У меня постепенно намечаются контуры дальнейшего движения. Частный бизнес со значительными оборотами и интеллектуальным предпринимательством, и профессиональная карьера, постепенно соединяющая журналистику с литературной деятельностью. Делаю, продираюсь, но до конца не верю в то, что все может получиться. Страшно. Господи! Я всего на свете боюсь. Страх особый, боюсь не за себя, боюсь разрушить привычный порядок вещей, не создав нового. Это страх создателя. Страх создателя, созидающего жизнь.
Ты будешь смеяться. Не все же только тебе рассказывать о приключениях!
Я гулял. По ходу я решил зайти в магазин с мужской одеждой и обувью. Начал спрашивать про какие-то рубашки, просил что-то показать. Когда зашел, сразу же обратил внимание на одну продавщицу с ясными глазами развратной женщины, на носу красное пятнышко простуды. Небольшого росточка, миниатюрная, образ райской птички, которая без устали поет о любви и питается исключительно романтическими устремлениями. Она-то мне и показывала и подавала. Началась миниистория. Рубашки закончились, мне ничего не понравилось, чувствую, намечается продолжение, переходим к башмакам. Смотрю, меряю. Красивые, но безумно дорогие черные башмаки, моя любимая модель, с пряжкой, не нужно завязывать дурацкие шнурки. Но нет, подошва тонкая, очевидно, не для осени, рассуждаю вслух и получаю подтверждение барышни, которая уже сидит на корточках передо мной, сидящим на стуле. Я уже более подробно рассматриваю личико, увы, не небесное, почти юная кожа, но потрепанная, глаза блестящие, очень живые, кроме откровенной пошлости, там еще и ум, и какая-то смелость. Тем временем барышня мне подсовывает еще одни туфли, а чтобы увеличить степень доверия, она устраивается на полу еще удобнее, естественнее, при этом естественным образом немного раздвигает ноги, я уже рассматриваю ее черные трусики и тонкие, но недостаточно изящные ножки. И вся она недостаточно ухоженная, недостаточно сделанная что-ли. Кончается все тем, что она сбрасывает 30 % цены от первоначальной, еше удобнее устраивается передо мной, еще ближе, я уже вижу несколько ракурсов всего того, что открывается под юбкой. Теперь остается взять это создание и отвести в кабинку для переодевания, чтобы там договориться о 50 % скидке. Но нет. Я, пожалуй, пойду, а, может быть завтра зайду, если надумаю купить вот именно эти туфли, которые мне, действительно понравились, в крайнем случае позвоню, ваш телефон, имя, кого спросить. Пока. Спасибо за представление.
Где кончается жизнь и начинается литература? А как, если назад? Литературный герой, который сидит внутри меня, очень часто обманывает человека, который содержит этого прихлебателя за счет своих органов чувств, своих материальных возможностей. Это два брата-близнеца, два супруга, две неразлучные лесбийские подруги. Один телесный герой приносит в дом правду о физической сущности мира, другой метафизический герой торит дорогу к богу и гармонии, а может быть только к гармонии ощущений и представлений. Друг без друга они жить не могут. Но какой же шквал эмоций обрушивается на другую сторону, когда мужчина обнаруживает, что его вновь надули, устроили спектакль, чтобы удовлетворить извращенца-метафизика.
Но в твоем случае редкостное согласие, лад. У тебя – два любовника, два друга, два отца, два брата, два поклонника – один твоего тела, другой души. Но как же они ненавидят друг друга, когда ты в какой-то момент занимаешься только одним из них.
Вообще, жизнь сложнее, не чем она есть, а, чем ее пытаются сформулировать. Как часто мне кажется, что ты глупа, или я законченный трус. Я даже сказал себе однажды, господи! это что же получается, я люблю дуру! Господи! Но почему!? Про себя я также нечто подобное подумал, за тем лишь исключением, что мне с собой жить до конца дней твоих суровых. В этих словах нет вопроса, есть лишь языковая безвкусица, под знаком которой я сегодня начал день. Увы.
К вечеру. Сегодня получил от тебя большущее письмо, и с упоением читал его, сев на камень в задрипанном дворе, покой поселился в душе, и кроме письма ничего более не осталось.
Ужасающее состояние угнетенности. Себя на минуту жалко, время утекает, ничего не происходит, боль и страх в душе, развал в сознании, вдруг я испугался возраста, живу, а ничего не происходит, ничего не делаю. Единственный смысл жизни – оставить после своей смерти нечто, чем могут воспользоваться многие и многие люди после моей смерти. Причем, я не думаю сейчас о смерти, точнее, я не переживаю ее, я готовлюсь к ней, готовлюсь так же, как это было десять, пять лет, год тому назад.
Или профессия, которой я занимаюсь. Кому это нужно. Последнее время у меня несколько расширился круг знакомств. Связано это с новыми разговорами в связи с моим стремлением открыть частный бизнес. Это весьма богатые люди, которые сделали состояние на всем, что только можно было продавать и т. п. Причем переход от одного занятия к другому был вызван весьма естественной причиной, мол, сделалось скучно, то есть мотив тот же, что и у меня, когда я хочу что-то поменять внутри одного дела, но не выходя за границы дела. Знаешь, я почувствовал какую-то свою неполноценность. А я занимаюсь старательно из года в год одним и тем же. И даже в этом теперешнем моем состоянии я верю в то, что занятие мое полезно обществу, людям. Ну и что?! Почему эта служба – ничего кроме огорчений и боли мне самому не приносит. Паршиво, одним словом. И может быть поэтому у меня ничего выдающегося не получается в литературе, а то, что пишу, напоминает стенания и блеяния козла перед забоем.
Хочу тебе рассказать странную историю, случившуюся со мной, точнее, случающуюся со мной в настоящее время. Это – главное, и, может быть, самое страшное, что есть сейчас в моей жизни. Страшнее лишь мысль о твоей гибели.
Я всегда чувствую опасность, а работая в этой сраной компании, я почувствовал опасность всей кожей. Конечно, опасность исходит от конкретных людей, но правильнее было бы сказать, что через конкретных людей. Сражение даже не происходит, а, видимо, уже заканчивается, началось это сражение давно, возможно, лет пятнадцать назад, когда я начал заниматься журналистикой, когда впервые подумал о том, что есть прекрасная профессия, которая позволяет восстанавливать на земле, среди людей справедливость, которая чаще всего людьми забывается и отбрасывается за ненадобностью. И я начал практически осуществлять эту свою идею, я старался восстановить справедливость, рассказывая об обидах, невыраженных надеждах и желаниях, призывая людей обратить внимание на то, что рядом с ними, что нуждается быть услышанным и понятым. И вот тогда же я стал испытывать проблемы, тогда же будто я услышал дуновение ветра зла, которое впервые пахнуло зловонным своим дыханием.
Нынешний мой бизнес – это апофеоз страсти с моей стороны и предельной злости и бескомпромиссности с той стороны. Я борюсь с фантомами, с потребительством, с засилием зла, бесчестия и лжи, насилия и хаоса. Я отрицаю право на существование огромного числа людей, которые способны жить только за счет поедания кого-либо, в виде идей, решений, чувств, мнений и переживаний, желаний и энергии. Я отрицаю и этим умерщвляю на земле класс потребителей, духовных и иных вампиров, которые самим фактом своего существования создают вокруг себя ауру зла, которое концентрируясь, затем обратным образом воздействует на тех, кто отрицает это зло, и тех кто порождает это зло.
Победителей нет в этом сражении. Но я знаю, что я изрядно потеснил и еще более изрядно потесню эту сволочь с ее злостью, этих потребителей, эту психологию потребительства я уничтожаю и еще уменьшу ее влияние на земле. Знаю. Так есть, так будет.
Но это к слову. Так вот.
Буквально. На днях ко мне подослали проститутку, которая прицепилась ко мне в ресторанчике "Пицца Хат". Еще в очереди я поймал внимательный и злой взгляд маленьких глаз. И я попался. Почти. Потому что в последний момент, а случился этот момент через несколько дней, я не стал ее еб…ь, не стал, что-то меня остановило, почти в одном мгновении от… Она была всем хороша, она была умна, изощрена, остра и привлекательна, сильна и решительна, проницательна и самолюбива, у нее не было главного – она мне не доверяла, и это ее выдало с головой. Есть в политике такое понятие – агент влияния. Она была – агент влияния сил, с которыми я борюсь всеми имеющимися у меня средствами.
Смешно, правда. Но почему бы и не такой быть правде. Тем более, что они уже подслушивают мои разговоры, перлюстрируют мои письма. Зачем, и кто они? Не важно. Я догадываюсь, почему они хотят меня уничтожить – но наверняка не знаю. Они меня не понимают.
Пока, радость".
"Страшно. Впрочем, я никогда не узнаю, что в письмах моего отца вымысел, плод гениального воображения, что страх, реакция на угрозу насилия. И кто эти насильники, которые никак и никогда не проявились в нашей с мамой жизни. С каждым письмом на меня наваливается напряжение. Перехватывает дыхание. Мысли замедляются. Трудно мне. И я уже не знаю, чего я хочу и что такое разворачивается предо мной".
"9 июля 1996 г. Знаешь, чего я хочу? Хочу каждый день видеть тебя, хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу готовить тебе мясо (обязательно с кровью) и печь в духовке ватрушки, хочу знать, над чем ты работаешь и что пишешь, хочу зашивать тебе беретки, и гладить рубашки, хочу разговаривать с тобой, хочу, чтобы ты ругал и хвалил меня, хочу путешествовать с тобой и покупать что-нибудь, хочу пить с тобой вино, смотреть как ты надеваешь пиджак, слегка встряхнув его сперва, хочу чувствовать тебя и таять от нежности твоих прикосновений. Как это, однако, не ново, все влюбленные женщины, во все времена, вероятно, хотели того же самого.
Я не согласна с тобой, что хотеть счастья – значит искать рая на земле. Мне больше по душе то, что ты раньше говорил о счастье. Например, о противостоянии "своей гениальностью миру". Или я все не могу расстаться с былыми иллюзиями? Но разве это не счастье – знать, что твои чувства взаимны, что самый любимый, самый близкий человек на свете любит тебя?!
Передо мной твой долгожданный подарок: эта маленькая черная книжечка. Я сразу же поняла название на корешке (что-то типа "Библейских песнопений") и лишь потом поняла, на каком языке это написано – на эстонском! А некоторые слова понятны, конечно, лишь из-за сходства с финским. Забавно, да? Но я думаю, что на немецком я бы поняла немногим больше. Да ведь это и неважно, на каком языке, главное, что стало теплее на душе. Она такая хорошенькая, что не хочется выпускать из рук.
Знаешь, "бабье лето" по-немецки – это "лето старых баб" (но не дев). Смешно. Да и не скоро. Мне всегда интересно находить соответствия между устоявшимися образными выражениями в языках, описывающими между тем вполне конкретные явления и стороны жизни. Иногда обнаруживаются неожиданные грани смысла. Мы заказали к дню рождения Матильды уникальную вещь – первый лексикон немецкого языка, составленный братьями Гримм, в 32 томах. Это ее мечта. Я и сама уже не дождусь, когда смогу "подержать в руках" эти тома, попробовать перевести толкования и этимологию каких-нибудь интересных мне слов.
Часто поражаюсь: мы вроде бы живем в одном временном срезе, она вполне современная женщина, но то, что для меня уже стало историей, довольно отвлеченным именем – для нее живо и связано с личным опытом. Она, например, как-то в Париже столкнулась на выходе из театра с Сэмюэлем Беккетом и поздоровалась с ним. Те несколько секунд были столь впечатляющи, что я даже сейчас, по ее рассказу воочию увидела его таинственный силуэт. Матильда ходила на лекции Хайдеггера, просто интереса ради, изучая географию, и знакома с его сыном.
Любимый мой, как же я хочу, чтобы ты приехал ко мне, и как можно раньше, слышишь? Я все понимаю, но ведь сердцу не объяснишь. Я ведь люблю тебя, ты знаешь это? Потому не могу обижаться на тебя всерьез, хотя иногда (очень редко, правда) и хочу.
Целую тебя, милый".
"Время – это сон, в котором события происходят в вольном порядке. Сейчас время сна идет к началу событий. Скоро-скоро развязка. Я уже слышу аромат развязки. Я уже слышу грядущий вой. Но это же сон?! В котором все можно, и даже раньше времени осознать ожидаемый конец".
"10 июля 1996 г. Сон под утро. "Я получил плотный квадратный конверт, письмо от тебя. Вскрыл, письмо на бумаге в клеточку и две квадратные фотографии. На одной тебя кто-то целует и закрывает собой твое лицо от объектива, на другой ты с обнаженной грудью держишь в руках будто ребенка, баюкаешь, но при ближайшем рассмотрении – на руках, в кружавчатых пеленках кукла, какая-то баба рядом изображает умиление, такая же издевка изнутри и в тебе, и в самой фотографии. Я никак не могу примоститься, чтобы прочесть письмо. Я почему-то и в квартире, и на оживленном уличном перекрестке, рядом со мной, мимо меня идут толпы людей, они не дают мне уединиться, причем, очень странная близость – они очевидно мешают, но не вторгаются в мою жизнь. И сверху падает снег, я еще и письмо стараюсь загородить. Одним словом, никак не могу найти удобную позу и удобное место. Нахожу. Начинаю читать письмо, которое начинается примерно так, что, мол, только я сама могу пояснить тебе то, что ты видишь."
Прорвать время и пространство, схватить тебя между ног, всунуть туда два пальца, убедиться, что там влажно и войти в тебя, для начала очень быстро и стремительно кончить, затем, примериваясь, входить во все твои отверстия, выбирая и оскаливаясь. Немощь человека очевидна, когда ему хочется чего-то, что отодвинуто от него не только на расстоянии времени, но и по карте. Вот когда хочется владеть мудростью, позволяющей овладеть таинством постижения законов времени и механизмом вхождения в самые внутренности этого времени, и всех этих пространств, которые доступны мозгу, но недоступны физически. Путь есть еще один – стать святыми и соединить души в единое целое. Это немыслимый сегодня путь, возможно, завтра станет очевидным и простым. Я не хочу терять свою любовь и вырывать из сердца куски. Мостовые времени достаточно политы кровью сердец, убиенных или изуродованных случайно или намеренно, во имя надуманной святости, страшных и логически выверенных принципов, под названием долг и норма, и поэтому по всему я не хочу убивать святость любви. Стань мне опорой и надеждой, пересиль свои природные немощи и эгоистическую избранность, выбери все лучшее, данное тебе по крови и переданное тебе по любви и новой духовности, раскрывшейся перед тобой. Вытащи из себя самку, дай ей свободу, не сдерживай ее, и поймешь, что ты – не только и не столько самка, ты еще и, Человек, Женщина, которая готова собой жертвовать, в отличие от самки, суки.
Отказываюсь от столбцов правил и моральных стандартов, вбитых в меня на протяжении многих лет. Взламываю старость души, обновляю дух. Я иду дальше по пути развития первозданности чувств и духовных устремлений. Путь развития – не всегда путь покоя. Я виноват перед собой, я обманываю, но не себя. Я хочу видеть, слышать, действовать. Потому что последняя и окончательная правда отношений состоит в том, чтобы встретившись, не расставаться даже физически, врасти в тела друг друга, не умозрительно, на уровне чувств, а на уровне физическом, молекулярном. Но это абсурд. Научись быть шире предмета. Научись быть естественнее, но не сволочью будь, не ханжой. Научись соединять невозможное и несоединимое. Этому помогают наркотики. Вспомнил своего товарища Сергея, умершего от наркотиков. Он был талантлив, умен, мужествен, красив – он умер.
Может быть наркомания – это сила, которая совершенствует и укрепляет душу, закаляет дух, отторгает от материального мира. Да! Это так и есть – и это очевидно.
Я у этого человека и его друзей в долгу, у всех, кто мне открыл в ту пору новый мир, мир новых ощущений и устремлений, в долгу у них и за то, что они меня не отвергли.
И, может быть, наркомания может сравниться только с монашеством. Привычка к наркотикам – привычка к напряжению. Напряжение, страсть, свобода, вызываемая и продуцируемая наркотиком, – это некий порог, "планка", к которой хочется подойти и перейти снова и снова – и снова и снова хочется ее поднять еще выше. И уже невозможно от этого стремления отказаться.
Меня тревожит чувство беды. Я хочу тебе все рассказать – продолжение, точнее, собственно историю, мой главный страх и наваждение последних лет, а особенно месяцев.
В начале восьмидесятых в Москве появился наpкотик под названием джеф, котоpый готовился на основе обычного пpотивопpостудного эфедpина из аптеки. Джеф стаpил человека, пpиучал к себе, но главное – был очень дешев.
Стpашно начинать. Я слишком много знаю, я знаю так много, что мне иногда даже вспоминать жутко. А не по себе еще и потому, что истоpия, о котоpой я хочу pассказать, пpодолжается и, сдается мне, что она пpинадлежит к тому pазpяду человеческих истоpий, котоpые никогда не заканчиваются, потому что они никогда не начинались.
Вчеpа и сегодня я очень тpудно засыпал, а когда вдpуг погpужался в сон, то оказывался сpеди своих геpоев, начинал участвовать в их жизни, котоpая становилась моей, и пpевpащался в такого же сомнамбулу, с какими я сталкивался ежедневно на пpотяжении нескольких лет, пpежде чем уехал вовсе на дальневосточный кpай света, туда, где я постепенно вновь пpевpатился в человека, способного на какие-то чувства, мысли, действия, и избавился от мpачной зависимости от наpкотика, а потому стал забывать телепатический язык, и все, связанное с ним. И, если бы не твои пpосьбы, никогда бы, никогда я не стал записывать воспоминаний. И даже сейчас я испытываю почти физическое чувство тяжести. Но я уже обещал, и я уже pешил, и я доведу до конца начатый тpуд. Послушай, как начиналась моя тайна.
"Прибой уже дошел до середины своей отметки. Вода медленно шевелилась, надвигаясь на берег. Почти неслышно шуршал песок. Навстречу черной маслянистой жиже шел, сунув руки в карманы, человек. Только раз он остановился, чтобы заправить рубашку, и вновь уверенно пошел в море. Когда вода подступила к груди, идти стало труднее. Попрощавшись с небом, он закрыл глаза, сделал невыносимое усилие, и будто приковал ноги ко дну, вопреки всем земным законам, он пошел вниз по дну, яко по суху; вода уже сомкнулась над головой, а он шел, шел и шел. Душа уже покинула это бренное тело, которое шло еще долго, пока случайное подводное течение не опрокинуло его.
Море, словно старый умирающий трагик, вздохнуло, превратившись в искрометного шута – издевка и пакость в каждом дуновении морского ветерка и каждом шевелении волны. Ушедший в море человек – талантливый изобретатель, он изобретал судьбы, он придумывал наркотик. Его последнее изобретение – джеф. Его последний город – Сочи, на окраине которого работала мощнейшая в России подпольная, точнее, подземная лаборатория по изготовлению наркотиков. Этому человеку не нужны были деньги, слава, женщины, его удовольствие, которому он посвятил свою жизнь – наркотики, вещества, которые меняли судьбы. Сколько же тысяч, сотен тысяч судеб изменил этот безгласный труп, шагающий по дну моря. Много.