Она не могла отвести глаз от крови, вытекавшей из широкого разреза на шее. Подошла ближе к шее матери и тупым ножом расширила разрез. Она хотела, чтобы была кровь. Ей нужна была материнская кровь, чтобы спастись от ненависти.
Марина Соколова
Убийство матери
Повесть со стихами
Веками люди думают о счастье…
И тот, кто наделён могучей властью,
И тот, чья жизнь – дождливое ненастье…
Целуя нежно тонкое запястье,
Хоть раз, но каждый думает о счастье.Доныне не разгадана загадка -
Таинственная счастия повадка.
И кто-то по нему вздохнёт украдкой…
У горя зримая, доходчивая хватка,
А счастья не разгадана загадка…
Она не могла отвести глаз от крови, вытекавшей из широкого разреза на шее. Прислушалась к себе: ничего не произошло. Наверно, мало крови. Подошла ближе, ещё ближе к шее матери и тупым ножом расширила разрез. "Сколько раз напоминала Эдику, чтобы поточил ножи", – с ненавистью подумала Анжелика. Кровь полилась быстрее, и она решила, что достаточно. Потом отошла к трюмо и оттуда стала рассматривать всё тело. Руки были морщинистые, но тело матери сохранилось хорошо. Лучше всего сохранилась шея. Мать заботилась о ней много лет, столько, сколько помнила себя Анжелика. "Уже не сохранилась", – равнодушно подумала дочь. Равнодушие появилось, когда вытекло достаточно крови. А до этого была только ненависть, очень много ненависти. Нет, одна большая ненависть. Мать спасла от неё Анжелику. Нет, Анжелика заставила её спасти. Ненависть ушла вся сразу, на её место пришло равнодушие. От равнодушия спасать будет некому. Больше некого заставлять.
Эдик не в счёт. Его не заставишь. Он её никогда ни от чего не спасал. Джульетта – тем более. А больше никого нет. Это весь её человеческий капитал. Другого капитала нет.
Анжелика посмотрела на будильник. Два часа шесть минут. Потом опять на кровь. Очень много крови. Она не хотела столько крови. Больше не надо, а она льётся. Сколько она льётся? Кажется, час или два. А может быть, одно мгновение…
Она хотела, чтобы была кровь. Но не так много. Ей нужна была материнская кровь, чтобы спастись от ненависти.
Теперь надо спасаться от равнодушия. Чем больше крови, тем больше равнодушия. Кровь запачкала матери руки. У Анжелики руки тоже красные. Когда приедет Джульетта, она запачкает её своими красными руками. Такими руками нельзя никого спасти. Она никогда не спасёт свою дочь. Она больше никогда не напишет для неё стихи. Джульетта любила побеждать в конкурсе чтецов. Для дочери Анжелика писала стихи – про школу и про Джульетту. Дочь особенно любила стихотворение про себя. С которым она выиграла конкурс:
Вчера Джульетта на концерте
К великой тайне приобщилась
И в красках музыку познала,
Нарисовав её портрет.Вот красная смеётся мама,
А рядом с ней – зелёный папа,
Похожий на котёнка Петьку,
Листает чёрную тетрадь.А рядом сам котёнок Петька,
Как тигр, в жёлтую полоску,
Рычит на голубую Катю
С двенадцатого этажа.У Кати платье – голубое,
Косички – тоже голубые,
И бантики в них – голубые,
И тёмно-синие глаза.И эта голубая Катя,
Раскинув руки, словно крылья,
Назло соседскому Серёжке,
Летает в небе голубом.И ей оранжевый Серёжка,
Нахмурив розовые брови,
Сверкая жёлтыми глазами,
Грозит зелёным кулаком .
Анжелика ничего не придумала. Джульетта действительно рисовала музыку. Папа учил её рисовать, мама – правильно говорить по-русски, а бабушка – мыть руки перед едой.
У бабушки руки всегда были чистые-чистые. В семье её привыкли называть "мами" – на французский манер. Анжелика учила дочь французскому языку. Рассуждала так: передам Джульетте свои знания, они ей пригодятся в жизни. Потом заметила, что у дочери по-французски получается лучше, чем по-русски. Бросилась исправлять. Но Джульетта предпочитала французский. И они общались по-иностранному. Раньше ей не приходилось так много разговаривать на французском.
Нет, неправда. Приходилось, и не раз. В Алжире она проработала переводчицей два года. Два года французского языка. На русском разговаривала только со своими – преподавателями и переводчиками. Лучше бы совсем не разговаривала: свои были хуже чужих.
Там это и началось. Нет, гораздо позже. В Алжире она думала по-русски и видела русские сны. Во сне она видела маму и Столешников переулок. Мама гладила её по голове своей нежной морщинистой рукой и смотрела прямо в душу ласковыми, всепонимающими глазами. От её взгляда душа расцветала белыми лилиями. Анжелика просыпалась, и лилии закрывались. Она слышала вокруг разговоры о деньгах, немытых тарелках и бесконечных табу. Они резали ей слух. Она чувствовала себя обманутой и обиженной. В Алжире её все обманывали и обижали. Даже Аладдин. Он обижал её чужой любовью. На родине тоже обманывали и обижали. Но не все, только плохие люди. А на чужбине все были плохие. Ей очень хотелось вернуться поскорее домой, к маме. Пожаловаться ей, выплакать все свои обиды. Вокруг мамы собирались хорошие люди, которые создавали хорошую жизнь. Ей очень хотелось вернуться в хорошую жизнь.
Да, тогда она думала и чувствовала по-русски. Это началось позже, когда все стали плохими, все стали обманывать и обижать. Когда ушла вера. Все – свои. Чужие – тоже. Но у чужих – чужая жизнь. К ней можно приспосабливаться, если есть желание. Ею можно отгородиться от своей, родной жизни. В ней можно раствориться – навсегда. В Алжире была чужая жизнь, к которой Анжелика не хотела приспосабливаться. Вернее, две чужие жизни. В одной жили алжирцы, в другой – свои. Алжирцы оказались привлекательнее своих, но обе жизни – чужие. К которым Анжелика не хотела приспосабливаться. В Алжире она жила собственной жизнью. Страна привлекла её чудесной природной красотой. Алжир – это море, горы, красная земля, висящее над головой сказочное небо, алые маки, бьющий в нос аромат солнечной растительности. Как дополнение к природе – люди, чаще всего – приветливые и вежливые, вечером – по-африкански наэлектризованные. И всегда – чужие. Их чужая жизнь вызывала интерес, любопытство. Но провоцировала резь в ушах и в глазах. Создавалось впечатление, что чуть ли не все алжирцы получали доход от бутиков, не ударяя палец о палец. Материальные блага страны создавали иностранцы. Анжелика охотно болтала с итальянцами, строившими макаронную фабрику. Но особое любопытство вызывали алжирские коммерсанты. Среди которых было немало бывших московских студентов. Впрочем, с неменьшим интересом она общалась с алжирскими практикантами. Которые совершенствовали свои знания радио и телевидения с помощью русских преподавателей. Конечно, не обошлось без любви. Африка не может не порождать африканскую страсть. Анжелика с удивлением обнаружила, что вызывает африканскую страсть как у алжирцев, так и у русских. У алжирцев она была намного натуральнее. И неудивительно, что именно её предпочла Анжелика. Но это случилось позже – после множества мелких и крупных конфликтов. Проистекали они из того, что Анжелика не хотела приспосабливаться к чужим жизням. Алжирцы требовали приспособления весьма умеренно, свои – очень настойчиво. Свои были уверены в том, что имеют на это полное право. Анжелика считала, что на её жизнь никто не имеет никакого права. Она боролась и писала стихи:
Меня ломали и топтали,
Да, гнулась я, но не ломалась,
Да, пачкалась, но очищалась.
Не индульгенции спасали -
Нет, я слезами омывалась.Жизнь ранит острыми углами -
И зарубцовывает раны.
Наталкиваясь на изъяны,
Бьюсь с ней и делом, и словами -
Не жажду я небесной манны.Рубцов на теле не ищите,
Губ детскостью не обманитесь,
Наивности не улыбнитесь,
На раны сердца посмотрите -
И в искренности убедитесь.Союз святой ума и сердца -
Оружье честных и бесстрашных.
За чистоту слов – самых важных,
Как шли когда-то против немца,
Вступили в жизнь полки отважных.Схватившись с жизнью в рукопашной,
Всю жизнь свою за жизнь сражаюсь,
Умом и телом закаляюсь,
Но, избежав ошибки страшной,
Я сердцем не рублю – смягчаюсь.В награду жизнь, вдруг сбросив маску,
Засветится улыбкой милой.
Я так люблю её красивой!
И, благодарна ей за ласку,
Бросаю вон солдата каску,
Вся в голубом, вхожу я в сказку
И становлюсь такой счастливой!
Анжелика приехала в Алжир прямо из Педагогического Института, где уважали её право на собственную жизнь. Её окружали хорошие люди и изысканные интеллигенты, которые ценили в Анжелике ум, способности, индивидуальность, красоту. Они все были единомышленники, и Анжелика тянулась к ним изо всех сил. Ей всё время приходилось вставать на цыпочки, чтобы до них дотянуться. Казалось, все они поклонялись одному богу – любви. На факультете было много любви. Рудольф Германович (преподаватель немецкого языка, настоящий мужчина) был влюблён сразу в двух красавиц – близняшек. И с обеими целовался по очереди. Подруга Анжелики Флора влюбилась в перуанца, ушла из дома и претерпевала вместе с возлюбленным мытарства и лишения, сопутствующие запретной любви. Но самая душещипательная история разворачивалась на глазах у всего факультета. Лаура Зильбершухер из первой группы для Альберта Маркусфельда из третьей группы сумела отыскать в Москве африканскую страсть. Влюблённые ходили по факультету, взявшись за руки, и целовались прямо на лекциях. Сэ-Сэ прерывала лекцию для того, чтобы призвать к порядку студентов, которые мешали влюблённым. Сама она старалась говорить как можно тише из уважения к Любви. В идиллию вмешался преподаватель с английского факультета. Он застал Лауру и Альберта за поцелуями в гардеробе и притащил их в деканат. Никак не меньше часа потратила Сэ-Сэ, чтобы утихомирить разбушевавшегося приземлённого "англичанина". После этого скандала влюблённые перестали целоваться так откровенно. Конец у этой истории был прозаичный, но очень "жизненный". Лаура разлюбила Альберта и влюбилась в австралийца. А Альберт разлюбил Лауру и влюбился в немку. Следовательно, Лауре пришлось уехать в Австралию, а Альберту – в Германию. Из-за этого на факультете были неприятности. Вообще из-за границы на факультете было много неприятностей. Но надо отдать должное преподавателям – они справлялись с ними с честью. Но не без ущерба для себя. Чего им стоила одна только история с Тристаном Махно! Тристан был их идолом. Правда, лицом не вышел, зато по-французски говорил лучше Президента Франции. Его блестящие способности вызывали восхищение всех преподавателей. Что касается человеческих достоинств, то Тристан старался дотянуться до уровня, возвышавшегося на факультете. А вот во Франции он лишился родного факультета, родных преподавателей и… здравого смысла. За границей куда-то исчезли хорошие люди. Без них Тристан поглупел и оплошал. Руководитель группы, в которую он попал благодаря родному факультету, говорил по-французски намного хуже Президента Франции. И Махно умудрился сделать ему замечание. В отместку он был пойман на таможне с "лишними" джинсами, а институт получил компрометирующее письмо. Деканату пришлось на него отреагировать. Однако реакция была такой порядочной, что она не стоила принципиальному студенту ни головной боли, ни испорченной карьеры. Зато она стоила этого преподавателям. Они оказались слишком хорошими. Но только не для Анжелики. Она купалась в атмосфере любви, порядочности и хорошего вкуса, господствовавшей на факультете. Это была её жизнь. Она баловала Анжелику, ласкала её, приятно щекотала нервы. Анжелику не удивило, что Тристан после истории с таможней ударился в любовь. Она сама не спешила в неё удариться. Она не любила целоваться в гардеробе, зато любила тренировать голосовые связки громкими модными песенками. Она делала это повсюду – в гардеробе, в столовой и даже в библиотеке. И не всегда в свободное от учёбы время. Ей всё сходило с рук, потому что преподаватели опасались спугнуть её индивидуальность. И ещё потому, что они были хорошими людьми. Анжелика знала, что от этих людей она пойдёт к другим хорошим людям, которые жили вместе с ней в коммунальной квартире. А в воскресенье она встретится со своими хорошими друзьями. А летом она поедет в свой родной Баку и увидит лучшую на Земле маму – с ласковыми глазами и чистыми руками.
У мамы руки всегда были очень чистые. Она тщательно их мыла, когда фантазировала еду, когда собирала Анжелику в школу, готовилась к работе. Папы у Анжелики никогда не было. Зато у мамы была мужская профессия – штурман. Она водила корабли по морям и жила русской кавказской жизнью. Мама очень любила свою работу, море было её детской мечтой. Но пришло время, и она стала перед выбором: море или дочь. Она выбрала дочь и надолго рассталась с морем. Много лет своей жизни мама посвятила Анжелике и новой "земной" работе. Привыкать к "земной" жизни было нелегко. Но мама, как магнитом, притягивала к себе замечательных людей. Наверно, потому что обладала замечательным магнитом. А замечательные люди создают замечательную жизнь. И неудивительно, что Анжелика любила возвращаться в мамину жизнь. Она возвращалась то с горечью, то с надеждами. Иногда со стихами:
Мы кажемся себе хорошими,
И честными, и справедливыми,
Непонятыми Гёте и Чайковскими,
Вторые Модильяни – это тоже мы.Мы собственной бедою упиваемся,
Себя жалея, слёзкой умываемся,
И – всем назло – не думать мы стараемся,
Что это эгоизмом называется.На этом свете всё для нас устроено,
Для нас обкатано, объезжено, построено.
А если что-то где-то не настроено,
Для нас не всё успели – мы расстроены.Горя обидой и кипя от раздражения,
Находим гневные мы выражения,
Мы произносим речи возмущения
Для собственной разрядки напряжения.И мы блистаем нашим красноречием
Не на собраньи, не на званом вечере.
Мы гневные бросаем вызовы
На кухне иль у телевизора.И наша публика, щедра на почести,
Сидит напротив, в тихом одиночестве,
Ласкает нас словами близкими,
Глядит на нас глазами материнскими.А мы бросаем в мать словами хлёсткими,
На слух – жестокими, на ощупь – жёсткими,
Жёлчь превращая в шелуху словесную,
Борщ заедая болтовнёю пресною.Чрез четверть часа, от себя усталые,
Мы забываем все обиды малые,
Но будем долго помнить взгляд измученный
И на руках родных морщин излучины.
Эти стихи Анжелика привезла из Москвы. Мама слушала их молча, удобно устроив голову на морщинистых руках. Как обычно, не забыла похвалить дочку и стихи. Произнося по памяти строчку за строчкой, Анжелика не могла отвести глаз от маминых рук. Они были нежные и, как всегда, очень чистые. Никакая грязь не могла к ним пристать. Маминым рукам Анжелика посвятила много стихов. Она писала для мамы очень долго – до самого тупика. Но стихи, привезённые из Москвы, были самые правдивые. Они как-то сами написались после двухлетней разлуки.
Анжелика ожидала увидеть маму постаревшей и ослабевшей. Но она ошиблась. Мама была полна сил и рвалась в бой. Как только Анжелика уехала в Москву изучать французский, она вернулась к своей мечте о море. Как всегда и везде, она работала очень хорошо, но это оказалось не главным. Требовалось воровать, а мама не собиралась пачкать руки. Сначала её пытались принудить намёками, потом уговорами, потом – угрозами. Разумеется, ничего не помогло. Тогда решили от неё избавиться. У мафии, в которую сплотились пассажирские помощники, не было другого выхода. Мама была у них, как бельмо на глазу. Та сумма денег, которую она сдавала в кассу, так сильно разнилась от того, что сдавали остальные пассажирские помощники, что рано или поздно это не могло остаться незамеченным. Работать честно, не воровать пассажирские помощники разучились. Для убийства они ещё не созрели. Оставалось одно: уличить маму в том, чего она не совершала. Проверки следовали одна за другой – и днём, и ночью. Мама, как всегда, вышла из борьбы с чистыми руками. Только морщинок на них заметно прибавилось. Неожиданно для всех посвящённых проверочная комиссия поймала с поличным настоящего вора. Этот пассажирский помощник так пригрелся в банде, что потерял всякую бдительность. Справедливость наказала виновного. А через год со своей мечтой навсегда распрощалась мама, которой борьба стоила здоровья.