Тяжелый разговор. Я не рада была нашей встрече. Ленку жалко стало невыносимо. Я все думала о ее судьбе. Может, лучше ей было в детдоме расти? Или не лучше? Материальные условия у нее в семье, конечно, были превосходные. Но что с того? Легче ей от этого? А с другой стороны, не будь "Артека", не было бы этого верного жениха. Ничего я так для себя не решила. Просто сочувствовала бедной школьной подружке как могла.
Потом встретила ее, когда ты уже в садик ходила. Все та же Ленка, аккуратная, с прической, маникюром, в лакированных туфельках, с тяжеленной сумкой: продукты домой купила.
– Как ты? – спрашиваю.
– Все по-прежнему. Работаю, за мамой ухаживаю. Ей уход нужен, – отвечает.
– Замуж не собираешься? – дернуло меня что-то спросить.
Ленка тяжело вздохнула, на глазах у нее показались слезы.
– Хотела. Мама не разрешила. Мне бы пришлось далеко от нее жить. Через всю страну. А кто за ней ухаживать будет? Нельзя мне. Одни мы с ней.
Я не стала, конечно, спрашивать, ждет ли ее жених. Мне очень хотелось дать ей совет, какой обычно подружки дают друг другу: живи своей жизнью, Ленка, выходи замуж. В конце концов, будешь там работать и высылать маме всю зарплату. На сиделку. Если той действительно нужна сиделка. Но – устраивай свою жизнь. Однако я промолчала. Мы распрощались. И больше не встречались. Жизнь закрутила, в другой район переехали, так все и растворилось во времени.
Ну, что, детка? Пойду-ка я по воду. Воду из бутылок в кастрюли перелью, наберу в них воды, а то придут чумазые наши, чем им умыться? Кто знает, когда они аварию свою исправят?
– Уроды! – с готовностью откликнулась Маруся.
– Ага. Генетические, – улыбнулась мама в ответ.
* * *
В какой мир мы приводим детей? И можем ли хоть что-то изменить? Вот о чем спрашивала себя Маруся, лежа без сна звездной летней ночью. Рядом сопела дочь. И так хотелось оградить ее и всех своих любимых от зла мира. Но что она могла сделать? И тут же, несмотря на свои страхи и печальные мысли, Марусе вдруг подумалось, что хорошо бы бабушкино гадание осуществилось. Хорошо бы муж Саша скорее вернулся, хорошо бы появился в их семье пятый человек. Маленький, беззащитный. И хорошо бы у Варьки началась светлая полоса жизни. Пусть бы она стала счастливой, как была все их детство. Пусть бы родился у нее ребенок. Маруся, конечно, никогда не спросит у подруги, о чем та просила падающие звезды. Зачем спрашивать? Она и так знала, о чем мечтает Варя. Уже много лет мечтает!
Ничего, утешила себя Маруся. Как-то все образуется. Все образовывалось само собой. Она заснула, когда начало светать. И ничего страшного. Спать можно было долго. Каникулы!
Руки, держащие нити судьбы
Говорят, что детство – самое счастливое время в жизни человека. Так, конечно, кажется, когда от него отъезжаешь на приличную дистанцию. Все безоблачно, и ответственности никакой. Но почему же мало кто хотел бы туда вернуться, если б такое было возможно?
Варя в детстве летала. И не начинайте сразу думать, что во сне. Во сне – само собой. Там очень удачно получалось летать, причем на любой высоте и скорости. Без крыльев. Ногами как-то удавалось двигать, чтобы ускориться или притормозить. Что интересно – летишь себе во сне среди людей, а никто не удивляется, не обращает внимания никакого. Хотя сами не летают. Но летящему равнодушно позволяют лететь, куда летел. Варя помнит, она так во сне в школу добиралась: в форме и с портфелем. Так: чуть подскакивала у подъезда и – полетела. Ногами только знай перебирай. Очень естественно выходило, как будто так и надо. Наверняка когда-то люди летали. Или вот еще говорят: дети до какого-то определенного возраста видят ангелов. И сами чуть ли не ангелы. Может, эти полеты как раз и были проявлением ее ангельской сущности?
Но почему – были? Во сне она и сейчас летает. И тоже не удивляется этому ничуть, только думает: "Вот же! Все-таки летаю! Все-таки, значит, правда – могу!" Просыпается – и поверить не может, что это не по правде. Хотя – что есть правда? Может, жизнь как раз и есть сон? Все дело в том, что как назвать.
Так. Лишь бы не запутаться. Варя летала в детстве. По-настоящему. В жизни, которую принято считать не сном, а реальностью. Почти все полеты в реальности были связаны с лестницей в их подъезде. Она училась перепрыгивать через ступеньки. Через две – это ерунда, это с первого раза. Ощущение скорости, конечно, возникало. Но чувство полета – нет. Для этого двух ступенек мало. Чувство полета начиналось с четырех ступенек. Тогда лестничный пролет удавалось преодолеть в три прыжка. Держишься за перила – даже не то что держишься, а так: касаешься перил и слетаешь: хоп! хоп! хоп! И тело чувствует: летела! Оно самое! Как во сне! Легко!
Чтобы через пять ступенек – это приходилось тренироваться. Это уже был риск. Что-то можно было сломать, как сулили взрослые опытные люди. Говорили, что будет очень больно, если кости себе по собственной глупости переломаешь. Приятного мало, конечно. Но Варя так в детстве ничего себе и не сломала. Хотя – боялась. Но сквозь страх все равно старалась летать. Уж очень приятное чувство возникало, когда вниз по лестнице в два прыжка.
С портфелем в руке, ясное дело, много не напрыгаешь. Поэтому портфель Варя бросала вниз, а потом летела сама. И ничего им не делалось – ни портфелю, ни его хозяйке. Он даже ни разу не раскрылся, учебники и тетрадки так и лежали после всех рискованных кульбитов, не помявшись, не растрепавшись.
Короче, Варе везло. Несколько лет подряд она упорно летала по своей лестничной клетке. Вверх у нее тоже неплохо получалось. Но вниз – это полет, а вверх – преодоление. Четыре ступеньки – максимум. Пока ноги не выросли. Но когда ноги выросли, отпало желание летать. Впрочем, до этого еще далеко…
Схема такая: портфель – шварк! А сама: взлет-приземление, взлет-приземление; и вот лестничный пролет преодолен. И снова: поднимаешь и швыряешь вниз портфель, в два прыжка добираешься до него, и так далее. На улице оказываешься в самом боевом расположении духа и вприпрыжку бежишь в школу, наполненная энергией полета.
Но существует четко действующий закон: на каждого, у кого есть крылья или хотя бы стремление ими обзавестись, найдется тот, кто будет стараться эти крылья обломать. Вечное противостояние. Естественно, и на Варю нашелся крылодёр. Сан Васильна, или, коротко, Сан Василь, соседка снизу, квартира которой находилась прямо под квартирой Вариной семьи.
Сколько Варя себя помнила, столько помнила и Сан Васильну, круглую низкорослую старушку с узелком седых волос на макушке. Не помнить ее не получилось бы в любом случае: соседка напоминала о себе по несколько раз на дню. Всю жизнь, по несколько раз на дню! Хорошо тем, у кого крепкие нервы, они многое пропускают мимо ушей, не замечают, почти ничему не придают значения. У Вариных родителей нервы были – канаты. Они не реагировали ни на что! Старушка обращала внимание на любые звуки, раздававшиеся над ее головой. Слух у нее был отменный, как у сторожевого пса. Стоило пустить воду в ванну, как она уже звонила в дверь:
– Осторожнее с краном, если забудете закрыть, затопите нас!
– Не беспокойтесь, мы следим. Все под контролем, – неизменно отвечала мама.
Если Варя бежала по коридору, например, к телефону или на кухню, на зов родителей, реакция "нижней" оказывалась мгновенной:
– Купите себе и своей дочери мягкие тапки. Не забывайте, что внизу тоже люди живут. И эти люди заслужили покой.
Папа все удивлялся, как это у такой круглотелой сеньоры хватает сил взлететь этажом выше при первых же признаках грядущего беспокойства.
– Сан Васильна – гений быстрого реагирования. Всегда начеку, всегда в состоянии боевой готовности, – повторял он.
Конечно, и тапочки купили, и ковровую дорожку на пол в коридоре постелили, и воду в ванну набирали тонкой струйкой, и музыку слушали негромкую. И что особенно восхищало подросшую Варю в родителях – всегда были неизменно вежливы и приветливы с Сан Васильной. И Варю этому учили.
– Она – человек старше тебя. У нее наверняка жизнь была нелегкая, раз нервы в таком состоянии. Надо относиться с сочувствием и пониманием, – вот что слышала Варя от отца с матерью, когда вопросы по поводу укрощения нижней соседки становились особо невыносимыми.
Когда-то давным-давно они все вместе въехали в новый дом. Они друг друга не выбирали. Значит, судьба так распорядилась. А раз судьба, значит, надо принять и не обращать внимания. На этом настаивали старшие. И Варя, конечно же, старалась.
Ей было восемь лет, когда случилось с ней то, что она про себя называла Первым Несчастьем. Сначала, конечно, она не расставляла свои беды по порядку, это потом, уже повзрослев, определила – первое.
В подъезде повесили новые почтовые ящики. Они привлекали всеобщее внимание своим синим лакированным сиянием. Варя очень радовалась всему новому и в эти несчастные ящики просто влюбилась. Уходя из дома или возвращаясь, она останавливалась у ящиков и гладила их холодные дверцы. Не только она, но и все жильцы подъезда были довольны обновой. Один минус. Ящики повесили, а ключи к ним не раздали. Какой-то акт приемки работ должен был кто-то подписать, и уж потом… Хорошо, народ ждал. Привычный ждать народ был терпелив и непритязателен. Почтальоны разносили почту, а достать ее никто не мог. Тогда почта работала в полную силу: газеты, журналы, письма, открытки. Уже дня через три стало ясно: скоро корреспонденция не сможет влезать в переполненные ячейки. Взрослые дома как раз обсуждали эту проблему, и Варя предложила:
– Давайте я достану. Пальцем через дырочку подтолкну повыше, а из прорези вытащу.
– Да перестань. Еще палец застрянет, – отказался папа. – Дождемся уж ключа.
– Варькин палец не застрянет, – не согласилась мама. – У нее пальцы как раз для такого дела годятся: тонкие, длинные.
– Так я попробую? – спросила Варя.
– Нет, не надо, оставь, – велели родители.
Но Варе, конечно, не терпелось. Просто что-то зудело в голове, подталкивало хотя бы попробовать. Ну не выйдет – значит, не выйдет. А если получится, здорово ведь, правда? И потом: а вдруг там, в их ящике, не только газеты, а интересные письма? И на конвертах красивые марки? Она тогда старательно собирала почтовые марки, и родители сочувствовали ее увлечению и всячески помогали пополнять коллекцию. Тем более письма им приходили часто, из разных стран.
В общем, Варя тихонько вышла на площадку, на цыпочках почему-то спустилась к ящикам и тут же поняла, что не учла главное: ей надо было захватить с собой маленькую скамеечку, иначе не осуществить этот план. Рост мешал. То есть пальцем поддеть почту через дырочку – это она бы смогла, а вот вытянуть другой рукой газету за газетой – это уже никак. Она готова была отправиться домой за скамейкой, но сначала решила испытать, осуществима ли задумка в принципе. Она, не раздумывая, поддела пальцем газету из чужого, нижнего ящика. Она даже не собиралась ничего оттуда вытаскивать. Просто попробовала, как это получится. А получалось, кстати, очень даже легко. И вот в этот момент, когда она сосредоточенно разбиралась в техническом решении своего проекта, сзади послышался истошный крик Сан Васильны:
– Вот оно что! В подъезде завелся вор!
Варя инстинктивно дернулась – на вора посмотреть. И тут же поняла, что вор – это она сама и есть! Она так и застыла: с пальцем в чужом ящике. Сердце ее бешено билось.
– Я не вор! – сказала она сквозь стук сердца.
Ей даже дышать было трудно.
– Именно что вор! – торжествуя, провозгласила Сан Васильна. – Ты залезла в чужой ящик! Именно это называется воровство. И никак иначе! Там лежит чужое! Понимаешь? Чужое! И ты посмела покуситься на чужое! Это и есть воровство. По-хорошему, надо вызывать милицию, заводить дело. И тебя отправлять в исправительную колонию для трудновоспитуемых. По таким, как ты, тюрьма плачет!
Варе было восемь лет! Она знала, что надо жить честно, не врать, уважать старших, хорошо учиться и помогать всем, кто нуждается в ее помощи. Про тюрьму для себя она не знала ничего. Она стояла с низко опущенной головой, залившись краской стыда, не в силах преодолеть ужаса перед угрозами соседки.
– Я не воровала, – повторила она тихо.
Горло было стеснено подступающими рыданиями, она сдерживалась из последних сил.
– Это ты в милиции следователю будешь рассказывать. Вот достанут газету, снимут отпечатки пальцев, а они там есть, я – свидетель. И все. Вполне достаточно, чтобы отправиться в колонию. И родителям твоим будет хороший урок. Я их давно предупреждала, чтобы занялись вплотную воспитанием дочери. Они все улыбались. Доулыбались! Смеется тот, кто смеется последним! – эти слова соседка произнесла с особым нажимом, подняв голову, словно обращаясь непосредственно к Вариным папе и маме.
Варе стало по-настоящему страшно. Она впервые в жизни подумала, что хотела бы умереть. Вот прямо сейчас – упасть на нечистый пол у входной двери подъезда и перестать дышать и чувствовать. Навсегда. Мысль о смерти даже как-то утешила ее. Смерть показалась надежным выходом. Ни в какую тюрьму она не пойдет, ни в какую исправительную колонию. Если что – можно же умереть. Вырваться сейчас, побежать наверх, до одиннадцатого этажа, там распахнуть окно, прыгнуть на подоконник – и вниз! Сан Васильна, конечно, быстро бегает. Но это если на один этаж. А на дальнюю дистанцию у нее дыхалки не хватит. Поэтому ее легко будет обогнать. И тем самым победить!
Варя немного собралась с силами. Слезы перестали клокотать в горле. Стоять тут не имело никакого смысла. Ей хотелось домой. Но отпустит ли ее Сан Васильна? Девочка сделала шаг в сторону лестницы. И тут же в плечо вцепилась соседка.
– Нет! Стой! Ты так просто не уйдешь!
– А что же мне делать? – прошептала подозреваемая в краже Варя.
Ей опять стало невыносимо страшно. Она даже не знала почему. Что-то было такое в старушке, что заставляло девочку испытывать животный страх. И страх этот ее парализовывал. Потом, изредка вспоминая тот эпизод, уже взрослая Варя спрашивала себя, почему она не вырвалась, не побежала домой, к родителям, не рассказала им все сразу. Какой-то ступор, паралич. Так некоторые хищники парализуют своих жертв. Взглядом, злой волей, от них исходящей. И еще: опыта не было. Опыт сопротивления подавлению собственной воли надо было нажить. Без этого опыта в хищном мире не выжить никак.
– Что тебе делать? И ты еще спрашиваешь? – склонилась над ней вершительница правосудия. – Тебе, во-первых, надо пойти к тем людям, у которых ты пыталась почту украсть, и попросить прощения. Другого пути у тебя нет. Признаться во всем и показать, что ты раскаиваешься. А дальше уж, как они решат. Может, не стану я тогда милицию вызывать. На первый раз. Но глаз с тебя не спущу! Знай!
Варя опять захотела покинуть этот мир. Потом представила, что будет с мамой, с папой. Как они навсегда перестанут смеяться и даже просто улыбаться. Нет, ей пока нельзя было дезертировать. Но и прощения просить, если не чувствуешь себя виноватой, если и в мыслях не было ничего ни у кого красть, – это как? Невыносимо! Просто невыносимо! Варя еще боялась, что сейчас в подъезд кто-нибудь войдет, и тогда Сан Василь примется ее позорить снова, снова и снова.
– Хорошо, – решилась она, – я пойду и все объясню.
– Не ты пойдешь и все объяснишь, а я тебя отведу и прослежу за тобой, – уточнила бабка.
– Пойдемте, – проговорила Варя.
Они поднялись на пятый этаж. Почему-то пешком, хотя вполне можно было вызвать лифт и доехать на нем. Бабка даже не запыхалась. Она с силой нажала на кнопку звонка и долго не отпускала. Варе так запрещали делать. Говорили, что это невежливо и сразу характеризует звонящего как очень неделикатного человека.
– Бегу, бегу, – раздался голос из-за двери. – Что случилось? Кто там?
– Соседи! Откройте! – властно произнесла Сан Васильна.
Дверь распахнулась. На пороге стояла молодая женщина, босая, в шортах и маечке. Варе почему-то полегчало.
– Я ваша соседка снизу, – представилась Варина мучительница. – А вы кто?
– А я ваша соседка сверху, – улыбнулась в ответ жертва Вариных преступных действий. – Что-то случилось? Надеюсь, мы никого не заливаем?
– А вот это надо еще проверить, соседка сверху, – едко отозвалась Сан Василь, – заливаете или нет. Но что-то я вас раньше у нас тут не видела.
– Раньше не видели, а теперь будете видеть. Я теперь тут живу.
– Наташ, ты скоро? – раздался мужской голос из глубины квартиры. – Кто к нам пришел?
– Соседи, Сереж, – отозвалась Наташа. – Со мной знакомиться пришли, так я понимаю.
– А! Сейчас, подождите меня! – прокричал мужчина.
Вскоре он очутился на пороге.
– Вас-то я знаю, – утешила его Сан Васильна. – Вы тут давно живете.
– Вот и отлично, – обрадовался сосед. – А это моя жена Наташа. Что-то случилось у вас? Или деньги собираем?
– Случилось, – кивнула Сан Васильна, – из вашего почтового ящика пытались почту выкрасть. Я застала на месте преступления. Вот ее.
– Прям выкрасть? – посерьезнел мужчина. – Ух ты ж! А чего там у нас такого, чтобы красть?
– Я не крала. И не пыталась, – упрямо произнесла Варя. – Я хотела попробовать достать нашу почту, из нашего ящика. Но я до него не дотягиваюсь. Надо было идти за скамейкой. И чтобы зря не ходить, я просто проверила, смогу ли я вообще это сделать. Ничего не доставала у вас!
– Ты – Варвара, да? – спросил владелец злополучного почтового ящика.
– Да, – удивилась Варя.
– Я тебя узнал. Ты на отца своего похожа. Очень. А мы с ним соседи по гаражу. Гаражи у нас рядом. Смешно, Наташ, смотри, маленькая, а вылитый отец! Вот же чудеса!
– Я у вас ничего не крала из почтового ящика, – повторила Варя, сгорая от стыда.
Она была уверена, что теперь этот Сережа нажалуется родителям, и будет такой позор, что даже подумать страшно.
– Я тебе верю, – сказал сосед. – И абсолютно никакой проблемы тут не вижу. Я в детстве вообще газеты в ящиках поджигал. Был такой эпизод в моей биографии. И ничего. Вырос, исправился.
– Простите меня, пожалуйста, – попросила вдруг Варя, неожиданно для самой себя.
Она не выдержала и заплакала.
– Слушайте, а вы-то кто? – спросила вдруг молодая жена соседа Сережи у Сан Васильны. – Вы ее бабушка? Я чего-то не пойму.
– Я их соседка снизу, – ответила с отвращением бабка. – Мне от них житья нет. Я ее застала, как она к вам в ящик лезла. Милицию хотела вызывать. Но решила, пусть сначала у вас прощения попросит.
– А чего вы в нее вцепились, в ребенка чужого? – спросила Наташа.
Улыбка с лица Сан Васильны исчезла, глаза стали колючими. Весь ее облик выражал неприязнь.
Варя тут же почувствовала, что плечо ее освободилось от жесткой хватки.
– Напрасно вы так легкомысленно реагируете, – назидательно заговорила старушка как ни в чем не бывало. – Нельзя равнодушными быть. Сейчас она в почтовый ящик лезет, потом к вам в квартиру. Увидит, что с рук сошло, и распоясается. Я бы в милицию сообщила. В детскую комнату. Пусть зафиксируют.
– Ни фига себе! – поразилась Наташа. – Слышишь, Сереж, какие люди – и на свободе.
– Считайте, что обратились. В правоохранительные органы. Я как раз оттуда, – представился сосед.
Сан Васильна просияла.
– В штатском ходите, не разобрала я, – радостно пролепетала она. – Ну тогда смотрите сами. На ваше усмотрение.