, шестичасовой рабочий день надо, - откликнулась Нина. - Что тогда будут, в чехарду играть?
- Мужики найдут занятие. Мой вон за мясорубками бегает… Господи, сколько же ждать, мочи больше нету!
- А меня ругали, понимаешь. На один день ушел, и, извини-подвинься, зашились, никакого порядку.
Никто не возразил Башмакову, не нашел подходящего слова. Что скажешь, когда все отупели от зряшной суеты и ожидания.
Сеня Хромкин поспешно подогнул вытянутые по полу ноги - в приемную вошли быстрые газетчики Мухин и Комаровский.
- Нам товарища Ручьева, - объявил Комаровский перевязанному Чайкину. - Надо уточнить кое-какие детали. Фельетон, который я…
- Почему "я" - мы! - перебил сердито Мухин. - Фельетон, который мы пишем, требует дополнительных деталей.
- О печати? - спросил Чайкин.
- О печати. Случай исключительный, и надо выявить его природу, корни. Вот у вас, товарищ Башмаков, ничего подобного, кажется, не случалось?
- У меня никогда ничего не случалось, понимаешь. У меня, извини-подвинься, порядок и дисциплина.
- А принцип, руководящий принцип?
- Принцип у него известный, - сказал Чайкин. - "Есть начальство - не думай, подумал - не высказывай, высказал - не записывай, записал - не подписывай, подписал - не заверяй печатью, заверил - не давай ходу, а жди приказа начальства и тогда дуй напролом, ты не отвечаешь!"
- По-моему, это не очень съедобно, - усомнился Комаровский. - Как вы считаете, товарищ Башмаков?
- Съедобно или нет, понимаешь, а печать была целая.
В приемную влетел радостный Куржак:
- Баржа села на мель, мы подъедем на моторке и возьмем. Сеня, ты ждешь? Очень хорошо! Ручьев тоже, у себя?
- Еще не приходил, - сказала Вера. - Брось ты свои мясорубки, Андрюшка, все равно не успеешь.
- Успею. Она села крепко, сама не сойдет.
Шкипер, видно, хотел план перевыполнить, нагрузил, как взаймы, и сел…
Из коридора в сопровождении Ивана Рыжих и Федьки Черта появился наконец-то Ручьев - рубашка расстегнута, пиджак везется безвольно опущенной рукой по полу. Разбитый, в тупом отчаянии, он сел у стола Дуси на подставленный Чертом стул и попросил закурить. Иван Рыжих достал папиросу, прикурил от зажигалки, сунул ему в губы. Ручьев торопливо затянулся, шумно выдохнул синюю душную струю.
- Все, товарищи, конец…
Газетчики рванулись к нему с приготовленными блокнотами:
- Пожалуйста, поподробней. Башмаков протянул акт:
- Подпиши, понимаешь. Печки на комбинате мы опечатали.
- Оно, может, и не ко времени мое недовольство, - сказал Чернов, вставая, - но больше ждать мне не с руки: машина хоть и крытая, а все не холодильник, портится мясо.
- Семеныч, мы успеем, стоит баржа! Ты дай бумагу, и успеем. А ты, Сеня, жди. Как привезу, сразу монтировать начнем.
- Минуточку, товарищи, минуточку! - вскочила Серебрянская, пряча книжку в сумочку. - Я первой была, к тому же я женщина…
Тут притащилась плачущая Антиповна, увидела Ручьева и заторопилась к нему:
- Сыночек, милый, что же это делается, а? Выбирали мы тебя, руки подымали, хлопали… Заступись, Христа ради… Михеича мово, роднова… не дышит совсем…
Вера с Ниной дружно кинулись к ней с сочувствием:
- Михеича? Такого золотого человека?…
Газетчикам понадобилось уточнение:
- Кто? За что? При каких обстоятельствах?
- Душа в душу жили, - причитала Антиповна перед глухим ко всему Ручьевым, - любили друг дружку, уважали…
Чайкин, пользуясь тем, что Антиповна отвлекла внимание собравшихся на себя, поспешил вызволить Ручьева:
- Разойдитесь, разойдитесь, обложили, как хищного зверя! Дайте вздохнуть человеку.
- Семеныч, как же с мясорубками?
Чайкин решительно отстранил и Куржака.
- Постой, Андрюшка, не до тебя. - И потряс за плечи Ручьева: - Да очнись же на минутку, Толя, не идиот же ты! Давай посмотрим еще раз хорошенько. - Он взял у него мятый пиджак, бросил на пол и, став на колени, начал разглаживать, прощупывать каждую складку.
В приемную, шумно дыша, вплыла, как нагруженная баржа, Смолькова и плюхнулась на стул у двери, сразу отыскав взглядом Ручьева.
- Ну теперь-то ты от меня не спрячешься!
Деловито, уверенной, важной походкой вошел Рогов-Запыряев, за ним банковские служащие с перевязанными головами и милиционер внесли сторожевую машину.
- Вот ты где, голубчик! - торжествовал изобретатель, чуть не споткнувшись о Сеню. - Значит, машину создавать вместе, а отвечать за нее я один?
Сеня поднялся с пола, отряхнул штаны.
- За что отвечать? - удивился он. - За машинные действия непредвиденности? Или за плохую эксплуатацию действия? Но машину создавал в единоличном одиночестве я, эксплуатацию ее против людей проводили вы.
- Вот он, гужеед, убивец народа! - завопила Антиповна, увидев Рогова-Запыряева. - Он мово старика под машину подвел, один он! Толя, заступник наш, выручай, в больницу повезли мово Михеича…
Рогов-Запыряев дал ей мужественный отпор:
- Я не могу принять вину на себя, гражданка. Меры предосторожности и техника безопасности были учтены, рычаг обтянут резиновым шлангом. Виноват сам старик - слаб для нашей машины. Видите, она какая?
- Видим, - сказал Куржак. - Только зачем вы ее сюда приволокли?
- На ремонт. После поражения Михеича перестала срабатывать, а у вас свои мастерские, Сеня… Переставьте сюда, товарищи, вот сюда.
Служащие и милиционер подвинули машину поближе к стене, Рогов-Запыряев размотал шнур со штепселем, сунул в розетку.
Куржак, глядя на машину, радостно улыбнулся и поманил пальцем Федьку Черта и Ивана Рыжих.
- Что, ребята, потянет эта машина по весу за наши мясорубки?
- Должна, - сказал Черт. - И даже с походом. Вон она какая дарданелла.
Чайкин с радостным криком вскочил с пола, потрясая пиджаком Ручьева: за подкладкой он обнаружил проклятый кружочек, который оказался комбинатской печатью:
- За подкладкой была, карман прохудился! - ликовал он. - И как это я прежде не догадался всю подкладку прощупать. Под карманом проверил, и ладно, а она аж за спину откатилась!
Пришли обеспокоенные Илиади и его медсестра, потребовали, чтобы Ручьев пошел с ними в отдельную комнату, но он уже вскочил и мимо охранительной машины кинулся к Чайкину. Машина неожиданно сработала, ослепила толпу и с торжествующим ревом сирены стукнула Ручьева - он упал. На несколько секунд установилась испуганная тишина. В этой тишине раздался звонкий голос лектора, который вышел, вытирая платком потное лицо, из кабинета директора:
- Я кончил. Кто мне отметит путевку?
- Исправная! - обрадовался Рогов-Запыряев.
- Уби-или! Кто же мне даст письменное разрешение? - возмутилась Смолькова.
- Безобразие, понимаешь, акт не подписан…
- Батюшки, опять смертоубийство!.. Толя, родимый…
- Сделайте снимок для приобщения к делу, - приказал милиционер Мухину.
Тот раскрыл футляр камеры, прицелился и только шагнул к машине, как она опять заревела, но Куржак поднял с пола шнур и вырвал его из розетки.
- Федька, Иван, чего стоите, быстрей! На дворе грузовик - отвезем к пристани и мясорубки выручим…
Рогов-Запыряев загородил собой свое детище:
- Не дам, не позволю! Товарищи, несите ее обратно в банк.
Между банковскими служащими и рыбаками завязалась борьба, Куржак оттаскивал от машины Рогова-Запыряева, а Чайкин и Нина с помощью медсестры тормошили Ручьева, поливали его водой из графина, делали искусственное дыхание…
- Пропало мясо! - вздохнул Чернов, думая о своем.
Ручьеву дали понюхать нашатырного спирта, он очнулся и сел на полу. Чайкин протянул ему синий кружочек печати.
- Нашлась, моя маленькая, нашлась, стервоза! - Ручьев с идиотской пристальностью разглядывал печать, мял ее, нюхал, пробовал на зуб. - Ах ты, негодница подлая!..
Его враждебно обступили ожидающие. Куржак и Рогов-Запыряев продолжали борьбу за машину, но безуспешно: перевязанные банковские служащие отступили, а Федька Черт и Иван Рыжих присоединились к толпе, окружившей директора.
- Без денег оставил, р-р-руководитель! - кричал Черт.
- У меня жена в больнице, сын народился…
- Товарищи, я весь день за ним бегаю, а он не дает!
- А я целый день жду! - вторила Смольковой Серебрянская. - Мы бы" теперь еще два концерта дали, в Ивановке платный можно…
- Я начал писать фельетон, почти закончил…
- Почему "я" - "мы"! Вдвоем написали фельетон, мы сделали гвоздевой материал, и теперь его, выходит, в корзину?!
- Значит, свадьба опять откладывается?
- Какая свадьба, понимаешь! Да я вам… я вас… Акт не подписан, а им свадьба, понимаешь!
- Толя, что же ты наделал, милый!
- Лучше бы уж съел. Теперь все пойдет сначала…
- Сначала? - испугался Ручьев, сидя на полу и в отчаянии озираясь вокруг. - Зачем сначала?
- Затем, что нас тоже обманул. Стыдно, молодой человек! Симулировал недомогание, требовал справку о съедении, а не съел. Стыдно! Нормальный, гармонический человек.
- Спрятал печать, а за мясо, значит, отвечай Чернов? Испортилось ведь мясо, я нюхал…
В открытое окно донесся отдаленный гудок баржи. - Снялась! - горестно помотал головой Куржак. - Пропали мясорубки!
- Хорошего человека убило, а он жив, антихрист… и машина не берет, столько людей мучит!
Ручьев, запрокинув голову, затравленно глядел то на одного, то на другого и чуть не плакал:
- Я виноват, вы не кричите, я понимаю… Один я виноват. Я сейчас… Я все сделаю… - Он сложил кружочек пополам, сжал его зубами, проглотил и показал синий язык: - Все! Теперь все, товарищи!
Толпа взорвалась от возмущения: "Вы видели, видели, понимаешь! Это, извини-подвинься, вредительство!" - "…у меня сын народился, а он…" - "Кто же мне отметит путевку?" - "Школьники не виноваты, и я не виновата, я требовала бумагу, вы видели!" - "Загубить гвоздевой материал, такой материал!" - "Свадьбу сорвал, а еще друг…" - "Ах ты, антихрист… жулик ты февральский". - "Человек, я имею в виду нормального человека, состоит из трех частей…"